***
Следующие пять дней, что провожу за танцами и песнями на деревянных помостах, захожу в Директ только под вечер, — а с бесконечными мемами Зои, что шлет их автоматной очередью и по пять в каждом блоке, до раздела "запросы" добираюсь далеко за полночь. И сквозь множество моих аватарок, слов благодарностей и многочисленных причин "сдохнуть самой позорной смертью" замыленный, но еще не отошедший от шока глаз всякий раз натыкался на сумасшедшего русского, чьи смс с каждой прожитой мной минутой росли не в геометрической, а космической прогрессии: скоро цифра 64 сменилась на 75, последующим днем на 89, та на 101, а сейчас, в свою очередь, я гляжу на 126-е сообщение и истерически, прикрыв ладошкой рот, смеюсь. Отправляю скрин Зои — пока та отвечает, pussyjack кидает следующее послание, которое размером не уступает списку стаффа, что работает в Интерскоп, — и теперь поводов ржать вкупе с последовавшей реакцией подруги увеличилось в два раза. Приятная ночь в широкой постели отеля совсем скоро закончилась, сменившись этапом тесного трейлера, вечной качки и бесполезной болтовни Сьюзен и Чарли, что только друг на друга не лезли, чтобы любовно погрязнуть в глазах друг друга. В таком положении раскаченных усталостью, малым пространством временного жилья и вечно кем-то нарушаемой личной зоне комфорта нервов я порой совершенно не могла отвечать за свои поступки: будь то нелепый наезд на Роба, что поставил не тот свет в выступлении, или язвительные уколы на каждое замечание Мэгги, — в конце концов, в один из долгих переездов я уединилась с наушниками в дальнем углу трейлера и, врубив на полную успокаивающую альтернативу и прикрыв глаза, представила четко теплые стены родного дома, хриплое звучание старого пианино в гостиной и отца, что всегда по нелепой привычке пережаривает тосты. С крохотной улыбкой, чуть взбодрившись и решив, что жизнь не так уж и плоха, я открываю глаза переобувшемуся в светлые краски за одну песню "Panic..." миру — и сразу же ловлю инфаркт миокарда и новую волну возмущения и негодования. — Какого черта? Финнеас отвлекается от игрушки и удивленно вскидывает бровь. — А? — Зачем так пугать? Ох, черт! — Обратно вставляю "каплю" в ухо, но, перед тем, как включить очередной трек, слышу далекий вопрос брата. — Чего? — Спрашиваю: как там твой русский поживает? — Вчера перед отбоем было 127 смс — сейчас не имею понятия. Могу только предположить, что их количество увеличилось на процентов десять, точно не меньше. — Ты же знаешь эту психологическую уловку? — Пусто для обычной заинтересованности закидывает вопросами Финн, одновременно добивая на экране очередного огра. — Писать знаменитости, потому что та по известным причинам не ответит, но у пишущего создастся ощущение диалога? — Короткий кивок Финна. — Знаю. Сама пользовалась, когда душа горела выложить все как "на духу". Финнеас теперь искренне удивленно оборачивается и наглыми глазами требует немедленного ответа. — Биберу писала, не помнишь что ли? Строчила не менее яростно, чем этот больной. — А ведь он реально может быть больным, — серьезно заметил братишка и снял с игры паузу. — Может, есть вещи, которые ему стыдно признать вслух родным или даже друзьям; или он в принципе одинок и сложности жизни приходится выкладывать выдуманному собеседнику. — Чем диалог сам с собой уже не устраивает? — Ты часто себя слушаешь? — Дождавшись моего задумчивого молчания Финн с победным выкриком заканчивает бой и беседу: — Именно. Поэтому, как говорят умные пользователи интернета: «Современные времена требуют современных решений». После ухода Финнеаса таки включаю нужный трек и, на мгновение заглянув в "запросы", оставляю светиться жирно-белым число 142. Черт с этой благотворительностью!***
Терпение заканчивается на предпоследнем дне австралийского тура: хлопаю дверью трейлера, громко ору во временную пустоту помещения и, оторав своё и поправив сбившиеся в гнездо волосы, смирно присаживаюсь на край импровизированного кухонного уголка и достаю телефон. Не прошедшая бесследно мелкая и абсолютно бессмысленная — что обидно — перепалка с Мэгги, Финном и отцом по FaceTime требует определенных минут, чтобы буря смогла улечься на глубине сердца и уже после нашла правильный путь выхода в предстоящем вечером концерте. Зои, приславшая очередной видос с милыми котиками с улиц и пляжей Лос-Анджелеса, остаётся временно без ответа — тревожить огненную натуру подруги на пустом совершенно не хотелось, — поэтому открываю уже известные "запросы" и пролистываю привычно вниз односложные переписки. Яркая цифра в юбилейное 155-ое смс привлекает внимание — по такому случаю открываю совершенно не задумавшись и достаточно прохладно монолог и, вновь наткнувшись на разворот учебника по американской истории в русском экземпляре, со злостью выключаю телефон. И какого черта этот некто pussyjack находит свое успокоение и отпущение мыслей в непрекращающемся потоке сообщений в совершенно чужой директ, эгоистично думая, что подобное человека на том проводе не раздражает?! Заранее сотый раз извинившись перед Джастином, которому по малолетству и глупости посылала номера местных пиццерий, что делали более-менее съедобную веганскую пиццу, грубо кладу телефон экраном вниз и падаю на сложенные домиком локти. «А вот мне кому пожаловаться? Мне кому посетовать на свою жизнь?! Сейчас уже точно Биберу не напишешь — ещё вдруг пригласит на очередную встречу после музыкального фестиваля, а мне только этого для разрушенных нервов не хватало». Пустив скупую слезу, что точно определялась мною как уставшая и потерявшая всякий покой, я открыла Директ и злобно зыркнула на вновь появившиеся три точки на экране. «И какого черта я должна становиться этим островом спасения?!» Перед тем, как поставить телефон на зарядку, а самой пойти переодеться в "парадное", выплескиваю весь накопившийся за неделю негатив, что длинной палкой любопытства, словно улей, пять минут назад переворошил Финнеас, печатаю короткое: «Не знаю, какой прикол ты находишь в том, чтобы писать 24/7 эти чудовищно длинные послания, засоряя чужой директ своим личным спамом и испытывая этим терпение на прочность, — но меня реально заебало выступать твоим чертовым Неверлендом, в котором ты спасаешься от своих проблем нытьем и вечным себяжалением. Для проблем есть друзья, психолог и голова — мой Директ тебе не помощник. Поэтому по-человечески — отъебись!». И со спокойной душой, больше не видя эту кипищу непрочитанных смс с неизведанным содержанием, ухожу в душ, до самого окончания концерта к телефону более не прикасаясь. Правда вместо долгожданного облегчения на каждом припеве песни я чувствовала в глубине сердца странное ковыряющее ногтем сожаление. Совесть же в это время тщательно и монотонно грызла душу изнутри, приняв единственно крутящееся в голове имя и один точно известный вид — злополучная "Дарья" на нейтральном фоне под ником pussyjack.***
«Искренне прошу прощение за беспокойство. Это последнее смс — обещаю более не тревожить», — это и правда конечное, что я получаю за прошедшие два дня, в которые успеваю вернуться в родной Лос-Анджелес, отмыться от дорожной пыли в ванной два с лишним часа, полноценно отоспать положенных десять часов и причесать в стройный ряд разбежавшиеся нервишки. Пусть разум, конечно, и не тупой — понимает прекрасно, что наступившее затишье точно уже не временное, — но надежда, сука, умирает последней, а вместе с ней и последний процент на телефоне, который бесполезно трачу, созерцая пустой экран теперь уже вышедшего из "запроса" диалога и молясь на появление жирного "+1 сообщение". Через некоторое время, поставив на зарядку "яблоко" и с дури улегшись на постель вверх тормашками, все же захожу в заинтриговавший сначала раздражающей, как семейку Дурслей, очередью писем, а после непривычным молчанием профиль: десяток фотографий неизвестных людей, природы и аутентичного неба; чуть за сорок подписчиков и чуть за пятьдесят подписок, многие из которых были ответкой; три истории в "актуальном" без текста, музыки и лишней смысловой нагрузки. В целом, ничего смущающего — только отсутствие на меня подписки чуть неприятно кольнуло и неприятно проехалось по самолюбию. Конечно, учитывая ту нелицеприятную реакцию, что я оставила в конце эпохального, на роман похожего, монолога, подобное поведение незнакомца логично — никто открытого хамства терпеть не будет, — и совесть теперь разъедает трутнем плоть сердца ещё скорее и больнее. Радужный кружок вокруг аватарки — единственный повод думать, что с ранее активным отправителем посланий все хорошо и он, как бы эффектно не звучало, ещё в здравии и житии. Выключаю телефон с приятным спокойствием на душе с глупой надеждой на уведомление от pussyjack — последующие два дня тура по Великобритании злобно гляжу в пустой экран и обещаю себе не разбить смартфон при следующем его включении. В конце концов, вновь оказавшись в защитных стенах дома и приезд отметив банкой безалкогольного, набираюсь странной смелости и, сломав все возможные барьеры своего терпения и иррационального волнения за здоровье человека на той линии, впервые завожу разговор по виртуальной переписке первой, начав, конечно же, с: «Все мы немного охреневшие: ты — писать мемуары на далеком мне языке в тысячу тонн; я — срываться из-за глупости на незнакомого человека. Предлагаю забыть неуместный ранее разговор и продолжить его уже в более спокойном стиле". "Только разберемся для начала, кто ты: мальчик или девочка? Как твое имя?" Смс и через два, прошедших с момента их написания, дня остались адресатом на том проводе непрочитанными — широко раскрываю глаза и в сотый раз перечитываю написанное. Не найдя ошибок — чуток небрежности есть некий мой почерк общения — перехожу сразу к сути вопроса: «Что-то не так со мной или пользователем из России?" Уже привычно захожу в профиль и проверяю наличие алого всполоха вокруг фотографии — когда таковое находится на положенном месте, злость, разочарование, негодование, обида и далее по списку смешиваются в маленькой колбочке цветной радугой и мириадами огней рассыпаются в один из дней над головой Финнеаса. — И вот какого хрена этот pussyjack не отвечает?! Забыл совсем, как буквы выглядят? Братишка смотрит как на полоумную и, вновь опустив взгляд на первый мой ответ, указывает подбородком на экран: — Ты чего-то ещё после этого ждешь? — Ну, я же далее пишу нормально. Предлагаю сама — представь только! — общение. Что не так-то? — Он или она просто держит своё обещание, — оставляет последнее Финн и прилагает все усилия, чтобы остановить свой выбор на мажорной фа, а не диссонансно трагичном си. «С тобой все в порядке? Судя по историям, ты существуешь и даже пользуешься до сих пор инстой». «Не поверю, если вдруг ты напишешь, что совершенно разучился писать». И, обреченно вздохнув и отложив на край тумбы телефон, сверлю взглядом темный, с мелким лунным лучом на побелке, потолок. Интерес внутри все не утихает, — а совесть продолжает свою кропотливую "крысиную" работу.***
Отпуск длиною в месяц благотворно сказывается на Финне, что с приходом в его жизнь красавицы Клау, а с ней и стабильного секса, преображается яркими красками широкой довольной лыбы на лице; на маме с отцом, проводящих больше времени на выездных прогулках за густо населенным Лос-Анджелесом, чем дома; на Зои, что перестала засыпать Директ бесконечными мемами, показывая мне их вживую, — абсолютно все нашли своё счастье, а я уже начало второй недели провожу в фанатичной проверке безответного диалога, что скоро начинает становится лично моим монологом. «В каком городе ты живёшь? Между Москвой и Лос-Анджелесом 10 часов разницы, также как и с Петербургом; а вот с Якутией уже часов 16. Может, выбрать время, в которое активен ты и активна я, — удобнее отвечать сразу, не находишь?» «Пытаюсь понять, какой фильтр ты использовал для последней фотографии, но знаний не хватает. Очень симпатичная девушка — если это ты, то я убью тебя виртуально за то, что не ответил ранее о своём поле. Я в половину смс вписала тебя парнем». «У меня тоже есть гордость — только поэтому пока не открываю твои истории и не просматриваю их все до единой с одним единственным вопросом: «На кой черт молчание, если видишь уведомление?» А вообще мне обидно». «Можно ли назвать подобное везением, но у меня слишком крепкие нервы, стальное терпение и безразмерное теперь любопытство — буду доставать смс, пока не ответишь». «Задаюсь очередным вопросом: «Как мне читать твои ранние сообщения, если гугл как переводчик работает херово, а личного я пока не завела?» Это нечестно, знаешь ли. И даже обидно, что сто с лишним посланий просто в программный код Инстаграма улетело». Очередной вздох, и с красными нулями на электронных часах приходит конец второй недели — уже не загадываю на будущее ничего, оставляя все так, как оно есть. Через минуту блокировки телефон плинькает уведомлением, и, скинув резким движением на пол подушку и ударившись локтем о спинку кровати, я подношу светящийся экран к самому носу. Крохотная улыбка и тележка веры с грохотом и милым мяуканьем рыжего кота обламывается в осях — я посылаю в виртуалку милый смайлик, а в реальности Зои нахуй. «Отключи ей уже интернет, господи», — зарываюсь в подушку, под ней дописывая последнее смс ставшему незаменимой привычкой адресату: «Оказывается, в бога поверить очень легко — после десятка видео ютуб от подруги уж точно». «Если вдруг ответишь, знай: после сего события я уйду в христианство и буду проповедовать учение твоего Архангела. Креститься, к слову, научилась».***
Уже без смеха и шуток пишу серьезное: «Ты, черт возьми, где?! Два дня без историй — даже те редкие посты с твоими лайками окончательно пропали из ленты. Если ты думаешь, что твое молчание супер классное, то ты пиздец как заблуждаешься.» «Ты определенно скотина — ответь в конце концов хотя бы на это!» Но ответа ожидаемо не приходит, и алый кружок своим отсутствием будоражит сознание третью ночь. И, на самом-то деле, было б с чего париться — незнакомый чел на другом конце глобуса строит обиженку и игнорирует лучше всякого Бибера (парадокс, в котором до Джастина (любви всей жизни, бла-бла-бла) я достучалась скорее, чем до неизвестного чувака с другой планеты длиннющих текстов, раздражает и заставляет невольно сжимать зубы до эмалийной крошки). «Было бы с чего париться», — и вроде ситуация глупая, но отчего-то так необходимо важно мне получить ответ, что ранее придуманная отмазка "похуй" уже абсолютно не работает. Я ругаюсь, срываюсь на родителях, горю желанием отменить весь тур к чертям, — и из-за одного человека, которого не знаю, но чье тотальное игнорирование загоняет меня в тупиковый тупик. Бессилие доходит до той степени, когда, заручившись поддержкой Мака и Ларри Пейджа, копирую с самого первого полученного блока письмо и, вставив его в строку перевода, получаю разномастный по времени, стилю, склонению бесформенный текст, который мозг, естественно, просто не читает. Только мамой и пианино подаренное терпение спасает от окончательного краха и отчаяния — беру лист, ручку и логику, начиная скрупулезную работу по вычислению своего незнакомца. Раз напролом не получается — будем брать измором. Первый десяток сообщений были пустой болтовней — от жизни в большом городе до новой летней школы и одноклассников, что, не согласовав и не договорившись между собой, "футболили" новенькую (все-таки это был не скотина, а самая настоящая сука) от компании к компании и в открытую презирали привитую временем жизни в другом городе её провинциальную манеру общения. Треп, конечно, трепом, — но после прочтения не самой светлой десятой части, посвящённых только учебе, смс я возблагодарила родителей, что те решили ограничиться всего лишь домашним обучением: проблем с психическим здоровьем нет, с социализацией нет, с общением нет, со знаниями нет — одни плюсы сплошные. «И не то, чтоб я на жизнь жаловалась, — абсолютно нет. Мне нравится Петербург: совершенно новый, красивый, хоть и чуточку холодный атмосферой в отличие от Выборга, — но отсутствие понимания родителей убивает на корню весь тот багаж энергии, который приходиться копить каждую ночь, чтобы просто на следующее утро проснуться со свежим лицом, белыми белками и желанием существовать вопреки желанию сдохнуть». «Меня выпрут из школы из-за систематических пропусков уроков, — а я не могу, просто мать его не могу!, повернуть ноги по направлению к этому убогому, забытому временем и местным самоуправлением зданию, что туалетами хуже завода, и доучиться проклятый год до поступления в университет. Не могу, потому что против противных лиц стоит город тысячи фонарей, уличных музыкантов и свежих тополей, что после дождя особенно ярко выражено пахнут такими родными лесами Выборга. Я нахожу спокойствие вне социума — и теперь уже понятие не имею, правильно ли подобное?». С каждым новым переведенным письмом проникаюсь глубже в историю упрямой незнакомки — её больное расставание с молодым человеком, ссоры с подругой из-за непонимания второй её возникшего в летней школе положения изгоя, первые препирательства с завучем, — и пусть имени не знаю, но на самой поверхности сердца чувствую некую иррационально теплую связь, словно знакома с девушкой на том конце провода с первых слез и ссадин на коленках. Чем дальше идут письма, тем пространнее и свободнее от законов языка тексты — переводчик выдает подобную звукам канализации ересь, а те самые 36 процентов мозга перестают функционировать на этапе первого "я". Но короткий вынужденный перерыв, в который Мэгги меняет против моей воли ноут на половую тряпку, через время так необходимо с глаз снимает пленку усталости — и свежий взгляд на строку перевода приносит сердцу понимание и новые любопытные откровения. «Докопаться до вкусов в музыке, выборе фильмов и даже пальто, которое купила на сентябрь за свои же сбережения, — общаться с отцом, когда тот по окончании недели выпьет одну-вторую-третью просто не представляется возможным. И благо июнь только — и впрямь белое небо, легкий ветер и открытые щиколотки, — потому что сбегать зимой от родителя, что отрекается от собственного чада легким взмахом руки, будет чуть проблематично. Хотя, учитывая мое закаленное здоровье и неимоверно тонкую уебанную уже в хлам нервную систему, я буду способна и не только на побег в два ночи под небо Питера». «Мне не нужен диплом актерского, потому что так умело переобуваться может только ребенок, которому постоянно приходится врать: врать, что летняя школа крутая и мне "совершенно не хочется отдыхать"; врать, что одноклассники зашибись, все классные, как на подбор; врать, что бросил молодой человек (феминитивы с родительской гомофобией летят нахуй); врать, что без мата возможно высказать все накопившееся, — нет, блять, это абсолютно, черт возьми, неверно! Я устала лгать, но без лжи мне не прожить и дня в спокойствии, — потому что заклюют те, кто не успел урвать кусок». «После подобного нытья хочется вскрыться — как же глупо писать смс в личку человека, который не прочтет и не ответит, не поймет и ничего не узнаёт. Впрочем, с этой же целью и начинала всю махинацию — а-ля, диалог с собеседником, коим, конечно же, абсолютно являешься не ты. Звучит бредово, но почему я до сих пор тебе пишу?». «Билли — какое скучное и тупое имя. Как Саша или Женя — будто родители тыкнули наугад в первую страницу словаря имён. А вот Айлиш... почему в голове представляется только маленькая песчинка внутри морской ракушки? Кажется, будто с подобным звуком моллюск превращает грязь в отливающую на солнце радугой жемчужину. Звучит красиво». С удовольствием перекатываю на языке своё второе имя, отмечая фантазию и широкий спектр ассоциативного круга девушки, и невольно улыбаюсь. На часах четыре утра, а я все пялюсь в экран третий раз поставленного на зарядку телефона и чувствую только подъем сил, что с каждым переведенным письмом иррационально темноте улицы и тишине дома становился крепче и безграничней. «Вот уже какое смс затрагиваю самоубийство, — а подойдя к краю крыши и глядя на город с двадцать второго этажа, понимаю, что не прыгну. Нет ни желания, ни цели (странно было бы её иметь, прерывая насильно жизнь), ни причин, — ведь, на самом деле, если копнуть глубже и рассмотреть внимательней, я совершенно счастлива жить эту жизнь. Каждый человек имеет недостатки — отец с алкоголем не поспевает за потоком слов, раскидывая их бисером парабельной фигурой; мать остановить не может собственное ворчание и неуемные для семнадцатилетней дочери требования; одноклассники комплексуют, потому что боятся не продолжить судьбу там, где себе пером родителей прописали; я не могу перестать писать незнакомке, чью музыку не слушаю и по которой совершенно точно не фанатею. Вот так и получается, что у меня есть большая тележка весомых причин не прыгать — может, если получу Энчандикс, тогда передумаю». «Только сейчас задумалась: «Почему тебе-то начала писать?». Ведь аккаунтов, на которых дохера подписоты, нынче развелось как ромашек — открывай и пиши. Но почему тебе? Странный вопрос к выбору Директа, который не ответит». «А возможно ли все спихнуть на некую связь и мгновенную любовь к твоей улыбке? Порой, в человеке признаешь бога только с его отзвучавшим смехом — толком тебя не знаю, но уже признаю в тебе нимфу морей, океанов и жемчужных кладов». Чувствую по щекам красные пятна, что жгут похлеще солнечного загара, и глупо —ой, как совершенно глупо! — лыблюсь и чуть прихлопываю ладошками. Осталось только для правды картинки хитон накинуть, повязать в волосы ленты и с букетом васильков прыгать по камням острова Итаки, отзывая похотливого до молодых девушек Зевса и ожидая с юга прихода торговых судов. «Вероятно, мне скоро надоест писать эти письма — глупое занятие, учитывая, что отклик в сердце совершенно не находит, — но отчего-то грустно ставить точку и расставаться после юбилейного 150-го письма. Просто думаю пустить все на течение времени и посмотреть, как оно пойдет/не пойдет». «Устроилась на подработку мороженщицей — и за нудным пересчетом кассы, любованием детьми, что извазюкались в шоколаде эскимо, глупой стрельбой глазами странного, похожего на додика, чувака с ремонта телефонов, жду какую-нибудь мимо проходящую милую девушку, что, со слепой зоны камеры подойдя, кинет мне на стол блокнотик с ручкой в ожидании простого ответа на вопрос: «Давай в любовь?». И будь я нормальной, адекватной и здравомыслящей, ответила бы, конечно, "да", — но, поскольку, черепная коробка слишком сильно давит на лобные доли, остаётся только надеяться на уже единственно мне девушкой предоставленный положительный ответ. А ведь я совершенно не умею выбирать, кого любить». «Черт, плохо быть веганкой, Билли, при таком существующем в мире мороженом, которое продаю я. Апельсиновое в темном шоколаде — такое же идеальное, как строчки "I love you" (единственное, что запало в сердце — большего не жди)». Уже под утро, с совершенно трепещущим от радости сердцем и с каким-то странным обещанием, что на грани фанатичного и сумасшедшего, отыскать незнакомку, ложусь в кровать, не возникая более из-за громкого баса отца на весь дом и подхватывающей его болтовню мелким щебетанием мамы. «Ненавижу нарушать свои принципы, — я терпеть не могу апельсин, но буду согласна попробовать клубничное в белом шоколаде. И, да — за восемнадцать лет жизни я скопила порядком двадцати скетчбуков. Котики или собачки?».***
За переводом провожу большую часть своего импровизированного отпуска — причем сия работа выглядит как бег белки за висящим спокойно перед её носом орехом. Три кружки из-под яблочного сока, одна с недопитым чаем и тарелка с толсто намазанным на подгоревший тост слоем авокадо — Финн смотрит на это безобразие, еле слышно цокая языком и закатывая в припадке перфекционизма глаза, а я с головой поглощена девчонкой, что "купила очки на тонкой чёрной оправе, лже-септум и кольцо с котом, издали похожим на химеру с Нотр-Дам де Пари, — девушка из айкоса сразу же подошла знакомиться. Это знак, что по стилю я иду в правильном направлении?". — Какая нахрен девушка с айкоса? — Иррационально и необъяснимо зло бросаю вопрос, а братишка смотрит исподлобья. — Когда у нас концерт в Петербурге? — С каких пор моя фамилия Макмиллан? Недовольно дуюсь и лезу в Википедию, от которой сейчас пользы больше, чем от рыжим толстым котом лежащего на моей постели Финна, что лениво глядел на танцы солнца сквозь тюль. 28 августа — с рыком отчаяния падаю на руки и примерно в голове прикидываю, сколько шансов у меня перестать быть игнорированной и каковы проценты удачи, в которой я успеваю раньше "девушки с айкоса" предложить злополучный блокнот с одной единственной глупой строчкой. И дело все ведь сейчас в абсолютной глупости мгновенного "хочу" — ну какая любовь в призрачную девчонку из Директа? — и, сука, в долбанном принципе! А если он диктует, что надо найти/успеть/всучить несчастную бумажку, то против него здравый смысл без боя бесследно испаряется. Странно, но до сего момента перевода писем совершенно никогда не чувствовала себя романтиком — не для меня эти конфеты, бутылки искрящегося шампанского, розочки/лилии/пионы, — но почему-то чувствую (вместе с упрямым, как последняя вша на башке, принципом) какую-то странную необходимость обязательно собрать букет полевых цветов и всучить упрямой на ответ незнакомке в обмен на клубничное мороженое. С чего такая необходимость? А вот возьми меня и пойми — высчитываю в голове возможности встречи и, хоть мозг говорит "0", но сердце уверенно трещит "100". Улыбаюсь как дура, идущая на поводу своей хотелки, прокручиваюсь раз на стуле и берусь за последнее письмо — чуть аккуратнее, чуть бережнее и медленнее складываю слова в слаженный стройный текст, чтобы в конечном итоге издали посмотреть на свой титанический из-за приложенных усилий трудоемкий результат. «Плюс в поездке только один — прекрасная возможность пополнить скудную папку портфолио прекрасными видами Мурманска. А минусов... впрочем, отсутствие интернета можно считать и передышкой от постоянной, уже практически глупой, необходимости писать в чат. Меня перевели с августа месяца на Беговую — интересно, сколько там я буду делать выручку, учитывая богатый контингент "Васьки", противных на запросы и нытье детей и выход к кромке Финского залива? Даже страшно представить. Пысы: терпеть не могу Полярного, но за полярным кругом бы осталась». «Искренне прошу прощение за беспокойство. Это последнее смс — обещаю более не тревожить», — и вот с сего момента молчание, которое не перестает давить на голову. И, учесть если, обещанное девушкой отсутствие связи мои нервы никак не успокаивало. «Давай ты будешь знать английский, чтобы при встрече единственный за все время раз моих жалких попыток до тебя достучаться ты смогла мне ответить. Потому что переводчик убил всю прелесть твоих смс, а русское сложение букв в слова меня выворачивает печенью наружу». «Сколько бы не молчала, мой интерес с недавних пор только на встрече и сосредоточен. И тебе точно стоит начинать бояться, — потому что я тебя точно найду и заставлю методично отвечать на каждое мое смс». «Ты определенно сучка».***
Я писала каждый день — теперь это было что-то сродни игре в букингемского гвардейца, в которой я — настойчивый турист, а девушка — определенно точно солдат в алом мундире. Оказалось, что сообщать ставшему за столь короткий промежуток времени незнакомому человеку все — от цвета футболок на Финнеасе до неудачного падения на сцене Филадельфии, — нормальная и довольно приятная процедура. И пока Зои настойчиво предлагала после тура забрать к себе на постоянное жительство очередного четырехлапого мохнатого с розовым кнопкой-носом друга, я жаловалась девушке из Питера на свою несуществующую аллергию на котов, которая благодаря подруге теперь точно стала реальной. Естественно, было молчание; причем молчание специальное и наигранное — таки поймала однажды "прочитанное" внизу моих 183-ëх смс и ответное долгожданное печатание трёх точек. Тогда сердце решило не бегать в пятки, а откинуться сразу и в удобстве на месте — последний концерт в Сан-Диего перед целым месяцем выдуманного только в головах стаффа отпуске обещал быть насыщенным на яркие краски моего веселья, радости и задора. И пусть даже после трёх точек последует примерно моего содержания реакция — «пошла нахер, это не Неверленд», — мое терпение все равно одержит вверх и победа в изнуряющей борьбе достанется за долгое время мне. Но три точки так и остались висеть в воздухе, а ответ — в ранге несбыточных мечт и желаний. Концерт в Сан-Диего — худшее выступление, в которое ору в микрофон, словно тот вечно не работающий его собрат в школе, и со злости переворачиваю на пол стойку. Зрителям нравится — полный до крови из ушей писклявый восторг, — а я отмечаю 13 июля черным днем календаря. «Ты определенно самая настоящая стерва».***
Нет, я совершенно точно не пытаюсь носком ботинка под сидением торопить водителя — всего лишь глазами и мыслями направляю его на обгон, а сама проверяю время. Не хочу думать о худшем исходе утра — день не может задаться изначально херово, — поэтому только улыбаюсь короткому лучу солнца, что сквозь тонированное стекло до жгучей приятной боли жжет кожу, и пытаюсь остановить ходуном ходячую ногу. Последняя череда смс, что написала незнакомке вчера: «Последний шанс ответить на один из первых и самых наилегчайших вопросов: твое имя?» «Шанс прогорел, но у меня после концерта в Москве благоприятное настроение, поэтому даю вторую попытку: твоё имя?» «Я, кажется, уже писала, чтобы ты боялась. Потому что определенно точно мне удастся тебя найти и заставить-таки ответить на такой простой вопрос: твоё имя?» «Все еще пытаюсь намекнуть: твоё имя?» «Ты точно стерва. Определенно». Таксист лишнего не болтает — ему хватило моего нетерпеливого набора в переводчике адреса торгового центра, который, по трем совершенно размытым подсказкам, я все же нашла на карте Петербурга — и просто указывает на стеклянное здание с куполообразным верхом, пальцем помогая найти вход. —Спасибо. Водитель облегчено выдыхает, единственный раз поняв смысл слова, и приятно улыбается. Как только трогается с места, я надеваю по самые глаза капюшон, поправляю рюкзак за спиной и, похлопав по широкому карману худи ладонью, уверенно направляюсь к ступенькам комплекса. Сбежать из-под внимательного и всеведущего ока брата, рисковать отлетом самолёта, не спать ночь, в волнении представляя весь сумбурный план поисков следующим утром, — это все растворяется как сахар в воде против того, что тележек с мороженым по центру зала стоит не меньше десяти. Учитывая скудные знания о внешности девушки (если быть совсем точной, то абсолютное отсутствие их как таковых), гляжу во все глаза на молодых ребят за прилавками: три парня — довольно рослых для простой работы мороженщиков — были отметены из списка потенциальных кандидатов сразу же; две девушки волосами цветом жженой карамели также не подошли под облик — в одном из смс незнакомка указала сбывшуюся мечту идиотки перекраситься из русого в пепельный, — но остальные шесть девушек имели в таких идентичных оттенках серого пряди волос, что приходиться напрягать зрение и издали искать мелкие опознавательные детали. У самой стены стоящей девушки на всю руку ярко красовалось тату — воспоминание подкидывает смс за начало июля, в котором незнакомка пишет о категорическом отказе отца от неприметной татушки луны на предплечье, — ещё минус один. Когда же память, хаотично и истерично перебрав, словно стопку бумаг, воспоминания, более не находит ярких деталей, за которые можно было бы уцепиться, разум подбрасывает дельную идею найти саму нужную тележку с мороженым, и уж после приниматься за большее. Апельсин в темном — единственное, что является сейчас ниткой, ведущей заблудшего из лабиринта сладких ларьков. Пока иду по стройному ряду, почти утонув в капюшоне, приглядываюсь к картинкам на рекламных флаерах — и, пройдя уже седьмую тележку, одновременно подгоняя себя надеждой и останавливая страхом не найти (для моего-то упрямого принципа это подобно смерти), думаю о высоком проценте вероятности девушку здесь вообще не встретить (смены поменяла, всерьез восприняв мои смс, что, впрочем, оказалось на деле не лишним). Правда острая чуйка, что от природы вместе с терпением и твердолобым упрямством в комплекте шла, глупо заставляет озираться по сторонам и искать вредную упрямую иглу в стоге сена. Полное фиаско, отчего даже глаза поменяли своё местоположение, заняв позицию чуть выше, настигло на последней лавке, в которой продавали странный замороженный йогурт. Моей так необходимо важной тележки здесь и в помине нет — от удивления и непонимания произошедшего («это чего это сейчас такое происходит?») рефлекторно иду про протоптанному, блестящему в свете солнца плиткой, пути и, услышав трель мобильного в кармане брюк, не смотря на определитель, поднимаю трубку. — Куда ты, мать нашу за ногу, уехала?! — Финнеас забавно чертыхается, когда наворачивается на забытом мною вчера поправить по углам ковре. — Что происходит? — Здесь нет её лавки. Даже намека на существование не имеется. Эти все тележки на первом этаже — в одном месте, — я на сайте комплекса ранее карту изучила. — Какой ларек?! Билли, ты чего несешь? — Не успеваю объяснить ситуацию, как братишка — умный мой братишка — сам догадывается и, громко хлопнув себя по темечку, взрывается. — Ты совсем спятила?!! Ты чего творишь-то? Совсем заигралась?! — Да чего ты... — Чужая страна, неизвестный город, ты, блять, нашумевшая на весь мир. Возвращайся, где бы ты ни была, в отель. Сейчас же! — Аааа... Ты поднимаешь панику на пустом. — Отнимаю телефон от уха, когда Финн, совсем уже не сдерживая себя в рамках приличия и стен номера, начинает просто кричать благим матом, пытаясь вложить в меня частичку своих логических знаний. А я даже не прислушиваюсь, ведь для чего мне они, когда к цели необходимой не приведут — иррациональное логике желание встретить pussyjack отчего-то своим провалом так расстраивает, что даже мне по-ребячески плакать хочется. Не привыкшая проигрывать и отступать, сейчас приходиться уйти не по своей воле — впереди второй выход, ведущий к большому парку города и песчаному берегу Финского залива, и я спешу выйти на залитую приятным теплом улицу. Только приближаюсь к автоматическим дверям под аккомпанемент все разглагольствующего о правилах безопасности и поведения в турах Финнеаса на линии, как нос улавливает резкий терпкий запах темного шоколада, — в самом дальнем углу от выхода, чуть в тени, вижу небольшую тележку в коричнево-белых тонах с привлекательной витиеватой вывеской. Глаз не видит картинку апельсинового мороженого на рекламном щите, но зато прекрасно замечает вьющиеся на концах графитовые пряди, чёрные очки, тонкой оправой вдетые в вырез футболки, и маленький серебряный септум, что отливает на коротком луче солнца металлическим блеском. — Я вызову тебе такси, — заканчивает Финнеас и ждет ответа, которым становится мое быстрое нажатие на копку "отбоя". «Слепая зона, говоришь? Да ты вся одна, как огромная территория слепоты!» Приближаюсь ненавязчивым неторопливым шагом, по дороге высматривая видные взгляду черты лица девушки: курносый нос, глубоко посаженные глаза, высокие скулы и стандартные губы — абсолютно обычная, "классическая" внешность, которая совершенно не цепляет по той легкой причине, что не выделяется из общей массы. Впрочем, если бы было так все просто... Что двигает вперёд мою потерявшую всю сознательность тушку — поза, в которую девчонка вкладывает всю свою уверенность, грацию, настоящую красоту и истинную природу эдакой маленькой сучки: лениво сидящая на стульчике, листающая роман в мягком переплете и совершенно не обращающая внимание на приближающийся к ней сгусток разгоряченной до кипения энергии, что зовётся Билли Айлиш. Слепая зона — перед самым носом девушки на стойку кидаю блокнот в клетку с чёрной шариковой ручкой и складываю руки на груди, пока незнакомка со знающей благодарной улыбкой читает написанное и неспеша обводит единственно предоставленный мною ей ответ на вопрос. — Я же сказала, что тебя найду. Девчонка поднимает взор зеленых глаз — и только за их одних я готова не просто играть в выдуманную любовь. Она смеется и качает головой — спрыгивает со стула и, вскинув одну бровь к границе волос, подает маленькую ладонь. — Ася. Мелодичный голосок с тонкими нотами дразнящего бархата и короткое слово, которое вгоняет в ступор любования — вероятно, выгляжу глупо, стоя до сих пор с руками на груди, но не могу не прокручивать в голове отзвучавший несправедливо быстро голос. Игнорирование и выжженные нервы стоили того — мне осталось только по-дебильному улыбнуться, чтобы не только пиздопротивную девчонку, но и себя подобным состоянием отпугнуть. — Что? — Мое имя — Ася. — Нагло вытаскивает из "узла" руку и пожимает кончики моих пальцев. — Приятно познакомиться, Билли. Девчонка хохочет, и, завороженно наблюдая за широкой улыбкой и ощущая на коже тепло её ладони, совсем поздно напускаю на лицо маску обиды и раздражения. Забираю блокнот со стойки и, удовлетворенно кивнув полученному ответу, бросаю небрежное: — Я не к тебе пришла так-то. — Оу... правда? — Закусывает уголок губы и неверяще болванчиком кивает головой. — Да, именно. Я решила все же попробовать твое хваленное мороженое — клубничное... — В белом шоколаде? — Озорно улыбается девчонка и тянется к холодильнику за упаковкой. — Ты ведь все смс прочитала. И ни на одно не ответила. — Даже не вопрос задаю, но Ася кивает головой, опуская эскимо в жидкий шоколад. — Возможно потому, что хотела, чтобы ты всё же меня нашла? — И подает мороженое, коротко касаясь меня указательным пальцем при передаче угощения. Смотрит внимательно, как я откусываю самую верхушку и лыбится. — И, как видишь, сработало. Неожиданно, конечно, но... — Ты определенно... Ася, более не сдерживаясь, взрывается смехом, словно новогодняя хлопушка, и, недолго раздумывая, обходит тележку и без обиняков обнимает не ожидавшую меня за шею. — А сейчас кто я, Неверленд? Обнимаю так просто в ответ, словно знакома с девчонкой самого детства, и, положив подбородок на плечо Аси, откусываю огромный кусок пломбира с кусочками клубники. «И впрямь безумно вкусное!» — Ты определённо милашка.