Цветение Фиалки

МАМА , КУДА ТЫ УХОДИШЬ?! Мама, я хочу с тобой! Не оставляй меня здесь с этими людьми! Мама , что ты делаешь?! Мама! Мама, стой! Стой !СТОЙ! Она не понимала почему её оставили. Из-за чего? Мамины заботливые руки всегда успокаивали, утирали слёзы, говорили что всегда будут рядом.Мама носила яркие платья, красила губы красной помадой, громко смеялась, готовила самые вкусные на свете онигири с тунцом. Мама часто называла Момото солнышком. Каждый раз, слыша такое обращение к себе, ребёнок спрашивал «Почему солнышко?Солнышко жёлтое и яркое. Солнышко светится. А если на него долго смотреть, даже глаза болеть начинают. А я не свечусь, и волосы у меня больше на кофе с молоком похожи, чем на солнце» Мама смеялась. мама говорила: «Солнышко,потому что ты - мой лучик света, глупая» Но всё это было раньше. В последнее время мама не смеялась. Мама сидела в кресле и смотрела в стену. Долго долго. Мама больше не ходила на работу, не готовила самые вкусные в мире онигири, не вылезала из серого свитера с длинными рукавами. Однажды, когда мама спала в своём кресле, рукав её свитера задрался, и глазам маленькой девочки предстали красные полоски. Их было очень много. С некоторых из них плавно, неторопливо стекала красная жижа. Момото почти никогда не видела чужой крови. Только собственную. Да и то на разбитых коленках. В глазах поплыло. Мама проснулась, заметив плачущую дочь и то, на что она глядит, поспешно опустила рукав. - М..мама, что это? - глаза широко широко раскрылись и смотрели, смотрели, смотрели, теперь уже на серую ткань свитера. - Не беспокойся, это такая игра. Представь, огромную белую комнату, она почти до потолка заполнена чёрной водой. Эта вода течёт из огромного белого крана. Чтобы комнату не затопило, этот кран нужно закрыть. Но это очень сложно. Поэтому, можно делать вот так, - женская рука легонько коснулась детской ручки и положила её на серую ткань. Не беспокойся, это ненадолго. И мне совсем не больно! - Мама уже не смотрела на неё, мама снова глядела в стену, по её лицу блуждала страшная, какая-то безумная, улыбка. - Не беспокойся. - повторила она на тон выше, - Скоро я отвезу тебя в одно замечательное место! Там будет много ребят твоего возраста. И Касу поверила. Поверила, потому - что мама никогда не врёт. Она просто не может соврать. Мама не взяла с собой вещей. Только маленькую сумку с какими-то бумажками. Они оказались у порога небольшого пятиэтажного дома. В доме её всё время тошнило. Тошнило от противных стен, тошнило от приторно слащавых воспитателей. От детей особенно. Они все были копиями друг друга. Они все ненавидели других, не похожих на них детей. Они все были однотипными. Момото не нравилась эта серая каша. По этому за всё своё пребывание в доме, она ни с кем так и не познакомилась. Она не была хмурым и необщительным ребёнком. По крайней мере, не была им на людях. Касуми Момото, что в пять, что в без малого восемь, в доме считали весёлой и жизнерадостной девочкой. Она и вправду была весёлой и жизнерадостной. Пока не оставалась одна. Каждый вечер, за ужином, она уходила в самые уединённые его углы и сидела. Сидела, тупо смотря в стену. Сидела в кофточке с длинными рукавами. Касуми давно перестала носить вещи с коротким рукавом. Свитера, хлопковые кофты и рубашки, платья с длинными рукавами, заполнили её гардероб. "Не беспокойся, это такая игра!" "Не беспокойся, это такая игра!" НЕ БЕСПОКОЙСЯ, ЭТО ТАКАЯ ИГРА! ... Увидимся вечером! - Да! Обязательно! Они встречались каждый день. В том же сортире, в старой библиотеке, ходили друг к другу в комнаты, сидели на лестничной клетке пятого этажа. Разговоры, разговоры, разговоры, обо всем на свете стали обыденным делом. Казалось бы, они совсем разные люди, разноглазый мальчик с отросшими белыми волосами и маленькая девочка в разноцветных чулках. Касу никогда не носила одинаковые чулки. Всегда они были разными, один жёлтый - другой красный, один вязаный - другой в сеточку, один в крапинку - другой в крупный горошек. Сама Касу часто шутила, что таким образом она воздаёт дань Колиной гетрохромии. Он на эти шутки всегда улыбался и говорил что, если так пойдёт, он и глаз свой под чёлкой прятать перестанет. Касу говорила,что добиться этого - её жизненный стимул. Иногда они таскали из столовой еду и ели её в местах встреч. Коля часто читал ей вслух. Она тоже ему читала. Но если мальчик не менял интонации, то она наоборот - каждому персонажу давала отдельный голос, отдельный тембр, отдельную манеру речи - разыгрывая перед своим единственным слушателем великолепные сценки. Они смеялись над глупыми шутками, влезали на крышу дома, встречали на ней рассветы и закаты. Они колко отвечали на насмешки других детей. Порой так колко, что обидчики уходили в слезах, а они смеялись разрезая воздух своими звонкими, тонкими, смешными голосами. Они мечтали о будущем. О том, как они выпустятся из дома, поступят в престижные университеты, как найдут работу. Как поселятся в одном доме в соседних квартирах и будут ходить в гости каждый день. Как заведут одного на двоих, пятнистого кота. Как будут покупать много много еды, одежды, пирожков с вишней, которые они любили больше всех остальных вкусностей, и которые в доме давали после обеда по средам. Во время таких бесед Гоголь забывал о том что было до Касу. Забывал о своих проблемах. О голосах в голове, которые, после визитов Момото становились всё тише, а иногда так вообще замолкали на несколько дней. Касу показала «как может быть», если отпустить прошлое и жить моментом. Ведь можно не разгребать липкую чёрную жижу, с каждым движением всё глубже в неё погружаясь, а просто закрыть кран. Заткнуть его тугой пробковой крышкой, а то что успело вытечь со временем - попросту испарится. Да, держать всё в себе тяжело, но можно выпускать пар через красные полоски. Такие незаметные, безобидные, пустяковые, ничего не значащие, красные линии. Через какое-то время простые красные линии ребятам наскучили. Начались рисунки, такие же красные, такие же безобидные. Они в очередной раз сидели на крыше дома, светлые хвостики качнулись к белой копне. - Го-кун - Коля повернулся, сфокусировав на ней взгляд. За ним, в красных закатных лучах, солнце медленно тонуло в зелёной траве дальних холмов. Алый свет падал на Касу, от чего её волосы, чулки, лицо, и вся она, окрашивались в багряный. - Я никак не могу привыкнуть к этим приставкам, можешь пожалуйста всё таки звать меня по имени? - попросил мальчик, запуская руку в собственные волосы, убирая их со лба. - Хорошо, Коля - На самом деле, он давно освоился со всеми «кун», «сан», «чан» и прочей дребеденью. Ему просто очень нравилось, как она производит его имя. Она говорила мягко и бархатисто, будто намазывала масло на хлеб. Что-то вроде «Колья», только ещё мягче. - Я хотела предложить, давай сделаем инь-янь на щиколотках? Ну, вырежем. Чтобы если что-то случится, мы могли посмотреть туда и вспомнить друг друга. - Давай конечно! Но... тебе не жалко? У тебя такая красивая белая кожа. Мне то ничего страшного, она всё равно грязная..- она перебила его недовольно нахмурившись, - Коля, я уже тысячу и сто раз говорила, и скажу ещё тысячу, веснушки - это кра-си-во! Это как будто солнце посыпало тебя своим конфетти! Ты не должен из-за них расстраиваться! Наоборот, ты можешь считать тебя избранным! Ведь у остальных они появляются только на лице, да ещё и россыпью. А у тебя, прямо под глазами, ещё на ключица и груди с животом, а ещё на руках!Тебя правда как из балончика с солнцем побрызгали! Да ещё и красиво побрызгали. Не смей их стесняться. Иначе не буду к тебе ходить. - Коля заливается румянцем, тема веснушек для него очень сложная. С одной стороны ему они противны, с другой, Касу нравится, значит возможно он ошибается насчёт их уродства. Гоголь до сих пор до конца не понял, как же он всё таки к ним относится. Ну и ладно, потом само решится. А пока, из карманов достаются лезвия, взятые из бритвы у старших. И в красно-лиловом свете на светлой коже медленно проступают Инь-Янь. У него Инь, у неё Янь. Красные капли сочатся из парных картинок прямо на белые черепицы, а затем стекают вниз, по желобкам, разбиваясь о лежащие внизу белые доски. Солнце совсем зашло за горизонт. Ребята слезли с крыши и теперь стояли в том самом сортире, отмываясь от собственной крови . Пахло плесенью и пауками. На кухне уже готовились подавать ужин. Тихо капало из крана. Карин спустилась с потолка, на своей тонкой, блестящей ниточке и приземлилась Коле на плечо. Мальчик был очень рад тому, что в доме есть хоть кто-то, кому на него, Колю, не всё равно. Дверь открывается, из неё выходят сначала расстроеные девушка с парнем затем лысый старый мужчина. Последним появляется мальчик. Необходимо обозначить, что это мальчик. Волосы у него отросли до предплечий, он очень худ. Голова опущена а чёлка прикрывает глаза. Глаза...счастье, на секунду сверкнувшее, уже в шестой раз от него ускользнуло. И всему виной глаза. Точнее, их цвет. Точнее, его различие. Коля Гоголь живёт в доме уже шесть лет. Он дружит со всеми пауками, крысами и тараканами этого дома. Он носит чёлку на левую сторону, закрывая ею свой голубой глаз. Он любит яркую одежду и красный цвет. Любит жёлтые тюльпаны, грозу, котов, варёные груши, запах после дождя, рисовать, книги, зелёный чай, внимание окружающих и мокрую черепицу. Не любит когда его ограничивают, когда ему навязывают чужое мнение, белые тюльпаны и разноцветные глаза, не любит серый цвет, запах гибискуса и пение цикад. Не любит равнодушных людей, ненавидит трусость и страх. Не терпит старых мультиков и, почему-то, почтовых ящиков. Все в доме знают Гоголя, а некоторые даже побаиваются. Что у него на уме понимает только Касуми Момото, давняя подруга Коли. Странная девочка в разноцветных чулках и огромных мешковатых свитерах. Сейчас Коля выходит из кабинета директора, где проходило знакомство с людьми, которые изъявили желание его усыновить. Им не понравились глаза. Точнее, существенное расхождение их цветового спектра. Иногда ему хотелось выцарапать, вырвать, избавиться от этого злополучного голубого глаза. Он портил симметрию его лица, он портил ему жизнь. Колей уже шесть раз интересовались на предмет усыновления. Милый мальчик, вежливый, умный, весёлый. Всё в Коле нравилось им. Кроме его гетерохромии. Она в Японии считалась дурной приметой. Отношение к людям с этим недугом было, как к прокажёным. По этой причине Колю никогда не забирали. Всё шло идеально, но как только его просили показать оба глаза, пришедшие корчили лицо и с отвращением говорили о расторжении договора на усыновление. Каждый раз после такого грубого отказа у Коли случался приступ самобичевания по отношению к своему синему оку. Однажды Касуми даже пришлось останавливать попытку друга проткнуть его карандашом. Касу сокрушённо вздыхала и гладила товарища по голове, когда "Го-кун" в очередном порыве ненависти к себе говорил: «Ненавижу. Почему у всех людей они нормальные, а у меня как два куска гнилого сыра?! Мало того, левый ещё и видит хуже!! Уж лучше б я был слепым или одноглазым, чем вот так! Касу, почему так? Прости, прости, я не ною, извини, это не твои проблемы. Я просто не могу никому кроме тебя пожаловаться.» И смущённо усмехался, запустив руку в свои волосы и смотря подруге в глаза. - Коля, ты дурак. Нет, ну правда дурак. Нормальные у тебя глаза, и те кто думает по другому, полные кретины. И совсем они не похожи на сыр! Они похожи на небо, и на нём солнышко. Как ты этого не поймёшь? И трепала ему волосы, щёлкала по носу. Саму Момото никто забирать не хотел. Она не была эталоном красоты, всё тело в шрамах, тихая и неразговорчивая. Гоголь говорил ей, что всё обязательно будет хорошо. Её заберут, она будет жить в хорошей семье, может быть даже неподалёку, и сможет его навещать. - Мы не можем забрать двоих, но и выбрать кого то одного тоже не в состоянии. Женщина с длинными светлыми волосами держит под руку супруга. У нее тёмные курчавые волосы и голубые глаза. На нём серый замшевый костюм, на ней бежевая блузка и серые, под стать его костюму, брюки. Их звали Нора и Отто Канасима. В первый раз они пришли неделю назад. Сказали что им нужен ребёнок двенадцати или одиннадцати лет. Им показали дом, показали всех детей, возрастом от одиннадцати до двенадцати лет. Им очень понравилась девочка в полосатом свитере и красно-белых чулках. Директор попросил Момото пройти с ними в кабинет. На просмотре не присутствовал только один ребёнок. Коля лежал на тёплой от июльского солнца черепице, возле люка, который служил выходом на крышу. На нём была тонкая рубашка, волосы собраны в аккуратную косичку, одна сторона чёлки спущена на глаз. Он знал что внизу, на первом этаже, проходит просмотр. Но идти туда не было ни малейшейшего желания, всё равно не возьмут.