Это хорошо

Шаги за спиной становятся громче, и я мгновенно ускоряюсь, не желая оборачиваться. Он ускоряется тоже. Неприятное шарканье жесткой подошвой по мокрому асфальту словно ультразвук бьёт по ушам так звонко, что руки дёргаются в попытке прекратить эту сковывающую движения муку, но я не смею позволить себе ни единого резкого движения. Я не знаю, кто за моей спиной. Я не знаю, чего он хочет. Я не знаю, заметил ли он меня уже у меня есть шансы добраться до общежития целой. Хотя бы просто добраться. Высокие многоэтажки из серого кирпича, начинающие желтеть деревья, дорога, покрытая отражающими лунный свет лужами — всё утопает в тёмно-синем сумраке, и меня вдруг навещает пугающая мысль о том, а не в последний ли раз я наблюдаю этот полный умиротворения и спокойствия пейзаж. Почему так цепляется глаз? Неужели я чувствую, что это мой последний шанс насладиться вечерним воздухом и лениво гуляющим ветром, раздувающим мою ветровку и отросшие кудри. Звук чужих ускоряющихся шагов перетягивают одеяло моего внимания на себя, и тело начинает сходить с ума. Тревога бьётся в груди, разгораясь как пламя, посылая колючие импульсы в ладони, и заполняя вакуумом лёгкие, от чего я начинаю судорожно задыхаться. Паника. Паника. Паника. Животный страх заливает мои мышцы будто расплавленным металлом, который тут же застывает, от чего каждый следующий шаг даётся мне сложнее предыдущего. Острые наконечники шнурков неприятно хлещут по лодыжкам, оставляя после себя полосы побелевшей кожи. Ещё немного. Ещё самая малость, и я буду в безопасности. Судорожно хватаю ртом осколки морозного ветра, отчаянно пытаясь собрать все оставшиеся силы для последнего рывка. Но вдруг чьи-то грубые как наждачка ладони обхватывают мои плечи, чья-то широкая тяжёлая спина накидывается поверх меня словно сеть и валит на колючий асфальт. Мелкие выступающие камни проходятся по щеке, оставляя посте себя саднящую боль. Эти сильные руки обхватывают грудную клетку так, что о малейшем вздохе и я мечтать не смею. Однако часть моего мозга, всё ещё борющаяся за эту жизнь заставляет лёгкие сокращаться, в бестолковых попытках захватить для меня ещё пару секунд, но тщетно. Кожа покрывается мурашками, тело пробивает предсмертная дрожь, из глаз брызгают слёзы, я начинаю сходить с ума от нескончаемости этой пытки. Холодный воздух резко сменяется на тёплый, распахиваю глаза, но ничего не вижу кроме поглощающей всё вокруг темноты. Сердце бьётся так быстро, словно я только что пробежала марафон, а одеяло неприятно липнет к мокрой от пота коже. Глаза постепенно привыкают в темноте, что позволяет мне разглядеть неразобранный с вечера бардак в тесной комнате. Это был просто кошмар. Сотый за этот месяц кошмар. Дыхание замедляется, и я даже немного удивлена, что снова могу дышать, снова могу заполнить лёгкие столь желанным воздухом. Откидываю одеяло в ноги, чтобы хоть как-то избавиться от тошноты, вызванной духотой. Становится чуть легче, паника потихоньку отступает, ком в горле рассасывается. Рука неосознанно тянется к телефону, но тот предательски выскальзывает из потных ладоней, и я подавляю вздувшийся в груди как шарик истерический вопль. Для этого мне требуется примерно пять секунд, три глубоких вдоха и два выдоха. Приподнимаюсь на локтях и перегибаюсь через край койки, от чего суставы противно похрустывают, и этот хруст кажется особенно громким в гулкой тишине, непрерывно шарахающейся в по комнате. Рукой нащупываю упавший горящим экраном вниз мобильник, поворачиваю его и судорожно выдыхаю. Двенадцать ноль две. Это хорошо, велика вероятность, что Кей ещё не спит. Тяжело сглотнув, нахожу нужный номер в списке контактов и прижимаю телефон к уху, предварительно вытерев ладонь о простынь. Проходит меньше чертырёх секунд, прежде чем он берёт трубку. Это хорошо, значит, не разбудила. — Мару? — От одного его голоса на душе становится спокойнее. Достаточно, чтобы хоть немного угомонить дурацкую панику в груди. — Мару, ты там? Всё хорошо? — Волнуется. Скрывает, но я всё равно это слышу. — Ты в порядке? — Хорошо, — молчание. Знает, что вру, а я врать не хочу. — На самом деле нет. Ты далеко? — Нет, я дома, почти закончил с домашним заданием... Мне приехать? — На том конце провода слышится шуршание бумаги. — Что случилось? — Кошмар. Опять, — мой голос до мерзости хриплый, так что приходится постараться, чтобы выдавить из себя хоть что-то. — Седьмой за этот месяц, — констатирует факт. — Накинь на себя что-нибудь, я скоро подойду. Если сможешь, возьми с собой всё необходимое, — в ответ лишь сдавленно угукаю, — Я перезвоню через пять минут, как только подойду, ты только не выходи пока, подожди в холле. На улице прохладно. Договорились? — снова поддакиваю, но этого вполне достаточно. Самостоятельно сбрасываю трубку, потому что знаю, что Цукки ни за что не сделает это сам, он позволяет мне самостоятельно оценить ситуацию и понять, готова ли я ещё несколько минут провести наедине с собой. Четыре минуты уходит на то, чтобы заставить своё тело сдвинуться с места и подняться с кровати. Две, чтобы слабыми руками забросить в шоппер зарядку для телефона, дезодорант, расчёску, телефон и карточницу. Ещё одна — поднять с пола огромный бомбер, накинуть его на себя и обуться. Три минуты я жду лифт и спускаюсь с седьмого этажа в, слава богу, полностью пустом лифте. Приложив пропуск к аппарату без проблем выхожу из общежития на улицу, где меня уже ждёт Кей. Похоже мой телефон на беззвучном, раз уж я не услышала, как он звонил. Вообще-то Цукишима живет в двадцати минутах отсюда, но каждый раз добегает за пять, а затем старается скрыть отдышку и румяные щёки, будто так, я не узнаю, как сильно он торопился. А ещё он ненавидит кого-то ждать и всегда уходит даже после одной минуты ожидания, но всегда терпеливо стоит внизу до тех пор, пока я не покажусь из-за стеклянных дверей. Блондин оборачивается на звук захлопнувшейся двери, и я замечаю в его руках телефон. Видимо он только что собирался снова меня набрать. На первый взгляд на его лице ни одной эмоции, но я с уверенностью могу сказать, что вижу в его янтарных глазах искорки волнения. А в сумерках он особенно красив. Взъерошенные светлые волосы поблескивают в свете уличных фонарей, неровная тень ложится на острые скулы, и на миг я застываю на месте, завороженная этой картинкой. Жаль, что у меня нет сил достать телефон и сфотографировать его прямо сейчас. За те пару секунд, что я стою, парень размашисто движется в мою сторону, и стоит мне сделать всего один небольшой шаг, как я с громким выдохом врезаюсь в его грудную клетку. Аромат клубничного геля для душа с примесью мужского одеколона тут же обволакивает меня с головы до ног. Тонкие длинные пальцы одной руки зарываются в мои волосы, а вторая обвивает спину и прижимает крепко, будто Кей боится, что я на грани от того, чтобы грохнуться на холодный асфальт. Хотя возможно так и есть. — Ты меня так напугала, — шепчет прямо в шею, зарываясь носом в мои нерасчёсанные кудри. От удивления широко распахиваю глаза и приподнимаю брови: обычно от Цукишимы таких честных слов не дождаться, а сейчас он искренен как никогда прежде. — Прости, если отвлекла... — Не извиняйся, тупица, — перебивает меня, не дав закончить. Проходит наверное целая вечность, прежде чем Кей отодвигается, но лишь для того, чтобы разместить ладони на моих щеках и зарыться своим заботливо-строгим родительским взглядом мне прямо в душу. От блондина исходит тепло, которое не только не позволяют мне замёрзнуть, но ещё заставляет затвердевшие от напряжения мышцы в моём теле таять, от чего я менее уверенно держусь на ногах. — Как ты? Минута... Вторая... Парень даёт мне время, чтобы собраться с мыслями и дать честный ответ. Если я совру, ни одному из нас легче не станет. — Три динозаврика из десяти, — ловлю губами его резкий выдох, смешанный с усмешкой, и мы оба растягиваем губы в глупых улыбках. — Тупица, — он прикрывает глаза лишь на миг, чтобы в следующую секунду поднять на меня настолько нежный взгляд, что я даже теряюсь от неожиданности. — Идти сможешь?— отрицательно качаю головой, — Понял. Без единого лишнего слова, он снимает с себя ветровку, а вслед за ней и толстовку. Затем осторожно расстегивает мой бомбер и снимает его, закидывая к на плечо, зажимая коленями свою куртку. Кей аккуратно, словно боясь поранить меня лишним касанием, натягивает на меня огромное фиолетовое худи. Я машинально продеваю руки в длиннющие рукава, чем вызываю у Кея ухмылку. Опускаю огромный капюшон, однако парень тут же надевает его обратно, поправляя мои короткие волосы, и я ему совсем не сопротивляюсь. Стаскиваю с его худого плеча свой широкий бомбер, чтобы надеть поверх, после чего блондин предусмотрительно застегивает молнию до самого моего подбородкс, и лишь тогда сам накидывает на себя ветровку, оставляя её распахнутой. Вот идиот, он что, хочет заболеть? Останавливаю его, когда он собирается забрать у меня сумку с вещами, и повторяю его действия с молнией, последовательно защёлкивая каждую пуговицу. Я хочу, чтобы он знал, что я тоже о нём забочусь. В каком бы состоянии я ни была. Тёплые губы неожиданно и мягко касаются моего лба, вызывая приятные мурашки по всему телу. Большие ладони скользят по талии вниз и подхватывают меня под бёдра. Умело хвастаюсь за тонкую шею, будто делала это уже раз сто, хотя наверное даже больше. Голова обессиленно падает на мужское плечо и глаза предательски слипаются от нагрянувшего спокойствия. Из-за полузакрытых век наблюдаю за проплывающими мимо огнями ночных улиц. — Засыпай, Сутародо, через двадцать минут мы будем дома, а это ещё плюс два динозаврика к тем трём. Вот идиот. Но скоро мы будем дома. Это хорошо.