невезение

десятки похабных, грязных взглядов направлены в ее сторону — и все думают об одном. она сдерживает слезы и закусывает губу почти до крови, глаз на них не поднимает. они смеются, глядя на нее, и думают, как бы зажать ее в переулке и пошариться под тем, что скрывает подол юбки. она сильнее жмурит глаза, ресницы дрожат и ей хочется убежать. заработанные азартом гроши у нее отбирает отец. дея морщится от вони алкоголя, он давно пробился в ее ноздри, вытеснив все другие запахи. от вони тошнило, но она подавляла все позывы к рвоте, сглотнув. смрад пропитал всю душу, заполонив не только легкие, но и всю квартиру. каждый вздох давался с отвращением. отец кидает в нее очередную бутылку и называет проституткой. "где ты достала эти деньги? опять с отбросами соседскими шлялась, шалава?". она проглатывает ком в горле и четырежды моргает. намеки на слезы исчезают, будто бы и не было. когда осколки от второй бутылки вонзаются в белоснежную кожу, она едва сдерживает вскрик. кровь растекается по щеке — благо, она успела закрыть глаза — и струи льются на рубашку. "ну вот, опять придется стирать" — вздыхает, собирает голыми руками стекло и скрывается на улице. всю ночь дея проводит за стиркой рубахи. под утро она уходит искать больше средств для существования. вечером, получив свежую порцию боли, состоящую из избиений и матов (что обычно составляло весь ее рацион; и завтрак, и ужин покрывало с излишком), она скрыла голову под тонким одеялом. дея откинула мешавшиеся спутанные волосы назад и, обхватив руками колени, заплакала. рутина повторялась изо дня в день. домогательства, избиения, домогательства, ругательства, синяки, лиловые и бордовые, расцветающие на ее коже (губящие ее кожу, хотела она поправить), капли крови, приставания от хулиганов и взрослых, угрозы, мерзкие голоса, сладким тоном протягивающие бесстыдные слова, избиения. круговорот боли и отчаяния, она тонула, не умея плавать. в один момент дея забылась, дни чередовались и шли своим ходом, но в голове творился хаос; все спуталось, все перемешалось, она не помнила, в какой раз ее избила шпана, а когда — отец. жизнь насильно подвела ее к грязной луже и окунула в самую глубь. дея не могла дышать. отец бесил до неконтролируемой ярости, которую пришлось научиться подавлять. "с мамой жилось легче" — думала она. "если бы не этот урод, она была бы жива" — и снова сдерживает гнев. отец бил и ее, и мать, но с кончиной последней удары шквалом все больше и сильнее обрушивались на дею. дея ненавидела отца. этой ночью позорный всхлип раздался из ее глотки, однако ей повезло остаться незамеченной. слезы капали на подушку, но мысль о том, что к утру подушка высохнет, придавала ей хоть какую-то пародию на спокойствие. нож соблазнительно блестел, подзывая совершить неимоверную глупость и одновременно с тем освобождение от оков цепей. прядь за прядью, отрезанные волосы падают на тумбу. она уберет их потом. мечта об уважении лучом света сияет среди сотен мрачных мыслей. она заправляет рубашку в некогда спрятанные от чужих глаз штаны и идет на денежную охоту в те места, где еще не бывала. этим же вечером пинки в живот сочетаются с громогласным криком отца "проститутка, грешница! наверняка и по бабам теперь шляешься! в аду тебе место, шлюха". она позволяет слезам стечь на пол.