Охота за лисьей головой

Он смог оставаться незаметным несколько месяцев, пока однажды на «пороге» облюбованной им пещеры не появился силуэт. Силуэт тот был не сильно выше хозяина импровизированного жилища, чуть шире в плечах и с горящим любопытством взглядом. — А что это ты тут делаешь? — звук чужого голоса заставил его вздрогнуть и едва не упасть прямиком в костёр. Точнее, то, что должно было им быть, потому как зажечь огонь у него никак не получалось: сколько камнем о камень не бей, а получалось лишь стереть пальцы почти до кровавых мозолей. Он развернулся, почти как животное зашипел на незваного гостя, но того это, судя по широкой улыбке (с недостающим верхним резцом), не особо смутило. — Давай помогу? Меня батька научил по-умному. Не дожидаясь ответа, мальчишка тряхнул головой — под ноги ему посыпалась сухая листва, застрявшая в чёрных волосах, когда он пробирался к пещере, — и смело шагнул вперёд, игнорируя испуганный взгляд. Уже через пару мгновений огонь освещал укромный уголок, оставляя неявные блики на поросших мхом каменных стенах, пока деревенский [это было очевидно] сидел на корточках, как будто бы разглядывая сквозь пламя лицо напротив. — Ты немой? — вопрос прозвучал абсолютно по-детски, без какого-либо намерения обидеть, но именно он наконец-то заставил ребёнка прийти в себя и яростно прищуриться, насколько позволяли рыжие пряди. — Ничего я не немой, — он огрызнулся, но парень напротив лишь, казалось, воодушевился ещё сильнее. Лицо его, по крайней мере, практически сияло. — Что ты тут забыл? — Вопрос был риторическим; он прекрасно знал, что этот мальчишка искал. — А я лису искал. Рыжую такую, прям как ты, — гость вздохнул и обнял себя за коленки. — А то мы обычно в это время в лесу встречались, и я её кормил, а тут не пришла чего-то… Я Олег, кстати. «Знаю я», — едва не вырвалось в ответ; пришлось закусить губу, почти до крови, чтобы не сболтнуть лишнего. — А ты? А вот этого он не знал. Его и не звал-то никто и никогда по имени, откуда ж ему взяться? Мамка лишь, сокрушённо качая головой при взгляде на него, как приговор выдавала: «серый». — Серый… — Это прозвучало так неуверенно и так неловко, что любой нормальный человек задался бы вопросом, а какого, собственно, чёрта происходит. Однако Олег, кажется, нормальным не был ни в одном из смыслов этого слова. Он лишь нахмурился, будто складывая два и два в голове. — Серый? Как Серёжа что ли? — Ну… да, — честно говоря, он даже не думал над ответом; почему-то это странное для него имя, Серёжа, казалось абсолютно верным, словно так его и должны были назвать. — А вроде рыжий, как лис… Значит, Серёжа Лис! — мальчишка протянул ему ладонь, грязную, почти чёрную, но Серый и сам сейчас не блистал чистотой, а потому ладонь пожал с готовностью. — Я тогда Олег Волк. Видал? — Олег ткнул себя в грудь, гордо, довольно, и Серый не сразу понял, что показывает он не себя, а кулон из волчьего зуба, что висел у него на шее. — Батька мой подарил. Говорит, сам этого волка убил. У него на лице во-о-о-от такенный шрам. Меня в деревне друзья тоже Волком иногда называют. — Так его же батька твой убил, ты-то тут причем? — Серый (Се-рё-жа) не сдержался, улыбнулся ехидно (и как-то тепло), с весельем наблюдая за тем, как растерянно Олег чешет голову. Первоначальная тревога сошла на нет, сменилась спокойствием и чем-то ещё, чему у него не было названия. Олег не казался угрозой, да и, кажется, никогда таковой и не был, стоило понять это ещё когда он решил прикормить дикую лисицу, которой помог выпутаться из капкана не то из жалости, не то из глупости. — Ну… я тоже убью, когда вырасту! Наверное… а твой батька где? Ухмылка сползла с чумазого детского лица; Серый сразу как-то сгорбился, ссутулился, словно стараясь уйти из-под чужого взгляда. — Нет у меня никого. И удивлённо вздрогнул, чувствуя прикосновение к своей ладони, маленькой, грязной — Олег держал его крепко, и взгляд у него был такой серьёзный, словно и не ребёнок он вовсе. — Ну, теперь я есть. С того дня почти каждый день Серого был праздником — Олег каким-то чудом сбегал из-под присмотра и неизменно оказывался в пещере своего маленького, загадочного, неразговорчивого, но такого забавного друга. Серый не заметил, как стал считать минуты до его прихода и не хотел отпускать обратно в деревню. Олег быстро стал для него таким родным, таким близким — и потому сердце едва не разорвалось, то ли от счастья, то ли от страха, когда Волк вдруг предложил… жить с ним. — Ну, формально мы будем как братья, конечно, — он чесал затылок, пытаясь скрыть свою неловкость, пока Серый таращился на него, словно видел впервые, — я просто… ну, в общем, родители не против. Только за. Уговаривать Серого долго не пришлось. Дом Олега пах тёплым хлебом и был в разы уютнее холодной пещеры. Мать его долго охала, причитая, что таких тощих детей она не видела уже много лет, отец, тот самый, которым Волк так гордился, посмотрел внимательным взглядом, прежде чем тепло улыбнуться. Во взгляде его мелькнуло понимание — тогда Серёжа не понимал, почему. Несколько лет идиллии разрушились в одночасье. Злые люди с когтями крепче стали, пожар, кровь, они бегут с Олегом прямиком в пещеру, где никто не найдёт ни по запаху, ни по следам, если Серый не захочет. Лишь спустя несколько дней тишины Олег не просыпался посреди ночи от малейшего шороха, и лишь однажды дал волю горьким слезам, а Серый и не знал, что сказать; он ещё никого и никогда не терял, по крайней мере, не так. Поэтому он сделал то, что пришло в голову первым: потянулся и крепко обнял плачущего Олега, прижимая его к себе. С той ночи пещера стала домом уже для двоих мальчишек. Олег к жизни в лесу привык даже слишком быстро, быстрее, чем перестал оборачиваться на каждый резкий, неожиданный шорох. Серый знал, что переживёт и дождливую осень, и холодную зиму — но с Олегом всё было иначе. И лишь первые холода пугали его, и только поэтому он решился наконец-то заговорить на ту тему, что никогда не поднималась между ними. Они лежали в расширившейся и утеплённой лежанке, спина к спине, под большим, стащенным из чьего-то дома пуховым одеялом, пока за пределами пещеры выл ночной ветер. Серый — лицом к серому камню, Олег — к горячему костру в нескольких шагах от них. — Олеж… — Серый почувствовал, как напряглись чужие мышцы; так он своего друга называл редко, и реакция всегда была одинаковой, необъяснимой. — Помнишь, ты спрашивал, где мои родители? Олег не ответил, и Серёжа почти было решил, что он не хочет поднимать эту тему. Притворится спящим, зная, что утром эта тема уже не поднимется вновь. Но вот мальчишка рядом прочистил горло, повернулся на спину и серьёзно произнёс в полумрак: — Если ты не хочешь говорить, то не нужно. Однако Серый уже решился, и не собирался трусливо отступать назад. Поэтому он сел, комкая нервно край одеяла в своих руках. — Но я хочу. — Потому что зимой так будет легче. Потому что если он перестанет скрывать свою истинную натуру, то легче будет вообще всегда. Поэтому Серый снял иллюзию, одновременно давая волю своей второй половине — и лицо Олега говорило само за себя. Он сел, удивлённый (шокированный), и как-то совсем по-детски захлопал ресницами. — Вау. Можно потрогать? — Серёжа кивнул, жмурясь, когда чужие пальцы коснулись мягкого серого меха, оглаживая лисьи уши. — А твои человеческие?.. — Лучше не надо! — и Олег остановился, послушно кивая, хорошо разобрав тревогу в голосе друга. Достаточно с него потрясений на сегодня — Серый не собирался проверять, как отреагирует человек на такой же плотный, мягкий мех там, где у нормальных людей его нет. — Погоди… так это ты всё это время был той лисицей?! И ничего мне не сказал! — Олег пихнул его в плечо, мягко, но Серый всё же повалился обратно на мягкую хвою, хихикая не то облегчённо, не то истерично. — Ты, хитрый… лис! — Рад, что ты так быстро всё понял, Волк, — и тут же, уже серьёзно, — я просто боялся, что ты испугаешься и убежишь. — А почему сейчас решился? — Потому что мой вид хорошо переживает холод. И я мог бы греть тебя ночью… зима ведь близко. Серый замолчал, отвёл взгляд смущённо. Они в обнимку спят уже почти месяц, но от мысли, что Олег будет обнимать его настоящего, становилось как-то не по себе. Во всех смыслах. А Олег не видел ничего такого, лишь лёг рядом, накрывая их обоих одеялом с головой, и ткнулся горячим лбом в чужое плечо. — Спасибо, Серёж. Я это очень ценю. И Серёжа улыбнулся самому себе, засыпая уже куда более спокойно, зная, что Олег примет его и таким. Вот только следующим вечером Серый вернулся в пещеру и сразу понял, что остался совсем один.

***

Спустя пятнадцать лет пещера совсем опустела, лежанку растащили дикие звери, а в ямке под костёр не осталось и уголька. Сергей больше не жил в лесах — красивый, статный молодой человек, он мог позволить себе постоялый двор с хорошей комнатой и кроватью без клопов. Он больше не смел ни к чему привязываться — ни к местам, ни, тем более, к людям. За милой улыбкой скрывалась боль, во взгляде звенела пустота. Серый всё шёл и шёл вперёд, оставляя за собой лишь один след — кровавый. Тела лжецов и неверных мужей находили в ужасном состоянии. Все, кому довелось видеть их последними, твердили о девушке с обворожительной улыбкой, чей блеск затмевал ума мужчин, маня за собой. Серый лишь улыбался в чашу, слыша очередные сплетни об этой красавице не то ведьме, не то призраке, несущей за собой смерть. Да, смерть и правда была — только вот не девица вовсе, но иллюзия работала прекрасно. Настоящих же дев он не трогал, пусть и среди них хватало хитрых, обольстительных; пытался пару раз, да отпускал после молебных слёз, не чувствуя к ним ни любви, ни ненависти. — Слышала про охотника? — уловил чуткий лисий слух шёпот тех самых девушек, что сидели под окном одного из домов, смакуя свежие сплетни, и Серый остановился, скрываясь в тени берёзы (и не без собственной иллюзии). — Приехал тут давеча, расспрашивал про Сосенки. Шо думаешь, того, к нам эта ведьма переползла? — А шо ему тут ещё делать тогда, ещё и с такими вопросами? Говорила я тебя, Петровича не дикие волки растерзали, а эта… тьфу-тьфу, чур меня. Серый усмехнулся, коротко и самодовольно. Все те охотники, что встречались ему на пути до этого, были полными идиотами; даром что про их Орден ходило столько сплетен, выставлявших их в глазах деревенщин чуть ли не святыми. Было интересно мельком взглянуть на тех молодцов, что собирались поймать рыжую плутовку в этот раз… — Эх, зато какой удалой… Аж глаза разбегаются. — Ой, и не говори!.. Как думаешь, он правда такой из себя весь потаскун? — Настька, едрить тебя за ногу, только не говори, что в койку к нему собралась! Тебе делать шоль нечего, решила детей от залётного мужика в подоле принести? Смотри и не трогай, дура!.. О планах Настьки на ближайшее будущее Серый уже не слушал, и без того достаточно. В груди вдруг вспыхнуло пламя азарта; он не сомневался, что этот «светленький» ничуть не лучше всех остальных его жертв, пусть и кичится своим званием охотника. Долго думать Сергей не стал: всё ещё никем не замеченный, направился в самое людное в этой деревне место. В трактире было шумно и многолюдно, но нужного мужчину он нашёл сразу — он выделялся из толпы не только своим внешним видом, но и поведением. Высокий, мускулистый, с расписанной рисунком грудью и следами боевых травм на лице, он так и кричал, хоть и молча, о своей самоуверенности. Вместо Серого подошла к нему девица, ничуть не менее симпатичная, и, тряхнув светлыми волосами, уселась к нему прямо на колени. Толпа зашушукалась, зашелестела встревоженно; иллюзия Серого не давала им понять, кто так вальяжно общается с гостем, лишь общие черты, говорящие им о красоте девушки, но гадать не нужно было особо — ведьма, ведьма, ведьма. Вмешиваться никто не стал, не то зная, что чары её не перебить, не то уповая на расхваленные умения охотника. Серый был уверен в первом — мужчина смотрел в его глаза, и наглая ухмылка не сползала с его лица, как и ладонь — с задницы внезапной компаньонки. — А это правда, — едва слышно протянула девушка, — что охотники выносливее обычных людей? — Истинная правда, куколка, иначе как же нам чудовищ уничтожать? Если хочешь, — он улыбнулся шире, поигрывая зажатой меж зубов травинкой, — могу продемонстрировать тебе в более укромной обстановке. — Научишь паре приёмов? — ресницы пушистые приковывают к себе взгляд, пока Серый с наигранной наивностью смотрел на охотника так, словно не понимал, о чём речь. Тот, кажется, лишь наслаждался, улыбаясь похабно, прежде чем коротко кивнуть, вставая практически вместе с девушкой. Серый улыбается шире. Под шёпот деревни, что больше напоминал шум листвы на ветру, они удалялись от домов всё дальше в лес, пока ещё не густой, но достаточный, чтобы скрыть от чужих взглядов, пока, наконец, не остановились у одной из берёз недалеко у поляны с журчащим ручьём. Серый не торопился, получая свою порцию веселья, чувствуя крепкие ладони у себя на бёдрах, но не давая слабины самому себе, не проваливаясь в возбуждение... или скорее пытаясь. Охотник явно не преувеличивал, был с многими женщинами, потому что от его поцелуев на шее и ключице Серый начинает таять, позволять себе то, чего никогда раньше не делал — отдаться, хоть и знаешь, что это опасно. И ведь не зря. Охотник отошёл слишком резко, пользуясь замешательством девицы, что только что плавилась в его руках — и Серый зашипел, чувствуя, как жжёт лицо, руки, всё, что не защищено одеждой, пока магия выжигается до основания, и упал на колени, накрытый крепкой сетью, не смея ни пошевелиться, ни, тем более, восстановить иллюзию или обратиться в лиса. Откуда только достал её, ведь руки всегда были на виду?!.. Ах. — Прости, пупсик, — охотник вновь ухмылялся, но теперь уже как победитель, а не просто хвастун, — но это сердечко уже занято. Не думал, что ты поведёшься, из-за тебя я проспорил десять золотых. — Я сказал тебе, что мы не спорим, — и второй мужской голос, хриплый, низкий, подтвердил теорию Серого — охотники не всегда охотятся в одиночку. — Оставь свои золотые себе. — Больно благородный ты, Поварёшкин, но мне же лучше. Ну, что? — Серый не поднимает головы, и всё, что было ему видно, это вторая пара ног в добротных, но грязных сапогах, остановившаяся рядом с первой. — Эта твоя Патрикеевна? Вторая пара ног превращается в колени и жилистые руки. Серый перевёл взгляд на грудь, не видя лица — но и этого хватило, чтобы сердце вдруг сжалось болезненно и как будто бы остановилось. Напротив его лица висел такой знакомый волчий клык. — И замолчал, — первый фыркнул, пощёлкивая не то ножом, не то ещё чем-то металлическим, Серый не видел — теперь поднимать голову не хотелось ещё больше. — Над пафосной речью мстительного сына думаешь или что? — Дай мне минуту, Вад. — Не слыша ни ответа, ни удаляющихся шагов, «Поварёшкин» развернулся недовольно. — Я серьёзно, свали, пока я тебе стрелу в колено не всадил. — Ладно, ладно, не лишай меня дороги приключений! Господи, — первая пара ног развернулась на пятках сапог в сторону деревни или куда-то ещё. — Ивовую сеть с него не снимай, я с могилой для тебя заморачиваться не буду. — Младше не значит тупее, — второй вряд ли хочет, чтобы его услышали, потому что шепчет он так, что разобрать может только Серый. Они ждут, пока второй не скрывается за деревьями, и лишь после этого зачарованная сеть падает на землю, и лис снова чувствует себя свободным. Глупое решение; видимо, всё же тупее. Серый среагировал молниеносно, на инстинктах; повалил мужчину на землю, наваливаясь телом, оскалился, демонстрируя острые клыки, почти такие же, как тот, что сейчас прижимался к сонной артерии на шее, на которой и висел. — Так тебе теперь есть за что мстить мне? — Серый шипит, почти выплевывает слова в лицо Олега, который даже не пытался вырваться. Лишь смотрел на лицо напротив глазами побитого щенка, не имея на это никакого права. — Серёж… — Не называй меня так! — его крик, полный боли, повис над полянкой. — Ты лишился этого права, когда сбежал, как трусливая псина! Не сказав ничего! Что, настолько было неприятно жить с нечистью?! Что ты аж в охотники пошёл? Ещё и мстить мне за что-то собрался?! Это я тебе должен мстить, понял? Я! Ну, что молчишь? Сказать нечего?! — Я просто не могу ничего, когда ты плачешь. Серый замер и теперь наконец-то осознал, что его щёки действительно мокрые, как и щёки Олега — слёзы падали на его лицо, словно капли дождя, оставляя горячие следы. Во взгляде напротив промелькнула боль, и, одними губами произнеся «прости», Олег воспользовался секундной заминкой, подминая лиса под себя. Острый край зуба, что всё ещё прижимался к его шее, едва задел кожу, оставляя неглубокую царапину и крохотные капельки крови. Серый дёрнулся, пытаясь вырваться, но крепкие руки уверенно вжимали его в землю… всего мгновение, прежде чем хватка ослабла, словно ему давали уйти. — Ненавижу тебя, — прошипел он сквозь плотно сжатые зубы, игнорируя слёзы, что заливали теперь его волосы. Олег лишь вздохнул. Серый подумал о том, что, стоит толкнуть его чуть сильнее, и он упадёт на землю, беззащитный, раскрытый для пяти арбалетных стрел, которые в него выпустят в упор, стоит только дотянуться до арбалета… От мысли человека, пропитывающего почву своей кровью, стало лишь хуже. Серый ждал застилающей взгляд ярости, и она была — только вот обидная какая-то, вовсе не жестокая, не мстительная. — Так бы и прикончил… — Прикончи. — Олег вдруг отстранился, сел на колени, развёл руки в стороны, раскрывая себя всего перед выползшим из-под его «хватки» Серым. — Я заслужил, ты прав. Серый смотрит на него широко раскрытыми глазами, будто выжидая подвоха, ловушки, обмана — но в конце концов не выдерживает. Хитрый лис здесь он, а этот волк — всего лишь тупая, безмозглая, идиотская псина, какого чёрта, Олег, какого чёрта лысого ты ушёл… Олег обнимает дрожащее от слёз тело, крепко, утыкаясь носом в чужую шею. Серый, как всегда, теплее самого яркого костра, самого летнего солнца. — Я не сам ушёл, — наконец, прочистив горло, Олег прервал череду всхлипов. — Меня забрали. Орден. Серый отстранился, растерянно морща лоб. Охотники? Быть такого не может. Они не могли найти логово лиса, иллюзия их не пропустила бы… а может, в крепких объятиях Олега он попросту потерял бдительность. — Помнишь ту ночь, когда… Батька мой был охотником. Задолго до моего рождения. Это клык волколака. И пришли тогда за ним именно из-за этого, — продолжал Олег, — и Орден меня искал, потому что знал, что его убили, а моё тело не нашли там тогда. — Почему ты мне ничего не сказал? Почему не дождался? — Серый не выдержал, выпалил то, что жгло его изнутри все эти годы. — Да потому что я за тебя боялся! — и Олег, казалось, тоже всё это время ждал момента, чтобы сказать это. — Я и так с трудом убедил их, что один в этой пещере прячусь, как думаешь, если бы я сказал, что мне надо подождать моего друга-кицунэ? — Так только в Японии говорят, — Серый поморщился, на секунду даже забывая, о чём вообще-то шёл разговор. Русские оборотни предпочитали не заимствовать имена своих восточных товарищей. Но отвлёкся он ненадолго. — Да, да, прости, лисафью, — Олег махнул рукой. Серый не мог его винить, это действительно сейчас не имело значения. — Я вернулся как только мог, но тебя там уже давным-давно не было. И найти тебя было сложно до… последних лет. Последних лет. Когда Серый начал убивать. Он вздрогнул; из уст Олега это почему-то звучало особенно отвратительно, пусть угрызений совести он никогда не испытывал и вряд ли испытает. Да и Волк ведь не был святым, наверняка не одну и даже не две сверхъестественные твари убил. Только вот на одном Лисе сломался. Серый молчал, да и на Олега не смотрел. Так и застыл напротив, уткнувшись взглядом во вспаханную их короткой «дракой» землю. — Правда искал? — спросил он наконец, и на этот раз даже не пытался скрыть надежду в голосе, смотря на Олега, который лишь улыбнулся едва заметно. — Правда, Серёж. — Ну, вы поцелуетесь уже или нет? — третий голос заставил их мигом встрепенуться, среагировать: Олег словно попытался прикрыть собой осклабившегося Серого. Второй охотник, тот, что должен был уйти, прислонившийся к дереву с очередной травинкой во рту, смотрел на них с неприкрытой скукой. — Я тут зачем жду, называется? — Вадим… — Олег потянулся аккуратно за пазуху, почти незаметно, в надежде выхватить и метнуть охотничий нож в напарника быстрее, чем тот успеет сделать больно кому-то из них. Но Вадим лишь посмотрел на него снисходительно. — Успокойся, Волк. Если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это уже давно. Вообще-то я хотел, — он задумчиво поскрёб заросшую щетиной щеку, — но даже рад, что не пришлось. Не ты один у нас в нелюдя влюблён, — широкая ухмылка и объяснение было ответом на недоумение на лице Олега. — Так даже проще. Орден просто решит, что мы оба сдохли. Ты знаешь, что трупами они не озаботятся. — И где гарантия, что ты не врёшь? — Серый вмешался неожиданно и, вероятно, нагло, но Вадим и на него посмотрел так, будто перед ним сидел пятилетний ребёнок, задававший глупые вопросы. — У лисафий вроде острый слух, не? Сказал же, меня тоже кое-где ждут. Так что, совет да любовь, легенда про нашу смерть — на вас. Перекинув тяжёлую на вид кожаную суму, Вадим снова исчез среди деревьев, на этот раз — точно, оставляя Серого и Олега, вероятно, навсегда.

***

Уже почти стемнело, когда они достигли конца леса, останавливаясь на берегу реки, что текла с его западного края. Получилось бы и раньше, если бы белоснежной лошадь Олега, которую тот, ласково поглаживая по гриве, называл Марго, не понадобилось бы столько времени, чтобы привыкнуть к не-человеку подле себя. В конце концов Серый просто обернулся лисом и, юркнув в мешок, что свисал с седла, свернулся в нём моховым клубком. Олег едва слышно усмехнулся про себя, но ничего не сказал. В полной тишине и прошёл остаток их дня, и теперь, сидя напротив друг друга в ночном полумраке, освещаемые рыжими всполохами костра, они словно хотели заговорить, но ни один не знал, с чего начать. — Олег… — Серёж… Они замолчали так же синхронно, как и начали говорить, и переглянулись, не сдерживая улыбки. Правда, Серый всё же постарался вернуть лицу прежнюю серьёзность. — Прости, — на этот раз первым сказал Олег, — ты ведь просил себя так не называть. — Я уже передумал. — Честно говоря, передумал Серый ещё тогда, в ту самую минуту, когда почувствовал ладони Олега на своей спине. Стоило ли тому это знать? По крайней мере, не сегодня. — Что ты хотел? — Прости, — повторил Олег. Серый поморщился. — Я же сказал… — Не за это. Прости, что бросил тебя тогда, Серёж. Мне правда очень жаль. Серый промолчал, и молчание это было долгим. Настолько долгим, что Олег уже начал было жалеть, что вообще начал всё это снова. Но вдруг тишина прервалась шорохом, и через несколько мгновений личное пространство оказалось заполнено. От Серёжи, положившему голову ему на плечо, пахло хвоей и шерстью, но — приятно. — Дурак ты, Волк. Я тебя уже простил. — Правда? — Правда, Олеж. В конце концов, он был для него всем.