losing game

песни: Дурной вкус — Пластинки Октябрь опять слишком холодный, а в кармане пачка «Парламента» с двумя последними сигаретами. Огни фонарей освещают улицы Новосибирска так ярко, что глаза слепит, и Илья идет вдоль дороги в центре города, засунув руки в карманы чёрной куртки. Шея где-то в плечах прячется, и голова устало наклонена вниз. Еще чуть-чуть до квартиры остаётся, а осенний холод все колет по косточкам. Вечеринка прошла вполне неплохо. Были старые друзья со школы, например, Антоха, Кирилл, Егор, Санек и даже Никитос пришел. Было и пару парней с курса Гоши: Илья их не знал, но вроде ребята хорошие, завтра на празднике они снова поговорят, определенно. Съёмная двушка в центре Новосибирска встречает серыми холодными стенами. У Гоши дома ярче, там все светлое, хотя он сам всегда говорит, что хотелось бы поспокойней, как, например, у Ильи. Илья этого не понимает, но на жилье не жалуется: цена неплохая для центра, для педагога в детской школе искусств в самый раз. Илья скидывает куртку на крючок в прихожей, там же оставляет небрежно брошенные кроссовки и проходит на кухню. Опьянение не чувствуется: он специально не пил много. Для этого будет повод завтра. На кухне набирает стакан воды и уходит с ним в гостиную. На маленьком журнальном столике бумаги с отчётами, которые нужно закончить к концу следующей недели, но садиться за них нет не то, что сил, но и желания. Парень садится на диван и откидывается на спину. Отпивает воды, берет ноутбук на колени и перед тем, как зайти в браузер зависает на папке на рабочем столе. «НЕ ОТКРЫВАТЬ, БЛЯТЬ!» «Ок, не буду», — отвечает себе же Илья и дважды кликает на папку. Ему открываются куча фотографий, которые он видит далеко не в первый раз даже за последнюю неделю (раз седьмой, если быть точным). Там слишком много воспоминаний, слишком много боли и в то же время счастья, слишком много… Просматривая фотографию за фотографией, которые делали только они вдвоём, только они вдвоём их видели, Илья вдруг как никогда раньше отчётливо понимает, что этого реально больше никогда не будет. Даже чего-то похожего. От этого на душе скребут кошки, струны рвутся, бомбы взрываются… Можно придумывать еще миллион метафор, вот только смысл не поменяется — больно все равно. Илья так и засыпает: длинные ноги на журнальном столике, поверх будущих отчётов, на коленках — ноутбук, голова на спинке дивана назад откинута так, что на утро шея будет болеть, как у восьмидесятилетнего старика. *** Будильник громкой трелью стучит по вискам, и Илье не остаётся ничего, кроме как вставать. Типичное рутинное утро меняется с похода к шкафу. Вместо привычных чёрных джинс и футболки или худи, которые он привык надевать на работу, Илья берет тёмные брюки, слегка укороченные и зауженные снизу (но не вот эти леггинсы, как у девчонок, которые все ноги сжимают и прилегают не к мышцам, а к костям) и рубашку белую. Аля-классический образ смотрится слишком прилежно, и Илья выпускает рубашку из брюк. К слегка торчащим волосам он даже не притрагивается (больно надо). Надевает чёрные кеды, благо погодка сегодня позволяет, накидывает куртку сверху и выходит. До назначенного места рукой подать, и Илья идет неспешно, засунув руки в карманы брюк. Думай позитивно — стакан всегда наполовину полон… Хуйня это все, Кровосток, такая хуйня. *** На улице дышится легче. Из ресторана доносится какая-то громкая музыка, а Илья уходит подальше, потому что в голове уже гудит. Находит запертую дверь, кажется от чёрного входа, и садится на лестницу перед ней. В куртке по-прежнему две тонких сигареты с кнопкой — возьми да закури, кто мешает? Дверь позади открывается, и Илья даже не поворачивается, закатывая глаза. Не очень важно сейчас, кто смог потревожить его (бес)покой. Каблуки делают пару шагов, потом в поле бокового зрения появляются женские ноги, за ними и подол светло- розового платья с бежевым пальто виднеется. Вслед за ногами на бежевых туфлях появляется Ксюша. Илья заметил, что и у нее сегодня не все дома, но это совсем становится неважно, когда она садится рядом и молча протягивает открытую бутылку красного полусухого. Илья подхватывает горлышко и делает глоток, ставя после вино между их ногами. Он смотрит на нее и она правда красивая: ее рыже-русое кудрявое каре слишком фотогиенично закрывает лицо, руки лежат на коленях и голова опущена слишком обречённо. Бери да рисуй. — Какого'- голос слишком сиплый, она прокашливается и продолжает, — какого' это видеть, как человек, которого ты любишь, любит другого? Илья молчит примерно минуту и усмехается про себя: она действительно думает, что это из-за Вики? — Сильно заметно? — получив утвердительный кивок, все же отвечает.- Больно, Ксюх. Больно. — А по шкале от одного до десяти? Илья думает опять с минуту, а потом отвечает: — Одиннадцать. Сойдёт такой ответ? — Сойдет…- со вздохом ответила Ксюша и сделала глоток вина. — Почему ты тогда не боролся? — Ксюш…- у Ильи нет ни малейшего желания придумывать какую-то душераздираюдую историю. — Нет, не придумывай, — она будто мысли читает, — а скажи правду. Я-то и без твоих слов все видела, это только слепые не заметят. Ну и еще другие влюблённые. Ну так? — Смысл? — Илья замолчал на несколько мгновений, но вскоре вновь продолжил.- Если у этих отношений изначально не было никаких путей в будущее, то зачем бороться? — Но ведь у вас что-то было, — Ксюша заинтересованно наклонила голову вбок и посмотрела на Илью, ожидая от него ответа. Илья усмехнулся и устремил взгляд в асфальт. Воспоминания, словно кадры на плёнке, проматывались от настоящего к прошлому, и остановились где-то на отметке «11 класс». 5 лет назад было проще, было легче. — Что-то было…