Гори скорее, старый мир!

      Утренний туман окутал всё ещё сонный город, сокрытый во тьме. На небе огромным аморфным пятном растянулись тёмная туча. Улицы после ночного дождя были уже покрыты множеством холодных лужиц, в которых отражались мрачные бетонные и кирпичные дома, полнившие город. Они мрачно возвышались среди всё ещё безлюдных и пустых улочек, овеянные атмосферой серости и безысходности. Возведённые по большей части ещё десятки лет назад при прошлой власти, они стали таким же привычным атрибутом города, как и его заводы, выбрасывающие в воздух клубы чёрного едкого дыма, как и разбросанные тут и там одноэтажные дома-развалюшки, постепенно уходящие в землю со временем.       Постепенно окошки в домах загорались. Вот идёт на раннюю смену угрюмый усатый рабочий, одетый в старый замызганный синий комбинезон и потёртую кожаную кепку, с морщинистым суховатым лицом и пустым взглядом, направленным будто в никуда. А вот и беззубая старушка с клюкой и вечными жалобами на весь мир медленно плетётся в поликлинику, чтобы занять первое место в очереди.       Но среди всех людишек, выходящих из серого подъезда панельной многоэтажки, выделялась одна девчонка. Чёрное платье, тёмные колготки с рисунками каких-то роз, будто взятых с тюремной наколки… Её голубые волосы со светло-бирюзовыми кончиками развевались на ветру, обнажая прекрасное юное лицо, ещё не испещрённое морщинами, прыщами и прочими атрибутами тяжёлой жизни рабочего человека. Напротив, весь её вид показывал человека, не измученного ничем, кроме домашних заданий, к тому же редко выполняемых. Под этим прекрасным лицом покоилась нежная шея, на которой была набита чёрными чернилами по бежевой кремовой коже девушка, увитая с шеи до груди змеёй. Зовут эту ярковолосую девчонку Луминица и она идёт в школу. Десятый класс, ещё два года до экзаменов, а значит целая жизнь впереди — столько времени, которое можно беззаботно провести, наслаждаясь прекрасным воздухом, глядя в мирное небо над головой и стоя на крепкой земле, зная, что никто тебе не желает зла.       Следом за этой девочкой идёт её друг, высокий длинноволосый студент-первокурсник в тёмно-синем пальто. Лицо его чем-то похоже на скалу — такие же голые, не покрытые растительностью щеки, угловатость, суровость и холодность — словно его списывали с очередного викинга, какими их рисуют богатые заморские кинокомпании, но забыли добавить бороду и убрать мешки под глазами, а волосы и брови вместо рыжего покрасили в тёмно-русый. Это — Штефан. Идёт и смотрит себе под ноги слегка прикрытыми глазами, погружённый в глубокие раздумья о чём-то, лишь изредка перебрасываясь случайными фразами с Луминицей. Может обдумывает, как решить очередную хитрую физическую задачу или продумывает очередной план того, что же делать в ближайшую неделю?       Около остановки девочка прощается со своим другом и обнимает на прощание, счастливо улыбаясь.       — Луми, ты чего такая радостная? — сонно спросил Штефан, недовольный тем, что его подружка с самого утра была чересчур весёлой.       — Я на выходных ложилась пораньше, поэтому выспалась после тяжёлой недельки… А ещё я испекла вместе с мамой с утра вкусный пирог!       — А чего руку так странно держишь? Опять что-то случилось?       — Мэй, я что не рассказывала тебе? — удивлённо спросила девушка, — Слушай тогда. Ходила вчера с Риной на заброшку одну, точнее недострой. Сколько помню — всё он такой и был, ну разве что в детстве там краны работали и строили его. Чтобы стоял теперь. Пришли мы туда, а я захотела потренировать вживую бомбинг, раз здание не используется. Рина, понятное дело, на шухере стояла. Порисовала, а тут снизу слышу шаги. Нас короче ЧОПовец местный засёк и прицепеск к нам! Ну мы и пошли драпать от него, а я запаниковала и не очень удачно грохнулась. Зато не поймали! — размахивая руками и отчаянно жестикулируя, говорила Луминица.       Штефан бросил в ответ пару слов про выздоровление и осторожность, посмотрел на девушку понимающим взглядом и сел на автобус, отправившись в какие-то дали на свою учёбу. ***       Шёл пятый, последний на сегодня урок. Уткнувшись в окно, на одной из задних парт сидела загорелая девушка со светло-медными волосами и зелёными глазами. Будто назло всем предписаниям школьной формы, она облачилась в пушистый свитер и тёмные джинсы с увесистой металлической цепью на них. Где-то там у доски учитель истории монотонно рассказывает очередную скучную тему про события неумолимой давности. По подоконнику монотонными глухими ударами тарабанит дождь. А прохожие идут под ним, кто-то с зонтиком, а кто-то — без. Там, за окном, благоухает сырой влажной землёй и мокрым асфальтом. Такая прекрасная пора, а детей держат здесь и заставляют слушать какого-то старого дядьку. Вот бы прогуляться по этим мрачным улочкам под серым небом, вдохнуть полной грудью и полюбоваться радужными отражениями в придорожных лужах.       — Рина, какая основная причина поражения караевцев в Гражданской войне? — внезапно спросил учитель, вырвав девушку из плена грёз.       — Ну… Их войско было… э… плохо подготовлено…       — Нет, совсем нет. Ну, кто скажет? — учитель осмотрел класс пустым вопросительным взглядом. На его усталом морщинистом плохо выбритом лице виднелась грустная улыбка, словно какой-то необоснованной и глупой надежды. Учитель обратился к одному из местных знатоков своего предмета. Тот всегда радовал историка, пусть и не собирался в будущем сдавать его предмет:       — Может ты знаешь?       — Полагаю, что из-за того, что они не соглашались дать автономию требовавшим её регионам Рузавии, а также из-за неуступчивости по отношению к рабочему движению? Левое крыло Фронта и компартия же просто воспользовались этим, — уверенно ответил ученик.       — Верно. Но есть несколько особенностей, запишите их в тетрадь…       Урок продолжился в своём медленном и размеренном темпе и Рина уткнулась в окно, наблюдая за происходящим там. Прозвенел звонок и все стали собираться. Наконец-то можно идти домой и отдохнуть. А может махнуть в кино с Луми?.. В такую погоду не охота куда-то идти, но скука вносит свои правки в привычные планы.       По пути домой Рина встретила своих друзей в полном сборе, что-то активно обсуждавших.       — О, привет! Нам тут Луми про недавний ваш случай рассказала, это правда? Ну, что вы поцеловались? — спросил с широкой улыбкой Штефан.       Луминица косо на него посмотрела и раскрыла рот то ли от удивления, то ли от возмущения.       — Ага, конечно. Тебя пригласить забыли, — едко отпарировала Рина и, сменив тон, продолжила, — Кстати, предлагаю сходить куда-нибудь вместе. Я тут недавно когда по лесу бродила, заметила старую кирпичную церковь, заросшую всю, полуразрушенную. Подошла к ней из чистого интереса. Смотрю — а там, дальше в глубь леса, здание виднеется, огромное такое, словно дворец в миниатюре. Тоже заброшенное. Мне было некогда разглядывать всё это, вот и поехала домой. Может махнем туда?       — Опять ты нас поведёшь в лес свой и будем блуждать до ночи? Мы в прошлый раз так ничего и не увидели, кроме грибных полян, — злорадно ухмыльнувшись, возразил Штефан.       — Нет, я правда знаю, где это находится. И хватит вспоминать ту историю, это было давно! — Рина игриво ударила его своим кулачком в грудь — Реально, там тропы нехоженные, значит внутри есть много интересного. А не эти ваши походы по бывшим туберкулёзным диспансерам и психбольницам, которые вы называете заброшенными. Это скорее бомжатники. Заброшка — это звучит гордо! — произнося последнюю фразу, Рина подняла указательный палец кверху, словно оглашая некое откровение доселе неведанной мудрой мысли.       — Я пойду с Риной! Всеволод, давай с нами? — присоединилась к разговору Луминица.       — Не мучайте Севу. Если он хочет оставить меня в обществе двух прекрасных девушек и уткнуться опять в свой компьютер — пожалуйста, — сострил Штефан, заставив Луминицу покраснеть.       — Правда, Сева, пошли. Ты с нами не гуляешь и не общаешься вне школы. Надо это как-то исправлять. Это не обсуждается, если что, — обратилась к молчавшему до этого момента парню Рина.       Всеволод не смог ответить что-то внятное и лишь несколько раз утвердительно кивнул своей лохматой головой. Ему не сильно нравилась перспектива проблуждать час-два по какому-то заброшенному особняку, тем более в такую слякоть. Лучше дома заняться прохождением свежевышедшей части любимой стрелялки. Но эти люди… В их общество он чувствует какой-то уют. Всё это веселье и неподдельные эмоции, подколы без агрессии и желание делать всё вместе — вот почему такая компания его цепляет. ***       Мрачный осенний лес уже давно сбросил листья. Старые корявые голые стволы веяли чем-то зловещим, словно где-то среди них спряталось древнее чудище, описанное в легендах и жутких историях наших предков. Под листвой виднелась пожухшая, старая трава, плотно прикрывавшая всё ещё мокрую после ночного дождя тёмно-бурую землю. Иногда по пути к заброшенной церкви встречались искривлённые стволы местных берёзок, будто искорёженные каким-нибудь чёртом или бесом во время очередной забавы.       Наконец подростки вышли к церкви. Вокруг неё была абсолютно пустая от растительности полянка в пару десятков метров радиусом. Ни деревьев, ни густых кустов — только трава и земля. Хотя за этой незримой гранью был обычный лес, пусть и разбавленный кустарником, раскинувшим пучки своих противных выцветших ветвей. Церковь представляла собой кирпичное здание с облезшей штукатуркой, местами еще видневшейся на рыжих стенах. Окон не было, поэтому когда друзья вошли в здание, они почувствовали сквозняк, пробиравший до мурашек по коже. Крыша была в достаточно ветхом состоянии, но всё ещё защищала имущество храма от непогоды. Цветные фрески, некогда украшавшие стены и потолок храма сильно выцвели. Иконы, кресты, чаши и прочие предметы церковной утвари были разбросаны в каком-то хаотичном порядке, но тем не менее никем не украдены за столькие годы. Словно по церкви прошёл погром бессребренников. Скромная мебель также была не пощажена временем. Местами подгнившая, она всё ещё стояла после столетия забытия, во время которого церковь стала не нужна никому и была оставлена на откуп природе, непогоде и диким зверям.       — Ну и место ты нашла! Мне тут не по себе как-то. По коже мурашки, такие холодные, неприятные… — произнесла Луминица, пытаясь подбодрить друзей, не произнёсших ни слова после входа в церковь.       — Тут вокруг ещё много всякого интересного есть. Я же рассказывала, что неподалёку есть какое-то большое здание типа замок или усадьба? Если церковь осталась целой, то и там есть много чего интересного. Я как раз вчера у подружки спросила про это место, а у неё тут дед неподалёку работал много лет назад, лес пилили на том берегу. Ну и рассказывает, что засиделся дед после своей смены с другими лесорубами. Сидят, пьют себе, разговаривают. Как вдруг один из них указывает на эту усадьбу и говорит, мол там в окошке свет загорелся. Посмотрели все туда — и правда, свет в окне. И крик раздался. Будто волчий, только волков в округе уже давным никто не видел. Что было дальше — подружка уж и не помнит, давно ей это рассказывали. Да и дед умер лет пять назад, так что и спросить не у кого. Может померещилось им тогда, не знаю. Но такое уж бают, — Рина произнесла свою историю невозмутимым тоном, пытаясь не нагнетать то, что незримо было в каждой частице этого места.       Герои поднялись на колокольню по шаткой кованой винтовой лестнице. Каждый шаг сопровождался небольшим пошатыванием и скрежетом, пробиравшим до глубины. Наконец, герои забрались на самый звон, правда колоколов уже не было откуда виднелась вся окрестность: и местами поросшая сорной травой крыша церкви, и усадьба с несколькими зданиями вокруг. Даже издалека её вид впечатлял — роскошные колонны, лепнина и прочий декор в совокупности с изяществом самих форм ободранного, растерзанного и частично разрушенного здания давали слегка приглушённый эффект былого великолепия.       — Слушай, Рина, а есть ещё какие-нибудь истории? Ты же у нас вроде шаришь по этим делам, — спросил Всеволод.       — Есть такое. Тогда слушай. Всё равно молчите, как будто не о чем говорить больше.       — Неправда! Мы молчим, потому что тут настолько классно, что лучше не говорить. Ну, точнее я так делаю поэтому, — запыхаясь, произнесла Луминица, по-детски восхищённая увиденным и первее всех побежавшая с колокольни на улицу.       Рина, собравшись с мыслями, начала повествовать:       — Я в детстве, когда еще мы жили в Сосногорске, любила гостить летом у бабушки. Меня родители отвозили прямо в начале мая, когда вся апрельская слякоть уходила. И забирали, как только бабье лето закончится. Я была достаточно непоседливым ребёнком, поэтому держать меня в городе летом для них было тяжело. А я только рада была. Деревенька была не сильно большой, но люди всё ещё оставались, дети по улицам бегали местные. Я кстати за свою считалась, а не за городскую. Так вот, собралась я как-то с парой местных ребят на соседний хутор. Там раньше люди жили, но потом все разъехались кто куда, только бабка одна осталась. Мы её периодически навещали, приносили различных даров города, помогали по хозяйству а она нас пирогами и прочими вкусностями угощала. Так в тот раз и отправились к ней, а по пути обратно как-то заплутали, пока через лесок шли. И видим — такой маленький мужичок с чёрными лохмами волос. Как будто сказочный. И настороженно на нас так смотрит, как будто мы его потревожили. Ну и давай бегом оттуда.       Когда Рина окончила свою историю, Луми уже успевшая покопаться в местных книжках, стояла с одной из них наизготове, хитро улыбаясь, словно ребёнок, задумавший какую-то шалость.       — Смотрите, что я нашла! Тут же куча всего интересного. А это вообще чей-то дневник. Прямо рукописный и запрятан в куче пыльных и старых технических книжек, а значит его до нас никто здесь не видел и не читал. Вы только послушайте! — девушка открыла дневник на середине и начала читать, — Двадцать шестое июля всё того же года. Взяли станцию Панкратовка. С севера, от Марьинских болот прибыла телеграмма от отряда местного ополчения, сообщают, мол в Усть-Никольске появились отряды Фронта, правда караевцам они не подспорье. С Золькиного мыса телеграфируют, что наши повстанческие отряды уже там. Хоть какая-то радость на фоне безысходности. Да, я не загнан в угол и могу отступать хоть на север через болота в тайгу, хоть здесь месяцами тиранить врага, но нужны припасы. В госпитале острый дефицит лекарств. Кончился морфий, а спирт приходится заимствовать у местных жителей, благо многие добровольно готовы жертвовать. Патроны брать же неоткуда. Совсем.       — Луми, ты читаешь с таким заумным видом, будто тебе это интересно и понятно. — съехидничала Рина — это же всего-то какие-то военные хроники.       — А ты просто не знаешь, за что он боролся! Там в начале дневничка он пишет, что хочет обновления мира, конца несправедливости и добра всем людям. Его за это преследовали и вот он пошёл на бунт… Вот ты пойдёшь на бунт ради своих ценностей, а? А вот он смог!       — Ты так говоришь, как будто Фронт или Компартия того же не обещали. Справедливость и порядок для Караева вообще девизом стали — встрял в разговор Сева, поправляя очки. Луминица поджала губки, демонстративно нахмурилась и в безмолвном возражении недовольно взглянула на него. Ей было нечего возразить, но девочка всё равно была недовольна своим преждевременным поражением в споре.       Молодые люди продолжили исследовать здание дальше, по-прежнему поражаясь его размаху, прошедшему через столькие века запустения. Кованые перила, высокие потолки, искусно вырезанные фигурки и узоры на мебели… Многие мечтают о том, чтобы обрести себе хотя бы узенькую конуру в серой панельке, а здесь пустуют такие просторы…