Герой или палач?

Новому герою Содружества вряд ли можно было присвоить звание «юный», как обычно любили приукрасить газетные писаки для пущей лиричности. Пайпер в этом плане отличилась и трехзначный возраст главного героя ее статьи был гордо напечатан чуть ли не в самом заголовке. Но вот кто-кто, а внешне он совсем не соответствовал цифрам, не то, что его ровесники, которые умудрились дожить до такого возраста лишь благодаря колоссальной дозе радиации, облезлые и гниющие заживо. Нет, Нейтан Слоун, а среди своих просто Нейт, выглядел не старше тридцати – тридцати пяти, ни капли не изменившись с того момента, как время для него замерло и покрылось ледяной коркой, накрывая сном на целые два столетия и один десяток. Сейчас ему все 239, но ни одна морщинка, что появились на его лице после разморозки, никак не были связаны с возрастом. Прямая осанка со временем, проведенным в постапокалиптическом мире, потрескалась и слегка надломилась под тяжестью наваленных на сильные плечи обязанностей, на некогда гладко выбритом лице пробивалась редкая щетина, а под глазами, почти всегда скрываемыми темными очками, появились усталые складки, да и сами глаза насыщенного коньячного цвета потускнели, белок изредка стелила сетка лопнувших капилляров, вызванная перманентным отсутствием здорового сна и яркими и солнечными местными днями. Что уж говорить о теле, которое явно было не в восторге от таких скачков и перепадов давления во время и после криосна, позже нагружаемое долгими походами и физическим трудом. Нейт безусловно не был слабаком – как-никак, ветеран военных действий, но у всего есть свой срок годности и бывший «житель» убежища «свое уже точно отслужил». И сколько бы раз он это не повторял, не важно, кому-то или самому себе, он все равно собирал вещи и чинил оружие, собираясь в очередной поход по чьей-либо просьбе или заказу, угрюмо бормотав себе что-то под нос или задумчиво молчав. Нейтан был на удивление сдержан большую часть времени и молчалив, излучая размеренное спокойствие, после тех несколько недель, что ему потребовались, чтобы привыкнуть к новому, абсолютно чужому миру с новыми правилами и искореженной моралью. Он будто экономил силы, не только физические, но и моральные, порой откровенно становясь скупым на эмоции, но умудряясь при этом не терять чувства юмора, доброжелательности и сопереживания любому повстречавшемуся бедствующему, пускай иногда это были даже не люди. Разумный гуль, мелькнувший приветом откуда-то из прошлого, что оказался полностью потерян и напуган жизнью? Пожалуйста, он найдет ему работу и позволит вновь почувствовать себя нужным. Утильный полуоблезлый синт, терзающий себя фальшивыми воспоминаниями совершенно другого человека, чья личность давным-давно похоронена невесть где? Нет проблем, Нейт поможет разобраться в себе и поддержит добрым словом или поделится оружейной смазкой для скрипящих гаек и шестеренок. Кровожадный мутант, что в силах растерзать любое живое существо в поле зрения, потерявший своего еще невылупившегося детеныша? Конечно, его пусть и не просят, но он чувствует, что должен помочь. Минитмены? Братство Стали? Подземка? Кэботы? А кто поможет ему самому? Данс стал его попечителем совершенно неожиданно, в первую очередь для самого себя. Он озвучил свое желание видеть Нейтана в рядах Братства скорее, чем успел обдумать и сформировать его, отчего приглашение вышло скомканным, отчасти нелепым и поспешным. Но бывшего военного это нисколько не смутило, как не смутило и собственное нежелание возвращаться к роли солдата, находящегося у кого-то в подчинении. После уточнения о том, что командовать им будет не абы кто, а собственнолично паладин из Кембриджского полицейского участка, Слоун как-то искусственно улыбнулся и коротко кивнул, пообещав обдумать это весьма заманчивое предложение. Данс плохо разбирался в чувствах и чужих эмоциях в целом, не так хорошо, как в оружии или технике, но уже тогда смог понять, что его не воспринимали всерьез, а рассказы о идеях Братства и цели мирного и очищенного от грязи и падали Содружества не возымели у выжившего должного успеха. Поэтому он был искренне удивлен и, в какой-то степени, обескуражен согласием Нейта на третью или четвертую их встречу, даже если упустить из вида ту деталь, что паладин поднимал этот вопрос каждый чертов раз. Ему не впервой было возиться с новобранцами, не один и не два рыцаря под его руководством добились повышения, поэтому он не надеялся – был четко уверен в том, что и с Нейтом не будет особых проблем. Хотя все же паладин ощутил неприятный укол где-то в груди, отдающий скрытой тревогой, когда за широкой спиной промаячил контур изношенной шляпы, под которой горела диодами черная оптика на серо-белом лице с пробитой и кусками оторванной обшивкой, какой покрывают тела синтов второго поколения. Валентайн встретил его аналогичным недоверием и скептически поморщил нос, но никто из них так и не решился поднимать довольно щепетильную тему относительно отношений между синтами и кодексом Братства. Нейт объявился лишь почти месяц спустя, наконец готовый показаться на Придвене и предстать как пополнение перед старейшиной Мэксоном и уже тогда паладин смог заметить ярко-выраженную усталость под темными линзами и слабость в спокойном хрипловатом голосе. Спустя полчаса появилась еще одна заметка, зачем-то зацепившаяся где-то на подкорке – до этого он не курил. Он не был похож на командира, не был похож на него самого, на Артура или на Престона, с которым они успели пересечься в Сэнкчуари-Хиллз, куда ходили за потрепанной силовой броней и боеприпасами, и Данс сделал вывод. Поспешный, как оказалось позже. Командирский тон у Нейтана был, как и осознание ответственности за своих подчиненных и самоотверженность, присущая отпетым смельчакам-авантюристам и борцам за справедливость. Когда Гарви передал ему звание генерала минитменов, паладин лишь промолчал, незаметно улыбнувшись краем губ, так как совсем не был удивлен, в отличии от Слоуна, который не знал, куда ему теперь деться и в какое место присунуть это самое звание. Рейдерам и супермутантам вряд ли это даст хоть какую-то мотивацию не нарываться зазря, даже будь у него официальная бумажка со всеми подписями и печатью. С тех пор, как они стали работать вместе, у них так и не сложилось четкого обозначения, кто из них главный, а кто подчиненный. Нейт прислушивался к напарнику и брал во внимание все его замечания, не забывая оспорить некоторые из них, когда их с Дансом мнения расходились, но даже когда оба уже были готовы повысить тон и спорить ожесточеннее, мужчина медленно и глубоко вздыхал, практически обязательно приподнимал очки, жмурясь и потирая переносицу, и, как только мысли приходили в порядок, начинал успокаивать их обоих, подводя к единому компромиссу, хоть это и было весьма затруднительно. Порой и вовсе невозможно, так как паладин Данс и компромиссы – вещи почти несовместимые, когда речь шла о кодексе. И тем не менее, Нейт не злился, а может и злился глубоко в душе, но не говорил об этом, а проходило время и все возвращалось на круги своя, где солдат в броне шел напролом, прикрывая собой напарника от вражеских выстрелов и проклятий. Сначала казалось, что он попросту достаточно отходчивый. Но чем дольше они были рядом и сражались бок о бок, тем сильнее паладин замечал, что внутри человека сидит что-то более серьезное, болезненное. Настолько глубокое, что начинало показывать себя лишь в моменты максимальной беззащитности. Во сне Нейт ворочался, хмурился и глухо стонал, будто пытался кого-то позвать, а по утру понуро сверлил взглядом горизонт в направлении своего дома с сигаретой, зажатой в пальцах, не говоря при этом ни слова и лишь отмахиваясь на встречные вопросы да придумывая нелепые отговорки. "Не выспался". Он нагружал себя работой, соглашаясь практически на любую из просьб, будто пытался лишить себя свободного времени, которое могли бы занять лишние размышления; словно он хотел заполнить пустоту, что дырой зияла прямо в груди после потери всего, что у него было. Данс хотел поговорить с ним об этом, но не знал, как подвести разговор, и все его начинания заканчивались лишь на нем самом. Это раздражало и оставляло лишь чувство собственной бесполезности вперемешку с досадой. Стараясь разговорить его и узнать, в чем главная проблема, он невольно сам открывался ему все больше и больше, будто раз за разом, сегмент за сегментом снимал с себя свою силовую броню, из которой выходил крайне редко, в целях безопасности себя и Нейта соответственно. После их разговоров солдат чувствовал себя немного легче, как будто чьи-то умелые руки залезли ему в голову и расставили там все по местам, наводя четкий и логичный порядок. Но чтобы понять, становилось ли легче самому Нейту, одного взгляда было критически мало. И часто, вместо патрулирования взглядом местности во время привалов, паладин подолгу наблюдал за выжившим, искренне надеясь, что это проскочит мимо внимания Слоуна. А тот не хотел его разочаровывать и сообщать о том, что если бы их навыки можно было оценить в цифрах, то у Данса по скрытности была твердая двойка из десяти. Нейт молчал, отводя глаза куда-то в сторону, и слабо улыбался, скрывая свою осведомленность куда получше, чем "один из оживших тостеров Братства", как однажды обозвал Данса Валентайн. Нейтан не разделял общего недоверия к паладину. Практически все, кроме него самого, Престона, что был лоялен к Дансу больше из уважения к своему генералу, и Пайпер, не могли удержаться от очередной колючей насмешки или ехидности, едва на горизонте показывалась груда металла с лазерным карабином наперевес. Но когда вновь приходило время вступать в бой, выживший напрочь забывал о них, концентрируясь на перекрестии оптики и стратегических замечаниях напарника. Он был уверен в нём и доверял куда больше, чем остальные, позволяя прикрывать свою спину, а иногда и вовсе пропускав его вперед, оставаясь чуть поодаль и орудуя из снайперской винтовки. И даже когда профессор Квинлан прямо в лицо объявил ему о том, что Данс - предатель, внедренный Институтом, он не поверил. Даже когда ему предъявили все доказательства, а старейшина Мэксон вновь завел длинную и крайне пафосную речь о принципах и идеалах, все равно отказывался принимать эту новость. Пообщавшись и перезнакомившись с большей частью персонала на Придвене, он успел понять, что Данс самый фанатичный и преданный солдат Братства из всех которые у них были. И едва Артур и капитан Келс озвучили ему приказ казнить паладина, он в ту же секунду решил для себя - нет. Категорично нет. Пусть на него ополчится все Братство и будет угрожать расправой над ним самим и минитменами, да хоть натравят на них Либерти Прайма - плевать. У них есть артиллерия. У него есть Данс. Когда мужчина рассказывал ему о своих ложных воспоминаниях, стоя без своей брони на потрескавшемся и грязном полу заброшенного бункера, предлагал самому взять в руки карабин и оборвать свою синтовскую жизнь, чтобы не марать чужие руки братской кровью, Нейт хотел его обнять. Прижать к груди, пожалеть, заставить замолчать и просто жить дальше. Он держал армейскую осанку, выйдя чуть вперед и закрывая Данса своей спиной, сжимая в руке отданные им же голожетоны паладина, нелепо, будучи немного ниже ростом, заслоняя его от старейшины так же, как Данс закрывал его во всех перестрелках, в которых они побывали, и говорил. Говорил складно и настойчиво, слишком красиво, как не подобает простому солдату, доносил до прилетевшего, видимо, лично поглазеть на казнь, Артура причину своего неповиновения, в любой момент готовый принять удар на себя и, если понадобится, ударить в ответ. Да плевал он на идеалы и кодекс Братства, если быть честным, он просто хотел мира, такого, в котором он жил еще до падения ядерных боеголовок на свой дом. Когда винтокрыл поднялся в воздух и стал медленно уходить из поля зрения мужчин, Нейт почему-то боялся обернуться и посмотреть Дансу в лицо. Он не мог объяснить, почему так резко и отчаянно бросился защищать синта, подобных которому они вдвоем перебили чуть ли не за сотню. -Нужна большая смелость, чтобы так спорить с Мэксоном. - паладин, пусть теперь уже и бывший, не мог сдержать слабой печальной улыбки, а после короткого молчания, сделал шаг к выжившему, будто не решаясь подойти ближе - Спасибо. Голожетоны он так и не забрал. И Нейт не спешил их возвращать, надев на шею и храня, так же бережно, как хранил обручальное кольцо своей покойной супруги, чье имя он шептал в сонном забытие. Как и не спешил проводить достаточно очевидную параллель, которую заметил не только Валентайн, будучи прекрасным детективом, так и остальные. Но только Пайпер хватило смелости намекнуть на это в непринужденном разговоре по душам во время привала и заговорчески подмигнуть мужчине, что в ту же минуту стушевался и опустил взгляд себе под ноги, словно ребенок, которого поймали на хулиганстве, так и не соизволив ответить. - Это огромная честь нажать на кнопку активации Либерти Прайма. И я предоставляю ее вам, паладин. Запускайте, ну же! - проктор Инграм лучисто улыбалась, поглощенная восторгом катастрофически близкого успеха, а Нейт лишь кивнул, заводя ладонь над панелью, с чувством подписываемого родному сыну и сотне других людей смертного приговора. Спустя трое суток он оставит все дела на неопределенное время и проведет его в Сэнкчуари-Хиллз, поглощенный трауром и скорбью, безутешно заливаясь алкоголем, который на него не действовал, и находя едва уловимое умиротворение в загорелых руках и низком баритоне, что мягко будет нашептывать ему что-то успокаивающее про долг и мирное Содружество. Имя Норы он не забыл и не забудет уже никогда, как не полюбит больше никого так же, как любил ее. Но больше она не приходит к Нейтану во снах, не тянет руки к щетинистому лицу. И он больше не зовет ее сквозь пелену, отпустив груз потери и смирившись с этим. Теперь по ночам он шепчет совсем другое имя.