Достойный внимания

Эррор был известен на всю Мультивселенную как нелюдимый и избегающий всех одиночка. Загвоздка лишь в том, что сам глюк с таким описанием был категорически не согласен. Он ни от кого не бежал и не прятался — это все остальные сторонились и не хотели приближаться к нему. Учитывая его репутацию разрушителя миров, Эррора такое отношение ничуть не удивляло, но в общем-то и не беспокоило. В конце концов, им же хуже. Эти монстры просто не знали, чего лишались, и они сами виноваты, что упускали шанс насладиться его компанией. Хотя не все были настолько глупы, и некоторые все же оказали себе честь заинтересоваться им. Просчет Кошмара был лишь в том, что повелитель негатива недооценил его, при первой же попытке переговоров попытавшись подмять под себя. Пришлось понятно и доходчиво прояснить их роли, после чего Найтмер скрылся, еще долго переваривая эту встречу. Столько самовлюбленности, подкрепленной не безрассудством, а реальной силой, он до этого видел лишь в одном монстре, и после тщательных размышлений закономерно решил, что даже если ему каким-то чудом удастся сманить глюка на свою сторону — компромиссом или подкупом, но явно не угрозами — со вторым собой в команде он просто не уживется. Не то что бы Эррор претендовал хоть на что-то из чужой собственности, чтобы действительно попытаться бороться с ним за лидерство, но приказов и команд он не переносил абсолютно, и чтобы прийти к согласию, кому-то из них пришлось бы пожертвовать своей гордостью и первым пойти на уступку — цена, которая оказалась для Найтмера слишком высока. Впрочем, стоило отдать должное, и в отличие от многих, темный хранитель все же признавал его ценность и мощь, не со страхом, но с искренним уважением. Не самый плохой способ смотреть на него, однако если говорить о внимании, то тут Кошмару было у кого поучиться, и в Мультивселенной нашелся монстр, который преуспел в этом гораздо больше и относился к Эррору именно так, как он того заслуживал. Сперва глюк не воспринял вставшего у него на пути хранителя всерьез, отмахнувшись от него, как от очередного шумного и самонадеянного идиота. Но вскоре убедился, что встретил силу, достойную его собственной — что уже было впечатляющим достижением, вот только далеко не единственным, что заставило разрушителя выделить Инка из всех остальных ошибок. Дело в том, что его противник был абсолютно восхищен им. И ладно бы это был простой эстетический интерес, но Эррор прекрасно знал, что открытыми предложениями дружбы, которые уже не особо вязались с их отношениями заклятых врагов, попытки подобраться к нему не ограничивались. На самом деле глючный не был уверен, когда он впервые заметил слежку. Инка было на удивление сложно обнаружить, когда он сам этого не хотел, и отсутствие души вполне успешно скрывало его от почти любой магии. Но разрушитель не был бы собой, если бы попался на эту уловку больше пары раз. Сперва он подумал, что это дешевая попытка выведать его слабости, но затем понял, что причина не имела к их битвам вообще никакого отношения. Хранитель рисовал его. В чем-то это было даже поразительно. Эррор и не подозревал, что в вечно неугомонном комке краски и чернил скрывался такой талант к молчанию и усидчивости, чтобы часами оставаться на одном месте и ничем не выдавать себя. И все с единственной целью — запечатлеть его красоту на бумаге. Конечно, было бы гораздо проще, если бы Инк просто подошел и прямо попросил об этом, но глюк не собирался винить его за осторожность. Они были по разные стороны баррикад, и хотя они то и дело перекидывались насмешками на поле боя, за пределы битв их общение пока не выводилось, и разрушитель мог понять чужое смущение от одной лишь мысли о такой дерзкой просьбе. Но пусть хранитель держал себя в неведении, к его счастью правда была в том, что Эррор совсем не возражал против рисунков себя. Напротив — он был весьма увлечен идеей побыть моделью. Конечно, никакому творчеству не превзойти весь блеск оригинала, но если в чем-то Инк и был хорош настолько, чтобы впечатлить даже его, так это живопись. И тем приятнее было видеть, что художник решил направить свой талант в правильное русло и перенести на холст единственную вещь в Мультивселенной, которая этого действительно заслуживала. Ради этого глючный даже был готов оказать хранителю услугу, со скрупулезной тщательностью выбирая места, достойные его присутствия, и стараясь лишний раз не ерзать во время отдыха, дабы его наблюдателю было легче запечатлеть все его совершенство в очередном шедевре. И если позже Инк на какое-то время терял свои блокноты, разрушитель не собирался сообщать ему, куда именно они пропадали. Некоторые рисунки оказались утеряны навсегда, сохраненные в его личной коллекции, но если художника это и расстраивало, то лишь слегка. Обычно это просто приводило к лишнему поводу вновь отправиться на охоту за своей музой и уже привычному сеансу созерцания, возможность которого Эррор был только рад предоставить. В постоянном чужом присутствии, которое было навязчивым ровно настолько, чтобы не отвлекать и не пытаться подавить его границы, было что-то странно успокаивающее. Это превратилось в маленький ритуал в начале каждой прогулки за пределы своей Антипустоты — поймать момент, когда хранитель переместится в ту же вселенную, что и он, а затем пытаться отыскать его новый наблюдательный пункт. Если честно, глюк до сих пор не знал, как именно Инк так точно отслеживает каждый его шаг, мгновенно понимая, когда он уходил разрушать, а когда просто мирно осматривал окрестности, но Эррора это не слишком заботило. Порой это было даже забавно — отправить художника по своему следу, быстро перемещаясь между несколькими вселенными и разбросав в них подсказки, чтобы затем через экраны наблюдать, как тот с увлеченностью и азартом принимает его новую игру. Когда разрушитель чувствовал себя щедрым, он даже оставлял Инку небольшую награду, очень удобно «забывая» какую-нибудь из своих вещей. Ничего слишком важного, но он знал, что хранителя это приводило в дикий восторг. Он заметил это уже давно — когда после одного из проигрышей почувствовал, что кто-то попытался собрать оставшиеся на поле битвы и еще не рассеявшиеся струны. Из любопытства Эррор даже не стал отзывать из них магию, позволив нитям сохраниться, и теперь периодически улавливал от них фантомные и на удивление нежные касания. После небольшого расследования оказалось, что обрывки одежды постигала та же участь, даже если он не мог знать, куда именно художник их уносил или что с ними потом делал. Это его не волновало, и вместо этого глюк был возмущен иным. Почему Инк довольствовался столь малым?! Если хранителю хотелось видеть напоминание о нем каждый день, пара рваных ниток была практически оскорблением. Пришлось как всегда взять дело в свои руки, и именно так среди плюшевых творений Эррора впервые появилась версия его самого. Пожалуй, самая лучшая его работа, к которой он был наиболее требователен, но результат того стоил. Маленькая игрушка почти в точности повторяла оригинал, уступая лишь в том, что оригиналом не являлась, но каждая деталь его неповторимого облика была внимательно учтена и заботливо выкроена. Ему было почти страшно отдавать нечто столь идеальное на попечение кому-то другому, но несмотря на то, что порой Инк мог быть рассеянным, опыт показал, что в вопросах сохранения любой формы творчества он был крайне предан цели, и потому глючный был спокоен за судьбу своей маленькой копии. Хотя для лишней предосторожности и просто следуя давней привычке, он вшил в куклу пару своих струн, оставив отпечаток своей магии. Это должно было и защитить игрушку, и давало Эррору некоторое представление, что с ней делают, и при желании он всегда мог пойти и забрать ее, если бы счел, что с результатом его кропотливого труда обращаются неподобающе. Но пока что его ожидания оправдывались — хранитель трепетно обнимал мягкую куклу по ночам, а все остальное время относился к ней осторожно и с должным уважением, но в то же время не уделяя ей больше внимания, чем настоящему разрушителю. Впрочем, это был не единственный такой подарок. Художник все еще пытался урвать себе его одежду, вот только почему-то не в целом виде, и в итоге глюка это откровенно достало. Вот почему, когда он в следующий раз заметил, как Инк пытается припрятать очередной «трофей» после схватки, Эррор плюнул на все, выхватил клочок из чужих рук и прямо на месте заштопал свою куртку — после чего насильно впихнул несчастный предмет одежды обратно хранителю. Он всегда мог сшить себе новую, а так этот идиот того глядишь поймет, что можно замахнуться и на большее. К сожалению, это была единственная деталь чужого поведения, которая продолжала его смущать. Инк… не спешил заходить дальше. Художник был готов ходить за ним буквально по пятам, вламываться к нему в Антипустоту, пока глюк спал (или притворялся, что спал), и рисовать каждую его кость в поразительных подробностях, и все же до сих пор не осмелился хоть раз поговорить с ним вне битвы. Странным образом это… раздражало. Совершенно ненужная сдержанность, когда Эррор знал, что планы и желания хранителя вовсе не ограничивались простыми взглядами. Его скетчбуки были наполовину дневниками, но даже без записей, некоторые зарисовки говорили сами за себя. Инк хотел его. До безумия. Хотел быть единственным в его жизни. И все же запирал все это в собственной голове, до отвала откормленный речами хранителя снов, что это никогда не сработает. Что это не любовь, и что никто и никогда такого не примет. Да что этот Дрим вообще знал о нем?! Неудивительно, что с такими повернутыми на морали друзьями эта чернильница так медлит! Конечно… Может быть, отчасти разрушитель и сам не спешил признаваться, что в курсе его шпионажа, но если после всего, что он позволил художнику, тот все еще каким-то чудом верит, что глючный будет против его наклонностей, то это явно не его промах. Что ж, если Инку нужен более явный знак, то так и быть. Оставалось лишь найти подходящий момент. И такой вскоре представился, хотя и не совсем так, как Эррор рассчитывал. Его застали врасплох. Он слишком расслабился и пропустил момент, когда сунулся во вселенную, которая оказалась категорически против своего разрушения. У них даже оказался план специально на случай его прихода, и хотя подобная известность льстила, внезапная и крайне тесная хватка, с которой на него набросились, оказалась куда менее приятной. Все тело заглючило от обилия нежелательного контакта, оставив брешь в его защите и дав здешним монстрам шанс на атаку. Натиск оказался сокрушающим. Но совершенно неожиданно, помощь пришла, откуда не ждали. Вместо того, чтобы встать на защиту жителей и вновь нести чушь про добро и справедливость, кисть хранителя обрушилась на его обидчиков — на каждого, кто посмел оставить хоть одну царапину на трехцветных костях, и особенно жестоко художник обошелся с теми, кто первыми посмели наложить на него руки. Когда Эррор немного пришел в себя, и его зрение прояснилось, он стал свидетелем невероятного зрелища. Инк в кровавой ярости был потрясающим. Конечно, разрушитель пару раз видел его под красной краской, но даже когда их битвы заходили слишком далеко, художник не любил использовать этот цвет и никогда не позволял себе больше нескольких капель. Сама идея навредить его драгоценному глюку была слишком невыносима, чтобы позволить себе поддаться злости даже во имя спасения миров, но в ту секунду, когда Эррор сам оказался в опасности, все барьеры сшибло напрочь. Это было красиво. Разрушителю, пожалуй, впервые выдалась такая возможность понаблюдать за своим противником в сражении, не отвлекаясь на битву самому. Каждое движение белых костей давало оценить невероятную гибкость хранителя, а его удары были быстрыми и резкими, как взмахи кнута, но при этом сокрушающими, как хороший молот. Бруми была пушинкой в его руках, но оставляла от любого, кто оказался на ее пути, лишь серую пыль и звон разбившихся душ. В ход пошла и более редкая способность художника, и его обычные чернила заменил прозрачный и почти невидимый, но крайне едкий растворитель. Те, кто избежали смерти, просто перестали существовать. Когда Инк очнулся от этой дымки, противники уже кончились, а во вселенной стояла мертвая тишина. Осознание происходящего медленно вернулось в разномастные зрачки, и хранителя охватил ужас. Быстрый осмотр неудачного поля брани убедил, что Эррор все еще был здесь и был в порядке, и где-то внутри промелькнула вспышка облегчения, но паники от этого меньше не стало. Оправданий столь несвойственному поступку у художника не было, и он вообще не хотел, чтобы его видели с такой стороны! Что глюк теперь о нем подумает?! Что ж, тому и правда было, что сказать по этому поводу. Вот только это было не то, чего хранитель мог ожидать. — Спасибо, — улыбнулся Эррор, без опаски приблизившись и выглядя на удивление… искренне. То, что Инк сейчас куда больше тянул на обезумевшего маньяка, коим большая часть Мультивселенной представляла себе разрушителя миров, его ни капли не смущало. — Что?.. — удивленно выдавил из себя художник, враз растеряв любые слова и до сих пор пытаясь обработать реальность вокруг него. Внезапная благодарность в нее категорически не вписывалась. — Ты спас меня, придурок. За такое принято благодарить, — фыркнул глючный, ухмыльнувшись еще шире, тогда как в его глазницах отчетливо бурлил восторг. — А то шоу, что ты устроил, просто вау! Давно я так не развлекался! — Эррор рассмеялся, а затем шагнул еще ближе и с той же взбудораженной улыбкой выдохнул: — Знаешь, ты мог бы делать так и почаще. Одна простая фраза, сказанная столь веселым тоном, и мыслительные процессы хранителя едва не отказали окончательно. Щеки затопил смущенный румянец. Его что, только что похвалили? После того ужаса, что он натворил?! Конечно, Эррор был разрушителем, но Инк никогда не думал, что получит первый настоящий и, честно говоря, давно желанный комплимент от своего противника таким образом. А главное, глюк до сих пор спокойно стоял рядом — ближе, чем когда-либо — и казалось, был совсем не обеспокоен ни его видом, ни его недавними действиями. В горле встал комок подбирающейся тошноты, когда художник хрипло и отчасти жутковато спросил: — Ты не боишься? — Боюсь? — Разрушитель выгнул бровь, а затем вновь ударился в хохот, как от хорошей шутки. А отсмеявшись, неожиданно наклонился к хранителю почти вплотную и протянул руку, едва касаясь запачканной щеки и удерживая чужой взгляд, когда он с горячей уверенностью заявил: — Я под впечатлением! И я не часто такое говорю, но таким ты мне нравишься гораздо больше. Инка все же вырвало. Ко всей пыли на одежде прибавилось липкое пятно остаточной магии, слегка отдающее красным от недавно выпитой краски. Несколько брызг попало и на Эррора, на что он скривился, но ожидаемых художником криков не последовало, и глюк лишь буднично уточнил: — Кстати, надеюсь, ты не против, если я закончу с этой вселенной? Ты и так уже сделал половину работы за меня. Или хочешь еще повоевать, так, для приличия? — Нет! — тут же выпалил хранитель, возможно, излишне резко. К счастью, большая часть агрессии, что могла бы подтолкнуть его согласиться на столь беспечно брошенное предложение, покинула тело вместе с чернилами. Инк слегка откашлялся и ответил уже спокойнее: — Нет, я… Делай, что должен. — Его выражение слегка потемнело, когда он вполголоса пробормотал: — К тому же, если этот мир перезагрузится, кто-то может вспомнить. — М, понимаю, — кивнул Эррор, уже раскидывая по миру сеть своих нитей и копаясь в консоли. — Лишние свидетели нам ни к чему, не так ли? А то будет то еще пятно на твоей репутации. Художник вздрогнул, но ничего не сказал, молча наблюдая, как пустота начинает заволакивать пространство, унося пыльные пейзажи со следами безжалостной бойни в пучину небытья. Обычно после разрушения АУ всех не принадлежащих ей сущностей раскидывало в прилежащие промежуточные пространства, и Инк был уверен, что на этом их странная встреча оборвется, но в последний момент ощутил, как его схватили за свисающий рукав куртки, и тут же зажмурился, когда зрение обожгла выедающая любой цвет белизна. Хранитель осторожно проморгался, а затем в растерянности уставился на своего противника. Он мог ошибаться, но на его памяти это был первый раз, когда Эррор сам пригласил, практически затащил его в свою обитель. — Почему ты?.. — Ты вообще себя видел? Уверен, что хочешь вернуться домой в таком виде? — скептично отозвался глюк, но хотя в его тон затесался легкий упрек, тот факт, что идеальная чистота его измерения оказалась бессовестно испорчена, он как будто проигнорировал. Инк опустил взгляд на свою одежду и поморщился. Он действительно сорвался и не продумал никаких последствий. Он даже не был уверен, что это вообще отстирается — легче было сжечь весь комплект и нарисовать новый. И похоже, что разрушитель считал так же. — Снимай этот ужас, я его сотру. Поверь моему опыту — пыль монстров это крайне дрянная штука. От стольких магических отпечатков ты никаким отбеливателем не избавишься. Заодно сошью тебе наконец что-нибудь приличное. Считай за благодарность. Художник расширил глазницы в шоке, не уверенный, что услышал все правильно, но расстаться с собственным нарядом внезапно стало гораздо проще. Хотя необходимость полностью обнажиться перед своим врагом и по совместительству объектом одержимости нехило ударила ему в голову. Впрочем, растущее смущение быстро сменило причину, когда Эррор тоже сбросил испачканную ткань, параллельно открыв портал в какой-то мир с горячими источниками и, недолго думая, толкнул зазевавшегося хранителя прямо в теплую воду, вскоре присоединившись сам. Природная ванна приятно согрела тело, щекоча оставшиеся после боя ссадины и ушибы, но Инк этого почти не заметил, завороженный чужими костями, которые впервые ничто не скрывало. Что удивительно, разрушителя их нагота ничуть не волновала, как и вновь прикованный к нему пристальный взгляд. — Нравится, что ты видишь? — самодовольно спросил глючный, вырвав художника из мечтательной дымки и явно веселясь с несколько предсказуемой, но от этого ничуть не разочаровывающей реакции. Тот сильнее залился краской и уже открыл рот, чтобы как-то оправдаться, но Эррор лишь отмахнулся: — Можешь не отвечать. Видел я, что ты рисуешь на досуге. — Ты знаешь? — задохнулся хранитель, и к пылающему румянцу добавилась болезненная бледность. Будь у него душа — и та точно грохнулась бы прямо в пятки. — Про то, что ты записался в мои личные сталкеры бог знает сколько лет назад? Ты не настолько хорошо прячешься, Инк, — снисходительно хмыкнул Эррор, явно довольный, что разгадал чужие планы, вот только почему-то не спешил возмущаться или злорадствовать по этому поводу. Художник уже ничего не понимал, и у него потихоньку кончалась способность к удивлению, но зеленый флакон, как и все его краски, остался по ту сторону портала, так что пришлось довольствоваться тем, что есть. — Но почему… Ты просто… Ты ничего не сказал! — Ты тоже, — мгновенно парировал разрушитель, но обвинения вновь не последовало. Это было скорее сухой констатацией факта. Молчать во многом было проще и удобнее, но у того, куда они могли продвинуться без нормального диалога, был свой лимит. И глюку уже давно хотелось большего. Он пожал плечами. — Хотя не знаю, зачем ты вообще пытался скрываться. Еще и места выбираешь такие, что хрен ведь оттуда что-то разглядишь. — Эррор откинулся на влажный камень и будто в издевке выставил напоказ возвышающуюся над водой грудную клетку, привлекая внимание к ярким цветным ребрам. Хитрая ухмылка стала шире, когда взгляд хранителя как по команде переместился именно туда, куда он рассчитывал. — С такого расстояния все видно гораздо лучше, не так ли? Уж я-то знаю. И я заметил, что у тебя проблемы с вырисовкой деталей при близких ракурсах. Инк напряженно сглотнул, с трудом оторвавшись от чересчур уж щедрой демонстрации и вместо этого вглядевшись в чужое лицо в поисках подвоха. Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и художник уже какое-то время сомневался в реальности происходящего, подозревая в этом какой-то неожиданно приятный сон. Вот только его сущность была бедна на сладкие ночные фантазии, а Дрим ему такого точно никогда не прислал бы. Оставалось смириться с фактом, что все его страхи и мечты решили разом исполниться в один день. Зрачки вновь невольно скользнули вдоль шеи и ниже, жадно обогнув линии глючных костей. Так и правда открывался куда лучший вид, давая разглядеть шероховатую текстуру, плавный переход цветов и мелкие лаги, которые ничуть не портили картину, лишь добавляя чужому облику уникальности. Но притягательней всего были не сами ребра, а то, что за ними скрывалось, и что он никогда бы не подумал удостоиться увидеть. Сияя мирной синевой и освещая грудную клетку изнутри, там покоился хрупкий осколок души. Вся сущность разрушителя, столь дразняще выставленная на обозрение, что каким-то образом делало факт отсутствия одежды еще более обнажающим. Руки зачесались, но он не мог понять, от чего — желания взяться за краски или же желания ближе изучить столь манящую натуру — протянуть пальцы, прижать, коснуться… Вода вдруг показалась слишком горячей, и хранитель выскочил из нее на прохладный воздух, отсев от источника своих соблазнов подальше. Грязно-серые дорожки стекали с татуированных костей, делая воду мутной, но он все равно уже оттер большую часть улик, оставшихся с недавнего места преступления. — Хочешь сказать, что ты бы просто позволил мне подойти и нарисовать тебя? — недоверчиво спросил Инк, в основном чтобы отвлечься от излишне разбушевавшихся внутренних демонов. — В битвах ты постоянно держишь дистанцию и никогда не подпускаешь к себе, — напомнил он, и в тоне отчетливо проскользнуло разочарование, почти обида. Их сражения были единственным местом, где у художника было оправдание и возможность подобраться к своей музе, но разрушитель упорно избегал прямых столкновений, вместо этого пуская в ход струны, бластеры, а порой и взятых под контроль случайных монстров, лишь бы не встречаться со своим противником лицом к лицу. И это по понятным причинам расстраивало последнего. — Потому что у меня дальний стиль боя, идиот! Не моя вина, что мои струны лучше всего работают с расстояния, — неожиданно защитно взвился глюк, в доказательство на скорую руку призвав пару нитей и обвив их вокруг чужой лодыжки, быстрым движением отправив хранителя вновь окунуться — с плеском и брызгами. А когда тот вынырнул и возмущенно уставился на него, добавил: — Но что-то не помню, чтобы я хоть раз говорил, что против компании, когда я не на работе. К тому же ты явно умеешь держать руки при себе, раз так долго довольствовался одними гляделками. Инк прищурился, и в его зрачках на секунду промелькнуло что-то опасное. В последнем он ой как сомневался. Не с такими вопиющими провокациями. Однако напоминание об этом внезапно подкосило его настроение, и художник резко поник, уставившись в темнеющую воду, когда в нем забурлили настолько же мутные и мрачные цвета. Источник все еще приятно согревал, но тело все равно пробила холодная дрожь. — И ты не против, что я… смотрел? Дрим говорит, что это жутко. И что если ты узнаешь, то точно возненавидишь меня. — Ага, а ты больше слушай всяких придурков, которые нихрена обо мне не знают, — огрызнулся Эррор, и впервые в залаганном голосе прозвучало что-то больше похожее на его обычную манеру речи. Впрочем, он на удивление быстро смягчился и заверил: — Я еще никому не запрещал собой восхищаться. Да, я разрушитель и все такое, но даже с моей стороны это было бы слишком жестоко. В зрачках снова затеплились отголоски светлых цветов, и хранитель медленно вскинул голову, посмотрев на глючного с таким благоговением, будто тот только что самолично вручил ему душу. Было ли это… разрешением? Эррор хотел, чтобы он продолжал? Поверить в такое счастье было практически невозможно, но почему еще глюк так спокойно подпустил его к себе и теперь говорил все это? Инк вновь сглотнул. Бескрайние возможности проносились перед его глазами, но думать дальше в этом направлении было слишком опасно, если он не хотел потерять крошечный шанс, что его не отвергнут. Что эта сладкая иллюзия продлится еще чуточку дольше. — Кстати, где мы? — запоздало поинтересовался художник, оглядев окружающий их лесной пейзаж, хотя даже так старался не отворачиваться от разрушителя полностью, постоянно держа его в поле зрения. Место тоже было довольно красивым, но он не думал, что бывал тут раньше, хотя до этого был уверен, что все миры, в которых Эррор предпочитал отдыхать, он знает наизусть. — Пустая вселенная где-то на отшибе. Надо же мне где-то купаться время от времени. Иначе я бы после каждой битвы выглядел как ты сегодня, — покладисто отозвался глюк, неопределенно махнув рукой, а затем слегка прищурился и как бы между прочим упомянул: — Можешь записать координаты, если хочешь. Будет, что добавить в твои скетчбуки. Хранитель весь покраснел, но название АУ и правда сохранил. На то, чтобы избавиться от последних следов отнятых жизней ушло еще где-то полчаса, и уже чистые, они вернулись в Антипустоту, где разрушитель остался верным своему слову и сразу принялся за работу. Разобрал больше непригодную одежду на код, а затем стащил откуда-то целую пачку коричнево-бежевых тканей и, наказав художнику не дергаться, принялся примерять новый фасон. Дизайн Инк услужливо набросал сам, но кроме этого отдался на милость мастеру своего дела. Почему-то шитье никогда не было его сильной стороной, хотя в почти любом другом творчестве он многим мог дать фору. Но тем увлекательней было видеть, как бесформенная ткань превращается во что-то, что удобно облегает кости и подчеркивает его индивидуальность. Новый наряд оказался куда проще старого, но от этого был не менее стильным. На самом деле он намного облегчал движения, давая волю его истинной скорости и реакции, что обещало стать неплохим преимуществом в бою. Сперва хранитель не совсем понял, зачем Эррору давать ему то, что улучшит его шансы на победу, но глючный лишь ухмыльнулся и взял с него обещание в следующий раз не сдерживаться. Ему не терпелось испытать все то, что он увидел сегодня, на себе. Сама работа над костюмом тоже оказалась весьма занимательным опытом. Раньше он шил только себе и куклам, но работать с полноразмерной моделью оказалось по-своему интересно. Инк был покорной марионеткой в его руках, слушаясь указов разрушителя и принимая все нужные для снятия мерок позы, хотя даже так умудрялся выворачивать голову порой под неестественными углами, чтобы ни на секунду не сводить глаз с его работы. Эррор на это лишь хмыкнул, только один раз стукнув художника, чтобы держал шею прямо — когда работал над воротником. Не забыл он и о поясе, с усидчивостью истинного перфекциониста вышив каждый кармашек для столь ценных стеклянных флаконов, а затем принялся за длинный вязаный шарф. Мысль заменить его беспокоила хранителя особенно — в основном потому, что это означало перенос всех актуальных записей, а некоторые вещи там были очень и очень личными. Впрочем, его противник в очередной раз удивил его, и вместо попыток подсмотреть, честно отвернулся и занялся собственной одеждой, пока Инк копался в записях и воспоминаниях, пытаясь понять, что важно, а что нет. И даже когда он закончил, от последней оставшейся улики глюк избавился быстро и не глядя, больше озабоченный тем, как на нем смотрелось новое дополнение к наряду в виде ярко-розового боа. О том, что при уничтожении чего-либо последние данные автоматически копируются в буфер обмена, разрушитель решил не упоминать. Антипустоту художник покинул все еще слегка растерянный, но под дикой дозой желтой краски. Хотя где-то глубоко под ней все еще билась тревога. Знать, что для Эррора часть его секретов уже давно не была секретами, оказалось даже более пугающе, чем считать, что тот ни о чем не подозревает. Потому что хранитель не был уверен, о чем глючный уже в курсе, а о чем еще нет. Он сказал, что не против рисунков… Но не против ли он всего остального? Эррор согласился на встречи и даже дал негласное разрешение на уничтожение своих врагов — желательно у него же на глазах, но его вечный противник всегда видился Инку своенравным и… свободолюбивым. Такой вряд ли согласится сидеть в четырех стенах, не так ли? Даже если эти стены метафорические и представляли собой скорее границы маленького карманного мирка. Он уже давно облагораживал это место, стремясь сделать его идеальным для кого-то уже идеального, но боялся, что оно никогда не будет достойно того, ради кого существовало. Что, впрочем, не мешало художнику и дальше пытаться его улучшить, теша надежду, что однажды эти старания окупятся. И надо сказать, что только что произошедшее значительно укрепило эту надежду. Это несколько отличалось от того, как хранитель представлял себе их сближение, и он точно не думал, что первым шагом к столь горячо желаемому окажется раскрытие его самого темного секрета, но теперь, увидев, чем это обернулось, он честно не мог придумать более удачного развития событий. Разрушитель и раньше делал вещи, намекающие если не на симпатию, то как минимум на взаимный интерес, но никогда раньше его позиция не была столь ясна. Глюка не заботил до фальшивости «правильный» образ защитника, в который Инк так тщетно пытался втиснуться, и вместо этого он желал увидеть художника в его истинных цветах. До этого представавшая неприступной стеной, граница дозволенного размылась, и хранителю просто нужно было найти ее новые края. Если таковые вообще существовали за пределами его воображения, потому что Эррор, казалось, был готов поощрять абсолютно любые знаки внимания в свою сторону, какими бы странными или морально неоднозначными те ни были. Скорее даже наоборот — если ради его блага кому-то пришлось пострадать, разрушителя это только веселило, и он будто специально подталкивал Инка к наиболее сомнительным способам выражения своей привязанности. Причем особое предпочтение он отдавал проявлениям собственничества и дерзости, но менее радикальные признаки симпатии тоже не оставались без ответа. Маленькие подарки перестали маскироваться под случайно забытые вещи, как и перестали быть такими маленькими, а сам Эррор вдруг резко прибавил в отзывчивости. Разговоры лишились самых заезженных и избитых фраз, а встречи на поле боя разбавились встречами вне него, даже если разрушителю потребовалось еще несколько раз «ненавязчиво» пригласить художника прогуляться с ним после битвы, чтобы до того дошло, что теперь это было вполне жизнеспособным и даже предпочтительным вариантом, в противовес его, как оказалось, не такому уж и тайному сталкерству. Сами бои тоже претерпели изменения. Поразительно, но глючный прислушался к своему противнику и решил пощадить его, в качестве эксперимента попробовав перенести бой на среднюю дистанцию. Сразу соваться в рукопашную не рискнул, но для него это стало интересным челленджем и проверкой собственных сил, а для Инка неописуемой радостью, когда удавалось не просто победить и тем самым окончить встречу с любимым врагом, но поймать его и захватить во временный плен, наоборот заставив провести больше времени вместе. Еще одна уступка со стороны Эррора, но она стоила того, ибо перспектива забрать всего разрушителя как трофей неплохо подняла боевой дух хранителя, раскрывая его более агрессивную сторону, и это сделало даже самые обычные бои намного увлекательнее и интереснее для них обоих. Что же касается проигрышей, то даже они стали куда менее разочаровывающими, и вместо того, чтобы со стыдом и позором сбежать в родное измерение в одиночку зализывать раны, теперь о любых повреждениях заботился его же противник — причем едва ли не с большей самоотдачей, чем когда пытался отбить атаку на мир. Инк был готов носить разрушителя на руках — что с удовольствием делал каждый раз, как ему выдавался шанс — и всегда очень трепетно и осторожно закрашивал даже самые крохотные царапинки, что могли нарушить безупречность трехцветных костей. Обычно с такими мелочами код Эррора разбирался и сам, но глюк не был бы собой, если бы отказался от лишнего внимания, и надо признать, что после горячей и страстной схватки, такая забота была по-своему приятна, принося успокоение и расслабление после бурной активности. После чего, вдоволь насытившись лаской, разрушитель наслаждался всеми прелестями своего заточения — мягкими подушками, сладкими подношениями и преданным своему долгу смотрителем, готовым ближайшую неделю не спускать с него глаз. В такие моменты Инк казался искренне счастливым и максимально открытым. Казалось бы, хранитель должен был не подпускать его к своей обители и на пушечный выстрел, но что-то в том, что глюк был в его доме, довольный, мирный и счастливый, приносило ему невероятное удовлетворение. А также это было единственное время, когда художник осмеливался на более эгоистичные просьбы, оправдывая это платой за свою победу. Эррора такая отговорка более чем устраивала, приглушая ущемленную гордость, и он и сам подначивал своего противника пользоваться положением, пока ситуация позволяет. Хотя даже с предоставленной свободой выбора, Инк выкатывал не так много требований, как мог бы, ставя комфорт пленника куда выше собственных хотелок. Это слегка озадачивало глюка, но он не жаловался, ибо это позволяло ему самому решать, что и когда он позволит, эффективно оставляя его у руля их маленькой игры. Что вскоре оказалось весьма кстати, когда художник наконец почувствовал себя достаточно комфортно, чтобы озвучить более серьезное желание. К сожалению, просьба вышла не такой уверенной, как Эррор надеялся, но он мог понять, почему. В быту прочно обосновалось мнение, что у разрушителя гаптофобия — что объясняло весьма «своеобразные» планы самозащиты некоторых вселенных на случай его вторжения, однако на деле тут играл не столько страх, сколько отвращение. Будучи существом пустоты, глючный вполне обоснованно ставил себя на порядок выше обычных смертных, и потому считал саму идею, что эти жалкие ошибки вздумают его трогать, противной и мерзкой. За всю историю Мультивселенной было лишь несколько избранных, кого он счел достойными такой чести, но, учитывая все обстоятельства, он уже какое-то время подумывал включить Инка в этот список. Разрушитель уже начал двигаться в этом направлении, позволив трогать себя через одежду, подставляя кости под кисточку при лечении и даже вручив хранителю куклу с вшитой в нее обратной связью, что позволяло Эррору улавливать все, что ощущала его маленькая копия. Однако до сих пор весь этот контакт был косвенным и неполным, и глючный знал, что если он хочет и дальше поднимать ставки, настоящие касания были лишь вопросом времени. Ему просто нужно было решить, как именно это произойдет. Художник определенно зарекомендовал себя как преданного последователя, и он был единственным, кому разрушитель уделил ответное внимание, но часть секрета сохранения увлечения это не давать все сразу, заставляя желать большего. Награды должны быть постепенными и заслуженными, и в этом смысле разрешение на прикосновения казалось достаточно внушительным призом, чтобы выдать его по первой же просьбе. И отчасти Эррор опасался, что он окажется полностью облапанным, стоит ему лишь намекнуть на возможность контакта как такового, но, как показала практика, это беспокойство было явно завышено. Хранитель и правда оказался цепким, но совсем не так, как глюк это представлял. В нем как будто был какой-то очень четкий барьер, разделяющий все «можно» и «нельзя», и чаще чем нет, Инк понимал новые дозволения слишком буквально. Так что когда разрушитель в акте невероятного великодушия все же протянул ему руку, художник незамедлительно схватил предложенную ладонь и отказался отпускать, пока не составил подробную тактильную карту каждого мельчайшего изгиба и структуры костей, однако это было единственной частью тела, на которую он хоть как-то посягнул, явно приложив сознательное усилие, чтобы не задеть и миллиметра кости выше запястья. Сперва Эррора такая дотошность даже позабавила, пока он не понял, что художник счел это новой границей, и ближайшее время не собирался даже думать о возможности пойти дальше, даже если это было лишь каплей в море его истинных желаний. Очень странная логика, но чем больше глючный пытался подпустить хранителя ближе, тем больше замечал ее проявления, и тем больше она его раздражала. В чем смысл дразнить и давать намеки, если любая желательная реакция вот так подавлялась? Конечно, было приятно, что его подачки принимали со всем должным признанием и уважением, но он не для того решил поощрить чужую манию, чтобы от его неслыханной щедрости воздерживались, довольствуясь лишь самым минимумом. Пришлось объяснять на пальцах и для идиотов, чего именно разрушитель ожидал от своего пребывания на чужой территории, но зато спустя с десяток абсолютно тупых уточнений и переспрашиваний консенсус наконец был достигнут. После чего к программе послебоевого ухода прибавился полный курс массажа, в котором хранитель оказался просто преступно хорош, прибавляя дальнейшего непонимания, почему Инк так упорствовал и не поделился этим талантом раньше. И хотя глюк все еще недолюбливал идею прикосновений от кого попало, он ни разу не пожалел, что сделал для художника исключение. Это было что-то совершенно особенное — ощущать, как вся ужасающая сила стража, что так легко сворачивала горы в битве, вкладывалась в нежные, но уверенные движения, когда он медленно оглаживал уставшие кости, вправляя малейшие сдвиги суставов и вылепливая идеальную скульптуру своего идола умелыми пальцами. Такие сеансы оставляли Эррора в приятной дымке и едва способным двигаться, тогда как желание покидать чужую обитель благополучно испарялось на протяжение всего временного заточения, почти заставляя жалеть, что это заточение временное. Что-то, в чем они сходились во мнениях, ибо отпускал его Инк как будто вынужденно и с явной неохотой. Казалось бы, мысль задержать пленника у себя на неограниченное время была очевидна и проста в исполнении, особенно с учетом отсутствия сопротивления последнего, но у хранителя вновь как будто не хватало на это смелости. Неделя была временем, на которое разрушитель задержался в своеобразных гостях в самый первый раз, и с тех пор художник принял его за незыблемую константу, не смея изменить даже на минуту. Подобное отсутствие инициативы вновь немного разочаровывало, но к счастью, не все было так безнадежно, и не во всем Инк был настолько скован. Так, его творческие порывы не только не уменьшились, но многократно возросли. С добровольным участием глюка в композиции у хранителя появилась возможность вывалить на свой объект обожания все накопившиеся за эти годы идеи, и большая их часть пришлась разрушителю по душе. Особенно ему понравилась задумка, в которой художник хотел изобразить его королем, и у него уже была шикарная и подходящая образу перьевая шаль, но довольствоваться обычным троном Эррор не стал и сразу замахнулся на место повыше. А именно — навел шороху в Рипертейле, вломившись в небесный дворец и оккупировав тронный зал их верховного божества. Те же, кто встал у него на пути, стали отличным дополнением к фону, беспомощно болтаясь в крепкой хватке магических струн. Впрочем, это касалось лишь тех, кто сам лез на рожон, и например жнец к этой паутине не присоединился, ибо не стал даже пытаться помешать захватчикам. Ему хватило одного взгляда на безумную парочку, чтобы решить, что это того не стоит, и пусть придурки развлекаются без него. К тому же Рипер считал, что короля богов было давно пора столкнуть с его пьедестала. Главный козел божественного пантеона нехило попортил жизнь и ему, и его возлюбленной, так что вместо того, чтобы выйти против дуэта хранителя и разрушителя и попытаться отвоевать свой мир, бог Смерти наоборот воспользовался случаем и укатил в бессрочный отпуск, устроив себе и Жизни долгожданный медовый месяц. Что же до картины, то та действительно удалась, гордо заняв свое место в растущей коллекции глюка, которую он тоже больше не прятал, теперь в открытую развешивая творения Инка на нитях, наряду с душами и игрушками. Что очень явно поспособствовало тому, что художник начал сам показывать и отдавать ему свои работы, избавляя разрушителя от необходимости вновь опускаться до воровства. Хотя даже тут он умудрился выпендриться, и после осознания, что его зарисовки увидит тот, кто на них изображен, количество похабных рисунков временно сократилось, ограничившись скорее анатомическим построением, чем соблазнительными формами. Пришлось вытряхивать всю дурь из чернильной башки повторно. Слава пустоте, в этом конкретном случае хранитель особо не упорствовал, и хватило всего пару раз правильно подать натуру, чтобы он вернулся к прежнему художественному направлению. К сожалению, во всем, что не касалось творчества, Инк так и оставался непробиваемым идиотом, и даже со всей предоставленной свободой и многочисленными подталкиваниями, как будто назло продолжал тупить и зажиматься. Не помогало и то, что именно такие разговоры Эррор крайне не любил и всячески избегал, считая, что по его поведению все и без того должно быть ясно как божий день. Но зато там, где намеки не помогали, ревность работала безотказно. Инцидент с шоколадом был весьма показательным примером. Тогда глючный зачастил в одну АУ, и это был всего второй раз, когда разрушитель проявил интерес к кому-то, кроме своего преследователя. Первым был его временный пленник, которого Эррор как-то затащил к себе и на несколько дней запер в Антипустоте, прежде чем неожиданно мирно отпустить восвояси. Инк тогда еще нанес бедному монстру визит, чтобы развеять свои худшие опасения, а заодно прояснить, что будет, если он заподозрит между ними хоть намек на симпатию. О чем художник тогда не знал, это что глючному просто захотелось посмотреть на его реакцию, и весь трюк с похищением был только ради этого. Хотя стоило отдать маленькому монстру должное — тот не испугался угроз и даже выразил понимание, клятвенно заверив, что испытывает к разрушителю лишь уважение и ничего больше. Та встреча в целом оставила очень странное послевкусие, потому что под конец краткого диалога любое желание убивать потенциального соперника испарилось напрочь, тогда как Эррор на другом конце Антипустоты тихо задыхался от смеха, зная, что не мог выбрать более правильного монстра для своей интриги. У него были высокие стандарты, и взять кого-то случайного было бы далеко не так интересно. А так получилось отличное представление. Андерфелл, однако, привлек внимание глюка по другой причине. Разрушитель был жуткой сладкоежкой и периодически грабил случайные АУ на предмет шоколада, но попробовав горькую версию пропитанного агрессией мира, понял, что нашел свой фаворит, что и стало поводом для регулярных визитов и последовавшего за ними недопонимания. Казус, который Эррор не слишком-то торопился прояснять, мирно вися в чернильном коконе и наблюдая за разворачивающейся перед ним сценой. Что-то в разъяренном Инке невероятно будоражило и заводило, находя яркий отклик в его магии, и глючный упивался каждым моментом, когда тот сбрасывал маску притворства и показывал истинного себя — что, увы, происходило не так уж и часто. Отчасти из-за того, что среди возможных врагов или поклонников разрушителя находилось не так много тех, кто был готов подтвердить свои чувства действиями, а потому большую часть времени у художника просто не было целей для устранения. Хотя извечная неуверенность, которую Инк зачем-то хлестал едва ли не литрами, тоже накладывала свой отпечаток, и Эррор до сих пор не мог понять, зачем тот продолжает заковывать себя в столь неестественные для бездушного существа рамки. Впрочем, от этого моменты срыва покровов лишь прибавляли в ценности, и лишь когда стало ясно, что если он не вмешается, то запуганному до бледной серости и заикания Феллу не жить, глючный наконец удосужился прояснить, что он вообще искал в этой АУ. Конечно, было жаль прерывать хранителя на самом интересном, и так-то Эррору было плевать, что станет со здешними монстрами, но если от ошибки номер тринадцать останется лишь пыль, ему будет некого обкрадывать, да и вынос мусора станет гораздо скучнее. И пусть это значило, что красивая резня откладывалась на следующий раз, осознание, что всего пары его слов хватило, чтобы полностью сменить курс чужих мыслей и действий, оказалось не менее, а в чем-то даже более приятным и тешило его эго не хуже. К тому же просто надо было видеть лицо Рэда, когда его вселенную в буквальном смысле подарили разрушителю. В любом случае, со зрелищным боем или без, то, ради чего глюк это все затевал, все равно наступало после. Переполненный ревностью, Инк становился крайне собственническим и настойчиво требовал его компании, что глюк находил намного более приятным и желанным, чем эта вечная и абсолютно ненужная робость. Было поистине увлекательно наблюдать, как защитные инстинкты хранителя взлетают до небес, но не из-за какой-то глупой аномалии, а во имя его благополучия. Будучи полностью честным с собой и своими чувствами, Инк был твердо настроен подарить разрушителю счастье, но еще доказать, что это счастье возможно только рядом с ним. Что только он был способен в полной мере оценить, запечатлеть и сохранить чужую сущность. И Эррор не мог дождаться, когда же его маленький страж перестанет упиваться страхом и наоборот превознесет эту часть себя, посвятив свое существование куда более значимой цели, чем охрана этих ничтожных вселенных. Разрушитель уже даже приготовил свой финальный подарок по такому поводу. Самое ценное, что у него только было, и художнику надо было просто доказать, что он достоин, что он хочет этого. Такая простая в представлении Эррора вещь, и все же Инк умудрился сделать это невероятно сложным. Но на этот раз глючный не сомневался, что нашел решение. Если его идиоту нужно что-то очевидное, то он сделает это очевиднее некуда. Однако прежде, чем воплотить свой план в реальность, оставалась последняя важная вещь, с которой разрушителю надо было разобраться. То, о чем он подозревал уже давно, и чему не мог позволить все испортить. Эррор никогда не верил, что бездушный хранитель мог выработать столь сильную сдержанность сам по себе, и небольшое расследование только подтвердило это, не оставив сомнений в постороннем вмешательстве. Навязанные оковы морали, к которым у художника никогда не было предрасположенности, и которые лишь тянули его назад, топя в темных цветах и почти ненависти к самому себе. От одной только мысли об этом магия глюка болезненно скручивалась, закипая в ослепляющей ярости. Он был единственным, кому было позволено морочить Инку голову! И он уж точно не потерпит, чтобы его любимую игрушку сломали прямо у него под носом! К счастью, долго гадать о личности виновника не пришлось. Хранитель крайне редко уделял внимание кому-то, кроме своего противника, а потому имел всего пару знакомых, чье мнение для него хоть что-то значило. Что, вместе с многочисленными записями, сужало круг подозреваемых до практически одного монстра, к которому Эррор и отправился на разъяснительную «беседу», временно придержав желание сразу стереть того из реальности. Раз Дрим отговаривал художника, значит знал, от чего. Отловить и связать мечтателя было делом техники. Даже странно, что у Кошмара до сих пор были с этим какие-то сложности, но глючный никогда не равнял осьминога с собой, и это лишь доказывало его неоспоримое превосходство. Допрос оказался кратким и после первого же вопроса обернулся тяжелым вздохом и до странности пренебрежительным «Так он все же полез к тебе? Говорил ему, ничем хорошим это не кончится». После чего раздраженный разрушитель вытряс еще пару подробностей, а затем сдал недалекого хранителя позитива уже знакомому Свап!Сансу на принудительную лекцию «Как правильно поддерживать друзей и не доводить их до чертовой замкнутости только потому, что не все такие нежные цветочки как ты». Блу обещал обработать нового подопечного тщательно и со вкусом. А сам Эррор, немного выпустив пар и подуспокоив душу, отправился выманивать своего горе-преследователя. Ему предстояло закатить грандиозный скандал. Встретиться с художником было самой простой частью задуманного. Тот послушно увязался за ним хвостом, стоило разрушителю шагнуть за пределы своих владений, однако в этот раз он был не в настроении для их обычных игр. Серьезный и хмурый взгляд застал хранителя врасплох, и Инк даже угрожающе огляделся по сторонам, будто в поиске, кто посмел расстроить его любимого глюка, и кого он должен убить. Милый жест, от которого душа Эррора почти растаяла, но он не позволил своей маске соскользнуть. Хранитель же, не найдя очевидных причин холодного приема, в растерянности подошел ближе, на этот раз высматривая возможные травмы. — Ты в порядке? Что-то случилось? — Ты случился, — незамедлительно отозвался разрушитель, грубо прервав чужое беспокойство, и его противник замер, как от удара. На то, как упали и ссутулились плечи, заставляя и без того маленького художника казаться еще меньше, было больно смотреть. — Ты уже давно испытываешь мое терпение, Инк. — П-прости, — глухо выдавил из себя хранитель, даже не пытаясь оправдаться или хотя бы сперва уточнить, в чем именно он провинился. Вместо этого извинения прозвучали до противного заученно и принимающе, как будто он заранее знал, что нечто подобное произойдет, и чужое недовольство было лишь вопросом времени. — Если я что-то сделал… — Проблема в том, чего ты не сделал, — вновь перебил его глючный, и хотя большая часть его раздражения была наигранной, подобная реакция со стороны художника наводила на мысль, что мечтатель отделался слишком просто, и вот тут злость была настоящей. Руки в карманах практически жгло от переполняющих его чувств, но момент еще не настал. — Я дал тебе целую кучу шансов, но ты будто специально продолжаешь их упускать. И уж ты-то должен знать, что больше всего я ненавижу, когда меня игнорируют. Мне надоело ждать! — С каждым словом разрушитель все сильнее распалялся, наступая на хранителя и сокращая и без того небольшую дистанцию, с последним шагом нависнув над ним грозной тенью и требовательно выпалив: — Ну когда ты уже меня похитишь?! Повисла оглушающая тишина. Инк был готов к каким угодно ругательствам, осуждениям и агрессии, но уж точно не к подобному заявлению. Лицо исказилось в удивлении, но шок так же быстро сменился паникой, когда художник закашлялся и неуклюже попятился назад. — Ч-что? С чего ты решил, что я… — О, брось, — скривился разрушитель, оскорбленный самой попыткой отрицания. — Ты хранишь слишком много личной информации в письменной форме и открытом доступе. Но проблема здесь не в том, чего ты хочешь, а в том, почему ты, черт возьми, ничего для этого не делаешь! Если так и будешь избегать желаемого, то никогда его и не получишь! И вообще, кто из нас двоих тут подался в сталкеры? Так какого черта это я должен за тобой гоняться?! Хранитель не мог поверить в то, что он слышал. И ладно бы просто чужие слова, но то, с каким искренним возмущением это было сказано — разрушитель был серьезен. Инк несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь понять, что на это можно ответить, но ни одно из вдолбленных в его чернильный мозг оправданий не подходило для такой претензии, оставляя его череп пустым, а его самого — откровенно потерянным. Краски дико смешивались между собой, выталкивая на поверхность мутную и неразборчивую смесь с легким привкусом дежавю, но в этот раз потрясение было куда сильнее. Щеки горели от смущения и стыда, но увы, не в том положительном смысле, на который разрушитель надеялся. Но именно поэтому он приготовил то, что обещало прибавить его художнику мотивации, подняв ставки и вытащив свой последний козырь. Рука покинула карман в нарочно заметном жесте, и до этого блуждающий взгляд тут же оказался прикован к подозрительно знакомому сиянию, освещающему что-то в чужой ладони. Инк не сразу понял, на что именно смотрит, но он не мог не узнать магию своего противника. Голубые струны сплетались в тонкую кружевную ленту, в центре которой блестело небольшое кольцо, а с края свисало несколько свободных нитей, формирующих декоративные петли. Но больше всего в своеобразном украшении привлекала самая длинная из этих петель, конец которой образовывал кулон. Вот только вместо драгоценного камня, бусины или фигурки, струна была продета через сквозное отверстие в осколке живой души, чей лазурный свет идеально гармонировал с окружающим плетением, создавая завершенный образ. Глазницы хранителя расширились, и выражение ненадолго посветлело, на этот раз утонув в неприкрытом благоговении. Художник мог оценить искусную работу, когда видел ее, и хотя он и раньше знал, насколько глюк талантлив, это было чем-то иным, совершенно особенным и особенно совершенным. Бесценным. И разрушитель хотел… Значение открыто протянутой руки внезапно дошло до него, и Инк едва не подавился внезапно всколыхнувшейся жадностью, а вслед за ней новой порцией ужаса, подступившей к горлу в виде предательски горькой тошноты. Он с силой сглотнул и едва слышно выдавил: — Э-эррор… Ты не можешь… — Не тебе решать, что я могу, а что нет, — тут же оборвал его глючный, и душа вспыхнула холоднее в тон его словам. Он не для того пошел на столько уступок, чтобы хранитель вновь пошел на попятную! — Моя сущность, делаю с ней что хочу. Так что либо ты здесь и сейчас принимаешь мое предложение, либо я ухожу. Он даже сделал шаг назад и начал разворачиваться, придавая веса своей угрозе, и это оказалось последним толчком, чтобы Инк сорвался. В мгновение ока художник оказался рядом, и уже в следующую секунду невероятная сила толкнула разрушителя в ближайшую стену, впечатывая в прохладный камень. Неровная поверхность царапнула спину сквозь одежду, и, на секунду потеряв координацию, Эррор соскользнул по наклонной поверхности вниз, на этот раз позволив хранителю нависнуть над ним. Чужие руки сомкнулись в прочный капкан вокруг его головы, а лица впервые оказались так близко и на одном уровне. Глючный стряхнул табун мурашек и легких лагов, но обнаружил, что не возражает против новой позиции. — Не позволю, — рвано выдохнул страж, и короткая фраза отозвалась в черных костях приятным трепетом. Маска треснула, и разрушитель не сдержал довольной ухмылки. — Ну наконец-то. Так-то лучше. Похвала ярко взорвалась в сознании художника, но какой бы импульс не подбил Инка на это действие, он почти сразу угас. Тело пробила дрожь, и руки сжались в кулаки, кроша камень, в который они упирались. Ответ вышел хриплым, но любая угроза или опасность оказались перекрыты отголосками прежней паники. — Если я тебя сейчас заберу… То уже не отпущу. — И все? — вскинул бровь глюк, с трудом сдерживая насмешливый тон. — Нашел, чем напугать. Ты же не пытать меня там собрался? — скептично уточнил он, и вопрос встряхнул хранителя как хорошая пощечина, заставив резко отшатнуться, но на этот раз не столько в страхе, сколько в возмущении. — Ч-что? Конечно нет! — То-то и оно. — Эррор отвесил своему недалекому преследователю щелбан, а затем вздохнул. — Слышал я от твоего солнечного дружка, что у тебя за страшная мечта. Ты меня не изувечить хочешь, а закрыть в подвале и задушить счастьем и комфортом. — Это не подвал… — едва слышно отозвался Инк, ощутив внезапный прилив смущения. Его вдруг поразила мысль, что результат кропотливого труда всех последних лет имел вполне реальные шансы предстать перед судом, и он не был уверен, что готов к этому. — Тогда что? — искренне полюбопытствовал разрушитель, подавшись ближе и совершенно не разделяя чужого беспокойства. — Ты… правда хочешь узнать? — так же тихо спросил художник. Все еще слегка недоверчиво, но темные цвета значительно угасли, израсходованные, и теперь в нем читалась лишь скромная надежда. — Боже… — Глючный устало закатил глаза. Ну почему этот глупый хранитель вечно не оставлял ему выбора, кроме как быть честным. — Слушай, я так часто отправлялся на прогулки, только чтобы тебя подразнить. До этого я редко покидал свою Антипустоту, да и раньше у меня уже был опыт нахождения в замкнутых и безвыходных пространствах, так что это меня не пугает. Единственное, зачем мне реально надо уходить, это разрушения, но на сражения за миры мы ведь отправляемся вместе. Они не помешают тебе за мной наблюдать. А что до других моих потребностей, то их ты знаешь лучше меня, и что-то мне подсказывает, что об этом ты уже позаботился. Ну что, кончились отговорки, или мне идти искать более смелого воздыхателя? Найтмер, вон, уже проявлял интерес. Последнее предложение было совсем уж откровенной провокацией, но оно попало прямо в цель. Алые зрачки сжались в две узкие щелочки, тогда как голос художника вновь сорвался на этот приятный уху рык. — Не смей. Он не знает тебя так, как я, никто не знает. И тебе больше никто не нужен! Эррор лишь нахально усмехнулся, взглянув на своего противника с вызовом. — Докажи. И учти, что я тебя после этого тоже не отпущу. — Он вновь протянул хранителю ленту и на этот раз слегка приподнял концы, демонстрируя отсутствие застежки. На краях было лишь несколько коротких струн, которые, казалось, только и ждали момента, чтобы зацепиться друг за друга и стать единым неразрывным плетением. Инк еще несколько секунд смотрел на необычное украшение, но он знал свой ответ уже в тот момент, как впервые увидел его в чужих руках. Художник расслабил шарф и почти нетерпеливо запрокинул голову, обнажив шею в покорном и уязвимом жесте. Разрушитель вновь улыбнулся, на этот раз торжествующе. Тонкая полоска ткани прижалась к светлым позвонкам, и магия слегка зашевелилась, пока лента становилась единым целым и примеривалась к нужному размеру, облегая горло достаточно плотно, чтобы держаться на кости, но достаточно свободно, чтобы не душить. Не то что бы Инк был против второго варианта. Глючный критически осмотрел свою работу, осторожно расправив декоративные петли и последним штрихом обратив внимание на замысловатую подвеску в виде собственной души. Та счастливо сияла на своем новом месте, но держать ее вот так на виду было рискованно, что легко могло быть доказано на примере любого Киллера. Впрочем, Эррор с самого начала это предусмотрел и сделал соответствующую поправку в дизайне. Он оттянул воротник и позволил последней петле соскользнуть, из-за чего осколок провалился в чужую грудную клетку. Нити были достаточно длинными, чтобы душа повисла лишь слегка выше центра, почти там, где она и должна была располагаться обычно, и хранитель резко вздрогнул, ощущая разлившееся по груди тепло. Магия агрессивно изучала предоставленное ей пространство, цепляясь за узорчатые кости и проникая в каждую частичку тела, эффективно заполняя пустую оболочку, что стала ее вторым сосудом. — Ну как? Не слишком давит? — поинтересовался разрушитель, как только убедился, что плетение сидит правильно, хотя даже в этот вопрос прокралась толика надменности. Как будто он точно знал, что делала с Инком его душа, и просто хотел, чтобы страж сказал это вслух. — Это прекрасно, — с дрожащим вздохом отозвался художник, мягко проведя по ткани пальцами, изучая текстуру и привыкая к столь своеобразному дополнению к своему наряду. Ближе к центру костяшки наткнулись на прохладный металл кольца, и Инк слегка покраснел, вспомнив, что подобные подарки означали в большей части Фелл-миров, невольно задаваясь вопросом, вложил ли Эррор в свое творение тот же смысл. В грудной клетке поднялась новая волна тепла, и мысль тут же показалась глупой. Это значило намного, намного больше. Глючный же лишь самодовольно кивнул, вдоволь наслаждаясь как чужой реакцией, так и созданным им образом. Окольцованный его магией, хранитель смотрелся как никогда правильно. И хотя глюк редко оценивал эстетику чего угодно, кроме собственного отражения, только в этот раз он мог слегка снизить стандарты и признать, что его маленький художник выглядит почти красиво. Только потому, что Эррор идеально подобрал как это украшение, так и всю его одежду, но все же. Но как ни жаль ему было отвлекать их обоих от восхищения, вскоре ему пришлось напомнить: — Тогда, раз тебя все устраивает, как насчет отнести свой подарок домой? Инк резко вскинул взгляд, будто очнувшись от транса, и уже в следующий момент разрушитель оказался подхвачен на руки — порывисто и несколько неаккуратно. Для хранителя он будто ничего и не весил, и Эррор не уставал поражаться, сколько же силы сокрыто в столь хрупком на вид теле. И вся эта сила была готова преклониться перед ним. Поистине ласкающая его эго мысль, вот только на радостях Инк явно переборщил с хваткой. Пока не до боли, но ощутимо, как будто боялся, что глюк вдруг одумается и в последний момент сбежит от него. Разрушитель слегка поморщился и отвесил очередной подзатыльник. — Эй, полегче с ценным грузом! Я никуда не собираюсь. — Прости! — по привычке отозвался художник, но вместо прежней неуверенности, теперь его буквально переполняла решимость. Что-то, в чем пульсирующая в груди частица живой магии вполне могла поспособствовать. Зрачки застыли в возбужденных звездах, и у ног начала пузыриться краска, обволакивая их обоих и утягивая к далеким, только хранителю известным координатам. Проход оказался жидким, но не настолько противным, как Эррор представлял, и вывел их в маленькую карманную вселенную, которую явно обустроили под его вкусы. Оказавшись внутри, Инк немного расслабился и на этот раз спокойно выпустил разрушителя из своей хватки, бережно поставив его на землю, чтобы тот мог осмотреться. Что глючный и сделал, первым делом задрав голову и сразу оценив картину звездного неба, создающую убедительную иллюзию пространства, а затем критично оглядел и прочее убранство. Здесь не было стен, и вместо этого все располагалось как будто на открытой терассе, хотя даже так мебели было по минимуму — только самое необходимое. Так, центр занимала внушительная куча пуфиков, на которую Эррор незамедлительно плюхнулся, изучая свои новые владения уже лежа. Взгляд лениво прошелся по телевизору и холодильнику, отметив их присутствие, но его внимание быстро переметнулось в сторону «творческого уголка». Он ожидал, что Инк может хранить здесь и свои вещи тоже, и тут и правда было достаточно его картин — в основном незаконченные работы, которые разрушителю только предстояло занести в свою коллекцию — но инструменты для рисования занимали лишь малую часть материалов, и куда большую составляли ткани и пряжа. Все на удивление аккуратно рассортировано и явно хорошего качества — от одного только вида у Эррора зачесались руки. Пусть хранитель не умел ни шить, ни вязать, он определенно знал, как подкупать кого-то через творчество. Что напомнило, что им еще предстояло перенести из Антипустоты все то, что Инк нарисовал ему до этого, равно как и прочие личные мелочи, которые могли там остаться. Хотя часть его вещей перекочевала к художнику уже давно в виде многочисленных трофеев и подарков, накопленных за все эти годы, самым главным из которых, конечно же, была его маленькая плюшевая копия. Игрушка гордо восседала на своей собственной роскошной подушке и выглядела ухоженной и любимой, что давало достаточно уверенности, что о настоящем разрушителе позаботятся не хуже. Расположенный чуть поодаль обширный пруд только укреплял эту идею, одним своим видом внушая комфорт и обещая приятное расслабление в знакомой обстановке. Глючный всегда предпочитал открытое пространство природных водоемов клаустрофобной замкнутости обычных ванных, и кажется, он догадывался, где Инк подчерпнул вдохновение для этого конкретного пейзажа. Завершали же скромно обставленную вселенную зеркала, сосредоточенные вокруг центра террасы почти полным кругом, так, что куда бы он ни повернул голову, он всегда мог оценить собственный бесподобный лик, что вызвало отдельную улыбку. Хранитель хорошо его знал. И Эррор уже решил, что ему не стоит быть слишком уж придирчивым, учитывая, что все это было сделано только для него. — Поздравляю, чернильница. Ты создал что-то, что я не хочу разрушать, — похвалил он, обернувшись, только чтобы обнаружить, что пока он осматривался, художник не терял времени даром и увлеченно возился с границами вселенной. Разрушитель по-быстрому просканировал код и хмыкнул в одобрении. Замок был крепким. Практически произведение искусства в плане шифровки, что заставило смерить Инка весьма впечатленным взглядом. Конечно, при желании глючный мог бы с этим разобраться, и никакая блокировка не остановит его надолго, но он уже давно согласился сыграть по чужим правилам, и пока что его все устраивало. Вернее, почти все. Он призвал единственную струну и зацепил ее за предназначенное специально для этого кольцо, следующим движением легко притянув хранителя к себе. Тот на секунду растерялся, но это был не первый раз, когда Эррор использовал нити, чтобы переместить художника в нужное ему место или позу, так что Инк быстро расслабился, послушно усевшись на подушки рядом и приготовившись слушать. Хотя следующие слова глюка вновь потрясли его и без того расшатанные представление о границах, когда тот беспечно предложил: — Раз уж я наконец здесь, уже решил, что сделаешь со своим новым приобретением? Резьба, татуировка, может, клеймо? Немного дико, но я сделаю тебе поблажку только в этот раз. — Я… — Хранитель запнулся, но одного взгляда хватило, чтобы понять, что его противник знает слишком много, чтобы и дальше пытаться увиливать. — Я немного думал об этом, но я не хочу тебе вредить. — Это было правдой, и все же зрачки предательски скользнули по форме разрушителя, тогда как фантазия уже ярко представила, каким чудесным холстом было бы чужое тело. Будто прочитав его мысли, глючный выгнулся на пуфике и без какого-либо стеснения задрал край одежды. — О, да ладно. Не говори, что ты привел меня сюда только чтобы продолжить смотреть с расстояния. Художник громко сглотнул. Эррор точно знал, за какие струны тянуть, и идея была слишком уж заманчивой, так что спустя паузу он все же сдался, однако предложил более безопасный вариант: — Просто краска подойдет? Ее легче всего убрать, если тебе не понравится. — Хорошо, если ты хочешь начать с малого, — быстро согласился глюк, пусть в его тоне и скользнула легкая тень снисходительности. — Но знай, что остальные предложения в силе. И даже если меня что-то не устроит, мои глюки все равно съедят все, что я сам не захочу оставить. Плюс у тебя есть твоя лечебная краска, и раньше ты был весьма скрупулезен в ее применении, — с ухмылкой перечислил он, и, словно чтобы подчеркнуть свое спокойствие, дальше откинулся на подушки, из-за чего ткань только сильнее задралась, давая полное представление о том, с чем художнику предложили работать. Одно из зеркал поймало отражение, и лицо разрушителя стало особенно самодовольным, когда он прихорошился и с абсолютной непоколебимостью заверил: — Ты не сможешь испортить то, что уже идеально, кальмар. Инк лишь рассеянно кивнул, вновь захваченный соблазнительным зрелищем и пару минут обрабатывая чужие слова, пока новая возможность укладывалась в его голове. А затем вдруг резко подскочил и ринулся к творческому уголку, зарывшись в свои старые скетчи. Пришлось несколько раз свериться с шарфом, но наконец нужный набросок был найден, и хранитель так же быстро вернулся на свое место, протянув глючному слегка помятый лист бумаги. Линии были не такими чистыми, как на более завершенных работах, но основной посыл прослеживался достаточно четко, чтобы во взгляде Эррора проснулся интерес. — Тогда звезды. Я хочу украсить тебя созвездиями, — возбужденно выпалил художник, в котором будто прорвало плотину, и теперь он с трудом сдерживал свой творческий энтузиазм. — Золотой должен быть хорошим контрастом для тебя, но мы можем попробовать несколько цветов. Хотя мне придется заново проработать все узоры… Это была немного спонтанная идея, и я не думал, что правда смогу… Но если ты не против, это все меняет! Разрушитель лишь рассмеялся, вернув скетч обратно и наблюдая, как Инк уже начал набрасывать новую версию. Зрачки стремительно перескакивали через формы, и было приятно видеть хранителя столь увлеченным. Особенно когда этим увлечением был он сам. — Знай, что я ожидаю от тебя самого лучшего, — усмехнулся глючный в нехитром напутствии, и для кого-то это могло показаться лишним давлением и завышенными требованиями, но Инк лишь загорелся большим рвением. Он не подведет! Больше никогда! На несколько минут полет фантазии полностью захватил художника, но в какой-то момент он оторвался от бумаги и вновь уставился на занявшего его пуфики монстра, как будто до него только сейчас дошла вся реальность происходящего. Эррор был здесь. Он был согласен. И даже больше, он предлагал себя! Это было слишком невероятной и почти невозможной мыслью, и все же приятное давление на шее и полыхнувший в груди осколок тепла не оставляли места сомнениям, удерживая хранителя в восхитительном и пьянящем осознании, что это было правдой. Взгляд невольно скользнул к чужому воротнику, и Инк слегка запоздало понял, что предложение разрушителя зацепило его гораздо сильнее, чем он изначально думал. Художник хотел не только разрисовать нечто столь прекрасное перед ним, но обязательно подписать свою работу. Вывести на этих контрастных костях свое имя, на видном месте, даже не для кого-то другого, но чтобы каждый раз, как глюк любовался собой в зеркале, он знал, с кем решил остаться, кому захотел принадлежать. От одной только мысли у хранителя закружилась голова, и он сам не заметил, как тихо выдохнул: — Ты и правда тут. Простые слова, но казалось, что только произнеся это вслух, Инк смог наконец принять случившееся с ним чудо и заткнуть этот настойчивый голос внутри, что до последнего кричал, как он всего этого недостоин. Эррор же лишь хмыкнул, не удержавшись от еще одного поддразнивания: — Я мог бы быть здесь гораздо раньше, если бы кое-кто пригласил меня сюда сам, ­— с наигранной обидой отозвался он, но на полпути его лицо исказилось от неприятного воспоминания, и следующее предложение вышло куда серьезнее и искреннее, чем глючный намеревался: — Я знаю, кто тебе это вдолбил, но меня не радует что ты предпочел его мнение моему. Просочившийся в эту фразу упрек был направлен не на художника, но Инк все равно крупно вздрогнул и инстинктивно сжался. Когда разрушитель говорил об этом так, это и правда звучало неправильно. Но мечтатель не мог желать ему зла, когда давал свои советы, верно?.. Второй хранитель был его единственным другом, и он приложил так много сил, чтобы помочь художнику стать лучше, чтобы их обоих любили и поддерживали вселенные. Только благодаря ему Инк знал, как много из его поведения было неприемлемо, особенно если он хотел заслужить внимание настоящего живого существа. Было достаточно плохо, что страж был бездушной пустышкой, которую никто и никогда не потерпит рядом, и даже Дрим взялся ему помочь лишь в силу своего бесконечного сострадания. Инк должен был ценить это. Должен был быть благодарен. И все же, оборачиваясь назад, он не видел ничего, кроме потоков темной краски и сдержанно мягких, но столь очевидно неодобрительных взглядов. В горле собралась жгучая горечь, и художник уже не был уверен, что верит сам себе, когда выдал незамысловатую причину своего давнего выбора: — Дрим хранитель эмоций. Он знает об отношениях больше, чем я. — И именно поэтому он вконец испоганил свои отношения сначала со своим братом, а затем и с тобой? — насмешливо фыркнул Эррор, нахмурившись сильнее, когда хранитель вновь сжался на месте. — И даже не пытайся говорить, что это твоя вина. Он может строить из себя этакого непорочного ангелочка, который всегда знает, как лучше, но задай себе вопрос, он хоть когда-нибудь уважал твои ценности? Хоть раз пытался понять их и откуда они исходят, или сразу говорил, что весь мир и я в частности возненавидят тебя за это? Инк не ответил. Ему и не нужно было. Повисла короткая, но на удивление мирная пауза. Разрушитель буквально излучал раздражение, и все же его слова показались странно теплыми, отчасти из-за того, что каждая его эмоция протекала через художника напрямую, обжигая ребра искаженной, собственнической привязанностью. И несмотря на всю грубость, это казалось гораздо добрее, чем все, что ему когда-либо говорил хранитель снов, каждый раз прикрываясь приторной вежливостью и слащавой улыбкой. Инк даже задался вопросом, как он мог верить Дриму так долго, но мечтатель определенно умел внушать чувство безопасности и делал мастерскую работу в том, чтобы никогда не казаться угрозой. Но именно это, возможно, делало его опаснее всех. У стража был совершенно особый нюх на все, что могло встать между ним и Эррором, и все же светлому принцу как-то удалось усыпить его бдительность. Зрачки загорелись алым, но художник вдруг поник и помрачнел, когда понял еще кое-что. — Я не могу его убить, не так ли? — К сожалению, — неохотно подтвердил Эррор, хотя сама мысль его позабавила. — Но я уже нашел того, кто о нем позаботится, так что не забивай свою маленькую голову его ничтожным существованием. У тебя уже есть куда лучший кандидат для занимания всех твоих мыслей. Его слова отдались еще одним пульсом внутри, столь ярким, столь горячим, буквально выжигающим любые мысли и эмоции, которые не были бы о нем. Хранителю определенно предстояло привыкнуть к подобному, но он был только рад ощутить чужие чувства на себе таким прямолинейным способом, особенно когда в них было столько требовательности и нужды. И он был готов отплатить глюку стократно за каждую кроху проявленного внимания. Планы о мести мгновенно отошли на второй план, затерявшись в глубинах сознания, и вместо этого Инк последовал совету и вновь полностью сосредоточился на Эрроре, к явному удовольствию последнего. — Тогда я хочу знать, что ты думаешь! С этого момента я всегда буду слушать тебя, обещаю! Разрушитель сделал вид, что всерьез рассматривает это, при этом даже не пытаясь скрыть, как сильно эти слова пришлись по вкусу его эго. Но насколько бы приятной ни представала идея полной власти над хранителем, он проделал весь этот путь с несколько другими планами, и их игра всегда была интереснее, когда Инк мог решать за себя сам. — Я не буду говорить тебе, что правильно, а что нет, — наконец определился глючный, слегка передернув плечами. Полюбившееся ему боа почти упало с одного плеча, но он вовремя придержал его, слегка всполошив перья и закрутив кончик розовой шали между пальцев. — Но если ты хочешь быть со мной, то для начала не скрывай от меня свои мысли. Личные дневники это занимательное чтиво, но я предпочту слышать о том, как ты меня обожаешь, от тебя, а не натыкаться на эту информацию задним числом в какой-то писанине. Или через магию, когда тебе снова вздумается попрактиковать самосвязывание, используя мои струны. Это было сказано с такой беззаботностью, что Инк едва не подавился чернилами. Его череп вспыхнул яркими пятнами в основном малинового и розового, на что Эррор театрально вскинул бровь и игриво уточнил: — Ты же не забыл, что я их чувствую? Или может, — разрушитель чуть наклонил голову, расплывшись в улыбке чеширского кота, и его тон стал откровенно дразнящим: — ты прекрасно знал, что я их чувствую? Поэтому ты выбрал мои нити, а не что-то еще? Хранитель тихо взвыл и окончательно спрятал лицо в шарфе, спустя пару минут признавшись сквозь ткань: — Обычные веревки слишком легко рвались. — О, и только поэтому? — мурлыкнул глючный, сохраняя тот же хитрый и испытывающий взгляд. Легкое движение руки, все еще сжимающей связанную с кольцом нить, и лента на шее слегка затянулась, вырвав из художника рваный вздох. Инк пискнул от смущения, но поняв, что его видят насквозь, сдался и добавил: — И так я мог представить, что это делаешь ты. Я хотел тебя, так что конечно я хотел твою магию. Она была лучшим вариантом. Судя по тому, как следующее натяжение струны повалило его на пуфик и прижало к глюку почти вплотную, это был правильный ответ. Чужая рука коснулась щеки, в этот раз по-настоящему, осторожно огладив запачканную скулу и настойчиво сблизив их лица. Что-то в атмосфере изменилось, как будто враз став гораздо интимнее, и сбивчивый голос разрушителя прозвучал почти ласково, когда он прошептал: — Ну вот, было не так уж и сложно, правда? Но мы еще обсудим твое увлечение шибари и как я могу его улучшить. После всех наших сражений ты уже должен знать, что мне нравится ловить тебя в свои путы не меньше, чем тебе в них оказываться. Просто попроси меня в следующий раз. Договорились? Хранителю едва хватило осознанности, чтобы выдавить из себя еще один заторможенный кивок. Но хотя тело почти не слушалось, не поспевая за столь спешным развитием событий, чувства внутри бурлили как готовый к извержению вулкан, и ему казалось, что он вот-вот взорвется от распирающей его признательности. Художник хотел сказать так много, выразить все накопившееся за годы восхищение и обожание, но он был так заворожен внезапной близостью и несвойственной глюку заботой, что пропустил момент, когда Эррор сократил последние сантиметры расстояния и без предупреждений затянул его в глубокий поцелуй. Крепко сжав их зубы и без лишних прелюдий пуская в ход языки, воплощая в реальность еще одну из давних фантазий стража, что до этого обретала жизнь лишь на бумаге его блокнотов. Но так же резко, как этот всплеск страсти обрушился на него, так же внезапно он и прекратился, когда разрушитель нарочно медленно отступил, заставляя Инка скулить от потери. Тем не менее он никогда не отстранялся полностью, и глючная душа все еще пылала желанием, практически крича на художника, чтобы тот не позволил столь приятному моменту оборваться так быстро. Чтобы он пошел и забрал свой приз сам, если, конечно, хранитель и правда хотел получить больше. Он хотел. Еще как хотел. Провокация была столь явной, что в этом почти чувствовался подвох, но чужие намерения были открыты Инку в той же мере, что и эмоции, не оставляя места обману и делая желания Эррора ясными даже без слов. Это было как невидимая просьба, призыв к действию, которому художник с радостью подчинился, перехватив инициативу и на этот раз сам накинувшись на разрушителя. Прижав его к подушкам, но вместо одного глубокого поцелуя подарив десятки мелких, усыпая ими чужое лицо, прежде чем в порыве переключиться и на другие кости. Узоры звезд пока были лишь планами и набросками, но хранитель уже мысленно размечал их, оставляя поцелуи там, где в будущем появятся золотистые капли его краски. Маленькие метки, на которые он сможет нацелиться, демонстрируя свою любовь снова и снова. Пространство заполонили глюки, мерцающие искрами статического электричества от тесных прикосновений, но Инк не чувствовал сопротивления, ни в чужих действиях, ни в чужой сущности. Эррор наоборот всячески подставлял себя под ласку, лишь сильнее выгнувшись, когда очередной поцелуй пришелся на центр груди, а руки начали откровенно блуждать. Хотя художник невольно притормозил и замер на месте, когда в своем увлечении задрал разрушителю свитер и наткнулся на поразительно четкое отсутствие знакомого голубого света. Было так странно и почти пугающе видеть чужие ребра пустыми, но хранитель должен был напомнить себе, что глючный не лишился души. Она была прямо здесь, едва просвечивая сквозь его собственную футболку, и это явно не мешало Эррору оставаться живым и полным существом. Существом, отдавшим всего себя в его владение, практически гарантируя, что даже если он не сможет проводить с разрушителем каждую секунду, его жизнь останется в руках Инка. В сохранности под его защитой и опекой и не утаивая от художника ни единой мысли. Даря это чудесное тепло и наполняя самыми настоящими эмоциями, избавляя его от нужды в чем-то столь несовершенном, как флаконы. Это было больше, чем он когда-либо мог просить, это было идеально. Хранителя буквально захлестнуло их общим счастьем, и он мог поклясться, что никогда не чувствовал ничего более насыщенного, но как оказалось, даже это был не предел. Слегка отдышавшись после столь бурного проявления привязанности и захваченный той же дымкой, глючный протянул руку и мягко приложил ее к белой ткани, прямо напротив осколка его же бытия, на что тот отозвался пульсирующим резонансом, дублируя и без того подавляющий поток светлых чувств в громогласном эхо. — Вот видишь. Гораздо лучше, когда ты не сдерживаешься. Уверен, что не хочешь сказать мне что-то еще? Ребра вновь обожгло в очевидном призыве, сильнее, чем когда-либо прежде, и Инку не нужно было думать дважды, чтобы понять, чего Эррор ждет от него. Слова, которые крутились у него на языке так долго, но которые впервые так легко вырвались из него, подталкиваемые подаренной ему душой, что вторила им в унисон. — Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Стоило художнику наконец-то произнести это, и лицо глюка взорвалось ликованием. Он не был настолько доволен, даже когда лицезрел падение половины Мультивселенной от своих рук, и все же сейчас он выглядел так, будто одержал самую сокрушительную победу из возможных. Теплые чувства достигли своего апогея, и, ведомый ими, разрушитель улыбнулся своему отражению в зеркале, не удержавшись от того, чтобы поправить шаль в почти инстинктивном акте самолюбования. — Я тоже.