второе солнце

между ними всегда была пропасть. сколько бы не строили мостов, мостиков. всё верёвки натягивали, прокладывали деревяшки сухие, ломкие. только ломалось всё, рвалось. кто-то сказал бы: — да просто не судьба. как они могут? нет, так не бывает. а знаки зодиака их знаете? да там всё писано было белым, да по чёрному. и говорили. на них смотрели и ставки ставили: ну когда же? сегодня? или ещё продержатся месяцок? мерзко. да, мерзко, и они слышали все слова едкие, замечали смешки, но никогда не придавали значения словам внешним, ведь никто не поймёт влюблённых лучше их самих. они были вместе против всего мира уже больше года. изо дня в день создавали свой мир из осколков, которые достались им по наследству от других отношений, жизней, родителей. бережно создавали, уничтожая каждый день, ведь они не должны были быть вместе. они знали это, правда, знали. в тот вечер она так и сказала ему: — Ром, не получится, правда. я не та, с которой стоит заводить хоть что-то, — она отвернулась, в носу должно было защипать, но она уже привыкла к этой боли. августовское солнце приятно грело её шею, а он глаз оторвать не мог от неё. хотел стать лучами этими, ведь они касались её, а хотелось этого ему. — ты смотришь...не веришь, да? — не верю, — она лишь покачала головой, но улыбнулась краешком губ. хотела ему верить? да, чёрт возьми. знала ли обо всём заранее? к сожалению. а потом он не отступал. ходил, разговаривал, ото-гре-вал. "второе солнце" — так прозвала его Катя. Рома и, правда, был очень тёплым. с ним хотелось. просто хотелось: смеяться, иногда грустить, дышать полной грудью и жить. просто жить. разве мало этого? и она жила, и улыбалась ему краешком губ. как-то сказала ему, что он будто бы плед её греет. Рома улыбнулся такому сравнению, пледом его точно не называли, но ему понравилось. сам мужчина и не знал откуда взялась эта теплота, не так он смотрел на людей, но с ней — по-другому. он не мог стать для неё суперменом, да от всего спасти. себя не всегда удавалось защитить, но её хотелось хотя бы уберечь. он знал, что в первую очередь нужно было защищать от себя, но сделать это было невозможно. тонул понемногу, но выплывать совсем не хотелось. они наслаждались. нет, правда, каждым днём. работа, стрессы, проблемы, да всё было, но они возвращались друг к другу вечером, и всё становилось на свои места. всё затихало. а потом вновь разгоралось. они ведь любили. друг друга: ласково, нежно, страстно, порой грязно, но искренне и обоюдно. засыпали в объятиях и просыпались в них. это была идиллия. это был апрель. ни Рома, ни Катя уже и не скажут, когда всё пошло не так. она и книги читала, и на лекции ходила потом, но так и не могла ответить себе: что случилось и почему именно так? в какой момент этого "чего-то" стало так не хватать? понемногу она начала закрываться в себе, уходить в работу, оставаться ночевать у родителей, ссылаясь на усталость. а он молчал, потому что не супермен, а человек, который тоже не умеет всегда и всё, который не понимал и сам где это "что-то". поговорить? говорили, много и долго. то Катя начинала, то Рома, но говоря, не слышали. она боялась, боялся он: сказать честно, признаться искренне, о б ъ я с н и т ь, но не умели они. после таких разговоров они обнимали друга, раны зализывали, плакать хотелось, но слёзы оставались на месте. только Катя иногда говорила: — Ром, зря мы это, зря. ему было больно от слов таких, но не говорил, а лишь обнимал её крепче, да вдыхал запах волос женских. не хватало её и казалось, что ускользнёт прямо в этот момент. она была с ним, но каждый разговор разделял их, ломая новые сухие доски в мостике. а за окном был октябрь, середина. он впервые не сковывал в своих объятиях, не рвал изнутри ветрами холодными. он молчал, как и молчали они, и это объединяло их, хотя не этого они хотели. тепло осталось где-то снаружи, за окнами их небольшой квартиры. в них самих — остыло, охладело. женщина и мужчина молча пили чай. ромашковый, как она любит, и ложка сахара — как любит он. забавно было то, что он ненавидел ромашку, а она сахар, но каждый раз когда смотрели друг на друга, хотели разделить даже то, что ненавидели по одиночке. глупые. да, непременно. зависимые. о да, как без этого. несчастные ? если только сейчас, когда она смотрела сквозь него и считала плитки кафеля за его спиной. он — вспоминал, что пошло не так и когда, но каждый раз спотыкался об её взгляд и начинал сначала. — тебе завтра ко скольки? вопрос затерялся где-то между десятой и четырнадцатой плиткой. она перевела взгляд на него, но он не почувствовал. будто бы и сейчас смотрела не на него, а сквозь. как это у неё выходит? — к девяти, — вопроса ответного не последовало, но это не расстраивало мужчину. он всё понимал, он слишком хорошо её понимал. — и мне. вместе поедем? — если хочешь. он ухмыльнулся. разговор всё не клеился, а начинать его — гиблое дело. сколько раз уже пробовали? на этой недели будет восьмой. на фоне тикали часы, отбивали секунду за секундой. он в такт мешал растаявший сахар в чашке. удары ложки о стенки раздавались по всей комнате. она хотела не замечать звука, но сбивалась каждый раз с мысли и не выдержала. — Ром, перестань. он почти испуганно поднял глаза на неё, и они встретились. она впервые за этот вечер смотрела на него. не сквозь, не за, не над, а на него. в глаза его. ему стало почти дискомфортно. она умела читать его, будто бы мысли и чувства все обнажались перед её глазами. она всегда лучше понимала его, даже лучше, чем он сам. — прости, я... — знаю, Ром, знаю, — она положила обе руки на стол и обхватила ещё тёплую чашку. — мне тяжело. — я вижу. — я совсем не понимаю ничего. — я чувствую. ему хотелось за руку взять, подняться и прижать, чтобы отогреть, успокоить, солнцем быть, как раньше удавалось. но почему сейчас он сидел и ничего не делал? она больше не смотрела ему в глаза. в её носу предательски щипало, а ком в горле сдавливал связки. говорить невыносимо. — Кать, я... — а помнишь август? — она чувствовала, что в глазах собираются слёзы, но на губах появилась непрошенная улыбка. та самая, августовская, тёплая. воспоминания тех дней успокаивали её. — ты не послушал меня. — да, не послушал. — не жалеешь? теперь уже он видел её глаза. затуманенные, грустные, просящие. он понимал, что она хотела сказать. он знал, о чём она, но разве всё напрасно? разве эти дни, месяцы прошли впустую? он не верил. почему? да просто не верил. это не про наивную веру, не мальчик уж. он знал, что им нельзя было быть вместе, но каждый раз приходя домой, находил на одну причину больше, чем вчера, почему всё-таки нужно было. они делали друг друга лучше. они понимали, оберегали, хранили, успокаивали, плакали и каждый раз вместе. это не так часто найдёшь, тогда почему сейчас нужно сдаться? — я не хочу. это всё, что он мог сказать, но сказать как. она вновь подняла на него глаза, но сейчас была удивлена. поверила? эта женщина поверила? та, кто пугается, не пускает, не понимает, поверила? — я не хочу, понимаешь? — стул сзади него скрипнул, а стол пошатнулся. она смотрела на него снизу вверх, ловя каждое слово и всё ещё не веря, что он действительно всё это произносит. а Рома и сам не знал, откуда всё шло. он не был типичным мужчиной, который всегда и всё знал, умел: сказать, сделать, решить, объяснить. он не был отцом, не был учителем, он не вписывался. как и она. два человека, которые не вписывались в чёткие очертания мира, нашлись. — Кать..., — он не успел договорить. её влажная ладошка была в его руке, а ногти царапали кожу. кошка, не иначе. ещё один скрип, ещё один толчок. дыхание, немного отдавленная Ромина нога из-за неуклюжести, её касание, встревоженный взгляд, выдох. — может быть у нас есть ещё шанс? — я не знаю, Ром, я не знаю. женщина уткнулась в свитер мужчины носом и вдохнула его запах. родной. тёплый. солнечный. она не знала, что делает правильно. она не знала, есть ли вообще здесь правильное, но сейчас она хотела стоять и чувствовать его руки на своём теле. касалась, тёрлась и думала лишь об одном: а вдруг она тогда ошиблась? Рома чувствовал. он всё чувствовал и лишь прижимал свою женщину крепче. пусть там что, но теперь он точно знал. он всё знал и больше не хотел бояться.