В объятиях ушедшей любимой

Пять великих рыцарей. Пять самых приближённых к трону Черва жуков. Пять созданий, которые хранили мир да благодать на землях Бледного света… До одного момента. Полый помнит образы всех этих жуков, помнит их голоса и поведение. Один был самым огромным и внушительным средь коллег. Носил такие же огромные, тяжёлые доспехи, словно свой родной панцирь. И казалось, что так и есть, потому что никто не видел его без тяжёлых одежд. Однако, был он довольно тихим, тем не менее, очень добродушным. Это всё, что Полый о нём помнит. К сожалению, Сосуд запомнил этого рыцаря лишь по той причине, что ему довелось когда-то тренироваться с ним. Другая была хоть не велика ростом, но очень сильна. Её не зря прозвали Доброй, потому что это была её черта характера. Она хорошо разбиралась в жуках, поэтому не каждый мог получить её доброту. Создание пустоты помнит, что её глаза сверкали, словно изумруды, и её некой фишкой была зелёная коса. Но увы, Полый больше о ней не может вспомнить. Не сложилась судьба так, чтобы Сосуд с ней время много проводил. Лишь пару раз они смогли пересекаться друг с другом. Третий рыцарь была очень таинственной. Она рассказывала о том, что не из Халлоунеста вовсе, а прибыла из далёких земель, принеся с собой цветы, чьи лепестки были так похожи на Бледный свет. Она была высокой, хоть и не настолько, как сам Полый рыцарь. А лик её был спрятан за длинными локонами. Её уже Полый помнил лучше. Потому что эта женщина иногда беседовала с сосудом. Хотя, это был больше её монолог. Рыцарь просто слушал её, ни о чём не думая. Из-за этого этот рыцарь называла Сосуд хорошим слушателем. Четвертый рыцарь Полому запомнился тем, что он был самым громким. Самым эмоциональным. И тем, что папенька его самым преданным назвал. Его удивительно пронзительный голос можно было услышать во всём Дворце. Он был похож на шар, а вместо привычных лап были длинные и, на удивление, тонкие клешни синего цвета. Но есть одна беда. Полый не помнит имён этих четверых. Он запомнил имя лишь одного рыцаря. Пятого. «Свирепая Дрийя…» – зачем-то он себе это в своей черепушке подмечает. Склонившись перед ныне неживой воительницей, своей единственной лапкой названный Истинный сосуд берёт аккуратно за подбородок её мордочки (Полому слишком сложно «назвать» это мордой), немного наклонившись, и поднимает к своей керамической маске, которая лишь похожа на морду. Легенде Халлоунеста привычно смотреть на бездыханное тело, ибо не в первой. Безжизненные глаза рыцаря встречаются с бездушными глазницами сосуда, одна из которых слепа. Творение Бледного света воительницу рассматривает тщательно. Рассматривает каждую чёрту белой женской мордочки и каждые линии её такого же белого, но металлического платья. Даже будучи мёртвой, Полому она кажется очень красивой. Хотя нужно быть честным. Живой она ему казалась (и кажется до сих пор) более красивой… более привлекательной. Более очаровательной и симпатичной. Но те времена прошли, и ему остаётся лишь только помнить о тех годах. О тех небольших мгновениях, когда он был с ней. Дрийя ему нравилась. Ну очень-очень нравилась. Да и нравится сейчас, но уже не так сильно. Потому что она ушла и не вернётся. Потому что Полый голоса её больше не услышит. Потому что он больше никогда её не увидит такой, как раньше. Всё, что у него от того времени осталось – лишь труп. Холодный, но женственный и красивый. Сосуд перестал её держать за мордочку, и сел перед на колени, чтобы быть на одном уровне с жучихой (а точнее с тем, что от неё осталось), которая ему нравилась. Левая лапка аккуратно, словно боясь сломать что-нибудь, берёт за наплечник платья рыцаря, после чего, так же аккуратно подтянув к себе, укрывает труп накидкой, заключая в объятия робкие. Пустота в маске перекатывается, бьётся об стены. А пустота, что в груди, колит неприятно. И Полый громко фыркает. Он даже сам понять не может, отчего он фыркает. Ему… больно? Ему… обидно? Сосуд считает, что это так. Потому что именно так говорили жуки, когда им было очень грустно. Ребёнку Черва эти чувства неудивительны. Потому что на отца он тоже был обижен, он чувствовал себя так, будто его просто выбросили. И в груди тоже кололо. Но только намного сильнее, ибо там была чума. Полый ещё какое-то недлительное время фыркал. Жалобно, коротко и с нотой большой печали. Обычные жуки говорили, что когда им очень грустно, то они плачут. И сосуд подумал, что его фырканье вполне себе можно назвать таким образом, хоть он и не до конца понимал, что есть «плач». Он лишь пару раз видел, как у жуков из глаз течёт жидкость прозрачная, но он искренне не понимал, что это. Увы и ах, он не способен был на то, чтобы из глазниц текла жидкость, так что ему оставалось лишь фыркать. В груди продолжало неприятно колоть, но Полому рыцарю это не помешало встать на ноги и пересесть, приняв более удобное положение. Он уже сидел не перед трупом, а рядом. Сбоку. При этом, он не отрывал свой взгляд от тела воительницы. Усевшись и слегка прильнув спиной к стенкам домика его матери, Полый снова обнял неживую Дрийю. Он прижал её к холодным грудным пластинам очень нежно, потому что не хотел, чтобы она рассыпалась в его руках, и снова укутал в старой, изорванной и в какой-то степени грязной накидке. Его взор снова погрузился в какую-то точку. Белизна окутывает его глазницы, постепенно вырисовываются знакомые серо-белые пейзажи. Полый рыцарь не видит, но он прекрасно чувствует, как бренное тело его подруги начинает излучать маленькую магическую энергию. Белые и серые цвета ослепляют неприятно, и потом… Яркая вспышка. Сосуд стоит на балконе и, смотря за пределы горизонта, просто слушает. Слушает, как живёт Белый дворец. Слушает, как он дышит, перешёптывается, работает и всё время идёт куда-то. То королю нужно что-то сообщить, то что-то записать и выполнить подобного рода занятия, на которых Полый (но тогда ещё Чистый сосуд) не заострял своё внимание. Это было своего рода хобби, дабы скоротать время. В такие мгновения Творение тьмы мог свободно уединиться, и позволить себе нарушить правило – углубиться в свои мысли. Но услышав шаги позади, рыцарь очнулся от соблазна уйти в чертоги разума и остался стоять ровно. Сдерживаясь, чтобы лишний раз не обернуться. Позади него стояла Дрийя, держа свои лапки за спиной. Своими черными глазами она смотрела на сосуд, изучала язык его тела. – Сосуд, если ты хочешь, то можешь повернуться и взглянуть. – мягко и спокойно сказала женщина. И сосуд сделал это, взглянув на невысокую жучиху в белых одеждах. Та стояла статно и гордо, поддерживая прекрасную осанку. Казалось, что пока Полый и воительница смотрели друг на друга, шли часы. Тем временем в зале нависла тишина, которая могла быть только в склепе. Зачем-то дворец замолк и стал наблюдать за тем, что же будут делать рыцарь Короля и герой Халлоунеста. Тишину нарушила Дрийя, подойдя к существу, что было гораздо выше её, на своих тонких белых нога́х-иглах, которые издавали очень тихий топот. Такой при обыденном шуме Дворца услышать трудно. – Наклонись, будь любезен. – её голос был мягким. В нём не было злости или нотки приказа. Это скорее просьба. Для сосуда это было что-то удивительное, непонятное и странное. Ибо ему лишь отдавали приказы, но ни о чём не просили (потому что нельзя с ним относится так, словно он живой). Он покорно встаёт перед знакомой ему женщиной на одно колено, положив тяжёлый гвоздь к полу. И это Бледное создание наблюдало пристально, ожидало от неё чего-то. Однако, он сам не понимал, чего он от неё ждёт. Пожалуй, Дрийя была одна из тех, кто изначально считал идею о создании сосуда для ослепленного яростью Бога ненадежной. В сердце были сомнения, что она подавляла, но они только сильнее сжимали её грудь. Ведь она рыцарь королевский. А это значит, что она должна всегда следовать за своим королём и быть верной ему и его словам. Ведь так?... … С тех пор как сосуд стал расти, воительница ощущала к нему… сочувствие. Самое искреннее сочувствие. При его виде у Дрийи появлялась непонятная печаль и тоска. Она прекрасно осознавала то, что ребенок, растущий у неё на глазах, родился на этот несправедливый свет только ради одной цели – умереть в лапах обезумевшего создания, породившего чуму. Стать тюрьмой. И от этого понимания становилось плохо. А становилось хуже от того, что жучиха не могла просто смириться с этим и быть к сосуду равнодушной. Она просто не могла оставить своё сердце холодным при его виде. Даже несмотря на наличие крутого нрава, она была очень заботлива к тем, к кому привязалась. И вот, она невольно почувствовала к сосуду эту самую привязанность, а плата за это – душевные муки от того, что не в её лапках есть возможность что-то изменить. Девушка вздыхает очень томно и очень тяжко, не отрывая своих темных глаз от пустых глазниц. Она аккуратно берёт его за маску и поглаживает коготками немного подальше от того места, где бы у него могла кончиться линия жвал. Но увы, папенька Черв сделал своё дитя сирым и убогим уродцем. Нет головы, только холодная керамическая и громоздкая маска. Сердца нет, чтобы оно билось. Трахей (трахеи – дыхательный орган у насекомых) нет, чтобы дышать. Нет жвал, чтоб поедать пищу. Нет желудка, чтоб её поглощать. Нет разума для дум. Нет воли, чтоб её сломить. Нет голоса, чтоб горестно кричать. И глаз нет тоже, лишь две вырезанных дыры в маске. При виде таких как он появляется лишь три чувства: равнодушие, отвращение и страх. Но сердце воительницы кровью обливается, смотря на всю убогость и печальную судьбу сосуда. Закрывая свои глаза, она прислонилась к маске Полого рыцаря своей мордочкой и потерялась об холодную керамику. Дитя Червовое не понимал этого жеста, и вряд ли поймёт когда-нибудь. И почему-то от осознания этого жучихе смешно стало. Что она делает? Жалеет она бездушное существо, которое знает только одну вещь – свою цель. Разве это не потешно? Смотрит Дрийя на сосуд, вздыхая томно. А он продолжает смотреть бездушными глазницами в её глаза. И женщине от этого неловко становится. Ведь ждёт чего-то! Ждёт! И снова внутри жучихи что-то больно сжимается. Дрожащими лапками она его маску отпускает да и отворачивается, скрестив лапки на груди. – Я, пожалуй, пойду. Мой перерыв не вечен. Но я думаю, что это не последняя наша встреча. Ты можешь встать. – спокойно говорит она, повернувшись к сосуду спиной. Сосуд встал на ноги, смотря на то, как женщина в белых одеждах в глубинах дворца исчезает. И под грудными пластинами хитина чувствуется что-то… Нечто новое, нечто тёплое. И тянет недо-черва (он рождён из души Черва и тьмы, так что он мог называться так) к этой женщине, и он сам не понимает, почему. Просто хочется быть с ней рядом и снова чувствовать её лапки на маске. Как жаль, что только пережив муки, посланные ему ослеплённым ненавистью Богом, он смог осознать, что это за чувства были. Минувшие дни смешались в один: будни шли своим чередом, однако иногда Дрийя приходила к сосуду. Первое время эти свидания были краткими, осторожными. Были они в скрытных местах дворца. Рыцарь боялась того, что заподозрит кто-то о том, что она к сосуду неравнодушна. Тем не менее обожествленный паладин показывал то, что он ощущает ранее невиданные им чувства. Он мог потирать свою маску об теплую мордочку воевательницы. Он, конечно, продолжал не понимать, что этот жест значит. Он просто сымитировал движения девушки и стал применять этот новый для себя жест в удобных ситуациях. Но когда день «X» стал всё сильнее приближаться, женщине постепенно становилось безразлично на то, как долго она будет с сосудом и где будут их свидания. Она всё равно не верила в план своего короля. Да и Бледный паладин был более свободен с Дрийей, показывая то, что он был недостаточно пуст. – Сей подарок так прекрасен, сосуд. Это особенно мило с твоей стороны. – сказала воительница, беря в лапки аккуратно бело-серый цветок. На самом деле, сосуд не особо задумывался о подарке для понравившейся ему девушки. Он просто ненароком увидел и подслушал разговор Зе'мер и Исмы. Первая говорила о своей возлюбленной и о том, что она собирается ей подарить этот цветок. И сосуд решил сделать то же самое. Правда, такого же чисто-белого цветка он не нашёл, так что взял тот, который смог найти. К сожалению, это было их последнее свидание. Дитя Черва сам решил это прекратить. Недавняя встреча с отцом заставила его снова вспомнить про свой долг, о котором он постепенно забывал. Конечно же, благодаря свиданиям. Он снова был готов слепо повиноваться отцу и выполнить свою цель. И снова эта мантра звучала в его маске. «Не говори. Не думай. Не надейся. Не…» Интересно, осознавал ли он свои действия, когда внезапно прекратил эти свидания, тем самым обидев жучиху, что была к нему неравнодушна? Сосуд ничего об этом сказать не мог, когда обнимал мёртвую подругу, укутав в своей одежде. Но он чувствовал, что она сама испытывала странные ощущения. Ей было обидно, что он так всё внезапно прервал, но она просто приняла это с печалью на душе и смирилась. А потом она ушла со своей госпожой, когда сосуд добровольно запер в себе сердце чумы, а сам был спрятан в Яйце под защитой трёх Грезящих. И встретила жучиха свою смерть в клешнях жалких и алчных предателей, защищая свою наложившую на себя печать королеву. И что в итоге у нас остаётся, когда пелена грёз и воспоминаний о минувших дней спадает с глаз Полого рыцаря? А остаётся лишь скорбь. Полый искренне скорбит о том, что он просто выбросил свой самый первый объект любви из разума и сердца. Словно она ему была не нужна… И он себя за это проклинает. Дурак. Хотя бы пришёл в последний раз к ней перед тем, как покинуть её. Но он этого не сделал. Конечно, долг был важен. Но и чувства Дрийи имели значение. Интересно… А отец мог знать об этом? Быть может, какой-либо слуга всё же увидел одно из свиданий? Если это так, то почему отец ничего не сказал по этому поводу? Было ли ему самому всё равно на чистоту его создания? Иль его что-то заставило не вмешиваться? Как жаль, что ответы на такие вопросы не будут получены. Однако, ни живой ни мертвый паладин отбрасывает всё это из головы. Он прижимает холодное тело к своей груди, которая медленно то поднимается, то опускается (Полый опять имитирует вдохи и выдохи). Это расслабляет… Но не успевает Полый рыцарь сомкнуть очи, как перед ним встаёт его родная сестра. – Я же сказала тебе, не ходи по таким опасным путям. А что если… – но не успевает она договорить, как её внимание привлекает белый труп. Сосуд поднимает маску, внимая к Хорнет. - Ох… Ох, Полый… – говорит она спокойно, – У тебя были к ней чувства, не так ли? Он кивает. Принцесса ткачей томно вздыхает. Она смотрит сначала на старшего братца, бубнит что-то про себя. Затем поворачивает голову ко входу в домик, а потом опять к сосуду. – Нет, ты не готов. – строго говорит паучиха, подходя ближе. Полый рыцарь издают урчащий звук и наклоняет маску в бок, словно любопытная зверушка иль ещё маленький ребёнок. – Ты ещё очень слаб. Твоё тело и разум ещё не готовы принять то, что произошло с этими руинами. – она берёт брата за его единственную лапу, – Когда я буду уверена, что ты достаточно окреп, то мы обязательно вернёмся сюда. А пока… Пойдем к горячему ключу? За то время, что меня не было, я нашла безопасный путь для тебя. В глазах сосуда вспыхивает ярое нежелание уходить. Он смотрит то на Дрийю, то на сестру. Но он прекрасно осознает, что даже не смотря на разницу в возрасте, у Хорнет больше знаний и опыта, чем у старшего. Спокойно повинуясь, сосуд встал на ноги и взял в лапу гвоздь, чтобы его использовать вместо трости. Немного похрамывая, он идёт вслед за принцессой Глубинного гнезда, немного посмотрев на жучиху, которой больше нет. Но увидятся ли они ещё? Это вопрос времени. Рано или поздно сосуд тоже уйдёт в Грезы и не вернётся в смертное царство боли. Он снова будет с ней. Но получим ли мы ответ на этот вопрос? Маловероятно. Скорей всего, мы останемся непросвещёнными.