Золотая карта

Вернон Роше признается, что ему всегда нравился Иорвет, разве что на смертном одре. Больше, чем мог позволить себе тот, кто был правой рукой тогда еще не мертвого короля. Больше, чем просто достойный и сильный противник. Больше, чем тот, чью красоту не смогло уничтожить увечье. Больше. Больше. Видимо, именно это «больше» и не давало ему довести охоту до конца, нанести решающий удар, заставляло лишь обдать горячим дыханием гончей заманчиво открытую шею. Иорвет всегда любил вызов, сам с безумством храбрых бросал его миру и с немного перекошенной улыбкой принимал все то, что бросала в ответ равнодушная сука-судьба. Вся его долгая жизнь — один сплошной вызов. И последние четыре года таким вызовом был Вернон Роше. В мире населенном тараканами Роше оказался псом. Не бешеной тварью, которую убивают без сожалений, но королевской гончей, что неотступно идет по лисьему следу. Флотзамский лес изменил все. Было ли дело в том, что в этот раз Роше пришел не просто за командиром скоя’таэлей, но за командиром скоя’таэлей, замешанным в убийстве его короля? Было ли дело в том, что в этот раз перед Иорветом новым Шаэрраведдом маячил Верген и его будущая королева, а Роше так неудачно стоял на пути? Но в тот день они довели погоню длиной в четыре лета, четыре зимы до конца. Сцепились отчаянно, до искр от клинков и решительных взглядов. В сердце кипящим металлом из ненависти плавится темная радость. Иорвет запел бы да все для победы — все мысли, все силы. Тебе эта пляска так нравится, милый? И тесно под солнцем, и в свете луны вам двоим не ужиться. Только предательски шепчет «с таким бы противником вечно на тинге кружиться». Но слабое место увидел один, удачный момент заприметил другой… И только боль ослепляющая и острая разрушила наваждение. Разбила вдребезги, швырнула в реальность с холодным клинком в подреберье. Разорвавшие ритм, ставшие так непривычно близко, словно студеную ключевую воду после долгой дороги, от которой высоко звенит в голове и растекается холод по телу, пили последние вздохи друг друга. — Elaine… Шепчет dh'oine, губы кривит не от боли, от такой непривычной улыбки. Лес летний, мучительно яркий подернулся дымкой, бледнеет и гаснет. И тьма закрывает глаза холодною властной рукою. Приходили в себя одновременно, хрипящие, ошалелые, отползали в разные стороны, забыв всю выучку с недоверием разглядывали пропитанные кровью прорехи в одежде. — Что за…? У матерщинника Роше не нашлось слов? Иорвет предпочел не выяснять, просто сбежал. Так и появились на свет две истории: о том, как один победил, но к ним приближался отряд лучников; о том как победил другой, но сохранил редкий экземпляр вымирающего вида. Время поразмыслить над случившимся Иорвет нашел только по дороге в Лок Муинне. Сбивая ноги на пути к тому, что когда-то было его домом, он яростно перетряхивал собственную память в поисках подходящей песни, истории, предания. В поисках ответа «что за an’badraigh aen cuach с ними произошло»? Он же точно знал, что убил Роше и что умер сам. Может он все еще лежит на той поляне и Верген, Саския, дорога на совет королей — это его предсмертный бред? Бред или нет, но у Иорвета еще были дела пока bloede ulchabhán*, bloede mannas Филиппа Эйльхарт не убила его своими чарами. Умирать второй раз было все так же мучительно больно. Но последним усилием заветный кинжал в слабеющих пальцах он сжал намертво. О, Dana, Иорвет был рад рыцарям Ордена как родным, когда они спугнули mannas, решив, что чародейка — куда более достойный приз, а уже мертвый эльф никуда не убежит. Что ж, мертвый эльф их немного разочаровал. «Мама, мама, как же ты была права». Бред значит бред, Иорвету не впервой сражаться по чужим правилам. Не успел он, окрыленный, придумать как лучше распорядиться «золотой картой» — ненавистный темерец напомнил о себе. Уже на следующий день, когда эльф перед началом совета дремал в какой-то темной щели среди руин, он «насладился» всеми прелестями сначала смерти от кровопотери, а потом и от «пробуждения» где-то в лесу рядом с городом, до смерти напугав этим девчонку Ла Валетт. Проснулся Иорвет разбитым, с промокшей от пота рубахой. Из круговерти дней, что последовала за исцелением Саскии и возвращением в Верген, Иорвета вырвал сон о лавине черных и смерти на острие копья. А потом он просто перестал считать. Безумец, которого когда-то звали Верноном Роше, бросался в любой безнадежный бой, буквально каждой своей жизнью забирая с собой все новых и новых врагов. Иногда Иорвету даже казалось, что Вернон Роше, азартный, жесткий и хваткий, умер на той поляне под Флотзамом, остался только патриот, раз за разом погибающий в его снах. К концу осени Иорвет умер сам. Но не так, как с опостылевшей регулярностью умирал Роше, а изнутри. Слова Саскии были острее клинков. Взгляды бойцов тяжелее боевого молота. А невысказанные проклятия душили его самого словно пеньковая петля. Он ушел. Двинулся в Новиград. Не дошел. Его и правда утыкали стрелами как ежа. И с хрипом втягивая колючий, студеный воздух кануна Саовины Иорвет думал только о том, а приснилась ли его смерть Вернону Роше? Неделю спустя. — Ты украл мою смерть, dh’oine! — А ты — мою жизнь! Va'esse deireadh aep eigean, va'esse eigh faidh'ar.