Ненавижу это тело.

***

Слезы текли по его румяным щекам, капая на холодную плитку под ногами. Тихие рыдания вырвались из горла, угрожая выскользнуть из дрожащих губ. Пальцы запутались в темных черных волосах. Ослабев в коленях, он рухнул на твердый пол. Выдохнув прерывистым дыханием, пальцы скользнули от волос к груди, дёргая кожу. Отвратительная. Холодная, отвратительная плоть. Мальчик беззащитно сидел в ванной, царапая груды плоти, свисающие с его тела, и глотал воздух. Ногти оставляли отметины на бледной коже в виде полумесяцев. Чем дольше он сидел так, чувствуя неровности под рубашкой, тем меньше он мог с этим справиться. Внезапно он испустил крик агонии, плотно зажмурив свои опухшие глаза и позволив тьме поглотить его. Громкие, мучительные крики эхом разносились по пустой ванной. Трясущиеся руки пытались расстегнуть пуговицы на его форме, и тонкая ткань была вышвырнута на пол, когда она расстегивалась. Беспомощно плача, отчаянные руки вцепились в шарф, плотно обернутый вокруг груди, ломая ребра. Выемки на шарфе оставляли отпечатки на коже, как рана от льва, а на коже — как от добычи. Ребра раздавлены ощущением компактности. Шелковистая ткань начала отпадать, развязываясь и ниспадая каскадом на пол, лежащей безжизненной кучей рядом с рыдающим мальчиком. Он плакал от горя. Его грязные ногти касались рук, оставляя красные следы на его бледной коже. Ему хотелось сорвать эту обвисшую плоть со всего тела, выбросить ее и никогда больше на нее не смотреть. По его мнению, это идеальная жизнь. Он перестал ломать себе ребра — он был уверен, что некоторые из сдвинулись с места. Проведя своими тупыми ногтями по телу, он ткнул больные ребра, слегка морщась сквозь плач печали. Взывает о помощи. Бормотание сломанных слов сорвалось с опухших губ, исчезло в ванной и больше никогда не было слышно. Дрожащие руки оторвались от тела и ускользнули в сумку, слепо возясь. Его глаза все еще были плотно закрыты, слезы текли по его закрытым векам, образуя водопады по щекам. Что-то холодное коснулось его горячей кожи. Он нашел это. Дрожащие пальцы осторожно обхватили металлический предмет и вытащили его из сумки. Когда он поднес его к себе, водянистые глаза открылись, и по его щекам с новой силой полились слезы. Черные глаза смотрели вниз, глядя на отражение в серебряном лезвии. Отвратительный. Он выглядел отвратительно. Лицо слишком круглое, щеки слишком полные, губы слишком маленькие, ресницы слишком длинные. Даже нос кривой. Ему было противно. Женский. Девочка. Отвратительный. Все, чего он хотел, — это свернуться калачиком и навсегда спрятаться. Глаза скользят по лезвию, соблазняя его. Так соблазнительно. Слабо рыдая, он немедленно обратился к своему единственному спасению. Боль. Проведя лезвием по нежной коже, он смотрел, как рана раскрывается и покрывается кровью. Красный малиновый цвет медленно стекал по его руке, капая на чистую белую плитку. Это зрелище казалось мальчику странно успокаивающим. Это отвлекало его от тяжести, свисавшей с груди, и неуверенности на каждом сантиметре его тела. Когда его крик начал стихать, лезвие всё чаще и чаще контактировало с его кожей, окрашивая её. Из белоснежного в темно-красный цвет. Шло время, кровь вокруг него растекалась по полу. Легкие рыдания от боли продолжали вырываться с губ, однако большую часть времени он выпускал только резкие, прерывистые вдохи. Его разум затерялся во времени, так что он не услышал ни звука звонка, ни шагов, приближающихся к двери ванной. Он сошёл с ума только тогда, когда услышал поворот дверной ручки. Испуганные глаза остановились на двери, ощупывая все вокруг и схватив первое, что нашёл, чтобы прикрыть себя. С грохотом лезвие упало в лужу крови. Дверь открылась шире, и Айзава затрясся еще больше, парализованный от страха. Он не мог двинуться с места. Замороженный на месте, он смотрел, как вошёл силуэт, прежде чем замереть. Оборо застыл в дверном проеме. Руки начали дрожать. Это должен был быть сон. Он отказывался верить, что действительно видел это. Его парень сидел посреди ванной. На щеках выступили слезы; красные, налитые кровью глаза. Волосы на его голове спутаны в беспорядке, закрывая половину лица. Обнаженный. Рубашка прижималась к груди, чтобы прикрыть себя. Кровь стекала на пол по его трясущейся руке образуя небольшую лужу под ним. Нет... — Ш-шота... — он сглотнул, сделал неуверенный шаг к нему, прежде чем упасть на колени. Айзава продолжал смотреть на него в шоке и сожалении — его лицо было белым, как снег, глаза расширились от страха. Дрожащие пальцы потянулись к возлюбленному. — Шота, что ты делаешь? — спросил он. Голос дрожал от страха. Ответ очевиден. Все, что ему нужно, чтобы понять, — это посмотреть на улики. Лезвие в луже крови и изрезанная в мясо рука. Ответ был написан прямо у него на лице. Шота не мог заставить себя заговорить, крепко обхватив плечи руками, чтобы прикрыться. Сглотнув, Оборо обнял раненого мальчика и притянул к себе. Как только Айзава почувствовал тепло его рук, он залился слезами, вцепившись пальцами в рубашку своего парня. — Тихо, малыш, — прошептал он, раскачивая его взад и вперед: — Тссс, все в порядке, солнце. — прошептал он, нежно пробегая пальцами по волосам, изо всех сил стараясь успокоить мальчика. Ну, как можно спокойнее. — Нам нужно обработать эти порезы. — сказал он, глядя вниз. Глаза заметили глубокие вмятины на ребрах: — О, черт... — он наклонился и вытащил из сумки толстовку с капюшоном, — вот, черт. — прошептал он, нежно помогая своему мальчику надеть её. Схватив салфетки, он приложил их к кровоточащей руке, впитывая кровь и осторожно надавив. Айзава всхлипнул, глядя на него, прикусив дрожащую нижнюю губу. Прижимаясь ближе к своему парню, он закрыл глаза, устало потирая веки. Он чувствовал себя таким отвратительным и слабым. Ему хотелось просто свернуться калачиком и умереть. Ширакумо всхлипнул и провел пальцами по волосам, нежно массируя кожу головы. Оба мальчика начали успокаиваться. Оборо знал, что ему нужно поговорить с Шотой, но не сейчас. В данный момент им нужно было обниматься и сохранять спокойствие. Может, завтра он всё расскажет. До тех пор он не выпустит Айзаву из рук.