Soft

Перехватив наконец Какаши в каком-то, к счастью, безлюдном переулке, в одно движение опередив чужую реакцию, — благодаря тому, что застал Хатаке врасплох угрожающим рычанием и сердитым взглядом, — Наруто прижимает того к зданию, уперев ладони по бокам от его плеч в стену. Взяв сенсея в кольцо и самоуверенно ожидая, что в таком положении Какаши уж точно некуда деваться, он переходит в наступление, не давая времени даже опомниться, наблюдая, как взлетают вверх тонкие светлые брови на почти полностью скрытом лице: — Вы теперь все время собираетесь от меня бегать, Какаши-сенсей? — голос у Наруто с привычной хрипотцой, но заметно огрубевший от негодования. — О чем это т-ты, Наруто-кун? Мне совершенно не нужно избегать тебя... — опешив легендарный джонин даже не сразу может взять себя в руки, от чего в голосе слышна дрожь и в целом все это звучит, как нелепое блеяние, да и добавляет он к чужому имени суффикс, только когда пытается избежать чего-то, что только добавляет мальчишке уверенности в собственных мыслях. Ожидаемо Наруто ответ не устраивает и, лишь выгнув бровь скептично, он непривычно едко выдыхает: — О, правда? Значит, мне просто показалось, что, как только я подхожу к вам ближе, чем на сто метров, вы куда-то вечно деваетесь, ттебайо?! — у него почти смешно дергается носик от злобы, будто он действительно самый настоящий лис и сейчас принюхивается к жертве. — Вы уже не раз игнорируете наши тренировки, оставляя все на Ямато-тайчо! — Наруто становится еще громче, но сам себя одергивает, наклонившись ниже к Какаши и перейдя в возмущенный и громкий шепот. Сам же сенсей, выслушивая все это, глазами оглядывает пространство в надежде хотя бы на одного прохожего, при котором Наруто, возможно, постесняется делать все... что он собирался, потому что самого Хатаке очень напрягает то, куда вела эта гневная тирада. — Вы даже сейчас меня игнорируете, даттебайо! Какаши за своими мыслями и не замечает, как Наруто оказывается еще ближе и уже встряхивает его за полы жилета, пытаясь обратить на себя внимание его непробиваемого сенсея. Хлопая глазами, — а точнее одним, — тот немного неловко усмехается и кладет свои руки поверх чужих, пытаясь отстранить от себя цепкие сильные пальцы. Прикосновение к смуглой коже будто обжигает и Какаши старается думать, что виноват летний зной и привычка Наруто гулять под палящим солнцем. Раскрыв рот, чтобы утихомирить своего буйного ученика, он почти пропускает мимо ушей оскорбительное: «Вы просто испугались, как школьница, сенсей!». Заторможено реагирует на грубость, приподнимая бровь и стараясь придать своему взгляду суровости взрослого человека, которого не могут оскорблять какие-то там... генины. Но все теряется в момент, когда Какаши понимает, что тепло, которое он чувствует так близко, — это дыхание Наруто, опаляющее его лицо, и чувствуется это отчетливо даже за маской, как и неловкие губы, крепко прижимающиеся к его собственным. Узумаки ведь зря времени не терял, пока Какаши находился в своих мыслях, и успел наговорить множество вещей тому в лицо, а после просто притянул к себе за многострадальный жилет и практически заставил уткнуться в свои губы. Подросток зажмурился, прижался и немного подрагивал, то ли от страха, то ли от восторга, и робко неумело двигал губами, вжимаясь в ткань маски поверх чужого рта. Почувствовав движение под маской, он ощутил горячий и шумный выдох и на мгновение все застыло в моменте, пока Какаши не двинулся слабо вперед и не повернул голову слегка под углом, врезаясь в губы Наруто еще крепче, будто дал себе на это разрешение наконец. Ребенок от такой мысли лишь выдохнул шумно с тихим отзвуком радости и потянул за жилет только сильнее. Проклиная и себя, и эту жару, явно вскружившую ему голову, и этого солнечного мальчишку, который не оставлял ему и шанса остаться равнодушным с самого рождения, Какаши же, в свою очередь, обхватил руками чужое лицо, притягивая к себе в ответ. Ладони накрывали щеки, длинные пальцы зарывались в короткие золотистые пряди на висках и ненавязчиво поглаживали, могли скользнуть глубже и еще больше разворошить уже растрепанную прическу. Губы почти не двигались, лишь короткими урывками вжимались друг в друга, потому что мешалась маска, на которой уже появился небольшой влажный след от их возни и трения — в основном потому что Наруто, слишком впечатленный происходящим, часто открывал рот и касался ткани языком, не раздумывая, но, должно быть, инстинктивно осознавая, что это верный путь. Какаши же, судя по всему, все еще не был готов обнажить лицо в трезвом состоянии, да еще и на открытой улице, — что, видимо, совсем не мешало ему целовать своего бывшего ученика, — и так же не был в состоянии отпустить Наруто. Казалось, что, если он отстранится, момент будет упущен и все обязательно покатится по наклонной, и придется думать о всех мириадах проблем, которые впоследствии их ждут после такой выходки, а ведь все знают, что Хатаке Какаши всеми силами старается избегать любой ответственности. Да и мальчишка в руках был такой притягательный, что не хватало банально физических сил выпустить это солнце из рук, потерять его тепло и ласкающие движения губ и пальцев, массирующих затылок... И как Хатаке только не заметил, что Наруто прижался к нему уже всем телом и обнимал за шею, слабо приподнявшись на носочки? Оплетал его словно ветки, не позволяя уйти из захвата и рыча в губы всякий раз, когда Какаши отстранялся, — а точнее раскрывал губы пошире и отрывался от него не более чем на сантиметр, — чтобы сделать вдох.

***

Проходит лишь час, как они наконец оказываются у Узумаки дома и могут вздохнуть облегченно, скрытые от чужих глаз за стенами. Какаши уже ни о чем не думает, ведь все его мысли поглощены одним лишь горячим мальчишкой в его руках. Во всех смыслах. Тот, казалось, плавился от каждого прикосновения и с каждым пройденным вглубь квартиры шагом становился откровеннее в звуках, что издавал. Губы уже горели от поцелуев, маска давно стянута на подбородок, а жилет висит мешком на локтях, мешая свободно двигаться, на что Какаши нетерпеливо рычит в губы Наруто, скидывая вещь по пути и стягивая со лба хитай. Тот, который принадлежал самому хозяину квартиры, уже валялся где-то на полу на входе. Это их мало волновало, потому что самым главным сейчас были поцелуи. Они начали еще у той стены на солнечной приветливой улице и больше не смогли остановиться, и спустя какой то жалкий час из за отсутствия опыта и одолеваемых чувств Наруто уже хныкал, ощущая, как губы болезненно потираются о чужие в смазанных влажных касаниях. В ход больше идут языки, от чего комнату наполняют почти пошлые мокрые звуки, а Хатаке заходит достаточно далеко в ласках, чтобы заставить мальчишку издать стон с чужим языком где-то в горле. Наруто соображает с трудом, именно поэтому по пути в спальню оступается на ровном месте, из-за чего горячо возлюбленному сенсею приходится подхватывать его и удерживать прижатым к себе, от чего жар в груди распалялся все сильнее, но они оба все же валятся на пол. Такая заминка вовсе не отвлекает их, — изголодавшихся по ласке и практически живущих мечтами друг о друге, — но заставляет на один короткий миг отстраниться, судорожно дыша, и заглянуть в лица напротив. Оба раскрасневшиеся, совершенно пьяные, хотя алкоголя ни один из них не пил, и безумные. Наруто растягивает губы в широкой, немного развязной, но вместе с тем робкой улыбке и это дает Какаши новый повод наплевать на принципы и приготовить себе место в аду — в который раз, — когда он в одно движение вновь сминает заалевшие и припухшие губы своего бывшего ученика. Откровенная возня, тихие скулящие стоны Наруто, шумные и хриплые вздохи Какаши и крепко прижатые к друг другу два горячих тела — все это не способствует никакому успокоению и только сильнее заводит. Сенсей чувствует, как в бедро упирается явно не юношеская острая коленка, а собственное возбуждение откровенно и плотно натягивает брюки, заставляя ощущать дискомфорт и раздражение. Но он все еще упрямо вылизывает чужой рот, когда слышит сдавленные звуки под собой: — Ка-... Каши, мм... Пожалуйста... с-сенсей... — Наруто под чужим напором теряет рассудок, глаза приоткрывает мутные и шепчет почти неразборчиво. Просит, сам не зная чего, и ерзает под ним, двигая бедрами слегка хаотично, но горячо прижимаясь пахом к его бедру, теряясь в ощущениях и потираясь в погоне за удовольствием. Переплетая пальцы с чужими у себя над головой, Узумаки выгибается и прижимается грудью к чужой, Какаши же, понимая намек или скорее откровенную мольбу тела мальчишки, а не даже его разума, впадает в сомнения о правильности происходящего, но те выбиваются слишком легко очередным еще более громким стоном, когда Наруто удается толкнуться под удачным углом и достаточно грубо, от чего он, кажется, возбуждается лишь еще сильнее и на его привычных оранжевых штанах медленно выделяется мокрое пятно между ног. Он откровенно течет от простых поцелуев и трения о чужое тело, и Какаши так ведет от этого зрелища, что он вновь рычит несдержанно и припадает губами к смуглой шее, слизывая солоноватую капельку пота и пробуя Узумаки на вкус, отдающий на удивление жидкой карамелью. Какаши не любил сладкое, но мальчика хотелось целовать без остановки, касаться его языком, пробовать, ласкать, крадя все новые и новые стоны. От нежности, что защемила в груди, и тихого завывания от удовольствия где-то над головой, Какаши шумно выдохнул и издал какой-то жалобный едва слышный кому-либо звук, поднявшийся прямиком из груди, и, изламывая брови, он ткнулся носом за ушком Наруто, касаясь отросших немного волос и глубоко вдыхая запах — рамена, каких то цитрусов и солнца, яркого и пышущего жаром, каким и был этот хитрый лисенок, лежавший под ним уже неожиданно так смирно, только грудь вздымалась часто от рваных вдохов. Он прекратил какое либо движение и просто крепко обнимал своего сенсея, — используя чакру, чтоб наверняка, — не позволяя сбежать. А Какаши больше и не собирается.