Тихоходка

      Сколько раз ты проклинал этот мир, в котором привязаться к кому-то означает подставить волкам открытое горло. Привязанность равно зависимость, слабость и уязвимость. Особенно такая, до волчьего воя в кристально-ясном безалкогольном бреду. С вечно сухими глазами, с песком под веками ранним изможденным утром, когда голова отказывается соображать, а по венам раскаленным добела льдом струится дистиллированный яд. Всё заканчивается отключкой лицом в скомканную подушку и полным забвением самого себя до следующего тяжкого пробуждения.       До следующего витка всенощной пытки.       Когда яда стало так много, что он начал сочиться из глаз, превращая невинную обыденность в мозаику полотен Босха, и капать с языка, разъедая светские беседы неуместной желчной горечью, тогда стало ясно, что дальше так продолжаться не может.       Каким-то краем сознания очень хотелось жить.       Жить, а не выворачивать наизнанку собственные потроха в очередной — которой по счету — безуспешной попытке анализа.       Чушь и бред. Какой идиот решил, будто люди созданы для счастья? Люди не созданы ни для чего. Рождение, учеба, работа, женитьба, дети, чужие смерти и наконец своя. Отлаженный миллиардами лет механизм тихоходки с поправкой на габариты отродясь не имел и не мог содержать никакого смысла.       Тогда почему так хреново? Артефакты раздутого сознания? Фантомные боли и фантомные эмоции, сожаления о фантомной жизни, которая могла бы быть — но нет, не состоялась? Очередная жизнь очередной тихоходки. Смотрите-ка, трагедия века. Организм подсел на ощущения, и ему покласть, какой они природы. Лишь бы чувствовать. Хотя бы что-то.       Хотя бы этот ядовитый ледяной огонь, будь он неладен. Только не цезура бесформенного безвременья, накатывающая в тот самый миг, когда голова касается подушки. Миг — а дальше ничто. И нет тебя. И сожалеть не о чем, потому что ничего не существует. Был фантом, грезящий наяву, но так и не проснувшийся, что бы это ни значило.       И фантомами проплывали мимо иные, задевая то плечом, то локтем, то осиновым колом в сердце. Иных уж нет, и слава богу. Или кому там на замену — свято место пусто и бездонно. Тихоходка плывет в космосе, в пузыре из собственных иллюзий, одна, ничтожная, помноженная на ноль. Боязливо шевелит лапками и галлюцинирует о супплетивной форме винительного падежа абстрактного местоимения «я».       А попробуй-ка, остановись на мгновение, загляни в опрокинутое лицо настоящего, обыденного человеческого горя. Страшно? Страшно. Лучше уж обратно. В пузырь. На ноль. В привычную галлюцинацию. Куда угодно, только бы не видеть, не осознавать, не соприкасаться с тем, с чем бесполезно спорить, что невозможно игнорировать, и отвернуться не получится. Стоит лишь немного, на щелочку, приоткрыть глаза — и космический ветер врывается в горло, обжигает внутренности немым криком.       Но инерция несёт тебя дальше. Ты по-прежнему тихо дрейфуешь в вакууме.       Доброе утро, тихоходка.