Идеальный

      Погода в России оставляла желать для Дазая лучшего. Он не пытался скрывать своего недовольства холодом, на что Фёдор только иногда посмеивался, целуя Осаму в нос, хотя чаще всего старался просто игнорировать эти внезапные жалобы. — Там холодно, будем сидеть дома, — Осаму в очередной раз попытался отложить прогулку с Фёдором, но протянутое «Пожалуйста» и поцелуй в висок заставили, пусть и не с прежним энтузиазмом, но пойти дальше изучать улицы Москвы. Достоевский распланировал всё, чтобы показать Осаму красоту города и оставить время на посиделки дома. Сегодня был последний день прогулок, и выбор Фёдора пал на поездку в подмосковный город Мытищи; метро Дазаю показали в первую же очередь и катали на нём уже неделю, но несмотря на это удивляться красоте он не перестал. Пара станций на электричке, и в конечном счёте в лицо Дазаю ударил неприятный, холодный ветер. Фёдор провёл рукой по тёмным волосам, ещё больше взъерошив те, и сразу же повёл Осаму к центру города. — Фонтан надо летом смотреть, — объяснил Фёдор, осторожно беря Осаму за руку. Почти всю дорогу Федя воодушевлённо рассказывал Дазаю историю города и мелкие факты. Начиная загородной резиденцией русских государей и заканчивая тем, что в Москве каждое четвёртое здание конца 19-го века было сделано из мытищинского кирпича.       Осаму, может, и пропускал бы информацию мимо ушей, но осознание, что Достоевский, его Достоевский, рассказывая каждый известный ему факт — мало того, подготовленный к рассказу заранее, — улыбается. Искренне. Осаму знает, что именно эту улыбку Фёдор не показывает никому. Никому, кроме Осаму. Дазай по-прежнему держит Фёдора за руку, краем глаза любуясь эмоциональностью и вовлечённостью Достоевского в рассказ. Ему всё ещё холодно и неприятно на улице, но с каждым словом Фёдора гораздо спокойнее на душе. — А сейчас, — Достоевский свернул в Перловский парк, заметно сбавив скорость. Они почти вернулись туда же, откуда пришли. — Мы можем побыть просто вместе.       Дазай не сразу понял, что ему сказали, но как только до него дошла суть информации, брюнет широко улыбнулся, притягивая за всё ту же руку Достоевского ближе к себе. — Ты интересно рассказываешь, мне нравится тебя слушать, — Дазай проводит рукой по чужой щеке, убирая прядь волос с лица и уже самостоятельно, раньше, чем это сделает Фёдор, целует любовника. Ему давно казалось, что стоит проявить к Достоевскому больше инициативы. Поцелуй вышел коротким — Фёдор вне дома своей любви к Дазаю старался не показывать, уж точно не в России. — Я договорил. Я правда хочу поговорить с тобой «Ни о чём», — Достоевский немного несдержанно выдохнул в губы Дазая после поцелуя. Он и отстраняться особо не стал, просто дав себе возможность говорить. — Тебе холодно, мы можем поехать домой, а по пути я расскажу тебе что-нибудь ещё. — Мне не так и холодно, давай приедем и погуляем где-нибудь около дома? — Дазай и сам не понимал, с чего вдруг решил продлить ходьбу. Ему бы сейчас в тепло и просто посмотреть с Фёдором фильм. Ответ не заставил себя долго ждать: у Феди глазки аж загорелись, стоило ему услышать предложение Осаму.       Дорога домой оказалось гораздо интереснее. Ночная электричка была пустой, и сесть в уголке, положив голову на плечо Достоевского, Дазаю уже ничто не мешало. Равно как и Достоевского ничего не ограничивало в поцелуях. В лоб, в нос. Несколько раз Федя пытался остановиться и заставить Дазая сесть ровно, но брюнет в наглой манере начинал шептать на ухо Достоевского о том, как он его любит, и Фёдор сдавался, оставляя на Осаму очередные поцелуи. По вагону разносились звуки тихого смеха и поцелуев. Их было много. Очень. С самого первого дня их отношений и до сих пор; Дазаю, как оказалось, нравится получать внимание Фёдора, а Фёдору было достаточно просто знать, что Осаму никуда не денется и иметь возможность проявлять эмоции рядом с кем-то.       Конечная станция, а после ещё несколько станций метро и пешая прогулка. Можно было и на такси, но Осаму не захотел и на секунду давать Достоевскому «Остыть» от своей ласки.       Дазай сразу же повёл Фёдора дворами, так, чтобы Федю ничего не смущало. У Осаму и вправду получилось лишить Достоевского оков. Федю не смутило даже то, что Дазай в итоге заблудился из-за отвлечений на попытки снова поцеловать Фёдора, который и за дорогой почти не следил. Плутали по дворам они ещё долго, пока Осаму, благо уже почти около дома, не сказал, что устал и не может идти дальше. Он даже почти не соврал, ему было скорее просто интересно, как Достоевский будет мотивировать его для похода домой. — Почему ты такой идеальный? — Осаму обнял Фёдора, голову кладя тому на плечо. Достоевский даже не тратил времени на раздумья, сразу же поднимая Осаму на руки. — Я тебя так люблю.       Дазай осторожно погладил Фёдора по волосам, прикрывая глаза. На руках сразу захотелось спать. — Ты преувеличил, — Достоевский шёл медленно, чтобы подольше держать Осаму на руках; в квартире тоже не стал его отпускать, сразу же пронося его в комнату; Дазая положили на кровать. — Ты не против? — Фёдор упёр ногу Осаму себе в живот и потянул шнурок на туфле. — Я не хочу тебя напрягать. — Брось, — Фёдор снял и поставил около постели ботинки Дазая, после нависнув над партнёром. — Ноги болят?       Достоевский поцеловал Дазая в уголок губ, рукой расстёгивая одежду Осаму. Как только появилась возможность, Фёдор перенёс поцелуи и на шею брюнета, позже — на ключицы и плечи. Чем ниже опускался Фёдор, тем сильнее начинал ёрзать Осаму; Дазай запустил руку в волосы Достоевского, осторожно намекая ему задержаться на ключицах. Руки Достоевского быстро решали проблему одежды на Дазае; после Фёдор начал кончиками пальцев проводить вдоль спины брюнета, заставляя того выгибаться.       Поцелуи постепенно сместились ниже к груди Дазая. Здесь, Достоевский знает, точно никто ничего не увидит, а потому можно перейти на укусы и оставить пару засосов. Осаму чувствительный, реагирует на каждое касание Достоевского. Как только же Фёдор вновь руками доходит до ног Осаму, уже ловко избавленных от брюк, он переходит на массаж. Неумелый, возможно, даже неприятный; хотя, как казалось Фёдору, несдержанный стон Дазая — прекрасный показатель, что Достоевский делает всё правильно. Движения рук смещались с ног до бёдер шатена, к концу превратившись в обычные поглаживания. Достоевский получает большее удовольствие от простой возможности потрогать Дазая там, где этого не удаётся никому другому, нежели от секса. — Федя, — довольно протягивает Дазай, слегка выгибаясь и, вытянув одну руку, подзывая к себе партнёра поближе. — Расскажи что-нибудь.       Фёдор коротко целует губы Дазая, прижимаясь к нему поближе и слегка потираясь. Разговаривать именно сейчас он не захотел, но просьбы Осаму всегда, абсолютно всегда, сопровождаются поцелуями и касаниями к шее, с чем Достоевский спорить просто не в силах. — И что же тебе рассказать? — задумчиво произносит Достоевский, после оставляя ещё один поцелуй на шее Осаму. В голове вертится идея, но её Фёдор планировал выдержать на случай, если захочет окончательно довести Дазая; кажется, сейчас было самое время. — Может, тебя интересуют какие-то фантазии? Или лучше ты мне свои расскажешь? Да, думаю, это будет куда интереснее. — Какие фантазии? У меня нет фантазий, — Дазай осторожно переложил одну руку Фёдора к своему паху. — Разве что было бы интересно узнать, какое выражение приобретёт твоё личико, если ты будешь делать всё, о чём я тебя сегодня попрошу. — О чём же? — Закрой глаза и не двигайся, — Дазай, как только просьба была выполнена, запустил руки под одежду партнёра, мягко проводя кончиками пальцев по чужой коже; поднимаясь выше, Осаму очерчивал тело Фёдора, при этом внимательно наблюдая за реакциями Достоевского: подрагивающие ресницы и расслабленный выдох, когда Дазай проводит вдоль позвоночника парня; дрожь и тихий стон после несильного сжатия сосков, Достоевский опускает голову вниз, из-за чего кончики волос начинают щекотать лицо Осаму; затем Фёдор опускается ниже, прогибаясь в спине и опуская голову на плечо Дазая, уже расплывшегося в самодовольной улыбке. — Я хочу видеть выражение твоего лица, — медленно опустив руки обратно вниз, только уже не по спине, а по подтянутому торсу, Осаму одной рукой расстёгивает брюки партнёра, а второй, запустив пальцы в тёмные волос и слегка те сжав, приподнимает голову Достоевского.       Достоевский, всё с теми же с трудом закрытым глазами, поднимает голову и недовольно прикусывает губу. Он бы с радостью сейчас огрел Дазая чем-то тяжёлым по голове, но сам ввязался в эту ситуацию, и, признаться честно, она ему чертовски нравится. Осаму медленно пробрался в брюки Фёдора, проводя пальцами вдоль начинающего твердеть члена. — Умница, — Дазай ласково гладит парня по волосам. — А теперь, воображай: что бы ты сейчас сделал, будь ты чуточку ниже? Можешь для красочности рассказа использовать свои руки.       Достоевского редко удаётся заставить задуматься над чем-то слишком сильно, но сейчас был именно такой момент — он не знал, что сказать и в какое русло думать. Вернее, картинка в голове была, но вот проговорить её вслух почему-то не получалось. — Может я лучше на практике покажу? — Фёдор осторожно провёл рукой вдоль ноги Дазая, стараясь игнорировать его касания к себе. — Это же куда интереснее.       Достоевский медленно сползает ниже, наконец открыв глаза, что идёт полностью вразрез с идеями Осаму, однако, Дазай молча ждёт, чем это закончится, зная, что у Фёдора в голове не менее прекрасная идея. Русский спускается на уровень паха Дазая, расправляется с чужой одеждой и немного её стягивает вниз, чтобы освободить член Осаму. Демон мягко целует головку и такими же поцелуями покрывает всю длину органа; обводит головку языком покругу, рукой придерживая член у основания. Достоевский знает, что довести Дазая ему не составит труда; движения медленные, осторожные. Фёдор никогда глубоко не берёт, считая это ненужным, вместо этого создаёт ощущение давления обхватом рукой и такими же медленными движениями, как и языком.       У Дазая путаются мысли, с уст раз за разом слетают стоны. Шатен цепляется руками за простынь, сжимая ту в руке, свободную запуская в волосы Фёдора в попытке надавить на чужую голову и протолкнуться чуть поглубже, но Достоевский упёрто делает всё по-своему, довольствуется звуками, которые издаёт Осаму: смешанные с скулёжем стоны и фразы, кажется, про то, какой Федя молодец и просьбы взять поглубже. Но стоит только Фёдору почувствовать скорую разрядку Осаму, он тут же исполняет просьбу, беря сразу же до основания; несколько движений Достоевского, и Дазай кончает. С довольным стоном, после чего наконец расслабляется и ещё долго не может отдышаться, глядя на довольного Фёдора.

***

— Мой вопрос всё тот же, — Дазай аккуратно перебирает волосы лежащего на его груди Достоевского. — Ответишь? — Потому что русский, — Фёдор довольно улыбнулся, потеревшись щекой о грудь Дазая. — А если по правде: я далеко не идеален. Не существует идеального. — Да что ты? — Потому что ты меня любишь, — выдохнул Достоевский, не имея возможности переспорить довольного собой Осаму.