My masterpiece

В нём совершенно всё до кончиков пальцев. Если бы можно было заключить в скульптуру его аромат, тембр голоса или даже... стон... Он станет моей лучшей работой. Идеальным, выверенным до каждой складки, до миллиметра, неповторимым шедевром. Мэттью просыпается с тяжелой головой. Мысли, их так много. Навязчивые и мучительные, они занимают всё его нутро с момента самой первой встречи с Цзинем. Ребенком он тянулся к нему, как потерянный светлячок к огню. Но взрослым мужчиной Мэттью тяготеет с иной, страшной силой. Минуты и часы без него рядом он смял бы и выкинул, как пустую алюминиевую банку. Разорвал бы на клочки, спалил к чертям все обстоятельства, что мешают им быть вдвоём. Но вместо этого рисует сотни не таких идеальных, как он, набросков, вдыхает запах терпкого парфюма с нестиранных наволочек и простыни. Работает на стройке до седьмых потов и, вернувшись в свою жалкую конуру, вновь берётся за работу. Пальцы не слушаются Мэттью, когда он в очередной попытке вылепить из податливой глины изящную кисть терпит провал. Смахивает со лба капельки влаги, тяжело дышит, сжимает кулаки до белых костяшек. Разжимает и снова принимается за работу. С каждым днём ему всё больше не даёт покоя одна идея. Мэттью мысленно отмахивается от неё, пытается прогнать из своей и без того переполненной головы. От этого она лишь глубже проникает в воспалённое сознание, пускает в него крепкие корни, не желает отрываться, разрастаясь изнутри. А если он — мой единственный шанс создать шедевр? Как назойливая муха, внутренний голос жужжит, повторяя снова и снова. Не стоит его упускать. Ускользнёт, утечёт, как песок сквозь пальцы, рассыплется, разобьётся на осколки. Он — цель всей моей жизни, безудержная страсть, испепеляющее жгучее желание. Мэттью не пьёт таблетки от мигрени. Боль — его вечная спутница. Тупая, иногда пульсирующая горячей кровью в затылке. На неё он не обращает внимания. Лишь продолжает сверлить глазами медленные стрелки настенных часов в ожидании следующей встречи с Цзинем. Вот и настал назначенный день. Сегодня, я должен сделать это сегодня. Он не обманет, придёт, вот только когда? Не уснуть бы. С ног валюсь от усталости. Тяжелеющие веки — предатели, так и норовят опуститься, сомкнуться и погрузить мир в бесконечную тьму. Мигающая зелёная лампа сбивает их с толку, немного отрезвляет помутнённый разум. Мэттью вздрагивает от металлического скрежета, поднимает гудящую голову вверх, бросая взгляд на ступени. Сквозь поцарапанные испачканные линзы видит знакомый силуэт. Сердце разгоняется почти до предела, отбивая чечётку в широкой грудной клетке. Цзинь. My masterpiece.

***

Мэттью немного забывается, изменяет своему чётко намеченному плану, когда Цзинь, стоя рядом, на расстоянии вытянутых пальцев, прислоняется плечом к его уставшему, измученному недосыпами и тяжёлым трудом, телу. Мозг окончательно отключается. Мэттью запускает руку под пропитанную одеколоном и табачным дымом дорогую рубашку. Грубые мозолистые пальцы скользят вверх по напряжённому прессу, обводят нежную кожу вокруг затвердевшего соска. Другая рука в это время спускается вниз и без лишних колебаний расстегивает ремень и ширинку брюк. Горячая ладонь обжигает пах и добирается до приоткрытой головки члена. Обильно сочащаяся смазка обволакивает пальцы. Мэттью растирает её по возбуждённому органу Цзиня, чувствуя, как в это время его собственный член кричит о желании телесного контакта. Бархатистый низкий голос эхом разносится по полупустому помещению и, словно из глубины, долетает до сознания Мэттью. Он не улавливает сказанные Цзинем фразы и предложения. Одурманенные безумием остатки разума распознают лишь некоторые слова. Кажется, он даже назвал меня по имени. Мэттью наклоняется, губами припадает к белоснежной коже на шее. Прикусывает, упивается до боли приятными ароматами, языком проводит влажную дорожку до самого уха. Цзинь тоже не сдерживается. Встречается с ним губами, жадно целует, поглощает без остатка. Срывает лишние пуговицы на своей уже смятой рубашке. Мэттью теряет нить сегодняшней встречи. Захлёбывается волной безудержного возбуждения, желая немедленно удовлетворить свою плотскую прихоть. Не отрываясь друг от друга, натыкаясь на каждый угол и предмет мебели в неуютном жилище, они добираются до каморки, именуемой спальней. Ужасный тусклый свет, смятые простыни со следами прошлых утех, смешение запахов. Будто ничего и не изменилось с их предыдущей встречи. Мэттью быстро освобождается от ненужной одежды, как от мешающих оков. Наваливается всем крепким телом на Цзиня, вынуждая упасть на неширокую кровать. Стягивает с него испачканное в смазке нижнее белье, опускается на колени. Заглатывает сначала влажную головку, затем член полностью, трётся им о вечно воспалённые гланды. Жадный до безобразия, похотливый щенок. Цзинь хватает его одной рукой за непослушные волосы, выгибается от наслаждения, сдерживая хриплый стон. Этого мало Мэттью, слишком мало. Закончив работать ртом он распрямляется. Встает и, тяжело дыша, ложится на кровать, накрывая собой задыхающегося Цзиня. Нагло, без предупреждения, вводит в него истекающий влагой член. Сначала неспешно доходит до половины, затем резким толчком до упора. Жёсткие, сбивчивые движения. Словно дорвавшийся, не верящий своему счастью, Мэттью не может насытиться им полностью. Бесстыдными прикосновениями он продолжает изучать каждую клетку тела своего будущего шедевра. Сжимает соски, кусает ключицы, затем, будто пёс, зализывает оставленные им раны. Цзинь краснеет, прикусывая губы. Выплёвывает хлёсткие ругательства, но Мэттью не слышит их. Закатив глаза, он продолжает вдалбливаться в узкую горячую плоть, пока не доводит себя и Цзиня почти до одновременного оргазма.

***

Дыхание долго восстанавливается после случившегося. Грудь Мэттью вздымается вверх-вниз, глаза пытаются сфокусироваться на зелёном свете единственной слабо горящей лампы. Места на кровати слишком мало для двоих. Цзинь сидит на краю, развернувшись спиной к Мэттью, и делает очередную затяжку. Густой сигаретный дым не даёт чётко разглядеть глубокие шрамы. Мэттью тянет к ним руку, осторожно касается загрубевших рубцов, пальцем очерчивает их форму. Цзинь снова что-то произносит, но звуки будто вместе с дымом растворяются в воздухе. Тянется к телефону. Важный звонок? Сообщение? Внешне абсолютно спокойный, Мэттью внутри начинает закипать, как пробудившийся молодой вулкан. Вспоминает, перебирает в голове мысли о том, сколько раз вот так обрывались их предыдущие встречи. Я обещал себе, что сегодня он останется со мной. Не посмеет уйти, сбежать, не оставив мне ничего, кроме неясных обещаний... Не докурив сигарету, Цзинь поспешно одевается. Застегивает уцелевшие пуговицы на рубашке, небрежно заправляет её края в смятые испачканные брюки. Кажется, будто зелёный свет в этой тесной недокомнате раздражает его. Он сдвигает брови, щурится, стараясь побыстрее отвернуться от нервно мигающей лампы. Адреналин бьёт по вискам. Мэттью понимает, что ещё мгновение, и мечта об идеальном шедевре вновь испарится. И без того нечёткая картинка расплывается. Мир в глазах Мэттью становится размытым, будто его нарисовал пьяный художник грязной дешёвой акварелью. Дрожащие руки хватают воздух, ищут любую крепкую вещь, которая поможет не дать хрупкой мечте уйти на этот раз. Мэттью нащупывает у подножия кровати какую-то гипсовую статуэтку. Не раздумывая лишней секунды, замахивается ей на сидящего к нему спиной Цзиня, мысленно рассчитывая силу удара. Не вкладывает в него, как ему кажется, и полсилы. Не преследует цели причинить сильный вред, лишь такой, которого было бы достаточно, чтобы на время обездвижить. Цзинь не успевает полностью развернуться к нему лицом. Удар приходится прямо в висок. Глухой звук упавшего на бетонный пол тела содрогает звенящую тишину. Лампочка резко моргает несколько раз подряд и с треском разлетается на мелкие осколки. Густая кромешная тьма поглощает Мэттью.

***

Моя хрупкая мечта. Непостижимый идеал. Мой шедевр. Кто я без тебя? Горячая вязкая кровь растекается по грязному полу, пропитывая пространство металлическим запахом. Мэттью сжимает в безответных объятиях обмякшее тело, целует охладевающие губы, шею, ладони. Дрожит от бессилия, позднего осознания. Я всего лишь хотел побыть с тобой... Связать и не отпускать. Чтобы ты наконец позволил мне обвести все контуры, сделать слепки твоих неповторимых кистей, торса, ступней... Подольше насладиться твоим телом, запомнить каждый его изгиб... Окровавленная ладонь опускается на холодный пол и натыкается на заготовленную для исполнения первоначального плана верёвку. Но прежнему замыслу уже не суждено сбыться. Мэттью крепко сжимает её, понимая, какое применение он найдёт для неё теперь. Ведь мастер никто без своего шедевра. Губы в последний раз касаются ледяной кожи. Наощупь в темноте, двигаясь вдоль стены, Мэттью уходит в соседнюю комнату, где есть балка, подходящая для исполнения его нового и последнего желания.