Не один

— Дилюк?.. Дилюк… п-прошу, н-не н-надо… — жалобно и тихо протянул Кэйа. Но Тарталья уже не спал. Он мигом перевернулся с боку на бок. Под его взор попалась серебряная луна, лишь недавно засветившаяся на небе и освещавшая обеспокоенное лицо Кэйи. Мужчина говорил что-то неразличимое на слух Тартальи. Его грудная клетка то резко вздымалась, то плавно опускалась. — Я н-не предатель… — всхлипнул Кэйа. Тарталья увидел, что лицо Кэйи исказилось в гримасе страха и раскаяния — брови припущены к глазам, нижняя губа прикусана. По щеке покатилась слеза. Сердце Предвестника болезненно сжалось. — Эй, Кэйа, — шепнул он, приподнявшись на локте. Протянул руку и пальцем коснулся щеки, смахнув ненавистную слезу. — Проснись. Кэйа не открыл глаза — продолжал нести неразборчивый бред. Но как только мужчина навис над ним, он услышал, что бормотал спящий, энергично мотая головой: — Я... я с-со-ж-жалею-ю, Д-дил-люк… — Проснись, — чуть громче и увереннее сказал Тарталья. Снова никакого ответа. И Тарталья мягко поймал длинными пальцами подбородок мужчины, осторожно поцеловал его, до слабой боли прикусив нижнюю губу. Синие глаза распахнулись, удивленно и напуганно глядя в голубые. — Эй, милый, все в порядке? — тихо, почти шепотом произнес Тарталья. Кэйа не отвечал, он шумно, жадно вдыхал в легкие воздух, словно ему сдавили грудную клетку, закрытую от взора белоснежной рубашкой. Предвестник улёгся обратно и положил голову бывшего рыцаря себе на грудь. Тот не противился и… сохранял молчание. Тарталье стало неловко. Кэйа никогда так долго не молчал: всегда оживленно болтал, шутил над своим парнем, или флиртовал с ним, когда они оставались наедине. Но… После ухода из Ордо Фавониус, он закрылся в себе: вечно сидел в комнате Тартальи, мало ел и много спал, с жителями Ли Юэ общался нехотя. Предвестник сразу же это заметил и желал всей душой узнать причины столь мгновенной смены поведения возлюбленного. Но попытки узнать всегда завершались стыдливым молчанием бывшего рыцаря. — Я устал от всего этого… — сокрушенно выдал он. — Устал врать всем, улыбаться, когда внутри меня… боль и одиночество… — недолгая пауза. — Мне стало ещё невыносимее быть с Дилюком в одном месте. Невыносимо чувствовать его тяжёлый взгляд на себе, за которым кроется презрение. А хотя… я его заслужил. — С какой стати ты такое заслужил? — не сдержался Предвестник и нахмурился, глядя на макушку мужчины. И желая показать то, что Кэйа больше не один и не будет, плотнее прижался к нему. Кэйа не произносил ни слова. Кажется, прошла минута. Вторая. Волнение от ожидания ещё сильнее разрасталось внутри Тартальи. О чем он молчит? — Обещаешь, что не отвернешься от меня, как узнаешь… кое-что обо мне? — медленно, тягуче молвил Кэйа. — Кэйа, я никогда этого не сделаю. — Не лжешь?.. Тарталье совсем не понравился этот полный горя и отчаяния голос. Ему просто необходимо было видеть лицо возлюбленного. Но как только Предвестник хотел было это сделать, Кэйа резко сел. По мере возвышения луны на чернильном небе её свет разлился по комнате еще больше, — постель, стоящая прямо под окном, полностью утопала в нем. Взъерошенные длинные волосы выглядели умилительно и забавно. Хотелось просто зарыться в них и подавить это неприятное напряжение. Но Тарталья лежал и смирно ждал ответа Кэйи. Очень медленным движением бывший рыцарь обратил взор на Предвестника. Глаза сверкали, но не из-за света луны, а из-за слез, которые вот-вот побегут по щекам. — Я… Я шпион из Каэнри’аха… — наконец-то сказал он, внимательно наблюдая за задумавшимся Тартальей. Каэнри’ах… Каэнри’ах… Тарталья размыто, почти ничего не знал об этой территории — другие Предвестники говорили о ней не так давно и парень услышал лишь то, что её уничтожили Архонты несколько столетий назад. И поэтому он слегка непонятливо смотрел на Кэйю. — Шпион из страны, которой нет?.. Бывший рыцарь утвердительно кивнул, нервно закусив нижнюю губу. — А ты разве кому-то докладывал что-то?.. — Нет… Тарталья тоже сел и притянул к груди голову Кэйи, а сам вздохнул. — Значит ты никакой не шпион. Что за глупости, Кэйа? Подушечка большого пальца мягко оглаживала уже мокрую щеку. — Это не глупости, Тарталья! — невольно сорвался на крик, исполненный тревоги и протеста, бывший рыцарь. Последовало молчание, тяжёлое для обоих — Предвестник осёкся и мысленно себя отругал за необдуманные слова, чем, кажется, ещё сделал больнее возлюбленному, всхлипывавшему и прерывисто дышащему. Тарталья не знал, что говорить и как утешить. Это на публике, при коллегах и подчинённых, он громогласен и самоуверен, а здесь… Даже и слова подыскать невозможно — только и остаётся смахивать горячие слезы с ресниц закрытых глаз. — Так… Когда мой отец оставил меня у винокурни… — заговорил Кэйа, — он сказал, что я последняя надежда нашей Родины… А когда меня усыновил мастер Крепус, я никому не говорил откуда я. И Дилюку не говорил… до смерти отца, потому что… — выдержанная пауза, — почувствовал облегчение, что мастера Крепуса нет… Но в ответ от него получил… Ярость… С тех пор мы с Дилюком больше… не близки. Я понял, что никто меня не примет настоящим и поэтому стал лгать всем, боясь с кем-то сблизиться. Думая… что лучше быть одному… Тарталья не понимал, о чём отрывисто повествовал Кэйа, но: — Ты больше не один, Кэйа. — со стальной твёрдостью промолвил он. И для большей уверенности он посадил Кэйю так, чтобы его спина опиралась на его грудь; руки крепко обхватили мужскую талию, а голова удобно устроилась на плече. — И не будешь таким больше. Тарталья не был свидетелем тех событий, что произошли с Кэйей в юношестве, но он точно знал, что бывший рыцарь не заслужил боли, что он переживал доныне. — Что тебе снилось, милый? Бывший рыцарь явно дёрнулся от такого вопроса, но без утайки ответил: — Дилюк… С мечом в руках… А я перед ним на коленях. Речь Кэйи была тихой, но уже менее прерывистой, дыхание выравнялось — он с постепенностью успокаивался в объятиях возлюбленного, внимающего его словам. — Его глаза сверкали ненавистью… И он звал меня предателем… Предателем всего Мондштадта и семьи. И… он хотел меня казнить. А дальше Предвестник понял: Кэйа просил его не убивать себя и под напором чувств расплакался. — Если я когда-нибудь и встречу Дилюка, то приглашу его на дуэль. Вижу, он достойный соперник! — в шутливой и доброй манере сказал Тарталья. — Хах… Дерется он и правда достойно, — прозвенел искренний и короткий смех мужчины. И вновь молчание окутало их — уже не тяжелое, что было прежде, а чуткое. Тарталья стал осторожно целовать лицо Кэйи, когда оно повернулось к тому — щеки, нос, веки, губы, изогнувшиеся в улыбке. О, Царица, как же она ему идет! Руки беспардонно блуждали по рельефному животу и груди, что вздымалась теперь не из-за кошмарных сновидений, а из-за нежных и чутких действий возлюбленного. Иногда Тарталья еще раз повторял, что Кэйа больше не один. Даже пообещал: — Как я закончу работу в Ли Юэ, я заберу тебя в Снежную. Тебе понравится моя семья…