Pov Louis
31.08.14 Суббота 02:31
Гарри Стайлс, некогда известный как длинноногий капитан сборной "Бредворда" по футболу, рожден был точно для глянцевых обложек или чего-то вроде этого. Он же и на то время - золотая вершина школьной элиты, неописуемый красавец, еще в четырнадцать отвоевавший репутацию короля школы и к тому моменту заваливший в постель большую ее часть. Ну, по крайней мере такой о нем тогда бродил слушок и, кстати говоря, далеко не единственный. Найл, мой лучший друг, в свое время остановился на том, что кудрявый просто помешался на сексе, как это бывает с наркотиками или никотином, посему и тащил в постель все, что приколочено и нет. Дорвался, что ж поделать. По словам блондина, это должно было быть чем-то на уровне зависимости, хотя и звучало как бред... Однако верил ли я в это? Тут хочешь не хочешь, а все равно поверишь. Порой действительно выглядело так, словно слухи о нем и вовсе не были слухами... В любом случае, говорят ведь, что в каждом из них, так или иначе, а толика правды всегда найдется. В ситуации со Стайлсом начинаешь верить во все это буквально сразу. Что до меня, я - ходячее недоразумение, вечно ищущее приключений на свою, впрочем, довольно привлекательную задницу. Сам-то я, конечно, оценить ее не могу, однако Найл частенько упоминал об этом, пока мы обедали в школьной столовой или же разгуливали по городу в поисках, опять же, приключений в дешевых старых пабах, насквозь пропитанных кислым запахом мочи и лекарств, как когда-то пахло от моего покойного дядюшки Фреда Вэнджамина. В детстве я часто проводил летние каникулы в его маленьком домике у самого моря. Природа там невероятной красоты, но вот по ночам обдуваемые сильным штормовым ветром "картонные" стены со скрипом подрагивали, порой из-за этого даже ронялись с гвоздей старые семейные фотографии, что вынуждало меня сжиматься комочком и зарываться по макушку в одеяло, исходящий от которого запах овсянки до сих пор стоит у меня перед носом. С тех времен я ее просто ненавижу. Ну а остальную часть лета я проводил в маленькой деревушке неподалеку. Будучи городским, не раз задирал нос, когда местные детки с разинутыми ртами наблюдали за тем, как я гоняю по песку пультоуправляемый макет "Ferrari Testa Rossa". Возможно, они думали, я не замечаю их восхищенных взглядов и не слышу перешептываний, хотя сами в основном только и делали, что игнорировали меня. Причем так искусно, что хрен поймешь, как правильнее среагировать в подобной ситуации... До сих их ненавижу. Кстати об этом, в детстве меня действительно все сторонились, осмеивали и всячески задирали. Я точно не знаю, возможно, все это было из-за розовых брекетов, что я по маминой ошибке был вынужден проносить два года, а может, и из-за огромных очков, делающих меня похожим на стрекозу или на Бог знает кого еще. В любом случае, "это оказало большое влияние на мое дальнейшее личностное развитие", как говорит наш семейный психолог. По его же теории, я стал комплексовать именно из-за своей внешности,(хотя и не сказать, что с ней на самом деле что-то не так). Вплоть до старшей школы проносил контактные линзы, после чего приходилось постоянно капать в глаза из-за вечного раздражения. Неправильно ли это? - Возможно, но я не хотел быть "очкастым лохотрестом", как меня называли в начальных классах промежуточной школы... А кому захочется? И это действительно имело значение. За последнее лето младшей школы я сильно подрос, вытянулся, ни единого намека на полноту во мне не осталось, но этим же самым я присвоил себе новый, не намного более приятный флаг: "Дрыщ". Забавно, не правда ли? Пожалуй, в этом возрасте подростки становятся наиболее мерзкими. Они совершенно не знают, что и когда нужно говорить, посему и ляпают первое, что в голову торкнет. Здесь такое правило: "Либо ты, либо тебя" и не иначе. Каждый пытается остаться чистеньким, выйти сухим из воды, перепихивая все на другого, а там уже неважно, - его проблемы. Впрочем, и в старшей школе, когда мне едва стукнуло семнадцать, я не мог похвастать тем, что мое окружение сильно изменилось. Только теперь, вместо песка в портфель, тебя могли спокойно мокнуть головой в унитаз. Ни за что. Чисто ради "поржать". Со мной, слава Богу, ничего такого не происходило, но подобные инциденты частенько морочили голову нашей директрисе. Признаться, лучше бы я не вспоминал сейчас все то ужасное время, когда в гости заходит первый подростковый взрыв, встречая тебя ноющими прыщами, неуправляемо быстрым гормональным развитием, а придурковатые одноклассники пытаются подсадить тебя на, так называемые, "таблеточки счастья" и на содержимое симпатичных лакированных коробочек с серебристой на ней "ROTHMANS". Впрочем, нельзя сказать, что у них совсем ничего не вышло... И как на это ни посмотри, ничего достаточно исчерпывающего так и не обнаружишь. Ну детство и детство, что с него взять? Забыл - да живи себе спокойно. Но вряд ли я когда-нибудь смогу забыть последний год в старшей школе, да, в общем-то, признаться, я и не хотел бы забывать. Ничего более "апгрейдового" со мной до этого не случалось... И если бы я действительно собирался рассказывать об этом, я бы начал отсюда. Семнадцатый день после прихода Нового Года. Именно этот понедельник был отмечен в моем старом дневнике как "Бум" или вроде этого. Довольно затруднительно сейчас вспомнить хоть что-то из тогда написанного. Собственно, это особой-то роли и не играет, но что я помню точно, именно с этого дня все и началось...
17 января 2012
Тишину в комнате прерывает пронзительный звон, напоминающий вой какого-то животного или сирены. Ночная живопись расплывается в цветном тумане, словно кто-то нещадно заливает ее водой. Холодный воздух ударяет в виски, больно пробегаясь по нервам, подобно электрическому разряду. Где-то за окном негодуют чайки, а на крыше беспокойно скребется дворовая кошка. Та же самая, что навещала нас ранее на протяжении многих недель. Ворочаюсь в кровати, пытаясь скрыться от ненавистного звука под подушкой, а потом под одеялом. А позже и тем и другим одновременно. И только по прошествии пяти минут до меня доходит, что эхом раздающиеся в голове «бип-бип-бип», с едва терпимой болью отзывающиеся по всему телу, - всего лишь истерика противного будильника, который, - ей-богу, не вру, - по праву является моим самым заклятым врагом. Просыпаюсь, подавляя в себе недовольный визг, выходящий из ротовой полости в виде жалкого шумного вздоха. Руки дрожат, поэтому мне едва удается попасть пальцем по кнопке и выключить будильник. Как только мне удается сделать это, со вздохом опускаюсь обратно на подушки. Воздух стоит холодный, уличный, воспроизводящий в голове прошлую ночь, когда я открыл форточку, чтобы выветрить запах сигарет и алкоголя, а позже забыл ее закрыть. Нет, это не я такой плохой, запах сигарет - скорее Хорановская заслуга, а во всем остальном я только немного ему помог. Совсем чуть-чуть. Честно. С улицы задувает тихий ветерок, занося с собой запах снега, льда и, возможно, яблочного пирога, который кто-то выставил на подоконник, чтобы тот остыл. Солнце постепенно восходит над горизонтом, проявляя детали вокруг. Лакостовская белая поло, как и пару недель назад, помятая валяется на полу, разбросанные по всем углам комнаты CD-диски Майкла Джексона и Элвиса Пресли, когда-то подаренные мне Хораном, и густое скопление мусора в раскрытом шкафу, в котором я, черт знает, когда в последний раз убирался. Вжимаюсь ухом в подушку и невольно прислушиваюсь к звукам внизу, таким привычным и неизменным, точно их издает сам дом, словно их возвели вместе со стенами и фундаментом. Отец моет посуду, и я отчетливо слышу шум мощной струи воды, лайка Чарли лихорадочно скребется в заднюю дверь, выходящую во двор, — уверен, ему не терпится справить нужду. Мутное бормотание из гостиной означает, что мама смотрит утренние новости и, наверняка, одновременно читает вчерашнюю газету «The Times». Щурюсь, чтобы разглядеть время. Половина восьмого. Рывком сев на кровати, отпихиваю одеяло. Контраст горячей ладони с ледяной тканью вызывает мурашки, и я, чуть поежившись, резко засовываю руки обратно под одеяло. Я весь в поту, хотя в комнате довольно холодно. Я бы сказал, слишком. Настолько, что при вздохе можно легко разглядеть мягко расплывающееся от кончика носа облачко пара. В горле пересохло, отчаянно хочется пить, словно я только что пробежал марафон. Оглядываюсь по сторонам, будто пытаясь понять, где нахожусь. Какое-то время комната вокруг расплывается, точно когда смотришь через запотевшее стеклышко, и я бы списал все на зрение, но через мгновение освещение меняется и все снова выглядит нормальным. Внезапно дверь распахивается, звонко ударяясь металлической ручкой о стенку. С комода слетает зарядка для планшета, с голосистым грохотом приземляясь на пол. В следующее мгновение в комнату вламывается Дэйзи и мчится ко мне прямо по тетрадям, валяющимся джинсам и белой лакостовской поло, отшвыривая ее ножкой куда-то в сторону двери. Сестра резво запрыгивает на кровать, из-за чего та издает жалобный скрип и прогибается. Девочка широко "от уха до уха" улыбается, словно ей только что вручили выигрышный лотерейный билет и лишний раз напомнили об этом. — Мама ругается. Говорит, тебе уже давно нужно было встать. — После этих слов она утыкается щекой в мое плечо и тихо, как-то, что называется, "по-девичьи" вздыхает. — Но ведь сегодня же воскресенье, — возражаю я, откидываясь назад и облокачиваясь на матрац. Дэйзи хихикает, словно недалекий ребенок, спрыгивает с кровати и с голосистым топотом несется обратно к двери. Когда золотистое каре сестры исчезает в коридоре, до меня доносится ее радостный жалующийся крик: — Мама, Льюис не хочет вставать! Вообще-то у нее не получается правильно произносить мое имя, да и любые другие слова с глухими согласными. Мама пару раз возила ее к логопеду, но в конечном итоге сдалась, ведь сестра будто нарочно произносит буквы неправильно, словно ей это нравится. Но я все же уверен, что через какое-то время сестре самой надоест это. — Луи! А ну вставай сейчас же! — Гулко отзывается мама из гостиной. Я фыркаю и медленно опускаю ногу на пол. Прикосновение холодного паркета вызывает дрожь, и я тут же дергаюсь обратно. Внезапно оживает телефон, и я подскакиваю. Сообщение от Найла: «Ты где?» Быстро заблокировав экран, успеваю увидеть мерцающую дату: понедельник, семнадцатое января. Пару раз перепроверяю, не ошибся ли, но на экране довольно четко выведено число и день недели. Шумно сглотнув, я все же отказываюсь верить даже телефону, на котором сам же вручную устанавливал время и дату. Еще одна телефонная трель. «Ты, придурок, опоздать хочешь?!» Стоит встать с кровати, как желудок тут же сжимается, и приходится на дрожащих ногах ползти в ванную, надеясь успеть добежать и не вывалить содержимое желудка прямо на ковер. Перед глазами мелькают события прошлого вечера. Таблетки экстази вперемешку с алкоголем, вероятно, вызывают рвоту. Эта мысль не дает покоя, и теперь я полностью уверен, что меня вот-вот стошнит. Запираю дверь и, одной рукой сжимая живот, быстро включаю воду в раковине и душевой кабинке. Сгибаюсь над унитазом. Спазмы в желудке не дают покоя, однако все еще ничего не происходит. И лучше от этого не становится. Со стороны двери расплывчато звучат топот и голоса, но звонкий шум воды не дает мне и шанса что-то разобрать. И только когда в дверь стучат, я выпрямляюсь и кричу: — Ну что еще?! — Что ты там, черт тебя дери, делаешь?! Это Найл. Почти уверен, мама сразу же впустила его. Я чуть приоткрываю дверь. Недовольный Хоран в джинсовой ветровке, застегнутой, как и всегда, чуть ли не до самого подбородка, мгновенно вцепляется в меня поражающим взглядом. — Сегодня разве понедельник? — Сразу спрашиваю я. Он хмурится, всем видом показывая свое недовольство. — Нет. Что ты. Принимаю его сарказм и коротко киваю. — Мне нужно в душ. Пытаюсь закрыть дверь, но блондин в последнюю секунду просовывает ногу и вихрем врывается в ванную. — Какого черта? — Возмущается он, нервно топая. — Неужели ты еще даже не умылся? Кислое выражение его лица будто бы ярко намекает, что Найлу очень важна сегодняшняя контрольная. Мистер Беккер, наш учитель по химии, на прошлом уроке устроил настоящий спектакль, пока пытался запугать учеников тем, что обязательно сообщит о низких баллах приемным комиссиям университетов. Проблема в том, что большая часть класса подавала документы заранее и многих, как, кстати говоря, и меня, уже приняли. — Ну и рожа у тебя, — заключает он, изучая мое лицо. — Это тебя так из-за вчерашнего? — Да нет... — Ладно, — отрезает Найл, поджимая губы, — только ты резче. Парень прокручивает руками в воздухе, имитируя движение колес, и покидает ванную. Как только Хоран скрывается за дверью, я стягиваю с себя шорты и запрыгиваю в ванну.…
— Томлинсон! — Хрипло визжит Найл, и на его крики резво реагирует мама, устремляя взволнованный взгляд в окно. Он всегда зовет меня по фамилии, когда сердится(впрочем, как и другие), поэтому я быстро хватаю сумку под руку и бегу вниз по лестнице, заодно застегивая джинсы и сдувая непослушную челку, что пора бы уже и отстричь. Папа как-то раз, пораженный тем, что я могу совершать несколько действий одновременно, назвал меня Цезарем. Теперь он постоянно зовет меня «Льюлий» (что-то среднее между Юлий и Льюис), а глупая сестра взяла в привычку иногда за ужином называть меня салатом, ведь другого Цезаря она не знает. — Иду! — откликаюсь я, хотя блондин прекрасно видит, как я вываливаюсь из передней двери, одновременно натягиваю куртку и обкручиваю наушниками айпод, сразу же засовывая его в сумку. Я тяжело вздыхаю и оборачиваюсь к высунувшемуся из окна своего черного "Кадиллака эскалейда" Найлу, что улыбчиво машет мне ручкой. Хотя я и прекрасно знаю, что он готов убить меня за каждую минуту, что я отнял у него, его улыбка кажется вполне дружелюбной. Так забавно, когда знаешь человека настолько хорошо, что начинаешь смеяться над тем, каким его видят окружающие. Все вокруг считают Хорана пай-мальчиком, неисправимым ботаником, ну, или просто покладистым сыночком богатенького папочки. До некоторого времени и я считал его таковым. Сидит вечно в школе, мямлит что-то невпопад, краснеет постоянно, как очкастая девственница. Но правильно говорят, в тихом омуте черти водятся. Это бы описало Хорана лучше любой школьной характеристики. И ведь в итоге кажется забавным факт того, что этот блондин настоящая социальная бомба. — Блин, Томлинсон! — Выкрикивает Хоран, и я могу видеть даже отсюда, как парень нервно ударяет руками по рулю. Когда я не торопясь забираюсь на пассажирское сиденье, Найл уже тяжело и часто дышит, словно бык перед которым только что помахали красной тряпочкой. Его взгляд не то сердитый, не то грустный, но выглядит забавно, и я улыбаюсь, на что парень фыркает и с демонстративной резкостью тыкает пальцем по навигатору. Это, пожалуй, одна из основных его странностей. Прекрасно зная путь до школы, он все равно предпочитает двигаться согласно намеченному на экране маршруту. Раньше это был способ лишний раз продемонстрировать всем свой айфон, но сейчас, когда он есть чуть ли не у каждого, это стало неактуально. — Еще остались пончики? — спрашиваю я. — Я не разговариваю с тобой. Ехидно улыбаюсь и смотрю на покрасневшего от злости Хорана. — На заднем сидении, — выдыхает Найл, и его лицо проясняется, приобретая более человеческий оттенок. Говоря о пончиках, что-что, а они у блондина всегда найдутся. — Спа-асибо, — протягиваю я, перекидываясь через весь салон к бумажному пакету "Защитим природу!" из старого доброго «Старбакса». Я успеваю вернуться в прежнее положение еще до того, как парень жмет на газ. Он трогается с подъездной дорожки и коротко оглядывает меня. — Заколка? Ты серьезно? — В его голосе столько удивления, что я даже волнуюсь, выдвигая зеркало. — Заколка, — утвердительно отрезаю я, разглядывая свое бледное, не видящее солнца, лицо. — К школе подъедем - сниму. Парень кивает и возвращает взгляд на дорогу. — Без этого веника на лице ты хоть на человека похож, — замечает Найл. — Вечно чучелом ходишь, вот на тебя все косо и смотрят. Зачем? Честно, я и сам толком не знаю. Как и обычно, просто пожимаю плечами. — Ладно, — не глядя, Найл хлопает меня по плечу. — Забудь. Я киваю, хотя и знаю прекрасно, что он не замечает, прижимаюсь головой к холодному окну, что слегка запотевает при встрече с моим дыханием.…
— Твою мать! Я распахиваю глаза, когда Найл резко сворачивает в сторону, чтобы не наехать на выбежавшую на проезжую часть кошку. Он выплевывает жвачку в окно, и запах мяты тут же ударяется в моей голове, вызывая гадко неприятное чувство дежавю. Знаете, если бы я писал о себе книгу, ее название по смыслу было бы близко к сюжету "День сурка". — Ты... — протягиваю я, хмуро покосившись на друга, но, как назло, мысль тут же улетучивается, и я вынужден терпеть на себе взволнованный взгляд не на шутку разнервничавшегося Найла. — Надо же, парень, да ты корни подкрасил! Первая мысль в голове чуть ли не всегда такая же абсурдная, как и ситуации, в которых их применяют. И, хотите - верьте, хотите - нет, а в этот раз я угодил в самое яблочко. Найл отворачивается на секунду, но я замечаю на его лице легкую улыбку, по которой могу судить, он рад, что я обратил на это внимание. — И все это ради Зи-зи... — тут же замечаю я, в утверждение себе кивая. — Все это ради меня, меня и меня, — уточняет Найл, прежде чем я успеваю выкинуть очередной подкол. Этот парень неисправим. — Скоро приедем, — монотонно выдает он, и я вижу, как легкая улыбка на его лице плавно сменяется угрюмым выражением. Я опускаю глаза в шуршащий "Старбакс" пакет, доверху набитый различными сластями. Запах банана и карамели заполоняет собой каждую щель в салоне, замирает в воздухе. Меня по-прежнему немного подташнивает, и я, все-таки вспомнив об этом, закрываю пакет и прячу его в бардачок. Свет слабый и мягкий, даже немного в тоску вгоняет. Тени острые и резкие, точно иглы. Три черные вороны одновременно слетают с телефонного провода, по тротуару идет кучка школьниц, активно что-то обсуждающих, а рядом с ними пробегает дворовая собачка, наверное, держащая путь к городскому мяснику. Машина разворачивается вокруг школьного здания, и через мгновение мы уже едем обратно к парковке, оставляя футбольные поля по левую руку. Впрочем, сейчас их и полями-то не назовешь: сплошная грязь и одиночные заплатки побуревшей травы. — Все, — отрезает Найл, завернув на свободное место между красным "Кайеном" и маленькой серой "Джеттой". На капоте красного автомобиля прилеплена огромная эмблема школьной команды по футболу. Она немного стерлась и местами уже выворачиваются уголки, но в целом узнаваема, и я уж точно ни с чем ее не спутаю, ведь сам когда-то всерьез увлекался футболом и даже состоял в школьной команде. Правда, было это в средней школе, но все-таки... Насколько мне не изменяет память, этот "Кайен" принадлежит Патрику Олдриджу - бывшему капитану футбольной команды параллели новоявленных выпускников "Бредворда". После того, как он каким-то чудесным образом умудрился разбить коленную чашечку, о нем ничего не слышно. — Луи, мы приехали, — протягивает Найл, хлопая меня по плечу. Судя по его недоумевающему виду, парень пытается достучаться до меня уже несколько минут. — Ты как хочешь, а я выхожу, — заканчивает блондин и резко выпрыгивает из салона. Я вылезаю из машины вслед за ним. Так холодно, что слезятся глаза. Изучаю рукой макушку, пытаясь нащупать маленькую металлическую заколку, что наверняка сильно спуталась в волосах. Еле-еле выпутав из волос, я засовываю ее в задний карман джинсов и встряхиваю головой, чтобы челка приняла более, что говорится, "презентабельный" вид. Найл усмехается, глядя на меня и, схватив под руку, тащит к главному входу.…
Когда до звонка остается десять минут, я волочусь по школьным коридорам в гордом одиночестве. Найл тут же удрал к кабинету по химии, как только кто-то из толпы заикнулся о десяти минутах. Я прохожу мимо тех же людей в то же время, что и обычно. Джон Рассел "случайно" проливает кофе на водолазку Джейн Тайлор (правда, на прошлой неделе это была кола), и Фиби Хамфри снова орет на него: «Тебя что, роняли в детстве?!» Признаться, это весьма забавно, даже если и происходит постоянно. Иду вдоль школьных шкафчиков и взглядом нахожу свой. Это не трудно, ведь именно на нем черным маркером выведена надпись "Вали из Бредворда, пидр!!!". Мне за нее здорово влетело от нашей директрисы, как будто я это написал. Пол прогибается под ногами, и я опираюсь рукой о шкафчик, чтобы не упасть. Обычно такое бывает после первой порции галлюциногенных грибов или таблеток, но проблема в том, что сегодня они и рядом со мной не лежали... В желудке вновь возобновляются спазмы, и я мысленно усмехаюсь. Медленно продвигаюсь по коридору, пока не дохожу до кабинета химии. Судя по количеству народа, не было даже малейшего намека на звонок. Я каким-то чудесным образом доползаю до дивана и сваливаюсь на него, шумно выдыхая. Все вокруг выглядит таким привычным и предсказуемым, словно какой-то фильм, который ты пересматриваешь уже много раз. Отличие лишь, может быть, в том, что это никогда не заканчивается. Вот, Ребекка Мэнсфилд мчится по коридору в обнимку с сумкой и каждые пять секунд поправляет очки. Сейчас она запнется о выступ на паркете и плюхнется на живот. Очки улетят в сторону лестницы, и кто-нибудь обязательно на них наступит. Я ухмыляюсь, когда Ребекка уже сидит на четвереньках на полу и пытается нащупать свои очки, которые — ну кто бы мог подумать, — раздавленные валяются на лестнице. Поначалу мне было жаль ее, но когда все повторяется изо дня в день, это уже ненормально. Обычно в такие моменты более "развитая" сторона учеников вокруг начинает смеяться и показывать пальцами, но всем это уже так надоело, что даже не знаешь, смеяться тебе или плакать. За минуту до звонка я убегаю в медпункт за таблетками от головной боли, посему и опаздываю на урок. Сажусь на свободное место рядом с Найлом и ухмыляюсь, глядя на нашего "красавчика" учителя. Спустя пару минут входит еще тройка опоздавших, и мистер Беккер, печально известный, как моржеподобное существо, устраивает упомянутую ранее контрольную. Я чувствую себя спокойным, списывая все до последней точки у своего белобрысого соседа, который, в общем-то, специально подвинул свой листок к краю парты, чтобы мне было удобнее. Когда остается чуть менее тридцати секунд, Беккер хлопает учебником по столу. Вероятно, заметив за кем-то разговоры. Все подскакивают и поднимают ошеломленные взгляды. Все, кроме меня. Все, что говорит этот омерзительный жирдяй далее, проносится мимо моих ушей, поэтому я слышу лишь отдаленное бормотание, словно в этот момент нахожусь под густой толщей воды, и голоса движутся плавно и медленно, разбегаясь легкой вибрацией в разные стороны. Все, о чем я могу сейчас мечтать, так это поскорее закончить эту долбанную школу.