Puppet Master

После коронации колдун спустился в свои покои — в спальню короля новой династии. Здесь видели сны почившие король и королева. Сколько раз он пытался надеть корону и по ступеням, как по головам, воссесть на трон. Сколько раз он пытался прийти к власти, взять бразды правления, в свои руки… Наконец его попытки увенчались успехом, с момента кончины короля, не пожелавшего бежать и прятаться от судьбы, и побега скорбящих сирот-принцев из родного дома в далекие земли. Не время оплакивать павших. Завтра с рассветом они отправятся в путь — армии всех четырех королевств под его знаменем и предводительством. И поведет их он — никто иной как Вирен, влиятельный титулованный лорд, верховный темный маг, одолевший самого сильного существа на свете, первый советник короля, член верховного совета, близкий друг королевской четы… когда-то в канувшем прошлом. Сейчас он — правитель Католиса, смиренный слуга народа, пред которым преклоняют колени и склоняют головы в знак глубокого почтения, чье имя славят и чествуют. Новый день знаменовал новую эру, виток в истории, величие человечества, победившего и захватившего неизведанный до селе запретный мир, отмщение за изгнание людей драконами и эльфами на запад много веков назад. Его имя будет вписано в летописи на тысячелетия. Не стоило тебе, Харроу, в последний свой день показывать характер, унижая давнего друга, ставя как раба на колени и указывая как собаке место… Перешагивая границу. Его место на престоле, а короне — на его голове. Расплата пришла в полнолуние вместе с призрачными эльфийскими тенями в замке, обнесенном рвом. За благородство, за честь, за достоинство. Амбиции же Вирена простирались далеко за пределы Католиса, население которого он не раз спасал от катастроф с помощью «творческого подхода». Спасал целые жизни взамен на другие. Вирен медленно прошелся пальцами по богатой мебели из резного дерева, встряхивая пыль с тающих воспоминаний и размышлений о былой молодости. Когда-то с королем они были закадычными неразлучными друзьями, мальчишками с клятвами в верности на губах, не разлей вода… Много с тех пор воды утекло. Харроу сделал свой выбор: его гуманизм — его слабость. Прагматизм Вирена могла понять лишь Клаудия, любимая дочь, талантливая ученица, потомственная колдунья и истинная преемница темных искусств. На закате, что пламенел в небесах, он стоял, выпрямив спину, глядя в окно. В отражении высоких зеркал тронного зала средь витиеватых колонн и в собственных глазах он выглядел рожденным по праву правителем. Времена меняются, да, Харроу? Вирен вдруг осознал, что вопрос, терзавший с самого начала знакомства со звездным эльфом из зазеркалья, все время ускользал из вереницы мыслей, как зыбкий сыпучий песок сквозь тонкие пальцы. Почему Авизандум заточил эльфийского мага в магическом зеркале? По ту сторону. Взаперти. За могущество, лояльность к людям, враждебность к соплеменникам, использование запретной магии помимо рунной с элементами стихий? Почему Ааравос повернулся спиной к своим: из-за природных высокомерия, надменности, эгоизма и расизма оных, идеологии господства высших созданий над низшими? Почему Авизандум наконец не уничтожил своего врага? Или противник был равной с драконом силы? Ему были подвластны все существующие арканы… — Тяжелые думы? — множившимся эхом отозвался голос в голове, дурманящий разум. Вирен вздрогнул, вскинул брови в недоумении, повертел головой из стороны в сторону и обратил взор на откровенно скучающе смотрящего в окно эльфа, его мерцающую прозрачную проекцию. Мужчина, предавшись ностальгии, позабыл, что в помещении он не один… — Время ко сну. Завтра предстоит тяжелый день, — пояснил Ааравос, поворачиваясь к бывшему лорду. Темный маг мотнул головой, возвращаясь в реальность. Они выступят единым строем с восходом солнца и пойдут войной на Зедию, родину, несправедливо избавившуюся от собственных чад. — Я… хотел бы побыть один, — Вирен отставил посох у изголовья, нехотя снял и отложил корону, расстегнул пуговицу-брошь на груди, ослабил расшитый золотистыми узорами ворот и скинул пояс на талии, оставшись стоять в робе. — Я не потревожу твой покой, — заверил Ааравос в кротком поклоне, с нескрываемым любопытством наблюдая за человеком. Взгляд чужих глаз клинком вонзился в спину. Вирен силой воли подавил раздражение, глубоко вздыхая и прикрывая веки: гусеничка забралась внутрь, не закрыть в банке. К ее цепким лапкам на ушной раковине он почти привык, к слепляющей веко паутине на глазу — тоже. Мастер темной магии ненавидел признаваться себе в том, что все еще нуждался в услугах заключенного в зеркале эльфа, надо было лишь только попросить. Но какова жертва, цена сих щедрот и даров, широких жестов и богатых подношений? Он не из тех, кого впечатляет звон монет. Эльфа развлекало общество человека. Задумчивость выступившими морщинами отобразилась на мужском лице. Король устало потер переносицу, хмурясь и морща гладкий лоб. Сделал вид, что не слышит и не видит эльфа, и зашел за ширму, чтобы надеть длинную до пят белую рубаху. Прошел к двуспальной постели, садясь и расставляя руки по бокам, сутуля спину. — Спи-и-и-и, мой лорд, — эльфийский рассыпчатый голос проникал в каждый уголок его души. Маленькие лапки снова защекотали выступ уха. — И да приснятся тебе добрые сны. Вирен понадеялся, что в приторно-сладкой речи зазеркального узника не было издевки, и послушно растянулся на постельном белье, смыкая веки. Для финальной битвы нужны силы, а сон позволит бренному телу расслабить члены, вобрать энергию, обновить организм, подобно волшебной бабочке родом из Зедии, что убирала зияющие провалы глазниц и паутины вздувшихся вен, эти страшные следы черной магии. Но сон ему лишь только снился. Он проваливался в пропасть, пучину отчаяния: снова и снова падал в кромешную тьму. Мрак заполонял все пространство, поглощал голоса, растворял его тело… Вирен моргал и не видел, пытался вдохнуть, закричать, взмахнуть руками, но темень превращалась в вакуум, в топь и… Расщепляла на частицы его сущность. Беспросветная мгла — его собственная бездна, гибель от жадности, властности, лживости и неверности, предательства собственных убеждений. Его топила коллекция монет с эльфийскими душами, тянущая бесконечно вниз. Вирен вздрогнул, распахнул глаза и сел, прерывисто дыша и обильно потея. Взгляд рассеянно блуждал по комнате, пока не наткнулся на статную фигуру эльфа, силуэт, стоявший в ногах. Ааравос с неприкрытым интересом глядел, как ворочался в постели мужчина, зажимал в кулаках простынь, кривил губы, морщил нос и тихо изредка вскрикивал, постанывал. Муки совести? Внутренние демоны? Следовало набраться терпения в предвкушении удовлетворенного любопытства. Вирен перевернулся на бок, накрываясь с головой одеялом подальше от сверлящих пытливых глаз. Спустя несколько минут он снова сел, облокотившись на локти, провел рукой по лицу. Мечущимся взглядом обвел помещение: балдахин над головой, шелковые простыни, настенные гобелены, меховой ковер. Нет, он не выспится в спальне бывшего короля. Словно сам Харроу тенью следовал за ним по пятам, стоял за спиной и раскатом грома шептал проклятия в его адрес. Здесь маг не обретет долгожданный покой. Внутри него грохотала борьба из хора нестройных голосов: прикрываемая заботой о человеческом роде жажда власти и любовь к детям. А еще Вирен боялся, совсем немного, но боялся… Ааравоса, еще не преданный ему, еще не преданный им. Было неизвестно, в какой именно момент эльф, трикстер и лицедей со злым умыслом или благой вестью, обнажит оскал вместо привычной улыбки, воткнет в спину или поднесет к горлу нож, раскроет карты и завесу своего туманного прошлого. В чем состояли мотив и выгода от сотрудничества с человеком? Зачем ему — тому — помогать? За какие проступки, преступления и грехопадения зедийские лидеры единогласно закрыли ему доступ к внешнему миру, ограничив свободу? Поток монотонных мыслей прервался, оборвался в середине. Вирен требовал правды в подробностях, и эльф обещал поведать увлекательную историю из автобиографии по дороге в Зедию. Мутные путаные ответы только раздражали, злили и… пугали. Неужто он думал переиграть его в его же игре? Маг поделился реакцией и мнением полуночного эльфа на зеркало как о «нечто смертельно-опасном, хуже, чем смерть», на что Ааравос улыбался шире и шире, беззаботно смеялся. «Я польщен такой честью», — говорил он. — Я пройду в свою комнату, — решил Вирен, взявшись за посох, и хотел уже было встать, как его остановил голос, от глубины, великолепия которого предательски трепетала каждая клетка его тела. Снова. — В чем твоя беда? Позволь мне помочь, — бархатисто промурчал эльф, почти вплотную приближаясь, словно пальцем толкая в грудь ложащегося обратно в постель. Струящаяся мантия колыхалась в такт его жестам. — Ты отныне король, а персоне такого высокого положения спать подобает в королевских палатах. Ты же мне веришь? Вирена начали гложить сомнения, опасения, страхи, тревоги, из-за чего он медлил с ответом и отвернулся, чтобы не сталкиваться взглядом. Не забывается ли эльф, кто здесь главный, кто кому служит и кто правит бал? Кто укрощает строптивого… Насколько хрупка грань между неоспоримой властью и беспрекословным покорением? — Настолько сложный вопрос? Ты усомнился во мне? Едкая и колкая ирония проскользнула в усыпляющем голосе. Намек на обиду, возмущение, недовольство? Не должно отворачиваться от благодетеля и сомневаться в чистоте его намерений и праведности его слов. Бравировать неповиновением. «Хватит!» Маг не собирался открывать свое сердце, демонстрируя уязвимость в виде мелькающего среди вороха чувств страха. Он не беспомощен, не беззащитен, не бесполезен. И все же прилег. Ааравос воспарил над ним, взирая предостерегающим взглядом, вытянул руки к вискам по обеим сторонам от головы лорда и произнес: — Закрой глаза и представь себе то, что тебе дорого и ценно больше всего на свете. Я сделаю остальную работу. Сладкие речи будто мёд на губах ласкали слух, ласкали взгляд, баюкали душу. Вирен послушался. Через некоторое время он действительно стал впадать в беспамятство, небытие, именуемое сном, крепкий и лишенный кошмаров, без идущих от подлокотников трона кандалов на запястьях, без тернового венца вместо королевской тиары. Как и обещал ему звездный эльфийский маг, сотканный из плеяд тайн и загадок, чьи прямая осанка и спокойный тон вселяли уверенность. Вирен нутром чувствовал, Ааравос являл собой кладезь знаний, что превыше мирских благ и богатств, совладать с которыми могли лишь избранные… Сильные мира сего. Очнулся король посреди ночи от лунного света, льющегося в незашторенное окно. И первым, что поймал его сонный расфокусированный взгляд, было лицо Ааравоса, склонившегося над ним, отчего Вирен от неожиданности встрепенулся, дернулся и едва не коснулся иллюзорной кожи эльфа, тотчас же отстранившись. Звездчатые веснушки сияли ярче всех лун и солнц, усыпленные россыпью созвездий на щеках. Ниспадавшие локоны зависли в воздухе. Ааравос улыбнулся легкому испугу и замешательству Вирена будто кот по усы в сметане. Король спохватился и вернул себе беспристрастный и невозмутимый вид. Люди по мнению Ааравоса были самыми несправедливо недооцененными существами на земле. Мелкими, слабыми, грешными, смешными в своей неразумности, но поистине уникальными и перспективными, необычными, удивительными и интересными своею природой: нереализуемым до конца потенциалом, непредсказуемостью, твердостью духа, любовью к интригам, поддающимся навстречу страстям и соблазнам, мужеством перед тяготами, лишениями, искушениями и испытаниями на тернистом пути и вечным поиском себя с целью выжить и увековечить свое наследие. Прекрасны… Бесподобны в сравнении с безупречными эльфами и непогрешимыми драконами запятнанные мятежные души. «Я в восторге». — Ты все еще здесь? — раздражение присутствием и смущение близостью Вирена было сложно не заметить. Щеки жжег румянец давно минувшей юности, лоб — испещрили борозды мудрой седины, серебрившей пряди. Взгляд упал на погасшую будто выжженную звезду на груди эльфа, остроконечные ушки, крученые рога и темные губы. Мужчина сглотнул, почувствовав сухость во рту, из-за чего его голос казался хриплым спросонья. — Да-а-а-а. Я всегда буду с тобой, — кивая, отозвался мелодией эльф, не отводя изучающего взгляда от полного эмоций лица человека и растягивая губы в томной улыбке. Их скрепленный кровью союз должен был, обязан был принести свои плоды: одному даровать власть, другому — свободу. Их жажду было не утолить, не насытить, не унять. Жажду власти ли, славы ли, правды ли, знаний ли, крови или золота… Или крыльев свободы, что разобьют чары, оковы и цепи одиночества и неволи. Каждый преследовал свою цель. Они стали обоюдным спасением друг для друга: Вирен жаждал взойти на трон, стать королем, объединить королевства и вторгнуться на территорию, объявить войну Зедии и ее жителям, возомнившим себя полубогами. Надежды тешили его эго. Ааравос желал свободы и мести, голоса, взгляды, касания. С помощью личного вассала, инструмента, ценного ресурса, он воздаст всем, кто пленил его, кто пожнет свои всходы. Католис станет новым Эларионом. Лорда не покидало странное ощущение. Нависающей опасности. Полуночный наемный убийца испытал древний ужас при виде зеркала, добытого из покоев короля драконов. «Не лги мне, Вирен», «Не груби мне, Вирен», «Не отводи взгляд, Вирен», — шептали стены голосом зедийца. А во сне слегка нахмуренные брови, довольно зажмуренные глаза и губы, изогнутые в лукавой, покровительственной, снисходительной, торжествующей улыбке, за которыми невозможно было прочесть истинные помыслы и чувства эльфа, вселяли благоговейный трепет и страх. Холодок бежал по коже: от Ааравоса веяло угрозой, который использовал всех, кто попадал в поле его зрения. Использовал как кукол на пришитых к пальцам нитях и пешек на шахматной доске восточных и западных земель Зедии. Дирижировал оркестром из чужих жизней и судеб. Во сне, как в наваждении, отчетливо слышалась фраза: «Ты-ы-ы мо-о-ой». Дверца клетки захлопнулась. По утру его встретили ехидно улыбающиеся темные глаза по эту сторону зеркала. Hello, Satan.