Die Krankheit

Западный Берлин Франку не нравился. Грязный — что в центре, что на окраинах, унылый, люди дёрганые, вечно спешащие, так и норовящие что-то с тебя поиметь. Гамбург тоже не рай земной, но такой херни там не было. И нарков в разы меньше. А в Берлине торчки чуть не на каждом шагу — иной раз буквально под ногами валялись. Но всем плевать, их будто не замечали. Похоже, пары месяцев мало, чтобы развить такое же избирательное зрение. Сегодня Берлин не нравился Франку особенно. За глазами поселилась нудная, тупая боль, в горле скребло, ещё и знобить начало. «Это всё от недоедания», — мрачно подумал он. В холодильнике их общей с Бликсой и Эндрю квартиры было всегда пусто. Вчера Франк принёс хороший свиной окорок и предвкушал, сколько всего можно приготовить, но утром тот исчез. На все вопросы Бликса лишь кривился: «Здесь не место падали». Ну да, конечно, он же мертвечину не ест. Вот только забывает, что простым смертным питаться нужно регулярно. Окорок был прибавкой к плате за разгрузку мяса. И вот, ни его, ни денег — зато за квартиру уплатили, и так уж месяц задолжали. Теперь ещё и простуда. Не удивительно, что прихватило — помотайся-ка целый день из жары да в холод. Франк не помнил, когда в последний раз болел. Может, в классе шестом? Было паршиво и это неприятно удивляло — как так, его крепкий организм дал сбой и из-за такой ерунды. Каких ещё неприятных сюрпризов от него ожидать? Поплотнее завернувшись в солдатский бушлат, Франк грел руки о горячую кружку с растворимым супом. Голова была тяжёлой, будто подшипниками набитой, и они тяжело перекатывались внутри. — Ого, да ты горишь! — Эндрю отдёрнул ладонь от его лба, будто и впрямь обжёгся. — Сгоняешь в аптеку? Эндрю вздохнул: — Деньги. Попробую найти что-нибудь тут. Это было безнадёжно. В аптечке в ванной лежали только пара упаковок бинтов да пластырь — Франк их сам покупал. Даже перекиси не было — зачем, если есть водка. Вернулся Эндрю предсказуемо быстро и хмурился всё озабоченнее. Стал открывать полупустые кухонные шкафчики, один за другим. Ручка того, что над мойкой, осталась у него, но он привычно прикрутил её обратно и взялся за соседний. С ним нужно было особенно аккуратно — дверца едва держалась. — О, нашёл! — Эндрю, просияв, достал из-за банки с крупой, в которой давно завелись какие-то непонятные червячки, пузырёк и победно потряс. Франк поймал маленькую баночку из тёмно-жёлтого стекла. Аспирин. Вроде, сгодится. Высыпал на ладонь пару таблеток. Кажется, раньше их выпускали покрупнее, не такими мелкими, но уверенности не было — по фарме он был не спец. Запил их бульоном. Эндрю сел обратно на колченогий табурет, покачнулся, прежде чем нашёл устойчивое положение. — Может, мне не ходить? Ты совсем хреново выглядишь. — Ты чего, — Франк встрепенулся, — иди-иди! Не надо со мной сидеть, я не трёхлетка. А семейный ужин… — Он раз в месяц бывает, ага, — закивал Эндрю и мечтательно заулыбался. Ну ещё б. Раз в месяц ему выпадал шанс нормально пожрать. Возвращался он с полной сумкой еды для Франка (в общем-то, и для Бликсы тоже, но тот в основном питался бухлом). И ходил бы так каждую неделю, если б не недовольство Бликсы, мол, это же форменное мещанство. Уже третий месяц шёл, а Франк так и не мог понять, почему его слушается. Ладно Эндрю — он Бликсе со школы в рот смотрел, но он-то… Бликса каким-то неведомым способом превосходно умел прогибать под себя. Кажется, иммунитет к этому таинственному воздействию имел только Вольфганг из «диллетантской»* тусовки. Франк никогда не позволял собой помыкать, но с Бликсой было проще соглашаться, чем противостоять. Особый талант, иначе и не скажешь. Хорошо, что этим вечером у него смена в «Risiko» и можно отлежаться спокойно. Голова перестала болеть, зато закружилась. И сделалось очень жарко. Франк поднялся, держась за угол стола. Только бы не разболеться — кто послезавтра поможет Марку с переездом? Он до последнего оставался в Гамбурге, и здесь ему наверняка тоже не понравится. Ну, будут не любить Берлин вместе. — Я полежу, а ты иди. Всё будет нормально, — он потрепал Эндрю по плечу. Видели бы родители, какую квартиру снимает сынуля — да в сквоте обустроеннее, чем тут. Перед походом Эндрю всегда надевал чистую рубашку, одну и ту же, в тонкую чёрную полоску, придававшую ему вид законченного ботана, только толстенных бифокальных очков не хватало. Франка это всегда смешило, но не сегодня. Он скинул бушлат и улёгся на свой матрас, не укрываясь — и так вспотел, хоть майку выжимай. Температура под сорок, что ли — укачивало даже лёжа. Но больше походило на опьянение. Эндрю наконец ушёл, и Франк попытался подремать. Урчание древнего холодильника — у этого реликта ещё мотор сверху — быстро убаюкало. Когда Франк открыл глаза, по квартире уже разлились полупрозрачные летние сумерки. Подушка и простыня насквозь промокли, чёлка прилипла ко лбу. Он поднял руку, чтобы убрать волосы — та весила целую тонну. Одно простое движение, но такая усталость накатила. Франк перевернулся на спину и на том силы закончились. Он лежал, глядя на трещины в штукатурке. В углу под самым потолком сгустились тёмные тени. Они пугали, как в детстве — на улице ещё не темно, но чернота в углу была непроницаемой, словно глубокой ночью. Франк зажмурился. Так стало ещё хуже — нет, он должен видеть, должен убедиться... Он открыл глаза и снова посмотрел на тень. Она дрогнула, сместилась. Сердце скакнуло в глотку. Франк попытался подняться, но слабость давила, он обессиленно откинулся на подушку. Тень проскользила на середину потолка и вдруг обрела объём. Бликса висел вниз головой, цепляясь за штукатурку неестественно длинными пальцами рук и ног. Франк не мог отвести взгляд от его горящих глаз: чёрные склеры, жёлтая радужка, вертикальный змеиный зрачок… Это всё лихорадка, он просто бредит, но видение выглядело слишком реальным. Таким же реальным, как Бликса, собиравшийся сегодня на смену. Тварь и одета была так же, в чёрную футболку с ассиметричным рваным подолом из магазина Гудрун и чёрные затёртые джинсы с разошедшимся швом на лодыжке. Футболка задралась до самых подмышек, и Франк отчётливо видел каждое ребро, проступающее под нездорово бледной кожей. Видение вывернуло шею под неестественным углом, кожа и жилы натянулись. — Приболел, Франтишек? — и голос у этой твари тоже был Бликсин. — Пошёл нахер. Язык присох к нёбу, не слушался, и такая простая фраза потребовала значительных усилий. — На твой, что ли? — видение осклабилось. Зубы у него были тоже в точности как у Бликсы — жёлтые, крошащиеся от цинги и мета. «А может, это он и есть — настоящий, без личины?» — совершенно бредовая мысль, так и ситуация далека от нормальной, как Throbbing Gristle от Beatles. Франк снова попытался сесть, но всё тело налилось тяжестью, будто замороженная туша, даже пальцами едва удавалось шевелить, и он впился ногтями в пропотевшую сбившуюся простыню. Шея Бликсы щёлкнула, как сухая ветка под сапогом — теперь он смотрел прямо на него, по-прежнему вися на потолке, как летучая мышь-переросток. Но это пугало гораздо меньше, чем до боли привычное выражение превосходства на костистом лице: веки чуть опущены, уголок рта слегка приподнят — ещё немного и сложится презрительная гримаса. — Какой ты слабый, Франтишек, — протянул Бликса. Он припал к потолку, как кошка припадает к земле, охотясь за птицей, и единым плавным движением сместился в его сторону. — Пошёл ты, — снова повторил Франк. Сердце оглушительно застучало. Он не боялся — ненавидел себя за беспомощность. — Повторяешься, — Бликса подобрался ещё ближе. Длинные костлявые пальцы вонзались в штукатурку, та шла длинными, похожими на молнии трещинами. — Не нравится, как называю тебя? Муфти лучше? Франк с трудом приподнялся на локтях и упал обратно. Какая досада, даже средний палец не показать. — Ты был таким сильным, здоровым, — Бликса завис над ним. — Так бы и съел. Он высунул длинный, синюшный язык, похожий на щупальце. Что-то похожее Франк видел в одной его книжке про японскую нечисть — «Квайданы» или как-то так она называлась. Тягучая чёрная, как мазут, капля слюны упала ему на лоб. Кожу защипало. — Так бы и съе-ел, — нараспев протянул Бликса. Ещё одна капля тяжело шлёпнулась на лицо Франка. Он крепко зажмурился. В детстве мать учила его молитвам, как-никак они евреи-католики, но сейчас он не мог вспомнить ни одной. Сердце болезненно трепыхалось, тошнота подкатывала к горлу горечью. И ни единой связной мысли. Не важно, Бликса это, галлюцинация или тварь, носящая его обличье — нужно остановить это, кем бы оно ни являлось, но как, если сил меньше, чем у младенца? Непослушными пальцами Франк нашаривал бушлат — там в кармане выкидной нож, — но только бестолково путался, натыкался на холодные пуговицы. — Ты боишься меня, Муфти? — такие низкие, реверберирующие нотки Франк слышал только когда Бликса флиртовал с кем-то. — Это даже обидно. Мы же друзья. Он мягко спрыгнул вниз, снова щёлкнули позвонки, и голова встала на место. Франк сжал кулаки — и даже этого толком не вышло. Бликса навис над ним, длинные многосуставчатые пальцы впились в матрас, вспороли тот вместе с простынёй. От тела его исходил холод и странный запах — что-то химическое и в то же время похожее на стоячую зацветшую воду. — Кто ты? — Тебе отшибло память? Не узнаёшь? — Бликса склонился, приблизил лицо вплотную. Жёлтые глаза гипнотически светились. — Я спас тебя от превращения в посредственность, дал тебе шанс делать то, что по-настоящему нравится, а ты разыгрываешь амнезию. — Ты не Бликса, — Франк мотнул головой, разрывая контакт. Тварь скривила губы — до боли знакомая гримаса презрения: — Я — это я, Муфти. И я хочу сделать тебе подарок. Хочу, чтобы ты был со мной. Тебе понравится, вот увидишь. Бликса оседлал его, крепко сжал тощими бёдрами. Франк забился из последних сил, но тщетно. Тот скинул футболку, выставив на показ по-птичьи тонкие ключицы и рёбра, бледный впалый живот. Бликса улыбался жутко, экстатически, вспарывая свою грудную клетку пальцами, изгибающимися под немыслимыми углами — медленно-медленно, снизу-вверх. Франк не хотел смотреть, но не мог оторваться. Это было извращённо красиво. Белая кожа расходилась влажной, рваной раной, сочилась чёрной кровью, пахнущей едким дымом. Бликса запускал пальцы глубже, разворачивая края, обнажая рёбра и внутренности. Кровь, вязкая и густая текла по коже, впитывалась в джинсы и пачкала камуфляжные штаны Франка. Обжигающе ледяная. Бликса запустил руку под грудину и сжал сердце — трепещущий чёрный комок с алыми прожилками, — сжал и потянул. С влажным чавканьем рвались ткани, изо рта брызнул фонтан крови, прямо на лицо Франку. Он дёрнул рукой, пытаясь стереть их, унять жжение, но не удалось сдвинуть её ни на миллиметр. Кровь пропитала его одежду, матрас, заливала пол — сыро, холодно. — Съешь его, Муфти, — Бликса протянул ему сердце. — Не пожалеешь. — Иди. Нахуй. Бликса покачал головой: — Я знал, что у тебя проблемы со словарным запасом, но чтоб настолько… Он больно надавил пальцами на щёки, заставляя его разжать челюсти, Франк мотнул головой, но Бликса держал крепко. Сердце, всё ещё пульсирующее, коснулось его губ. От него пахло смертью. Раньше Франк не знал, как это, а теперь понял. Бликса склонялся над ним, улыбаясь неожиданно терпеливо, и Франк с пугающей ясностью осознал, какой он красивый, даже с развороченной мясом наружу грудной клеткой. Он больше не мог сопротивляться. Хотел, но не мог. Бликса улыбался и проталкивал своё сердце ему в рот — невозможно горькое. Ядовитое, как грех. А потом была темнота.

***

Франк открыл глаза и вздрогнул. Бликса всё ещё склонялся над ним, но больше не улыбался. Брови нахмурены, губы плотно сжаты. И глаза — голубые, с сеткой лопнувших сосудов. — Итак, какого чёрта, Франк? — Ч-чо? — тот с трудом сел, навалился спиной на стену. Во рту было сухо, язык превратился в наждак и голова всё ещё тяжёлая, но он мог двигаться. Уже что-то. — Я до утра сидел тут с тобой, — Бликса больно пихнул его в плечо, — пока ты триповал. И блевал, — он кивнул на стоящий подле таз. Пахло кислятиной. — Я заболел, — Франк убрал прилипшую ко лбу чёлку и потёр воспалённые, пересохшие глаза. — Заболе-ел, — Бликса скрестил руки на груди. — Энди эти сказки рассказывай, когда от маменьки вернётся. — Вот чё ты начинаешь? — Франк поморщился. — У меня температура поднялась, а он нашёл аспирин… — Аспирин?! — Бликса выпрямился, будто позвоночник разом превратился в железный штырь. — Где вы его взяли? — Так на кухне. — И сколько ты принял? — Две таблетки. Бликса вздохнул и закрыл глаза, сжав переносицу. — Так это не аспирин был?.. — Браво, — Бликса одарил его взглядом «в кого ж ты такой тупой». А потом вдруг сгрёб Франка в объятья, прижал к себе крепко-крепко. — Я, это… — Франк нерешительно положил ладонь ему на спину. Тёплый. Позвонки прощупывались под тканью. И пахло от него горьковатым потом и сигаретами. — Ну, пропотел весь… И заразный, наверно. — Да плевать, — Бликса сжал его ещё крепче, почти до боли. — Ты ж передознуться мог. — Но обошлось же. Ты за мной присмотрел. Спасибо, — Франк неловко погладил его и Бликса отстранился. — Выходит, ты всю ночь со мной сидел? — Да с тобой посидишь, — Бликса усмехнулся. — Постоянно приходилось тебя тормошить, переворачивать, чтоб не захлебнулся. Ну и тяжёлый ты, — он ткнул Франка кулаком в живот. — Завязывай столько жрать. Франк рассмеялся — он как всегда. Может, больше Бликсу волновало, где найти замену в «Новостройки» или как быстро перепрятать все заначки и объяснить полиции откуда в квартире труп, но всё-таки он беспокоился. И это было приятно. — Ладно, падальщик, — Бликса поднялся. — Схожу в аптеку, а ты лежи и поправляйся. — Да не на… — Лежи. И. Выздоравливай. — Бликса надавил ему на плечи, укладывая обратно, укрыл одеялом. — Тазик тут оставлю на всякий случай. Он сдёрнул с крючка в прихожей куртку, накинул на плечи и повернул хлипкий замок. — Бликса, — Франк приподнялся на локтях. — Ну что? — Спасибо. Ну, что приглядел. — Да не за что, — Бликса улыбнулся. Неожиданно тепло. Такой улыбки Франк у него давно не видел, наверно, с самого их знакомства. — Ты же мой друг. Франк откинулся на подушку, заложив руки за голову и глупо улыбаясь. Надо же, Бликса знает это слово. Друг. __________ *в данном случае не ошибка - арт-движение 80-х Genialer Dilletanten использовало для проведения одноимённого фестиваля афиши с такой опечаткой, в итоге название закрепилось (а позже появился миф, якобы такой значок носил Бликса, Вольфгангу Мюллеру понравилась эта идея, и так фест обрёл название)