Фейерверк

— Ну ты и чмо, Шастун! Мы даже не удивились, когда узнали, что твоя мамка шлюха! Тебе в кайф слушать, как ее долбят левые мужики в соседней комнате? Или это происходит прямо перед твоей рожей? — Все кости ломит от сотен непрекращающихся ударов. Рот наполнен кровью, вкус которой переливается от соли к железу, словно на язык насыпали мелочь из кармана. Обида померкла, оставаясь блеклой тенью где-то в мыслях, потому что единственное, что не могло отпустить, это боль от сломанных костей. Игнат его ненавидел. По истине ненавидел. Это читалось во взгляде. Холодном словно Арктические пустыни и их вечная мерзлота. Антон для него был слишком высоким и костлявым ничтожеством в рваной одежде на пять размеров больше его самого, с праздничным пакетом, служившим рюкзаком. Компания Игната Резина состояла из четырех парней, державших в страхе всю школу. Их не пугали учеты, на которые их ставили ни один раз, не пугала и полиция, которой грозили учителя, когда окна школы были разбиты третий раз подряд. Они никогда не теряли шанса поиздеваться над Шастом. Потолкать из стороны в сторону, порвать пакет, рассыпав все его немногочисленное наполнение, ударить головой о стену или утопить в унитазе, в который предварительно нассали. Все это было нормой для них. Однако до серьезных избиений ранее не доходило, пока однажды... *** Антон чувствовал себя улиткой, у которой забрали домик, и теперь ей некуда было прятаться. На столе стояла еда, над которой парень полдня пыхтел, закуски и алкоголь. Однако сейчас в голове ничего. Ничего из настоящего. Только прошлое, которое будто вырвалось из прочных дверей подсознания и ручьями топких рек заполнило разум. Взгляд застопорился на тарелке с салатом. Морковь, картофель, куриная грудка, лук, огурец и еще что-то непонятное. Все это мелко нарезано и залито майонезом. Рука тянется за ложкой, после чего набирает столовым прибором салат, буквально на кончике, и подносит ко рту. Слишком пресно, безвкусно и вязко, наверно это должно быть вкусно, но Антон не чувствует. Он вообще ничего не чувствует. В горле встал ком, недающий проглотить пищу. Живот скручивает, за чем следует неприятное тошнотворное состояние. Ранее такая родная и уютная кухня сейчас кажется отторгающей. Стены мрачные, а синего слишком много, бесит до трясучки в руках. Хочется сломать здесь все к черту, начиная с ящиков, заканчивая гребанным столом. Лица людей, сидящих за ним, совсем не знакомы, в голове крутятся их имена, а что парня с ними связывает непонятно. Вот Арсений. Брюнет с глазами цвета лазурного льда. Улыбается, от чего в районе глаз появляется россыпь морщинок. Красивый, словно ангел, сошедший с небес. Хочется поцеловать его пересохшие губы, проникнуть языком в рот, ощущая горячее сбивчивое и будоражащее дыхание. Сергей что-то говорит… Рот двигается, открываясь и закрываясь… Не слышно. Хвостик уже немного растрепался, показывая торчащие во все стороны мелкие волоски, заметные при солнечных лучах. Карие глаза поблескивают, а руки активно жестекулируют. Смешной такой… От него веет теплом, как от костра в тайге зимой. И Макар. «Бежать, бежать, бежать…» Темные карие глаза, в которых скрывается целая Сахара, наполненная иссохшими деревьями, показывая, казалось, истинную сущность этого человека, смотрели в упор. Изучали, заискивали, стараясь запомнить каждое движение, каждый взгляд и вдох Антона. *** Алгебра. Шастун любил… Нет, любил это сложно сказать… Терпел все школьные предметы и исправно их зубрил, даже понимал. Но вот алгебра всегда казалась ненужным и выходящим за пределы понимания предметом, из-за чего учить правила было до ужаса сложно. Поэтому на этом уроке Антона настигала максимальная концентрация, на какую только парень был способен в бесконечно болтающем классе. Учительница Инга Ивановна, которая из-за плохого зрения была вынуждена носить сразу двое очков, из-за чего получила соответствующее прозвище, недолюбливала Шаста, потому что ее предмет был единственным, по которому у него была неуспеваемость, и она считала, что это из-за личной неприязни Антона к ней. Поэтому буквально на каждом уроке парень мог заметить ее косой взгляд. Вот и сейчас, она внимательно следит за тем, как Антон тупо смотрит на пример с двумя этажами дробей и со степенями, стоя у самого худшего места в здании школы — темно-зеленой доски с еле заметным рельефом. Сердце бьется со скоростью света, потому что стыдно. Стыдно опозориться. Он уже слышит смешки за спиной, от чего ноги подкашиваются, а ладони потеют. Единственной мечтой сейчас является появление бездонной дыры под ногами, в которую Антон провалится и избежит этого шушуканья, усмешек и очередного разочарованного взгляда учителя. Правая рука крепко сжимает мел в попытках скрыть дрожь, а левая, влажная от пота, перебирает большим пальцем кольца. Пример на доске превратился в набор, блять для рукоделия, состоящий из неизвестных больших и маленьких чисел, палочек, знаков. — Ну? Антон ты будешь решать? Или собрался взглядом доску прожечь? — За словами Инги последовал смех одноклассников, прозвучавший эхом в голове парня. «ТИХО! ТИХО! МНЕ ПРОСТО НУЖНА ТИШИНА! Я решу… Я…» Белая дверь, с мелкими трещинами полуосыпавшейся краски, резко распахивается, от чего Шастуна, стоящего в паре метров от входа в класс, обдает легким порывом прохлады. В помещение шатающейся походкой зашел единственный человек на всем белом свете, которого не хотелось видеть никогда. Не потому что Антон этого человека ненавидит, не потому что не любит, просто не хочется, чтобы этот человек существовал, ходил по земле, дышал одним воздухом с ним и видел одно солнце каждое утро. В класс зашла его мать. Волосы грязные, завязанные в тугой хвост, поблескивающий жиром. На лице красуется разбитая скула и кровоточащая губа, кровь с которой женщина тут же слизывает языком с извечным белым налетом, и все это в совокупности с синими осыпавшимися на щеки тенями, красной помадой и растекшейся тушью. Из одежды обтягивающее леопардовое платье, сквозь которое видны рельефы ребер и груди без лифчика, а на ногах рваные колготки в сеточку и красные туфли, взятые на рынке по скидке от продавщицы не русской национальности. — Ну, н-вот! Ант-тоша, сынок! — Сквозь икоту начала она. — Я, вчра… Дома тебя н-не на-шла, и ты так и не пришел… — Заткнись! Уйди отсуда! Уйди! — Голос дрожит, а взгляд метается по лицам одноклассников в поисках помощи. Ее нет. В их глазах читается лишь осуждение, отвращение и прежняя усмешка. — Женщина, вы кто? — Скривившись, интересуется учительница, внимательно и настороженно следя за матерью Антона. — Я? Ты, блядь, не зна-ешь, хто я??? — Опираясь одной рукой с полуоблезлым маникюром о стену, женщина повысила голос, который, казалось, услышала вся школа. — Я! Я ег-о мать, блять! Да, сынчек? Антша! — Шастун, это твоя родительница? — Я… Она… Не… — В глазах появились крохотные озера слез, которые вот-вот, как ручейки, потекут по щекам. — Да… *** — Пф, то есть ты мне на полном серьезе доказываешь, что он хороший актер? — ДА, ЕСЛИ ТЫ ЕГО ТАКИМ НЕ СЧИТАЕШЬ, ТО У ТЕБЯ НЕТ ВКУСА! — Стуча кулаком по столу, Сережа доказывал Арсу, что Петров тянет всю российскую киноиндустрию, и никто с ним не сравнится. — Да чего только стоит «Гоголь» с его участием! Ты вообще смотрел? — Смотрел! Актерскую игру даже таковой назвать стыдно! — Закатив глаза, Арс перевел взгляд на парня, который был подозрительно молчалив и мрачен. Прежде зеленые глаза с солнечными радужками потемнели, словно в них убавили яркость, — Антон? Все хорошо? *** «Нет, Арсюш, мне сейчас плохо настолько, что если я сейчас останусь один, убьюсь нахуй..." На этот вопрос Арсения Антон тут же посмотрел на Илью и ему хватило только пары неодобрительных еле заметных поворотов головы мужчины, чтобы ответить: «Все в порядке, просто… Голова заболела, я к себе пойду, ладно?» Быстрые шаги по коридору звучат слишком оглушительно на фоне внезапной тишины квартиры. Картины, которые и раньше были непонятны, сейчас кажутся расплывшимися по холстам кровавыми кляксами, прибывшими прямиком из ада. «Что за странные ассоциации..?» Ладони вспотели, из-за чего прокрутить ручку двери было сложнее, чем обычно. Войдя в спасительную комнату, парень наконец смог выдохнуть. «Тихо… Тихо… Тихо, все хорошо» *** Звук хлопка двери приглушает крики за ней. Путаясь в собственных ногах, Антон бежит к выходу. Плевать на учительницу. Плевать на одноклассников. ПЛЕВАТЬ. Глаза неприятно щиплет от соленых слез, собравшихся в уголках глаз. Коридор. Лестница. Еще одна. Снова коридор. И наконец выход. — Эй! Шастун, ты что ли? Куда это собрался, у вас еще три урока… — Говорит тучная женщина средних лет. Школьная техничка Мария Дмитриевна. Ни сил, ни желания отвечать нет. Губы лишь слегка подрагивают, глаза бегают от выхода к техничке и выбирают первый вариант, направляя Антона на улицу. — Я не пойду домой… Нет, ни за что… — Когда разговоры с самим собой стали нормой? Некоторые говорят, что это признак неадекватности человека. Ну и пусть. Пусть люди считают его ненормальным. Ему плевать. Антону уже давно все это надоело. Сигарета тлеет в руках, обжигая пальцы. Парень болезненно прикусывает губу, но сигарету не выбрасывает. — Я терплю, я привыкну. Привыкну к боли. — Так ведь легче… Сконцентрировавшись на ожоге, перестаешь думать о том, что в классе ближайшую неделю будут обсуждать то, что ты сын проститутки. Старые качели, ставшие излюбленным местом, отдаются оглушительным скрежетом при любом даже самом малейшем движении. Ощущение, что весь мир превратился в пять серых пятиэтажек, окружавших его, и качели с горкой, которая уже давно поржавела, этот факт кстати никогда и никого не останавливал, ведь по ней всегда все катались за неимением альтернативы, пока не сломали так, что от горки осталось только слово. Небо серое и тяжелое, словно вот-вот все тучи в один миг свалятся каменными глыбами, убив быстро и безболезненно... Рука проникает в карман и среди ключей и пачки сигарет находит наушники с телефоном. В уши входят небольшие динамики с пометками "L" и "R", на которые Антон никогда не обращал внимания, потому что оба наушника выглядели идентично друг другу. Любимая песня? Сложно. Шастун меломан и никогда не зацикливался на одном жанре, певце или группе. Нравится мелодия - слушаешь и кайфуешь. Спустя несколько минут подбирания песни под настроение, в динамиках наконец звучит "Пачка сигарет" группы Lizer. "Пачка сигарет в моём кармане Заставляет жить меня этот день Я возьму телефон, позвоню своей маме Мама, почему я хочу умереть?" "Мама, почему я хочу умереть...?" - Хах... - Если бы мимо проходил человек, он бы, должно быть, почувствовал всю болезненность этой усмешки. В какой-то момент кажется, что сердце перестало биться за ненадобностью. Душа опустела, а смысл жизни, который за 15 лет так и не успел сформироваться, пропал с горизонта. "Не могу... Я устал от этого..." Длинные пальцы достают тонкую сигарету из пачки. Щелчок зажигалки и легкие вновь заполняются дымом. " Так лучше... Намного..." Смотреть на окружающий мир, состоящий из, казалось, места, в котором собралась вся угнетенность Воронежа, не хотелось, поэтому взгляд сполз на руки, обвешанные кольцами и парой браслетов, скрывающих три свежих пореза. "Я брошу... Я не буду больше резаться... Это неправильно" Сильный удар сзади и, растерявшись в один миг, Антон оказывается на холодной земле с редкими травинками. Наушники вылетают из ушей вместе с телефоном, падают неподалеку. - Шастунишка! - "НЕТ! Только не этот голос, я же ошибаюсь?" - А что это мы тут делаем? - "Сука...", - Че молчишь? Шлюший сынок? Тяжелая рука, крепко сжимая воротник куртки, рывком поднимает Антона на колени. Андрей с Сашей тут же подхватывают парня, вставая по обе стороны, держа за плечи. Игнат улыбается, от чего заметно отсутствие одного из передних зубов. Волосы подстрижены под причёску ежик, шея увешана цепями поверх черной паленой футболки "Levi's". - Знаешь че твоя мамка учудила? Накинулась на шестиглазую и как начала ее ебашить. Девки побежали за директором и ее за шкирку выперли из школы. Хотя мне кажется, что этот прикол стоило с тобой провернуть, - от хриплого прокуренного хохота по спине пробежал холод, а от напряжения на лбу выступили капли пота. - Слыф, а мовет и ты, такая ве шлюха, как твоя мать? - Прошепилявил Андрей. Шастун никогда не понимал то ли он умственно отсталый, то ли просто с дефектом речи, потому что говорил он мало и не всегда по делу. Но в данный момент, понимая к чему эти слова могут привести, в горле пересохло, а руки начали подрагивать, поэтому Антону пришлось направить все усилия, чтобы такой реакции не было заметно. - Н-нет. Отвалите. Какая вам разница кто моя м... - Удар в живот, от которого парень согнулся пополам, делая ничтожные попытки ощутить в легких хоть глоток воздуха. Из горла доносились лишь хрипы. - Ты, сука, кто тебе позволял рот открывать? - Игнат, ухватившись за волосы, резко дернул, останавливая зеленые глаза на себе. - Шастун, Шастун... А ведь Андрей правильные вопросы задает. Может ты тоже мужикам даешь за бабки? М? Любишь чужие херы во рту?, - "Заткнись! Боже... " - Наши попробовать не хочешь? М? - Н-нет. - Судорожные рассуждения о спасении из ситуации разрывали мозг. В глазах словно сутки пролетали: то темнело, то светлело. - Ну Антон, ты же понимаешь, что отказы не принимаются? Может тебе зубы выбить, чтобы... Легче было? - Страх окутал каждую клеточку тела, сердце ожило и забилось в два раза быстрее. Мерзкая ухмылка озарила и без того довольную рожу Игната. - Отвалите, блять... *** - Ну... Ну где же ты? - Шептал себе под нос Антон, пока перебирал вещи в портфеле в поиске сигарет. Название он их так и не выучил, что-то замудренное на английском, что даже прочитать - язык сломаешь. Наконец рука натыкается на прохладную картонную коробочку. - Слава богу, - выдохнул парень, обнаружив в упаковке две последние сигареты и красную зажигалку. Щелчок и крохотный язычок пламени озаряет ладонь, прикрывавшую его от слабых порывов ветра на балконе. - Нормально... Он скоро уедет... - вдох заполняет легкие, выдох и густой дым, который успокаивал, завораживал и, казалось, проникал в мысли, непроглядным туманом, разносится по ветру. На языке остается горьковатый вкус, к которому Шастун уже привык. Антон прикрыл глаза, опершись локтями о все тот же небольшой бортик с черными ажурными узорами. *** Сильная боль в солнечном сплетении вновь выбивает из груди воздух. Следующий удар приходится в лицо, после чего обкусанная нижняя губа разбивается, и соленый металлический вкус тут же попадает на язык. Запястья отпускают, и парень тряпичной куклой валится на землю, сворачиваясь в безопасную позу, судорожно вдыхая такой необходимый кислород. От пинка ногой в голову перед глазами возникает россыпь звезд. Зажмурившись, Антон теряется в пространстве, уже не обращая внимания на нападающих. Остается лишь надежда на то, что его быстро отпустят. - Шастунишка, Шастунишка... - слышится сзади сиплый голос Игната. Крик вырывается из горла, когда на ногу с размаху падает тяжелый предмет. Из глаз брызгают уже не сдерживаемые слезы, вкус которых ощущается во рту. Ре́зин вновь с напором резко тянет парня за волосы, поднимая его мутный взгляд на себя. Антон скулит, будто побитый щенок, не в силах остановить слезы и дрожь в руках. Ноющая боль в ноге увеличивается при каждом движении, заставляя Шастуна всхлипывать. Парень замечает кирпич, лежащий в паре сантиметров от ноги. Ухватившись крепче, Игнат со всей силой бьет Антона головой о землю так, что кажется, что череп вот-вот треснет, растекшись красной лужицей. Переносица хруснула, и из носа посочилась кровь, тут же впитываясь в почву. Волосы отпустили, оставив парня лежать распластавшись, настороженно выжидая дальнейших действий и еле заметно подрагивая всем телом. Зеленые глаза зацепились за Сашу, который отошел куда-то и уже возвращался с внушительного вида и размера палкой в руках. - О! Класс, Саня, всегда знал, что от тебя есть толк, - прехватывая тупой предмет, сказал Игнат, тут же замахиваясь и целясь в спину Антона. — Ну ты и чмо, Шастун! - Удар. - Мы даже не удивились, когда узнали, что твоя мамка шлюха! - Еще один. - Тебе в кайф слушать, как ее долбят левые мужики в соседней комнате? Или это происходит прямо перед твоей рожей? — Все кости ломит от сотен непрекращающихся ударов. Рот наполнен кровью, вкус которой переливается от соли к железу, словно на язык насыпали мелочь из кармана. Обида померкла, оставаясь блеклой тенью где-то в мыслях, потому что единственное, что не могло отпустить это боль... Они ушли. Ушли, плюнув пару раз в лицо и убедившись в том, что пальцами Антон сможет шевелить только с болезненными стонами. Земля холодная, сводит ноги. Желудок скручивает, а от плотного металлического запаха собственной крови выворачивает. Непонятно, то ли в глазах потемнело, то ли на улице наступил вечер, и поднялась луна. Шевелиться страшно и больно. "Больно, больно, больно... Я люблю боль. Я люблю боль. НЕТ, Я ЕЕ НЕНАВИЖУ! ХВАТИТ, ХВАТИТ!!!" Зажмурившись и стиснув зубы, Антон резко повернулся в сторону, где лежал телефон и быстро пожалел об этом, потому что все тело прошибло убийственным разрядом тока, словно в один миг все удары в тех же местах повторились. Аккуратно протянув руку, стараясь не сильно сгибать пальцы и приглушая мычание, парень включил телефон. Экран тускло загорелся. На то, чтобы вызвать "Скорую помощь", которая в России и не очень скорая, и не очень помощь, потребовалось шесть неудачных попыток. На звонок с полным похуизмом ответила девушка и, услышав адрес, не дослушав всей ситуации сбросила, сказав лишь, что "скорая" приедет в ближайшее время. Антон пролежал в тягучем, словно смола, ожидании час, дыша размеренно и монотонно, молясь на совесть той суки, сбросившей трубку, оставившей парня на едине со своей болью. Прохожих не было, потому что площадка давно считается заброшенной и нахер никому не нужной. Когда врачи приехали по их лицам было явно видно, что они ожидали увидеть максимум порезанный палец. С того дня, парень стал чаще пропускать школу и меньше попадаться на глаза ВСЕМ, надеясь, что когда-нибудь он превратится в блеклую тень своего же сознания, станет незаметным для других серым пятном.