–Сан-Ву! Санву…
Ком в горле. Дрожь. Выстрел, предсмертный хрип. Все мыщцы слились в одну мгновенную судорогу. Силы нашлись на грядущие шаги. Дрожь. Я не помню как мои ноги пришли к койке, я не помню чужих лиц, я не помню как ел какую-то безвкусную массу, которая каждый раз гадко заполняла рот и оставляла после себя осадок на онемевшем нёбе, как от глицерина. За всё время этих испытаний я намучился. Если бы я только знал об игре я бы упал в ноги Минё и молил бы её о совместной игре, я бы с ненавистью смотрел на Али, лишь бы он ко мне не подошёл, не посмотрел глазами лани, не улыбнулся пухлыми губами и не протянул руку. Я бы избил его, чтобы его не выбрали для игры, и он вернулся бы в свою кровать. Он бы беззвучно ревел, и я бы обнял его с тысячью извинений, рассказал бы суть испытания, почему я так поступил и этого никогда не будет. Насмешка Минё вернула в реальность. Хотелось вырвать ей половину волос, а половину сжечь, оставив сильнейшие ожоги только из-за одного смешка. Почему это была не ты? Я закрыл глаза и уже засыпал, но услышал как меня зовут, и на мгновение появился странный взъерошенный образ. За пропавшими образом и собственным именем последовала сирена, которую в странах включают только при чрезвычайных ситуациях, при национальных трагедиях, а потом паника. Что происходило? Почему происходило? Я ведь просто выбрал себя. Али был добрым мужчиной, и успел стать мне другом, но если бы он был на моём месте он бы тоже так поступил, да? Он бы тоже оставил меня умирать в красной луже, и я бы искренне был рад тому. Абдул наверняка обеспечил бы своей семье безбедность, и не тратил бы деньги на ветер. Он купил бы жене и сыну дом, даже если бы самому пришлось продолжать жить в трейлере, он бы и не вспомнил, кто есть Чо Сан-Ву. Куда бы я потратил эти деньги? Не знаю, отдал бы маме. Заплачу долг и отдам матери часть. Может, пару раз схожу в ресторан в полном одиночестве, и на этот раз попытаюсь убить себя с дорогим вином, а не с приевшимся ядреном соджу. Поджёг бы угли подороже, скурил бы пачку сигарет, чтобы наверняка. Я дышал бы и дышал смердящим дымом, пока не задохнусь, и в последний момент просто отправлю матери эмодзи с сердцем, так как ни на что боле сил не хватит. Когда-нибудь разбухшее исполосованное тело может и найдут, но с трупа нечего брать. Мама не будет плакать, наверное, она просто разочаруется, но мне ли дело? За этими мыслями я провалился в сон, смерть была не страшна. Как я пришёл к этому, я не помнил, но было чертовски странно. Это был длинный треугольный стол, состоявляющий только стороны треугольника. Передо мной стояли две тарелки со стейком на кости, помещение было светлым и будто бы зазывающим. Передо мной сидел тот, кого я больше всего боялся: моя вина, мои слёзы, мой эгоизм и животный инстинкт. Передо мной сидел Али и ел свой стейк, будто забыл, что происходило вчера, но, похоже нет. — Ты пришёл! — это был радостный голос собеседника, но тот в это время жевал и даже не смотрел на меня. Захотелось рассказать обо всём и извиниться миллионы и миллионы раз, но рот будто был склеен той же серой глицериновой массой. Я не мог понять как чувствовал еду, но такого яркого вкуса я давно не пробовал. Синие глаза Абдула оказались прямо надо мной, или они стали зелёными? Они говорили мне, что больше не злятся, не думают обо мне плохого. Ну, только иногда. Такие же глаза появились и снизу, где-то где Адские котлы бурлили. Они смотрели и твердили о том, что их бесполезная ярость зависит от настроения. Я посмотрел на Али, он наклонился, чтобы съесть ещё кусочек стейка, и далеко за его спиной находилась ещё пара глаз забытого цвета. Те глаза были лишь слегка приоткрыты и смотрелись пьяно. Они томно молчали о том, что теперь они не горькие, они сладкие как сироп, мёд, соджу. Они шептали о том, что только попробовав у меня сгниют зубы, но я не смогу остановиться. Али посмотрел на меня пустыми глазницами и действительно ртом сказал: — Когда я проснусь счастливым, я не буду злиться. Я почувствовал себя обнажённым, когда понял, сколько этих щенячьих глаз на меня смотрят. Али положил вилку и грустно улыбнулся. Он погладил мою щёку своей рукой, и будто растворился во мне. В этом жесте не было ни грамма пошлости, а лишь печаль. Тут я проснулся и старался спохватиться за каждую часть сна, но всё, всё забыл. И снова глицериновая масса, на этот раз выбор числа. Стеклянные плиты. Спаситель со стекольного завода. Всё шло очень напряжённо, но я не падал. Человек со стекольного завода застопорился, и стоило мне моргнуть, я… Перед глазами снова Али. Он смотрел на меня глазами, полными слёз с кровавыми пятнами по всему телу. Я так испугался, что повторил свою ошибку и столкнул его. Это был человек с завода. Когда мы прошли, нас осталось троё: Сабёк, Гихун и я. Стёкла взорвались и оставили на нас миллионы маленьких ранений. Один осколок поцелуём пролетел по щеке, и оставил после себя влажный и болючий след. На мгновение перед глазами появился Али. Я не виню вас, господин. — Какого чёрта ты это сделал?! Он помог тебе выжить! — Гихун орал на меня во всю глотку, а я был не в силах признаться, и огрызнулся в ответ. Следующее испытание, костюмы. Я ужаснулся когда нам предложили стейки. Передо мной уже не было Али, свет был приглушён, а обстановка давила и липла. Я поел. Когда я очнулся, я увидел перед собой умирающую Сабёк. Одержите победу, раз вы так далеко зашли, господин. Собрав все свои силы в кулак, я полоснул по горлу девушки ножиком, оставшимся с трапезы, ведь по нелепой случайности Гихун запаниковал и позвал на помощь. Она бы всё равно умерла, так пусть не мучает себя. Девчонка в гробу.Игра в кальмара.
Битва насмерть с Гихуном. Я не могу проиграть, но я сделал это. Слабый, слабый Гихун не смог добить меня, и попросил отменить игру. Прости, Али. Я приставил нож к своей шее, повернул голову и закрыл глаза. Рядом со мной лежал Али и держал меня за руку. — Я совсем не злюсь боле. С выдохом я выпустил всю вину из себя и полоснул ножом по шее. Победитель прижал меня к себе. Моя мать…