***
— Повязал, значит, да? — первое, что слышит Тэхён, проснувшись утром и не найдя в кровати Чонгука, приглушённый низкий голос Юнги из-за двери. Он лениво перекатывается на спинку и проводит ладошкой по уже плоскому животику — всё тело чистое и приятно расслабленное, как и он сам. В памяти мелькают размытые картинки того, как альфа заботился, тщательно вымывал и чистил его, убеждал, что животик вскоре вернется. Тэхён краснеет от удовольствия и гладит выше, переходя на грудки. Они всё ещё сверхчувствительные, но молочка там нет — нет той мягкости, которая была во время течки, нет ощущения наполненных до краев молочных желёз. — Ну повязал, — голос Чонгука звучит тише, он бурчит в ответ и явно пытается сбежать. Тэхён знает этот его тон: «отъебись, хён, что сделано то сделано». — Он же принимал таблетки, чего ты доебался, Юнги-хён. — Я доебался, потому что мы, блять, всей стаей выли, помогая вам повязаться, щенок, — Мин явно зол, в его тоне проскальзывает рычание, и Тэхён хмурится. На него накатывает беспокойство, приправленное предвкушением, неужели… Неужели он действительно мог залететь? Сколько они были в узле? Тэхён с трудом может вспомнить, когда Чонгук пришел-то, какой был час, а уж когда закончился их марафонный секс и подавно не сможет сказать. Было ли вообще темно или это у него темнело в глазах? — Хён, бля… — Тэхён слышит, что Чонгук пытается зарычать, но его перебивают: — Не хёнкай мне, — Юнги гулко рокочет, хлопнув ладонью и с силой закрывая приоткрытую дверь, в щель которой Тэхён мог так откровенно подслушивать их разговор, и младший альфа осекается, замолкнув. Тэхёну все еще интересно, куда заведет их бессмысленный спор: Чонгук так-то прав, смысл ругаться, когда всё уже сделано, — поэтому он сползает с кровати и подползает к двери. Тело ломит, а поясницу еще и сводит мелкой судорогой — что он, блять, вытворял во время течки? — Тэхён помнит вчерашние события очень смутно, разве что смазанные картинки чонгукового лица и тела. — Да не залетел он, — Чонгук звучит как провинившийся вздыбившийся щенок. Тэхён легко представляет, как его альфа складывает руки на груди и широко расставляет ноги — это его защитная поза. — Да даже если и залетел, то… — То что? Плевать на группу? Плевать на то, что Джин рыдает над связанными им же носочками, отчаянно желая малыша? Чонгук, блядь ты великовозрастная, но остановившаяся в развитии, хоть раз думай не только о своем Тэхёне и не ставь собственный эгоизм выше общего, — Юнги хрипло вздыхает, а Тэ чувствует укол совести. — Конечно, никто из нас не потребует у него делать аборт, мы не изверги, но, чёрт тебя дери, просто вспомни, что у всего есть последствия, окей? И что мир не вертится вокруг вашей пары. — Хён… — в этот раз Чонгук действительно звучит виновато, но Юнги уходит, Тэхён отчетливо слышит стук его шагов, и моментально отползает в сторонку, открывая проход для Чонгука и не желая стать тем, о кого альфа споткнется и упадет. — Хей, — Тэхён зовет его сразу, как только чувствует изменение в феромоне — раздражение насыщается страхом из-за отсутствия омеги на кровати, — я подслушивал. — Тэ, — Чонгук закрывает дверь и садится рядом, утягивая омегу в успокоительные объятья, — всё будет хорошо. Юнги, он… он не со зла, просто… — Да я понимаю, — Тэхён успокаивающе мурлычет и жмётся к альфе, поглаживая его по руке, — я тоже рыдаю над джиновыми носочками. Мы все рыдаем. Омега всегда хочет понести волчат для своего альфы, а Джин, он, знаешь, не молодеет и, конечно же, он боится, что его тело не выдержит. Может, наш случай толкнёт группу… куда-то, не знаю. Куда-то, где все будет хорошо, где у нас всех будут малыши, а общество не ополчится против смешанных групп. Чонгук только крепче прижимает его к себе и целует в макушку. Сложно сказать сейчас, действительно ли Тэхён залетел, но как бы не повернулась судьба — они справятся.Часть 1
5 ноября 2021 г. в 12:15
Тэхён дышит тяжело и сбивчиво, судорожно стискивает пальцы и утаскивает в свою комнату, нору, толстовку Чонгука. Он зарывается в нее носом и дышит-дышит-дышит, набирает запах полной грудью, так, что становится немного больно, потому что обычный воздух сейчас словно отравляет.
Он не знает, как конкретно описать запах Чонгука, его альфы — это сложная смесь, невероятно притягательное сочетание, такое безупречное для его омеги, густая вязь, легко проникающая глубоко в сознание, защищающая, помогающая совладать с животными инстинктами и одновременно погружающая в них. В момент течки, за несколько часов до нее, все альфы, кроме собственного, пугают и вызывают отвращение.
— Я выбил вам неделю, Тэ, — голос вожака, Намджуна, которого Тэхён сейчас просто не может называть по имени, низкий, слегка порыкивающий, но очень мягкий и тихий — альфа не хочет пугать и беспокоить чужую предтечную омегу. — Предохраняйтесь, не забывайте про еду и минимальную гигиену и… всё общежитие ваше. Если что — мы с Юнги будем рядом, не бойся.
Вместо внятного ответа, Тэхён виляет пушистым волчьим хвостиком и по-омежьи высоко урчит, попискивая. Альфы стаи всегда заботятся о своих омегах, они всегда делают так, чтобы они ни в чем не нуждались, и это приятно успокаивает. Даже запах Намджуна не бесит так сильно, как бесил и пугал бы запах любого другого, не считая Чонгука и Юнги, к тому же Намджун уважительно держится на расстоянии и не смотрит на него прямо, слегка отвернув голову.
— Чонгук заканчивает с делами и будет у тебя самое большее через пару часов, — Намджун мягко хмыкает и, не глядя, бросает Тэхёну пакет. — Это его вещи, он просил передать. Удачи, Тэтэ.
От пакета пахнет еще интенсивнее, чем от толстовки, и Тэхён довольно утаскивает его в нору. Он залезает в свое гнездышко, собранное из их одеял, из одежды, из мелких, но важных вещей — они покоятся рядом с кроватью в специальной тарелочке. Это всякие безделушки Чонгука, которые тот не снимает почти никогда, но без раздумий снял для своей омеги, когда та попросила. Тэхён докидывает в гнездо недостающие элементы и заползает внутрь.
Ощущение безопасности накрывает его с головой, и первый спазм не причиняет обычной боли, всего лишь легкое покалывание и предвкушение, посылающее лёгкую дрожь по ногам и вдоль спины. Это отличается от его первой течки и даже от пятой. В этот раз он смог сделать всё правильно, окружить себя необходимыми вещами и не отравлять организм всякой блокирующей дрянью, но ему всё ещё приходилось пить противозачаточные. Он хочет, так хочет выносить маленького щеночка для своего альфы, но ещё рано, слишком рано для всей стаи. А Тэ не хочет подставлять группу, давно ставшую ему семьей.
Второй спазм выбивает из Тэхёна скулящий звук — надрывный, плачущий, требовательно-нуждающийся, жалобный просящий звук омеги, ищущей альфу. Его коротенькие домашние шортики уже начинают пропитываться смазкой, а небольшой возбужденный член неприятно трется о ткань, но раздеваться он пока не планирует, нет. Чонгук попросил, велел не трогать себя до его возвращения, немного потерпеть и дождаться своего альфу. Это не должно занять много времени.
Тэхён вертится, поворачивает голову, поскуливая, и трется шеей о футболку Чонгука — он стащил её сразу после тренировки своего альфы несколько дней назад, она пропитана потом и феромоном, густым мускусным запахом, и ему нужно оставить на ней как можно больше своего, пропитать гнездо, так, чтобы оно пахло их общим с Чонгуком запахом, пахло течкой, единением альфы и омеги. Он тычется в футболку мордашкой, делая глубокие, жадные вдохи, скулит и подтягивает колени, сворачиваясь в клубочек. Чувствует, как жадно и трепетно пульсирует его течная дырочка, подготавливающаяся к тому, чтобы принять узел, как сладкое возбуждение стягивается внизу его животика — мягкого и нежного, не такого подтянутого, как обычно.
В преддверии течки тело омеги готовится к оплодотворению, к вязке, стремится выглядеть для альфы наиболее привлекательным и способным понести — омежка кажется мягче, слаще и беззащитнее. У Чимини, например, перед течкой становились совсем плюшевыми и без того чудесные мягенькие щечки, заставляющие сдержанного Юнги вилять хвостом и разве что не рычать от удовольствия, а Джин вообще начинал напоминать сдобную сладкую булочку, которую хотелось укусить даже Тэ, не говоря уж о по уши влюблённом Намджуне.
Тэхён непроизвольно всхлипывает и мягко прижимает ладонь к самому низу живота — всё его существо, все его инстинкты сейчас настаивают на том, чтобы продолжить род, родить для стаи волчат. Он так сильно хочет этого: почувствовать, как его маленькие щенятки слабо пихаются внутри его живота, в безопасности, как потом сладко пищат, появившись на свет. Ему хочется плакать.
Он и правда плачет, поскуливая и трогательно шмыгая носом, — из всех омег стаи его инстинкты во время течки накрывают сильнее всего, и с этим так сложно справляться маленькой омеге, когда её альфы нет рядом. Тэхён плачет ещё сильнее, проникнувшись жалостью к себе, и с грустным хныканьем обвивает лапками мягкую игрушку, подаренную Чонгуком в самом начале отношений и насквозь пропитавшуюся их запахом за эти годы. Это плюшевая акула, хотя неизменно блещущий знаниями в самых неожиданных областях Намджун и утверждал, что это кит. В любом случае она чудесная — светлого, нежно-голубого цвета с круглыми чёрными глазками и милыми белыми пятнышками, она всегда лежит в их кровати — в руках у Тэ или между их телами, когда омежка дуется — и впитывает в себя запах как самая настоящая губка.
Иногда, когда у них хватает времени и график не заставляет подрываться в полпятого утра, когда можно заняться ленивым утренним сексом, Тэхен любит сжимать в клычках её мягкий верхний плавник, чтобы заглушить плаксивые высокие стоны.
В такие моменты в Чонгуке, в его милом, нежном и заботливом Кукки, таскавшемся за ним очаровательным влюблённым хвостиком лет пять после дебюта, прежде чем решиться и начать ухаживать, в Кукки, который носит его на руках, наизусть знает десятиступенчатый рецепт приготовления его любимого чая и посмотревшего вместе с ним пятнадцать мелодраматичных дорам при том, что просто ненавидит этот жанр, просыпается альфа.
Альфа, безжалостно втрахивающий его в кровать и срывающийся на утробное рычание, альфа, ломающий под ними мебель от силы толчков, альфа, привыкший побеждать и добиваться, привыкший быть лучшим во всем, даже в сексе, и жаждущий услышать, как низкий глубокий голос его хёна, его омеги, срывается на высокий жалобный скулёж.
Тэхён хнычет. Он обвивает акулу ножками, прижимается пахом к нижнему спинному плавничку и коротко потирается, отчаянно желая ощутить на себе крепкие и сильные ладони своего альфы с чуткими, красивыми пальцами. Ему до тоненького, отчаянного воя хочется почувствовать, как эти пальцы сминают его задницу, как бесцеремонно разводят в стороны кругленькие половинки и медленно скользят по промежности, чтобы проверить, насколько его омега мокрая. Тэхён сжимает бедра, цепляется за простыни длинными тонкими пальцами, ни черта не способными сравниться с крупными костяшками и непробиваемой уверенностью умелых чонгуковых, подтягивает поближе к себе ворох чужой одежды и глубоко зарывается в нее лицом, втягивая истлевающий запах альфы. Его феромон почти полностью заполнил небольшое пространство их спальни и вытеснил все другие ароматы, даже несчастной жасминовой свечки, до смешного напоминающей запах Джина и заставляющей Намджуна подозрительно коситься на чонгуковские титанические жасминно-свечковые запасы. Ну а что сделаешь, если Тэхену под них спится лучше всего?
Его альфа такой заботливый, такой внимательный и ласковый — Тэхен вспоминает, как умилительно тот возился с ним во время недавней простуды, как в итоге заболел сам, непримиримо шмыгая красным носом и отказываясь признавать своё поражение перед вирусами, и чувствует, что вот-вот разноется окончательно. Мягкую любимую игрушку пропитывают соленой влагой крупные слезки, стекающие по хорошенькому лицу, и Тэ поскуливает.
Он пробуждает в своей памяти любимый голос, мелодичный, мягкий и нежный, такой красивый, больше подошедший бы омеге или ангелу, и думает, как он густеет во время возбуждения, как становится ниже, грубее, как у настоящего альфы: такая хорошенькая омежка, такая послушная и нежная, такую омежку как ты, Тэтэ, нужно ебать часов десять кряду, чтобы она сорвала свой красивый глубокий голос и больше никогда не смогла бы заговорить с другими альфами, да?
— Д-да, — он проскуливает это согласие протяжно и надрывно, не понимая, где его воображение, а где реальность, и игнорируя факт того, что вне постели Чонгук никогда бы и не подумал как-то ограничивать его свободу. Тэхён сдерживается, но всё ещё трется об их игрушку, покачивая красивыми бёдрами и с удовольствием понимая, что запах его течки останется на её плюшевой ткани ещё надолго. — Да, альфа, пожалуйста, твоя омега так нуждается.
— Нуждается? — Голос альфы словно появляется из его головы, глубокий, расслабленный и порыкивающий. Тэхен — маленький скулящий комочек, возбужденный, влажный и измученный ожиданием — поднимает голову и облегченно попискивает, маша хвостиком и прижимая к голове мягкие волчьи ушки нежного каштанового цвета. Он с трудом приподнимается на дрожащих ногах и на коленях подползает к краю кровати, к Чонгуку, едва слышно жалобно поскуливая.
Чон слегка взмокший — запах его пота дурманит сознание хлеще соджу, и Тэхён готов поклясться, что он видит, как поблёскивающие капли стекают по крепкой мускулистой шее его альфы и скрываются под воротом чёрной футболки, обнажающей полностью забитый рукав на правой руке, от которого у Тэ, стыдно признаться, уже несколько лет трусики сами собой начинают сползать по ногам. Чонгук урчит:
— И в чём же нуждается моя омега?
— В большом члене своего альфы, — Тэхён смотрит подобострастно, послушно сложив руки на коленях, и не смеет поднимать глаза выше очертания губ Чона. Он ждёт, когда ему разрешат, когда ему позволят, когда альфа примет решение.
— Бедная маленькая омежка, — голос Чонгука снисходительный, почти мягкий — от одного только этого Тэхену хочется заскулить.
Чон склоняет голову к плечу — красивым, хищным движением, и длинные, слегка вьющиеся чёрные пряди скользят по его лицу. Он усмехается, толкается языком за щеку, заставляя Тэхена судорожно сжать бёдра, и слегка опускает ресницы — глаза Чонгука не отливают золотом или алым даже в моменты возбуждения или ярости: они антрацитово-чёрные, словно самая глубокая бездна, самая беззвёздная ночь, настолько, что почти не видно узкой щёлки зрачка. Он одним неторопливым, плавным движением стягивает с себя футболку, небрежно отбрасывая её и обнажая скульптурно-вылепленный торс приятного медового цвета с отчетливыми линиями очерченных мышц, а затем властно рокочет:
— Послушная маленькая омежка. Именно в том месте, в котором и полагается — в своём милом гнёздышке, ждёт альфу вместо того, чтобы ездить своей влажной дыркой по резиновому узлу. Потому что эта дырка, — Чонгук рычит, — принадлежит только мне.
Тэхен не может сдержаться. Инстинкт захватывает его полностью, поэтому он мягко откидывается на спину, обратно в глубину гнезда, подставляет беззащитный животик, прижимает к груди сжатые в кулачки руки и откидывает голову, не решаясь поднять на альфу прямого взгляда. Это поза полной покорности, полного подчинения и доверия перед альфой — Тэ чувствует, как его дрожащий хвостик прижимается к внутренней стороне его бёдра, и слегка разводит колени, сдерживая всхлип. Он течёт, течёт так сильно, что чувствует липкую влагу не только в своих коротеньких шортиках, но и на бёдрах.
Сейчас, когда Чонгук здесь, рядом, тело реагирует моментально и выделяет ещё больше смазки — Тэ даже невольно опасается, что она намочит его хвост и заставит шерсть слипнуться, но не может думать об этом слишком долго. Он откидывает голову ещё сильнее, призывно открывая красивую шею, всхлипывает и длинно, просительно скулит:
— Альфа… альфа… альфа, альфа…
— Что, омега?
Чонгук использует те самые низкие, рычащие грудные нотки, и Тэхену так сильно хочется перевернуться, прогнуться в спинке, задирая хвост и разводя коленки, чтобы показать альфе влажную, горячую дырочку, готовую к тому, чтобы принять его член и его семя, но он не делает этого, потому что горячий чонгуков взгляд приковывает его к месту. Поэтому Тэхен покорно остаётся лежать на спинке, дрожа и едва слышно похныкивая.
— Маленькая омега хочет о чем-то попросить своего альфу? — в глазах Чонгука проскальзывает удовольствие от проявленного Тэхёном послушания, и грозный рык плавно перетекает в рокочущее, грудное урчание. Тэ согласно поскуливает и жадно наблюдает за тем, как тот продолжает раздеваться, стягивая штаны. Теперь, когда перед ним совершенно обнаженный, представший во всем своём великолепии Чон Чонгук, удержаться от соблазна практически невозможно. — Альфа слушает тебя, ягодка. Он здесь, и он позаботится о своём драгоценном сокровище.
Тэхён всхлипывает, краснея от удовольствия. Он дрожит всем телом, мелко и сладко, когда медленно скользит ладонями к краю шортиков. Ему нельзя прикасаться к себе без разрешения, нельзя ласкать, но можно раздеться, чтобы показать своему альфе всё, что может дать ему маленькая течная омега. Инстинкты говорят ему сделать все быстро: стянуть мешающиеся тряпки, встать в коленно-локтевую, наиболее подходящую для оплодотворения позу и подставиться под большой крепкий узел, но Чонгук так не любит, и сейчас этого достаточно для того, чтобы Тэхен мог подавить инстинкт.
— Омежка хочет показаться своему альфе? — Чонгук звучит до щемящего ласково, и Тэ послушно скулит в ответ, прежде чем заговорить.
— Омежка так хочет, чтобы альфа смотрел на неё, только на неё, альфа, — Тэхён мило сопит от старания, с трудом стаскивая насквозь промокшие от смазки шортики и небрежно откидывает их в сторону ногой, а затем, замявшись, снимает и большую, мягкую толстовку Чонгука. Ему жаль терять с ней чувство безграничной защищенности, её запах на шее, но скоро там будут клыки, а это все же нравится Киму намного больше. — Эти омежьи бёдра, — Тэхён плавно проводит нежными ладонями от талии до колен, скользит по безупречно гладкой медовой коже и приподнимает ноги, демонстрируя себя и восхитительно красивые изгибы, — этот маленький омежий член, — он осторожно выуживает свой небольшой член так, чтобы Чонгуку было видно красную от возбуждения, влажную головку и маленькие гладенькие яички, — эта мокрая одинокая дырочка, так сильно нуждающаяся в узле, это всё для тебя, альфа.
Ему так сильно хочется приласкать свою измученную, жаждущую дырочку, проникнуть хотя бы на фалангу, что это сводит с ума, но острый, жадный взгляд Чонгука обжигает без прикосновений. И Тэхён ничего не делает. Путаясь в словах, срываясь на всхлипы, он продолжает скулить.
Тэхён не позволяет себе проникнуть пальцами внутрь, облегчить отчаянную потребность почувствовать что-то внутри, что-то, что хотя бы немного заполнит и утолит тот голод, который вызывает течка — вместо этого он разводит пальцы и надавливает ими на края мягкой, влажной щелки, слегка приоткрывшейся и тут же просительно запульсировавшей под жадным взглядом альфы. Это пошлое движение вызывает очередной спазм, и густая, дурманяще пахнущая смазка вытекает из него с неприличным влажным звуком, пачкая простыни. Чонгук едва слышно рычит, и раскрасневшийся Тэхён тянет дрожащим голосом:
— Эта омежья дырочка принадлежит тебе, альфа, это твоя собственность. Она создана для того, чтобы ты наполнял её своим семенем, своим узлом, чтобы делал с ней всё, что захочешь, прошу… — Тэхён всхлипывает, и этот всхлип звучит высоко и жалобно — непривычно высоко для его глубокого, не по-омежьи низкого голоса. — Прошу, альфа, наполни её, сделай меня своим…
— Ты и так мой, Тэхён, — Чонгук опускается на кровать на колени и неторопливо придвигается поближе, проникая в омежье гнездо. Тэхена пробивает длинной сладкой дрожью, и его хвостик непроизвольно радостно мечется, скользя по простыням. Альфа приближается вплотную, смотрит на него жадным, собственническим взглядом и урчит: — Моя омега. Прижми ножки к груди, ягодка, — Он ласково оглаживает крепкой ладонью чувствительно дрожащее бедро, и Тэхен, обмякший от нежного, ласкового «ягодка», так сильно напоминающего другого Чонгука, вне течки безумно мягкого и с обожанием готового исполнить любое желание своей омеги, и послушно подтягивает ноги чуть повыше, сопя от старания. Он не такой гибкий, как Чимин или Хосок, но если его альфа хочет — Тэтэ сделает всё, что сможет. — Вот так, умница.
Чонгук нежно гладит его по бедру, прижимая чуть крепче, и склоняет голову между разведённых ног. Крупные чёрные уши на его голове подёргиваются, рот слегка приоткрыт, он вплотную наклоняется прямо к приоткрытой дырочке, чтобы сделать глубокий, жадный вдох. Ведёт кончиком носа вдоль промежности, почти пачкая его в смазке, и глубоко, жадно дышит, обнюхивая, впитывая сладкий течный запах и оставляя свой. Тэхен всхлипывает от смущения.
Он не чувствует пальцев Чонгука — крепких, немного грубоватых, обжигающих чувствительную нежную кожу, только горячее, тяжёлое дыхание зверя, заставляющее задрожать.
Тэхен кусает губы, пытаясь сдержаться, потому что ему так нужно больше, так нужно, чтобы пальцы альфы смяли его ягодицы, развели в стороны, бесцеремонно растягивая влажную щелку, чтобы по ней скользнул восхитительно умелый язык, а затем и длинный, толстый член, который разрушит его и трепетно созданное омежье гнёздышко жёсткими толчками.
Жаркая, постыдная фантазия так сильно овладевает одурманенным из-за течки и феромона своего альфы Тэхёном, что он всхлипывает и непроизвольно дёргает бёдрами, как будто пытается насадиться на член, и случайно задевает мягким пушистым хвостиком скулу Чонгука, но тот лишь издает хриплый короткий смешок. Он издевательски замирает, ровно дыша, и Тэхен знает, что это значит — его альфа хочет посмотреть, как он будет просить, как умолять, хочет увидеть, как отчаянно его маленькая гордая омега нуждается в члене. Тэхен совсем не может найти в себе привычной гордости: вместо этого он красиво прогибается в спинке, отводит дрожащий хвостик так, чтобы его розовая дырочка выглядела для альфы самым наилучшим, самым аппетитным образом, и скользит пальчиками от своего горла и до груди, прямо напротив судорожно бьющегося сердца, прежде чем начинает просительно мурлыкать.
— Моя маленькая нетерпеливая ягодка, да? — Чонгук ласково урчит в ответ и невесомо, практически невинно прижимается губами к чувствительному местечку сразу под яичками. Тэхён хочет захныкать от желания и неудовлетворённости, но не прекращает нежного грудного урчания, выгибается в пояснице, поднимает ножки повыше и прижимает хвостик к постели, практически заставляя себя остановить его нетерпеливые хаотичные движения. Он хорошая омега, он докажет своему альфе, что заслужил ощутить в себе его узел.
— Альфа-альфа-альфа, — Тэхён практически шепчет, потому что если он заговорит громче — то его голос точно сорвётся или он сам точно расплачется — цепляется пальчиками за одну из старых футболок Чонгука, всё ещё не пропитавшуюся омежьим запахом, и вжимается в нее носом, — омега так нуждается в тебе, альфа-мхв…
Его судорожный поскуливающий шепот срывается на сладкий высокий стон — Чонгук наконец-то касается его мокрой, готовой щелки упругим острым кончиком языка. Этого прикосновения так чертовски, чертовски мало, чтобы голод, возбуждение и желание ушли на второй план, всё тело Тэхена мгновенно словно прошивает током, но это уже хоть что-то. Вместе с утробным рычанием довольного Чонгука это кажется сладким благословением.
Грудь Тэхена судорожно вздымается от частого дыхания — Чонгук лижет его длинными, глубокими мазками языка, собирая омежью смазку и оставляя свою слюну. Альфа помечает его, помечает так глубоко и сладко-постыдно, что после течки Тэхен будет пахнуть его феромоном, им, ещё долго и сильно. Все будут знать, чей он, кому принадлежит, все будут знать, кто его альфа и насколько он силён — от одной только мысли об этом член Тэхена дергается, шлёпая милой раскрасневшейся головкой по низу живота, а дырка сокращается и, б-боже…
Тэхен высоко приниженно скулит, краснея до самых ушей, но возбуждение пронизывает его до судорожно поджимающихся на ногах пальчиков, потому что он испачкал Чонгука, и один короткий взгляд между собственных разведённых ножек сводит с ума. Подбородок его альфы, широкая, такая восхитительно удобная спинка носа, мягкие, красиво изогнутые губы и длинный, небрежно высунутый язык — всё влажно поблёскивает от выделившейся с очередным спазмом омежьей смазки. Тэхен едва слышно сбивчиво лепечет:
— Альфа, я… п-прости, я не… — и обрывается на полуслове, когда слышит короткий предупреждающий рык. Чонгук смотрит на него дико и голодно, чёрными от возбуждения глазами, и в нем сейчас гораздо больше звериного, чем обычно.
— Разве ты должен извиняться за такой подарок для своего альфы, омега? — его голос звучит утробно и рокочуще, и Тэхён давится своими словами, сбиваясь на невразумительный скулёж. Чонгук скользит по губам и подбородку длинным языком, слизывая смазку, и низко урчит: — Лучший подарок.
А затем делает то, от чего Тэхен невольно пищит и почти умирает от смущения.
Чонгук, не прекращая урчать, снова бесстыдно принюхивается, а затем буквально утыкается лицом в мокрую промежность, делая глубокие, жадные вдохи и пачкаясь в смазке. Он проезжается по дырке носом, трется о мягкое местечко сразу у основания бедра щекой, а затем открывает рот и снова размашисто лижет, практически захлебываясь собственным урчанием.
— Ты краснеешь даже тут, Тэ, так и не скажешь, какой ты обычно бесстыжий, правда? — Чонгук на мгновение неохотно отрывается от круглой тэхёновой попки, чтобы смять в пальцах задрожавшие бёдра, подтянуть к себе пискнувшую омегу и нависнуть сверху. — Твоя розовая дырочка такая сладкая, такая требующая внимания, что я теряю над собой контроль. Если бы я мог, я бы вылизывал её постоянно, каждое мгновение своей чертовой жизни, каждый день, — Тэхён завороженно смотрит на опасно близкое лицо своего альфы: оно покрыто сладкими разводами его смазки, оно пахнет им, но самое пугающее и завораживающее в нём — два тёмных провала блестящих глаз, глубоких и бездонных, словно вычерненное зеркало. — Ты становишься таким мокрым, стоит мне только коснуться, стоит провести языком — и твоя дырка сжимается так мило и жадно, словно создана только для того, чтобы пульсировать, дрожать и раскрываться под моим языком и моими пальцами, совсем как ты. Моя нетерпеливая мокрая омега, мой маленький сладкий хён, совсем растерявший остроту своего славного язычка: я так чертовски хочу тебя, малыш, что не могу сдерживать рычание, но ещё больше я хочу, чтобы каждый сантиметр твоего изнеженного чудесного тела пропах и пропитался мной.
— Альфа, — Тэхён хнычет и доверчиво тычется носом в местечко сразу под острой линией челюсти Чонгука — там, где альфий запах самый концентрированный и сильный, настолько густой, что кажется осязаемым, — альфа, я твой, весь-весь твой, делай со мной что хочешь, я все отдам тебе…
— За узел? — рычание Чонгука звучит раскатисто, немного насмешливо — он мягко, но ощутимо сжимает крепкие пальцы на судорожно вздрогнувшей шее и заставляет прерывисто выдохнувшего Тэхена покорно посмотреть ему глаза в глаза. — Такая маленькая и такая жадная до узла шлюшка. Хочешь, чтобы тебя наполнило семя твоего альфы, чтобы оно распирало тебя изнутри, так влажно и много, чтобы раздуло твой милый маленький животик и сделало его полным? Этого ты хочешь, ягодка?
Тэхён пытается кивнуть, слабо прохныкать согласие, но сильная рука на его горле не дает ему и шанса на лишнее движение. Давление такое приятное, такое подчиняющее: ему хочется только сильнее прогнуться в пояснице, открыться и показать, что да, да — это именно то, чего он хочет, чего хочет уязвимая, потекшая внутренняя омега. Большой, горячий узел альфы, способный так хорошо заполнить пустоту внутри него.
— Альфа, альфа, пожалуйста, я понесу от тебя, я выношу тебе самых лучших щенков, самых красивых, самых послушных, — Тэхён часто-часто моргает, смахивая невольно выступившие слезы с ресниц, и мелко лепечет, когда альфа позволяет ему заговорить, — только-
— Дать тебе узел? — Чонгук усмехается и наклоняется, на мгновение сильнее сжимая нежное горло и рокоча прямо в приоткрытые в сладком вздохе губы: — А ты уверен, что заслуживаешь его, омега?
Чонгук ослабляет хватку и медленно отстраняется. Он становится перед Тэхёном в полный рост у самого края кровати и медленно проводит широкой ладонью по члену, прежде чем сделать однозначный жест двумя пальцами, подзывая встать перед собой на колени. Тэхён не заставляет себя долго ждать, проворно переворачивается и подползает к краю, как того требует альфа, чтобы послушно высунуть язык.
— Что такое, ягодка? Ты чего-то хочешь? — Чонгук звучит практически издевательски, продолжая лениво скользить крепкой сильной ладонью по члену. Толстый, длинный ствол со вспухшими от возбуждения пульсирующими венами и красной головкой выглядит в его крупной татуированной руке так восхитительно горячо и уместно, что Тэ скулит.
Он жадно смотрит на то, как в узкой щелке уретры набухает сочная, дурманящая капля прозрачной смазки, и не может отвести глаз, тяжело дыша. Чонгук не прекращает двигать кулаком, и от особо резкого, даже грубоватого движения его головка дёргается, и эта капля падает, попадая на покрывало. Тэхен ничего не может с собой поделать. Он упирается ладошками в мягкий матрас, наклоняется, прогибаясь в спине, и слизывает её, скуля от неудовлетворённости и сладкого унижения, поднимая на замершего с абсолютно диким, почти ошеломлённым выражением лица Чонгука покорный взгляд снизу-вверх.
Тэхен так любит вкус своего альфы, его запах, что смазка густо течёт по внутренней стороне его бёдер. Он открывает ротик, высовывает язык так далеко, как только может, и умоляюще, заискивающе скулит, поджимая хвостик. На Чонгука это действует безоткатно.
— Блять, ты… — Чонгук шипит от возбуждения, судорожно сглотнув — его уши дергаются, выдавая возбуждение. Он медленно опускает красную головку на податливо подставленный язычок, тычется ей в ротик, в мягкую щечку, и смотрит, как Тэ благодарно всхлипывает в абсолютном обожании, позволяя альфе пачкать и помечать его лицо и даже растрепавшиеся мягкие волосы. Чонгук рычит: — Такая шлюха, блять, господи. Маленькая, развратная шлюшка только для меня, хорошенькая шлюшечка, Тэтэ, для моего члена, для моего узла. Блять, ты течёшь так сильно, что я отсюда чувствую, омега, ты, блять, — Чонгук срывается на стон, когда Тэхен, захныкав, вбирает головку его члена между пухлых вишнёвых губок, посасывая, — ты, блять, так чертовски сильно сводишь меня с ума…
Тэхён сладко, нежно всхлипывает, вбирая член чуть глубже и с удовольствием демонстрируя, как чудесно выглядят его полные вишнёвые губы, когда они растянуты вокруг красного от возбуждения члена альфы. Он делает короткий вдох через нос, расслабляет горло, но не спешит медленно скользнуть по пульсирующему стволу до самого основания — тогда чудесный вкус Чонгука ускользнет от него и пропадет внутри гортани, а Тэхён не может себе такого позволить.
Вместо этого он старательно сжимает губки, плотно обхватывая ими головку сразу под уздечкой, трепетно обводит её ловким ласковым языком, а затем отстраняется, чтобы проследить губами переплетение вен и собрать потеки собственной слюны. Татуированные пальцы Чонгука осторожно, но крепко сжимают его подбородок, чуть тянут, приподнимая голову так, чтобы покорный, уступчивый взгляд омеги смотрел прямо, а не сквозь слипшиеся от слез пушистые реснички. Прямой зрительный контакт, глаза в глаза — ничем не прикрытый способ подчинения — вызывает у Тэхена мурашки и заставляет загустеть слюну.
Он непроизвольно сжимает в ладонях край матраса, сладко поджимает пальчики на ногах и чувствует, что оргазм накроет уже совсем скоро — естественная омежья смазка не просто вытекает из него смущающими рывками, она течёт беспрерывно, пачкая бёдра, ноги и простыни, заставляя их липнуть к коже и сбиваться.
— Такой мокрый, — Чонгук слегка склоняет голову к плечу и прищуривает чёрные глаза — так его лицо приобретает совсем хитрые, скорее кошачьи, чем волчьи черты, насмешливые и лукавые. Тэхён ничего не может сделать с тем, что его коленки сами по себе слегка разъезжаются, — такой нетерпеливый. Твоя дырка уже готова принять мой узел? Ты течёшь так сильно, что пачкаешь простыни, словно маленькая неудовлетворённая шлюшка, а твой альфа лишь смотрит на твой милый омежий ротик, растянутый вокруг его члена, и совсем не уделяет должного внимания твоей течной пухленькой попке. Такой плохой альфа, правда, ягодка?
— Нет, — Тэхён моментально выпускает вкусную головку из тугого плена сочных губ и подается вперед, утыкаясь носом в пах у самого основания члена. Он жадно, глубоко дышит, дурея от концентрации феромона альфы, его запаха и невнятно скулит: — Нет-нет-нет, самый лучший альфа, самый сильный, лучший…
— Лучший? — Чонгук обхватывает его лицо широкой ладонью, слегка наклоняется и утробно урчит, влажно проходясь языком по податливо приоткрывшемуся в судорожном вздохе алому рту. — Раз у тебя лучший альфа, то ты позволишь ему тебя пометить?
Вместо ответа Тэхён издает короткий высокий звук — что-то среднее между скулежом и жалобным пищанием — и подставляет лицо, широко открывая рот и прикрывая глаза. Он хочет этого, хочет чтобы семя его альфы было не только внутри, наполняя, но и снаружи, он готов принять всё, что ему позволят, готов скакать на члене до тех пор, пока не выдоит его до последней капли, чтобы принять в себя всё. Тэхён даже готов отказаться от собственного запаха — заменить его на подавляющий чонгуков, чтобы все знали, кому он принадлежит.
— Хорошая омега, — Чонгук поощрительно рокочет, нежно потрепав его по мягкой разрумянившейся щеке, ведет по крупному члену несколько раз крепко сжатым кулаком и без предупреждения кончает, тщательно выдаивая из себя каждую каплю и равномерно распределяя сперму по податливо подставленному лицу. Он пачкает не только щеки, ротик и нос, но и острые красивые ключицы, и крепкую шею. Тэхен чувствует, как альфа трется влажной головкой о набухшие пахучие железы у него на шее, практически поглощая омежий запах, и скулит. — Такая чертовски хорошая омега.
— Альфа… Чонгук, пожалуйста, — Тэхен звучит высоко, умоляюще и беспомощно — все это тело пробирает крупная дрожь, ноги разъезжаются, а животик судорожно поджимается, но он не смеет кончить без разрешения. Тэ прижимает к голове ушки, поджимает хвостик и хнычет: Чонгук подносит ладонь к его лицу, поглаживая большим пальцем по щечке и втирая свою сперму в бархатную медовую кожу, и Тэхен сжимает его ладонь в своих, прижимаясь к руке альфы судорожными поцелуями, тычась лбом и скуля: — Пожалуйста…
— Моя маленькая омежка хочет кончить? — Чонгук слегка сжимает в пальцах его подбородок, приподнимая, и с нескрываемым удовольствием смотрит на совершенно разрушенную мордашку и блестящие на длинных чёрных ресницах умоляющие слезки. — Альфа ведь даже не потрогал её как следует. Ты кончишь просто от того, что взял в рот мой член, Тэтэ?
— Прошу, пожалуйста, — Тэхен всхлипывает, мелко дёргая дрожащими бёдрами и потираясь маленьким омежьим членом о сбившиеся простыни. Он хочет кончить так сильно, что это почти больно, так сильно, что уже почти не может сдерживаться, но Тэ так боится ослушаться и кончить раньше, чем альфа разрешит, потому что знает — тогда Чонгук будет мучить его очень долго и очень сладко, до одного ошеломительного, разрушающего оргазма, такого восхитительного и немного пугающего. Тэхен чувствует, что вот-вот сдастся и скулит совсем жалко: — Умоляю, альфа, позволь мне, позволь своей маленькой бесполезной омеге кончить, мне так сильно надо, пожалуйста!
— Моя крошка так хорошо просит своего альфу, разве я могу отказать? — Чонгук мягко приседает перед кроватью на корточки, приближается к Тэхену вплотную и длинно, размашисто проходится языком по мягкой щечке, задевая краешек губ и слизывая собственный терпкий вкус. Он наклоняется к самому ушку Тэ, слегка прихватывает его клыком и низко, рокочуще бросает: — Кончай.
И Тэхен кончает.
Оргазм накрывает его стремительно и неумолимо — словно медленно нарастающая волна, накрывающая каждый сантиметр беспомощно изогнувшегося тела, от кончика носа и до поджимающихся на ногах пальчиков. Тэхен издает сбивчивые, слабые звуки и беспомощно растекается по постели, крупно дрожа. Смесь яркого, но слегка приглушённого, обещающего большего удовольствия заставляет его сладко прерывисто вздыхать сквозь постанывания и довольно покачиваться, ерзая и помахивая приподнятыми круглыми бёдрами. Он переворачивается на спину, изгибается, цепляясь пальцами за сбитые мокрые простыни, плавно перекатывается то на один, то на другой бок, урча и потираясь головой о пропитанные собственной смазкой простыни, пачкая волосы, чтобы ещё больше пропитаться сладким течным запахом, который, он знает, так сильно нравится его альфе.
— Как ты доволен, Тэтэ, — Чонгук рядом тихо посмеивается, и голос его звучит мягко и очень нежно — он не мешает и явно предпочитает наблюдать за сладко вздыхающим Тэхеном. Поймать его краем глаза омеге удается не сразу, но когда он все же ловит фокус на альфе, то слегка притихнувшее желание накрывает его с новой силой.
Тэхён переворачивается на животик и довольно зарывается носом в край своей норы, своего убежища, прогибаясь в пояснице и приподнимая приятно ноющую попку. В его логове пахнет Чонгуком — и без того острый, терпкий и насыщенный аромат кажется ещё гуще из-за размазанной по лицу омеги спермы, и теперь она ещё сильнее пропитает это гнездо. Тэхёну хотелось бы, чтобы этот запах, их густая порочная смесь, остался в их комнате навсегда.
— Чего хочет моя маленькая омежка? — воркование Чонгука раздаётся совсем близко, и Тэ немного неохотно выныривает из своего убежища разрумянившейся мордашкой, почти сталкиваясь с усмехающимся альфой нос к носу. — Ну, чего бы ты не хотел, ягодка, я знаю, чего хочу я.
Чонгук его целует. Это невесомое и нежное прикосновение, неторопливо перерастающее в глубокий поцелуй, потому что Тэ всегда дуется, когда не получает больше. Чон принимает свою омегу со всеми его странностями, со всеми чудесными маленькими особенностями, поэтому, немного подразнившись, целует нормально, скользнув языком по жадно приоткрытому горячему провалу алого рта. Он прихватывает клыками сладкие губы, слегка оттягивая и урча от удовольствия, горячо выдыхает, и Тэхён тянет его на себя, мягко заваливаясь на спинку, в глубину гнездышка, позволяя подмять, придавить сверху и заявить свои права.
— И чего же хочет большой и сильный альфа? — Тэхён лукаво мурлычет, игриво склонив голову к плечу, и такой — раскрасневшийся, испачканный, со сбившимися волосами, он кажется Чонгуку особенно красивым. Омега игриво скользит музыкальными длинными пальцами вдоль размеренно вздымающейся широкой груди, по четко очерченным линиям пресса, и завороженно смотрит в чужие глаза. В густой, бездонной антрацитовой черноте столько любви, столько обожания, что Тэхёна начинает коротить изнутри. — Может, мы хотим одного?
— Даже не знаю, — Чонгук покусывает румяные сладкие щечки, от чего Тэ слабо вертит головой и негромко мягко хихикает, а затем легко скользит лаской по подтянутым стройным бокам, заставляя звонко рассмеяться, — альфа хочет свою омегу.
— Омега принадлежит альфе, а альфа принадлежит омеге, — отсмеявшийся Тэхен издает короткий сладкий звук — грудной и счастливый, и обвивает руками шею Чонгука, притягивая ближе. Они упираются лбами друг в друга, соприкасаясь кончиками носов и разделяя одно дыхание на двоих, а Тэхен мягко шепчет: — всё так, как и должно быть, всё на своём месте. Только…
Он неловко запинается, умолкнув и едва слышно засопев, а Чонгук слегка отстраняется, нависая, чтобы посмотреть ему в лицо. Несмотря на подавляющую позу, взгляд альфы нежный и внимательный, когда он ласково негромко урчит:
— Что такое, ягодка? Что-то не так? Скажи альфе.
— Кое-чего не хватает, — Тэхен едва слышно вздыхает, и золотистая кожа глубокого, медового цвета, отдающего в янтарь, смущённо темнеет на его скулах. Он неловко мнётся, кусая губы, прижимает к голове нервно дёрнувшиеся пушистые ушки и мягко обвивает пальчиками запястье недоуменно нахмурившегося альфы, чтобы потянуть его ладонь ниже и положить на низ мягкого плоского живота. Тэхен смущённо шепчет: — Вот тут. Тут должен быть твой волчонок. Наш волчонок.
Чонгук коротко прерывисто выдыхает: его уши дергаются, а ладонь невольно и очень осторожно оглаживает живот — так, словно там уже есть его маленькое начало, их малыш. Альфа порывисто подаётся вниз, нежно прижимается губами к нежному местечку чуть ниже пупка и горячечно шепчет:
— Я хочу этого, Тэ, ты бы знал, как я этого хочу. Хочу увидеть, как растёт твой живот, как растёт в нем наш волчонок, хочу почувствовать запах твоего молока, хочу сходить с ума и носиться вокруг, как курица-наседка. Хотя, сдаётся мне, вокруг тебя будет носиться пять куриц-наседок, — он издает короткий нежный смешок, потеревшись о живот щекой. — Я хочу создать с тобой семью, хочу прожить с тобой всю свою жизнь, моё сокровище, и проживу, но пока нам нужно немного подождать. Когда придёт время, обещаю, наш волчонок будет здесь расти. Столько волчат, сколько ты захочешь, — Чонгук оставляет нежный невесомый поцелуй, и поднимает голову, чтобы посмотреть Тэхену в лицо. Он тут же виновато опускает уши и нежно тянет: — Эй, эй-эй-эй, малыш, не надо плакать, ну что ты. Блять, твой дурной альфа опять довёл тебя до слез, ягодка.
— Т-ты… — Тэхён чувствует, как его губы непроизвольно поджимаются и начинают дрожать и пытается сдержать всхлип, но ему не удаётся. Он шмыгает носом и мягко скользит ноготками по чонгуковым плечам, пытаясь не порезать, но омега неспокойна, и острые когти пробиваются наружу. — Ты не хочешь нашего волчонка?
— Хочу, — Чонгук говорит это уверенно, без раздумий, и не вырывается даже несмотря на очевидно болезненную крепкую хватку омежьих коготков, так что Тэхен мгновенно успокаивается. Альфа хочет этого, хочет, чтобы он понёс их маленьких деток, их волчат, и Тэ сам это знает, но течной, подверженной инстинктам омеге внутри него нужно, чтобы Чонгук повторял это снова, и снова, и снова.
— Тогда докажи мне это, докажи, что ты хочешь увидеть, как растет мой животик, — Тэхён хнычет, притягивая Чонгука как можно ближе, и незаметно обхватывает его ногами, скрещивая лодыжки на пояснице. — Что ты будешь любить меня, даже когда я растолстею и превращусь в круглый переваливающийся пирожок, что ты будешь рядом, что разделишь со мной сердцебиение и первые пиночки нашего малыша.
Тэхён слышит смазанное «я докажу» и невольно охает, когда Чонгук подхватывает его за бедро и тянет на себя достаточно ловко, чтобы мазнуть головкой по мокрой щелке. В этот раз они не размениваются на флирт, не дразнятся и не оттягивают момент, когда становятся единым целым. Альфа мягко покачивает бёдрами, легко проскальзывает внутрь сжимающегося влажного лона и медленно входит по самое основание.
Он не переспрашивает, потому что знает — омежье тело подготовлено для него, для его члена, и Тэхёну не больно, но хорошо до закатывающихся глаз и невнятных стонов. Омега прогибается в спине, сводит ножки покрепче, вдавливая пятки в чужую поясницу, и сам подаётся навстречу.
— Ты должен наполнить меня до самого горла, — Тэхён судорожно сжимается на члене и длинно, сладко выстанывает, давясь трепетными вздохами: — так, чтобы мой животик распирало от твоего семени, чтобы я был полностью помечен тобой, везде, чтобы понёс твоего щенка.
Чонгук на это только довольно утробно рычит и начинает медленно, плавно, но сильно толкаться. Пока он ещё не торопится быстрее кончить, не торопится довести свою омегу до очередного оргазма: спокойно и размеренно двигает бедрами, втрахивая до скрипа их кровати — именно так, он знает, Тэхён ненавидит и обожает одновременно. А омеге только и остается, что сильнее обхватить широкие плечи Чонгука, чтобы оставаться на весу, в надежных и сильных руках.
— Так много… ах, так… так горячо… — Тэхён закатывает глаза, скуля, и изгибается красивой дугой — Чонгук любуется плавными, сочными линиями красивого тела, крепкого и ладного, глянцево поблёскивающей, сладко раскрасневшейся золотистой кожей. Руки омеги невольно подрагивают, и он слабо скользит ими за голову, вспарывая коготками простыни, расстроенно скулит и на ощупь нашаривает витое переплетение спинки кровати, крепко сжимая пальцы. Он частит, тяжело, сбивчиво дыша, и сбивается на глубокие, сочные стоны: — Сильнее, альфа, ещё! Блять, да, трахни меня, дадада, ещё, жёстче, пожалуйста, Чонгук!
— Как меня нужно называть, омега? — Чонгук рычит, низко и хрипло, и легко подхватывает вскрикнувшего Тэхена, закидывая стройные ноги на свои широкие плечи. Он увеличивает размеренный темп, толкается сильно и уверенно, крепко сжимая в пальцах упругие мышцы красивых омежьих бёдер и трахая омегу на весу. — Я, блять, не слышу.
— Альфа! Альфа! — Тэхён всхлипывает: по его раскрасневшимся щекам текут слёзы, дрожащие пальцы, сжимающиеся на спинке, побелели от напряжения, а грудь судорожно вздымается на каждый грубый толчок. Он хнычет, запрокидывает голову, насколько позволяет поза, чтобы обнажить шею, и сладко просительно выстанывает: — Я твоя течная сучка, альфа, твоя шлюшка, твоя маленькая тугая дырка, только твоя… Ах!
В звуке, который издает Чонгук, совсем нет ничего человеческого. Всегда острый на язык, в постели Тэхен не затыкался ни на минуту, а у Чонгука на его срывающийся умоляющий голос стояло железно вне зависимости от того, что тот говорил. В таких же случаях… он рычит.
— Видимо, я недостаточно хорошо тебя трахаю, если ты все ещё можешь говорить, Тэ, — Чонгук взбрыкивает, тянет пискнувшего Тэхёна к себе, заставляя оторваться от спинки, а затем грубо вминает грудью в постель, вплетая пальцы в спутавшиеся волосы, заставляя всхлипнуть и высоко отставить оттраханную задницу. — Задирай хвостик, сучка, и не смей опускать, пока я не закончу с твоей дыркой.
Тэхён коротко прерывисто вздыхает, чувствуя прилив возбуждения, послушно приподнимает бёдра и оттопыривает попку, бесстыдно демонстрируя пульсирующую, судорожно сжимающуюся и разжимающуюся дырочку. Мокрый от смазки и спутавшийся хвост он старательно прижимает к спине, так высоко, как может, и только его кончик нервно подрагивается в предвкушении того, как альфа вернется на полагающееся ему место.
— Вот так, хорошая девочка, — Чонгук скалится — он знает, что Тэхен ненавидит, когда его так называют в повседневной жизни, и безумно течёт, когда его в это время трахают — норовисто поводит головой, стряхивая со лба мешающуюся чёлку, и прихватывает зубами тэхёнову холку, прежде чем скользнуть членом в влажное горячее нутро.
Его клыки клацают в опасной близости от давно зажившей метки, и старые аккуратные шрамы начинают гудеть под кожей. Тэхён поскуливает от одной только мысли о том, что она снова обновится и наполнится феромоном Чонгука, а он будет пахнуть так, словно его трахали двадцать четыре на семь, что, впрочем, не так уж далеко от истины.
— Альфа, альфа, прошу тебя, я так нуждаюсь в том, чтобы ты наполнил меня, чтобы твоя горячая сперма наполнила твою омегу до краев, мой живот, мою дырку, не смей останавливаться, да-да-да, двигайся, альфа, — всхлипывающий Тэхён поднимает задницу еще выше, подхватывая рваный ритм Чонгука, и выгибается над постелью так, чтобы можно было начать массировать грудь ладонями — в последние несколько течек его соски начинают ныть, и этот разъедающий на части зуд можно унять только так. Это немного смущает, поэтому он стимулирует их, только когда Чонгук берет его сзади, зная, что дорвавшийся до его задницы альфа не будет ни на что обращать внимание, пока не кончит.
Сочные, звонкие шлепки кожи о кожу не заканчиваются после того, как Чонгук кончает в него в первый раз — Тэхён удовлетворенно стонет, когда чувствует упругую горячую струю спермы внутри, а альфа только сильнее смыкает клыки на его холке и продолжает двигаться, грубо подтягивая за бедра ближе. Его член всё такой же твёрдый, его основание начинает набухать, мешая трахать так же размашисто, но Тэхён не против.
Он с едва слышным пыхтением разводит ноги, упираясь коленками в матрас, чтобы принять наиболее устойчивое положение, и начинает медленно крутить бёдрами, сжимаясь и разжимаясь, стимулируя Чонгука продолжить наполнять его. Движения получаются плавные и немного пьяные — его собственный небольшой член, почти болезненно твёрдый и влажный от возбуждения, покачивается на весу, лишенный внимания, и это несколько отвлекает. Внутренняя омега Тэхёна просыпается как всегда некстати.
— Ох, альфа, он такой маленький и брошенный, — продолжая мять свою грудь, сминать, чуть оттягивая, и нежно массировать, Тэхён хнычет и с небольшим усилием выворачивается так, чтобы посмотреть на Чонгука поверх своего плеча, — его совсем никто не трогает, не ласкает, никто не проводит своей сильной ладонью по его длине, не сжимает тянущие яички, его совсем не любят, а если никто не любит мой маленький лишенный внимания член, разве кто-то может любить меня?
Тэхёну за это стыдно, правда, стыдно, но весь стыд испаряется, когда в ответ на его слезы Чонгук скользит своей большой крепкой ладонью между его разведённых бедер и очень нежно, осторожно сжимает нуждающийся член.
— Как я могу не любить свою маленькую чувствительную омегу, Тэ? — Чонгук невнятно хрипло рычит, покрывая подставленный загривок короткими укусами и влажными поцелуями, а затем размашисто проходится по нему языком, ласково скользя крепкой ладонью по небольшому омежьему члену и поглаживая большим пальцем влажную от смазки головку. Он нежно урчит, тычась носом в чужие волосы и глубоко вдыхая чудесный дурманящий запах: — Почему бы тебе самому не приласкать себя, ягодка? Поиграй со своим милым членом, пока альфа займётся твоими чудесными грудками. Они так просят ласки, правда, малыш?
Тэхён скулит, заливаясь смущённой краской, потому что Чонгук всё же заметил. Он коротко пищит, когда альфа подхватывает его под талию и тянет на себя, усаживая на крепкие бёдра и заставляя прижаться спиной к широкой груди.
— Вот так, Тэ, посмотри-ка, — Чонгук урчит, вылизывая подставленную шею, и кладет подбородок на подрагивающее плечо, бесстыдно устремляя взгляд вниз. Он покачивает бёдрами размеренно и плавно, методично толкаясь в наполненную дырку, а сам скользит большими, горячими ладонями по талии к судорожно вздымающейся груди. Альфа нежно прикасается пальцами к самым кончикам набухших, затвердевших сосков, заставляя Тэхёна чувствительно заскулить, а его маленький член сладко дёрнуться, шлёпнув головкой по животу. — Ав-в-в, такие нежные. Мой чудесный чувствительный малыш хочет, чтобы альфа приласкал его грудь, м-м? Смотри, твой член дергается на каждое моё слово. Тебе это так нравится?
Тэхён стыдливо отмалчивается, едва слышно скуля и едва не плача от смущения — его трудно смутить в постели, но вся эта ситуация, очевидная увлечённость жарко дышащего ему в шею Чонгука и большие, нежные ладони, осторожно начавшие массировать его грудь, заставляют задрожать. Он всхлипывает, судорожно цепляясь пальчиками за крепкие венистые предплечья, и отворачивает голову.
Чонгук нежно сминает небольшие, выступающие лишь немного сильнее, чем обычно, груди, и ласково оглаживает их пальцами, словно невзначай задевая затвердевшие сосочки и срывая с губ Тэхёна высокие беспомощные звуки. Тэхён хнычет. Пальцы Чонгука грубее из-за работы и регулярных тренировок, изящные тонкие пальчики Тэ с нежными подушечками и красивыми линиями куда мягче — поэтому когда альфа осторожно, но уверенно сминает набухшие, твёрдые бусинки сосков, не переставая размеренно двигаться внутри, Тэхён крошится на кусочки.
Чонгук ещё не повязал его, но запечатал узлом - у основания его члена уже есть очевидное уплотнение, приятно растягивающее жадную дырочку, а грудь, приласканная идеальными ласковыми ладонями Чонгука, уже совсем не так сильно ноет.
— Есть что-то ещё, чего ты хочешь, ягодка моя? — Чонгук влажно ведёт языком по красивому изгибу крепкой шеи, и его голос звучит совсем нежно, почти как ангельское пение — его нежный, чуткий и любящий вопрос только подталкивает омегу ближе к краю.
Тэхёна всегда уничтожала эта двойственность Чонгука: с одной стороны, он может вдалбливать его в матрас и беззастенчиво прихватывать крупными волчьими клыками за холку, а с другой — ворковать рядом с хнычущей и нуждающейся омегой, осторожно подталкивая её в сторону очередного немыслимого оргазма.
— Хочу видеть твое лицо, альфа, — обмякший от нежности Тэхён совсем-совсем не может сдержать ласковое грудное урчание, — твои большие красивые глаза, такие большие, что можно увидеть звёзды, наш волчонок должен унаследовать твои глаза и мой носик, он у меня чудесный, да? — вместо ответа Чонгук на мгновение отвлекается от его груди и делает милый «буп» в самый кончик, заставляя омегу захихикать. — А губы… хочу нашему волчонку твою родинку под губой и мою родинку на нижнем веке. Он возьмет наше лучшее, будет самым идеальным, самым хорошеньким, да?
— Да, ягодка, — Тэ чувствует, как Чонгук послушно кивает, обдавая его шею горячим дыханием, а затем коротко рыкает и помогает своей омеге перевернуться, чтобы они могли видеть друг друга. Они чуть не валятся в омежье гнёздышко, но быстро находят равновесие, и теперь Тэхён прижимается к чонгуковым грудным мышцам — таким жестким и упругим, что его собственные кажутся слишком мягкими. — У тебя такая приятная грудь, — Чонгук словно улавливает легкую эмоцию смущения омеги и ловко подтаскивает пискнувшего Тэхёна вверх, чтобы тут же прикоснуться губами к ноющим соскам, — такая мягкая и хорошенькая. Идеально сжимающаяся под моими руками, чувствительная и гладкая. Люблю твою грудь, крошка Тэ.
— Н-не говори так, — Тэхен вспыхивает, слабо шлёпнув альфу ладонью по плечу, и смущённо поджимает губы на предательски прошившую тело дрожь. Он неловко опускает влажные реснички, избегая чужого тёмного взгляда и невнятно бормочет: — Это неловко.
— Ты такой милый, — Чонгук негромко смеется, обдавая дыханием соски и заставляя Тэхена вздрогнуть всем телом. Он утробно урчит, слегка сминая пальцами грудь, и смыкает на призывно торчащем сосочке рот, нежно посасывая и кружа языком.
Ким всхлипывает громко и отчаянно, судорожно цепляясь пальчиками за спутанные вьющиеся волосы альфы, пытаясь лишь не задеть довольно подёргивающиеся чёрные уши. Чонгук сосет его грудь, не забывая нежно массировать вторую, и это так непривычно и так смущающе приятно, что Тэ совсем теряется, поскуливая.
Альфа ненадолго отстраняется, припадает жадным ртом ко второй просительно пульсирующей груди, и невольно толкается бёдрами более резко, заставляя Тэхёна взять совсем высокую ноту. Новая, но такая яркая стимуляция, размеренно толкающийся внутрь большой твёрдый член, все это подводит Тэ опасно близко к краю, но он чувствует что-то странное, что-то непривычное. Словно тянущее чувство в груди, усиливающееся с каждым движением нежных альфьих губ и каждым совсем не нежным толчком альфьего члена.
Тэхен хнычет, издавая короткие беспокойные звуки, ёрзает и слабо тянет Чонгука за волосы, пытаясь оторвать от своей груди, но тот только недовольно утробно ворчит и сжимает губы чуть сильнее. Омега чувствует, как оргазм постепенно начинает подступать всё ближе, и странное тянущее чувство усиливается и усиливается: это не больно, но так… мучительно, настолько, что Тэ больше не пытается оттолкнуть альфу, а наоборот — притягивает его голову к своей груди, прогибаясь в спине и высоко просительно хныча.
— Чонгукки, я… альфа… я не… не понимаю, это так… ах, Чонгукки, тянет, пожалуйста, тянет, пососи их, — он всхлипывает, невнятно бормоча и кусает губы, смаргивая с ресниц невольно выступившие слёзы, — альфа…
Чонгук рычит довольно и раскатисто, неохотно отстраняясь от раскрасневшегося соска, чтобы сразу же приникнуть ко второму. Тэхён чувствует каждое движение его ловкого горячего языка: как острый гибкий кончик мягко кружит по небольшой ареоле, плавно подбираясь к торчащей бусинке, и игриво задевает самую её вершинку. Улавливает он и сжимающие движения пальцев, словно Чонгук хочет не просто массировать, но и выдоить что-то из него, что-то… Тэхён не понимает, но ему так необходимо это сейчас, так хочется, что он лишь сильнее выгибается в спине, подставляясь под поцелуи и нежные укусы и вгоняя в себя ещё глубже толстый член альфы.
— Блять, ты такой вкусный, Тэхён, — Чонгук гортанно, низко стонет, прежде чем вернуть свой горячий большой рот на тэхёнову грудь, и Тэ слышит гулкий звук, словно он что-то сглатывает. Альфа широко открывает рот, чтобы опуститься им не только на нуждающийся сосок, но и захватить собою мягкую упругую плоть, сминая, и с наслаждением проурчать: — Невероятно вкусный, у нашего волчонка будет самое вкусное молоко.
— М-молок-ко? — Тэхён громко вскрикивает на особенно резкий чонгуков укус, но не соскакивает с его члена, только пытается немного отстраниться, чтобы посмотреть, что имел в виду альфа. У него это не получается: присосавшись, утробно урча, Чонгук с явным наслаждением и большим усердием что-то в себя втягивал. Тэхён пытается уловить мысль, мелькающую на краю плывущего от течки и действия феромонов альфы сознания, чтобы понять, что происходит, но толкающийся в растянутую и заполненную дырочку чонгуков член мешает трезво думать.
— Да, ягодка, — Чонгук неохотно отрывается с громким влажным звуком и слизывает что-то белёсое с подбородка, — молоко. У тебя пошло молочко, смотри.
Тэхён неловко моргает, хлопая длинными, влажными от невольных слез ресницами, и переводит взгляд вниз, на бусинку соска, зажатую между пальцами Чонгука. Хорошенько надавив, альфа отпускает ее и подносит ближе к лицу Тэхёна подушечку пальца со словами:
— Попробуй, Тэ, это твое молочко.
Тэхён открывает ротик машинально, растерянно глядя в глаза альфе и послушно обхватывая губами его палец. Он чувствует — вкус густой, насыщенный и сладкий, слегка жирный, но довольно приятный. Проходит ещё несколько секунд прежде чем омега осознает, что это его собственное молоко. Что Чонгук только что… Тэ краснеет медленно. Сначала румянец покрывает его щеки и шею, медленно соскальзывает ниже, на плечи и… грудь, обжигая скапливающимся под кожей жаром. На глаза наворачиваются смущенные слёзы, задрожав на ресницах, губы поджимаются, и Тэхён подтягивает руки к груди, тщетно пытаясь прикрыться ладошками и спрятать свой позор.
— Н-не смотри, Чонгук, это не… это неправильно, н-нет, — Тэхен звучит почти униженно, его голос дрожит и он стыдливо отворачивается, борясь с желанием свести коленки. — П-прости, это… я не… не…
— Тш-ш, что такое, Тэ? — Чонгук ласково оглаживает пальцами почти обжигающую от румянца щеку и нежно поворачивает голову всхлипнувшей омеги за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Он приподнимается, чтобы невесомо поцеловать самую серединку пухлых поджатых губок и воркует: — Всё хорошо, ягодка, твоё молоко такое чудесное, наш волчонок вырастет крепким, сильным и здоровым.
— Это не… это грязно, — Тэхён хныкает от стыда, трогательно маша головой, и прижимает к волосам милые каштановые ушки. Его подрагивающий хвостик жмётся к бедру, а пальцы дрожат. Он бросает на Чонгука уязвимый взгляд из-под ресниц: — Разве тебе не… противно?
— В тебе нет ничего грязного, солнышко, — Чонгук хмурится, ласково поглаживая омегу по бедру и тычась носом в мягкую щеку, — я люблю каждую твою часть, каждый твой кусочек, и твоё чудесное молоко тоже, Тэ. Оно такое восхитительно вкусное, для меня нет ничего слаще, малыш. Разве ты можешь быть мне противен?
Тэхен отмалчивается, трогательно дёргая ушками, и его руки неуверенно едва заметно вздрагивают, но Чонгук замечает и нежно урчит, бережно сжимая в своих пальцах тоненькие запястья и мягко разводя их в стороны:
— Не надо меня стесняться, малыш, ну же. Покажи альфе свои сладкие набухшие грудки, полные молока.
Тэхён издает короткий смущенный звук и поворачивает голову набок, чтобы не видеть лица альфы. Он позволяет Чонгуку развести руки в стороны и даже слегка приподнимает грудную клетку, тут же чувствуя, как его набухшие груди едва заметно покачиваются от движения. Это смущает его ещё сильнее — ощущение того, как его тело меняется для будущего волчонка, как он сам меняется, наполненный спермой альфы и сидящий на его узле. Но вместе со смущением на него накатывает и удовольствие, желание угодить, понравиться своему альфе, чтобы Чонгук ласкал и брал его снова и снова, чтобы пил его молоко, урча от удовольствия.
— Альфе нравится? — Тэхён неуверенно поворачивает голову обратно и тщетно пытается найти на лице у Чонгука хотя бы отголоски отвращения, но видит там лишь привязанность и нежность. Поэтому он решается застенчиво пробормотать: — Альфа хочет еще немного омежьего молочка?
Словно только того и ждавший Чонгук с довольным урчанием наклоняется к тэхёновой груди и вбирает один из сосков в рот, начиная посасывать. Его член, находящийся глубоко внутри омеги, подёргивается на каждое глотательное движение, дразня этим Тэхёна. Омега невольно начинает двигать бедрами, насаживаясь: осторожно, чтобы не потревожить альфу, но очень чувствительно и хорошо — ему так необходимо еще больше спермы внутри. Тэхен слабо надавливает ладошкой на живот и понимает, как же мало в нем сейчас семени — совсем нет ощущения, что он наполнен хотя бы на треть, не то что полностью, до краев, как хочется.
— Альфа, — Тэхён выгибается в пояснице и обхватывает ладошками голову Чонгука, прижимая его к груди, — альфа, альфа…
Слова застревают у него в горле, путаются где-то между желанием говорить и желанием насаживаться на толстый красивый член до самого основания. Сейчас Тэхён способен лишь жалобно просительно всхлипывать и звать альфу, тереться о него в беспомощной, инстинктивной жажде быть заполненным до предела, до боли. И он чувствует, что чонгуков член снова готов наполнить его, если хорошенько постараться.
Тэхён слабо невнятно хныкает, поглаживая дрожащими пальцами спутанные волосы на прильнувшей к его груди голове — Чонгук сосет его груди жадно и нетерпеливо, урча от удовольствия и чувства собственничества. Внутренняя омега абсолютно счастлива: не только от того, что у него, прости господи, пошло молоко, но и от того что альфа принял это так восторженно, а сам же Тэхен всё ещё абсолютно смущён.
Смущён дрожью, прошивающей его на каждый синхронный с нежным посасыванием мягких губ толчок, смущён тем, что чем больше Чонгук пьёт его, чем более властно сжимает на припухших грудках пальцы, тем большим количеством молока они наливаются, тем больше сладкой и вязкой смазки начинает течь по его бёдрам, даже несмотря на размеренно таранящий его член.
— Блять, даже не знаю, смогу ли я поделиться с нашим волчонком, — Чонгук ненадолго неохотно отстраняется только для того, чтобы заурчать и быстро скользнуть языком по губам, слизывая сочные белые капли, оставшиеся на подбородке и даже кончике носа. Он жадно смотрит на опухшие, раскрасневшиеся от его ласк, влажные соски, на небольшие упругие груди и, коротко сглотнув, медленно сминает их в пальцах. Тэхен от неожиданности срывается на высокий короткий стон и краснеет от смущения, когда видит, чего добивался альфа — от грубоватого нажима густое молоко сочится из его сосков, пачкая и покрывая его сладкой липкой пленкой. — Оно такое вкусное, Тэ, безумно вкусное.
Тэхен хнычет, слабо сжимает пальцы на крепких запястьях Чонгука, но не может оторвать его горячие, смущающе умелые и безжалостные руки, продолжающие размеренно массировать практически брызгающие от этого молоком груди. Альфа сжимает в пальцах набухшие горошинки раскрасневшихся сосков, и все тело Тэ прошивает крупная дрожь, дырка сокращается, а член судорожно шлепается головкой о живот, тоже испачканный в его же собственном молоке. Чонгук звучит практически одержимо:
— Тэ, ты не представляешь, как хорошо ты сейчас выглядишь. Как безупречно.
— Покажи мне, — Тэхён хнычет, скользя ладошками под свои груди, чуть ниже ладоней альфы, и краснеет, — сфотографируй меня, а потом, когда течка пройдёт, покажи. Я хочу видеть, каким ты меня делаешь, альфа.
Чонгук на это гулко довольно рычит и отстраняется, неохотно выскальзывая из горячего, влажного омежьего лона. Его совершенно не прельщает отрываться от такого Тэхёна даже на минуту, но его омега попросила, а он никогда не мог отказать. Тэхён же недовольно скулит, чувствуя неприятную, отзывающуюся во всем теле пустоту — наполнявшая его сперма начинает медленно сочиться наружу и омеге ничего не остается, кроме как попытаться засунуть в себя пальцы, чтобы не позволить ей вытечь.
Его пальцы — пусть и длинные, но изящные и недостаточно толстые, скользкие и липкие от семени, не могут полностью заполнить раскрывшуюся для узла дырочку: Чонгук трахал его с упорством барана, и Тэ чертовски не хватает своих пальцев, хотя он уже засунул в себя почти кулак. Чон всё ещё мельтешит где-то на периферии в поисках своего навороченного фотоаппарата, потому что, конечно — телефон это не то, Тэ, ну как ты не понимаешь, у него же цветопередача отвратительная — Чонгук, чертова перфекционистская зараза, говорил это столько раз, что Тэхён, в принципе, при желании может повторить его возмущение вплоть до интонации.
Но сейчас его волнует куда большая проблема — семя его альфы всё ещё норовит вытечь наружу, а пальчики не справляются с непосильной и важной задачей. И всё, что сейчас приходит в голову — сменить позу так, чтобы течь ему было некуда, только внутрь. Тэхён проклинает свою совершенно некстати просунувшуюся омежью жадность и поднимает ножки наверх, подпирая поясницу соскальзывающими ладошками. Ему сложно удерживаться в таком положении, сложно не плакать от чувства брошености, но сложнее всего не отвлекаться на стекающие по груди капли липкого молока. Они задевают острые ключицы, скапливаются в впадинке на шее и соблазнительно щекочут подбородок.
— Ягодка, я тут, — Чонгук наконец возвращается, заставляя Тэхена смущённо сжаться, и прерывисто выдыхает, замирая на мгновение: — ох, блять. Воу. Так чертовски горячо, Тэ, тебе идёт эта поза. Надо будет чаще тебя в неё ставить, пиздец.
Тэхён невольно вздрагивает на первые звуки затвора, но старается не скукоживаться — ему нравится позировать, нравится показывать свои самые лучшие стороны для альфы, просто обычно он делает это в гораздо менее смущающих условиях.
— Подними-ка одну ножку повыше и закинь мне на плечо, — Чонгук снова забирается на кровать, вплотную к Тэ, и когда омега послушно подчиняется — чуть привстает, чтобы тут же скользнуть внутрь и поощрительно заурчать, — моя хорошенькая омега. Сохранил в себе всё моё семя, такой послушный малыш.
— Ч-чонгука… — Тэхен невнятно пыхтит, краснея и глядя в объектив сквозь полуопущенные ресницы. Он любит камеру, любит красоваться перед ней, любит, когда его красотой восхищаются — но сейчас, в такой бесстыдной позе, наполненный спермой и членом своего альфы, он неожиданно робеет. Тэхен дрожит в ответ на очередной негромкий щелчок затвора. Он невольно думает о том, что теперь никогда не сможет спокойно смотреть на Чонгука с камерой, и, чуть помедлив, кладет дрогнувшие ладони на свою грудь, чтобы мягко сжать и осторожно начать массировать — даже если это смущает, он хочет показаться перед альфой во всей красе. — Чонгук…
— Вот так, ягодка, покажись мне, — Чон урчит от удовольствия, не переставая снимать, и медленно, но уверенно начинает толкаться в податливое тело. — Такая славная раскрасневшаяся мордашка, такая красивая растраханная дырочка, растянутая вокруг моего члена. Ты бы хотел, чтобы арми увидели тебя таким? Таким нуждающимся и слабым, испачканным в смазке, своём сладком молоке и в моей сперме. Хотел бы, чтобы они увидели, что ты моя маленькая шлюшка, Тэтэ?
— Гукки! — Тэхён хнычет, случайно сжимает пальчики чуть сильнее и стонет в голос, отворачивая лицо. Член Чонгука, его грязные слова — все это вызывает привычное, трепетное и сладкое чувство у него в животе, и оно нарастает с каждым толчком и с каждым щелчком камеры. Он пытается поёрзать, чтобы изменить свою смущающую позу, но Чонгук надавливает сильной ладонью на его бедро, не позволяя, и начинает двигаться быстрее. — Гукки, н-не… ч-что ты…
— Что такое, ягодка? Тебе не нравится твоя поза? — Чонгук усмехается, выглядывая из-за камеры, и его тяжёлый, чёрный от возбуждения взгляд посылает по всему телу Тэхена сладкую дрожь. Он невесомо скользит самым кончиком длинного татуированного пальца по подрагивающему от возбуждения, болезненно-красному члену, покачивающемуся на каждое движение сильных бёдер, и практически мурлыкает: — Смотри, твой милый маленький член так сильно нуждается. Кажется, мой малыш вот-вот кончит и испачкает свою милую мордашку ещё сильнее, правда, ягодка? Давай, порадуй своего альфу, — и, несмотря на невнятное протестующие пищание Тэхёна, осторожно смыкает пальцы вокруг небольшого члена, ведя вдоль всей длины к самому основанию с поджавшимися небольшими яичками. И этого нечестно, нечестно хватает, чтобы Тэ беспомощно заскулил, кончая.
Чонгук оказался прав: его собственная сперма пачкает его лицо, пачкает его носик, губы, подбородок и шею, попадает на ресницы, слепляя их ещё сильнее, чем уже есть, пачкает и красивый высокий лоб, касаясь края линии волос. Тэхён кончает, содрогаясь всем телом и сжимая внутри себя альфу, заставляя его зашипеть от давления — своего узла омега не упустит. Он практически инстинктивно впивается пальцами в свою мягкую набухшую грудь, задевает один из сосков и скользит по нему пальцем, провоцируя выделение ещё большего количества молока. Звук затвора, неожиданно громкий, выбивает из Тэхёна беспомощный высокий звук, куда более скулящий, чем простой всхлип.
— Моя малышка довольна? — Чонгук продолжает неторопливо толкаться в него — не настолько сильно, чтобы это было по настоящему дискомфортно для чувствительного после оргазма тела, но достаточно ощутимо — и неотрывно смотрит на Тэхёна через объектив камеры. — Такая раскрасневшаяся и разгорячённая от оргазма, покрытая спермой, такая прелестная ягодка досталась мне сегодня.
С утробным рыком Чонгук откидывает фотоаппарат куда-то на кровать и наваливается на Тэхёна, практически складывая его пополам. Тело, расплавленное и размягченное сексом, позволяет растянуться так, что красная головка тэхёнового члена касается его собственных губ, пока альфа продолжает толкаться в него, доводя себя до разрядки. Тэхён знает это состояние, знает, что Чонгук будет трахать его долго, чередуя грубость и нежность, а в конце запечатает дырку узлом, после того, как хорошенько накачает спермой.
Чонгук быстрым небрежным движением проводит ладонью по волосам, откидывая их назад, и Тэхён довольно стонет на это. Он обожает, когда его альфа теряет контроль, но все еще продолжает следить за минимальным комфортом — он должен видеть перед собой распластанную и готовую принимать его член омегу. Тэхёна накрывает очередной волной возбуждения, не спавшего до конца и в прошлый раз, но туманящего разум куда сильнее.
Он скулит и разводит ноги так широко, как может, чтобы видеть лицо Чонгука, чтобы наслаждаться его вздутыми от натуги на шее венами и принимать-принимать-принимать. В такие моменты, когда дурман течки или гона накрывают полностью, совсем не хочется отвлекаться на разговоры, фотографии или поцелуи — вместо этого они оба сосредотачиваются лишь на том, чтобы двигаться в такт навстречу друг другу.
Тэхёну сносит голову от ощущения выстреливающей внутрь спермы, раз за разом наполняющей его. Он пытается рассмотреть свой плоский животик, понять, насколько он вздулся, но глаза почти ничего не видят — лишь размытый силуэт Чонгука. Он с трудом поднимает дрожащую ладонь, слабо скользит ей вдоль тела, до животика, и мягко нажимает на его низ, но ему кажется, что никакой разницы нет — он все такой же плоский и горячий, как всегда.
— Альфа не хочет наполнить мой животик как следует? — Тэхён просительно скулит, умоляюще глядя на Чонгука сквозь влажные реснички. — Не хочет, чтобы я был настолько беспомощным и переполненным, что мог только хныкать? Альфа…
— Тэ, ты договоришься… — Чонгук рычит, судорожно сглатывая и вызывая прерывистый вдох. Он смотрит на Тэхёна каким-то голодным, практически диким взглядом и с коротким рыком машет головой, стряхивая выступивший на лбу пот, а затем склоняется ниже, буквально складывая пискнувшую омегу пополам, и низко выдыхает в приоткрытые раскрасневшиеся губы: — И тебя никакие противозачаточные не спасут. А потом Юнги-хён оторвёт мне член, пока Джин будет откачивать Намджуна-хёна.
Он издаёт хриплый, непривычно рокочущий для его мягкого голоса смешок — отдающий густым грубым сатури, но Тэхен не находит в себе никаких сил на то, чтобы засмеяться: ни с ситуации, ни с инстинктивного стремления Чонгука называть старших альф хёнами. Вместо этого он податливо хныкает, прекрасно зная, насколько сильно на Чонгука действует его голос, когда становится дрожащим, умоляющим и сладким:
— Пожалуйста, да! Я буду, я договорюсь… — Тэ немножко путается в мыслях, и это очевидно умиляет альфу — в его чёрных от возбуждения глазах мелькают искорки нежности, а губы подрагивают в улыбке. Тэхен, добивавшийся совсем иного результата, расстроенно хнычет: — Ну альфа, ну пожалуйста…
— Договоришься, да? — Чонгук старательно давит смех, нежно поцеловав омегу в кончик сморщившегося носика, и распрямляется, вызывая тоненький и совсем растроенный вскрик. — Тише, ягодка, я просто хочу, чтобы ты перевернулся на животик. Ты ведь наверняка устал в этой позе, да? — Чон мягко помогает Тэ опустить затёкшие ноги, а затем подхватывает под талию и под грудь, приподнимая и помогая встать в коленно-локтевую. Его твёрдая ладонь случайно задевает набухшую, испачканную молоком грудь, заставляя омегу заскулить, и Чонгук успокаивающе бормочет: — Вот так, солнышко, умница. Альфа не забудет про твою нежную грудь, просто так он сможет наполнить тебя сильнее, прямо так, как ты хочешь, да?
Чонгук мягко, но довольно крепко сжимает в кулаке основание испачканного омежьего хвостика, бесцеремонно задирая его, чтобы открыть себе вид на слегка припухшую, сочащуюся спермой дырку, и с утробным удовлетворённым рокотом приставляет к ней крупную, нетерпеливо пульсирующую красную головку.
Тэхён довольно низко стонет, когда чувствует очередное проникновение, и доверчиво растекается по кровати, задирая кверху попку. Чонгук придерживает его за хвостик, и это почти не больно, когда тебя тянут вверх, но совсем вся боль проходит, когда вместе с этим альфа возобновляет фрикции. Чонгуков член внутри ощущается идеально: он двигается плавно, проникая ровно настолько, насколько Тэхёну это надо, и желание кричать «ещё, глубже, больше» растворяется под давлением ладони на поясницу.
Но грудь в таком положении больно тянет: налившиеся соски соприкасаются с грубой тканью мокрых простыней логова и неприятно трутся. Тэхён пытается положить под них ладошки, чтобы защитить нежную и чувствительную кожу, но у него не получается. Он протестующе жалобно хнычет, вертится, мешая Чонгуку двигаться в нём в размеренном равномерном темпе, пробуется приподняться на локтях, но неизменно соскальзывает, неловко плюхаясь мордашкой в матрас и хныкая.
— Что такое, ягодка? — Чонгук, услышавший жалобные просительные всхлипы, тут же останавливается и нежно проводит ладонью по выгнутой спинке, встревоженно спрашивая: — Что не так, Тэхёни?
— Мои груди, — Тэ мило шмыгает носом, плача, и жалобно оглядывается на альфу поверх своего плеча, — им так больно, альфа.
Чонгук прерывисто выдыхает: плачущий от боли Тэхён это неизменно прекрасное, но совершенно разрывающее его на части зрелище. Поэтому альфа мягко подхватывает его под животик, прижимая к себе, и заваливается на бок, укладывая ладони на просительно пульсирующие грудки и начиная их массировать.
Тэхён довольно поскуливает на нежные прикосновения, на то, как тёплое молоко приятно обволакивает его соски и скользит по чувствительной коже. Он дергает бёдрами назад, сильнее сжимаясь дырочкой на стремительно набухающем узле, и затихает, урча. Окруженный запахом и теплом альфы, он понимает, что постепенно начинает засыпать. Его убаюкивает ощущение наполненности и растянутости, бесконечного доверия и защищенности — в руках альфы ему ничего не угрожает, ну, разве что, беременность.
Тэхён лениво опускает ладошку на животик и довольно урчит — он кажется больше обычного, немного округлённый сразу под пупком, натянутый изнутри и упругий. Он скользит по нему пальцами, прослеживая слегка выступающую под кожей головку крупного чонгукова члена, сидящего в нём по самое основание. Тэхён представляет, что там не сперма, а зарождающаяся жизнь их волчонка, довольно дергает ушками и начинает урчать громче, убаюкивая их обоих.
— Мой хорошенький малыш, моя сладость, — успокоившийся Чонгук тоже урчит, нежно поглаживая своей большой ладонью омежий животик и слегка надавливает пальцами на низ, заставляя Тэхена издать коротенькое пищание и слабо протестующе заёрзать. Альфа покрывает ласковыми, любовными поцелуями красивые плечи, покрытую метками шею и зарывается носом в спутанные волосы. От Тэхена пахнет течкой, им, и грудным молоком — этот запах тёплый, слегка сладкий, и альфа внутри Чонгука довольно порыкивает. — Моя маленькая потрясающая омега, моя ягодка. Ты так сладко пахнешь, Тэтэ, так вкусно, ещё слаще, чем всегда, мне хочется тебя съесть и вылизать. Наши волчата будут так чудесно пахнуть твоим молоком, Тэ, не осуждай меня, если я буду кусать их за пятки и тыкаться лицом в животики. Меня вообще никто не сможет за это осуждать, даже Намджун-хён.
Чонгук щекотно фыркает, и Тэхен негромко хихикает, нежно кладя ладошку поверх его ладони на своём животе. В перерывах между возбуждением во время течки Чонгук всегда становится таким умилительно нежным и очаровательным, что у него каждый раз просто трескается сердце. Тэ ласково поглаживает пальцы Чонгука подушечками своих, оглаживая тонкое обручальное кольцо на безымянном и нежно шепчет, слегка поворачивая голову:
— Ты хочешь нескольких малышей, Гукки?
— Конечно, Тэ, — Чонгук слегка приподнимается, чтобы ткнуться носом в мягкую разрумянившуюся щечку и прижаться к ней нежным поцелуем. — Столько волчат, сколько ты захочешь. У меня будет своя собственная маленькая стая, и я буду смотреть на Джуна с ничем не прикрытым самодовольством, — они негромко смеются, а затем Чонгук немного обеспокоено спрашивает: — Как твои грудки, ягодка? Не больно?
— Перестань их так называть! — Тэхён очаровательно дуется, слабо шлёпнув по чужой ладони, и краснеет, невольно бросив взгляд вниз, на свою набухшую, раскрасневшуюся от ласк и прикосновений умелых пальцев грудь. — Всё хорошо, только немного ноет.
— Ну а как ты хочешь, чтобы я их называл? — успокоившийся Чонгук снова фыркает, в его голосе проскальзывает насмешка: — Сисечки? Бубс? Вишенки?
— Ты отвратителен, — Тэхен трясётся от смеха, запрокидывая голову, и игриво хлещет альфу хвостом по крепкому бедру: — Если ты ещё раз произнесёшь хотя бы одно из этих слов, Чон Чонгук, я не знаю, что я с тобой сделаю.
— Каких слов? Сисечки? — проказливый голос Чонгука звучит так по-детски невинно, что у Тэхёна рука не поднимается его шлепнуть, зато очень хорошо опускается между ними, чтобы сжать чонгуковы яйца. В этот раз Чонгук практически скулит: — Ай-ай-яй, ягодка, я понял, не шутить о твоих холмиках любви!
— Чон-мать-твою-Чонгук! — Тэхён недовольно пыхтит, пытаясь вывернуться из крепких объятий, не слезая с узла, чтобы мстительно укусить альфу куда-нибудь в больное местечко, но его крепко перехватывают и резко толкаются, придавливая сверху, так что омега давится высоким стоном: — Чон-мать-твою-Чонгук…
Тэхён стонет ещё раз, в полный голос, ничуть этого не стесняясь, и двигается навстречу с очередным толчком. Течка, властвующая сейчас в их спальне, задает свои правила и отбирает у них время на разрядку, требуя к себе внимания. Омежий член, вялый и красный, лишённый такой же невозможной выносливости, как у альфы, снова крепнет, дергаясь на каждое движения и мило шлёпаясь о набирающий размер животик.
Омега крепче хватается за чонгуковы предплечья, стараясь не выскользнуть из крепких объятий — он такой мокрый, что ему кажется, что Чонгук может не удержать его, как маленькую верткую рыбку. От спермы, молока и пота — в обычный день это сочетание вызвало бы у него тошноту, но сейчас Тэхён лишь довольно скулит, качаясь в руках альфы. Он облизывается, собирая с губ собственную сперму, и довольно причмокивает — на вкус, смешанная с его молоком, она очень даже ничего, густая, вязкая и немного сладковатая. Тэ даже перестаёт поддерживать свой животик одной ладошкой, чтобы поднять её к лицу, собрать с него остатки спермы и слизать её с пальцев получившуюся смесь.
— Малыш, — Чонгук нежно прикусывает его за край подрагивающего треугольного ушка и крепко толкается, прежде чем продолжить, — думаю, нам надо попить. А наше попить где-то… в районе тумбочки, но до воды не добраться, если ты мне не поможешь.
Недовольно поскуливая, Тэхён подчиняется, двигаясь с каждым толчком, позволяя протащить себя по постели к другому её краю, к месту, где омеги стаи оставили им наполненные кувшины с водой. Сложно пить и трахаться, но у них за плечами семь лет порой практически невозможной синхронной хореографии, так что ничего невыполнимого. Жадно пьющий Тэхен, довольно урчит, чуть ли не захлебываясь большими глотками — он и не знал, что ему настолько сильно хотелось смочить горло чем-то кроме спермы альфы. Вода льется не только внутрь, но из-за неловких движений омывает шею, ключицы и задевает своими холодными струями ноющие соски, охлаждая их.
— Ох, — Тэхён отрывается от кувшина и двигает головой так, чтобы откинуть челку назад, прерывисто выдыхая, — это приятно, Чонгук-и, ты можешь вылить мне немного воды на грудь?
— Они у тебя сейчас такие чувствительные? — Чонгук усмехается и укладывает омегу на спину, нависая сверху. Тэ сразу же скрещивает ножки на его пояснице, и альфа облизывается, глядя на открывающийся ему роскошный вид. Он делает несколько глубоких, жадных глотков, утоляя жажду, а затем осторожно наклоняет кувшин и, не переставая двигаться, льёт прохладную воду на судорожно вздымающуюся грудь тонкой струёй. Тэхён изгибается, сладко стонет, и непроизвольно сводит лопатки, выпячивая и подставляя ноющую грудь. Чонгук облизывается: — Тебе идёт, когда они такие набухшие, Тэ. Выглядит чертовски аппетитно.
Он отставляет кувшин в сторону, наклоняется, ласково оглаживая большими пальцами тонкую талию и… утыкается лицом. Даже набухшие, груди Тэ недостаточно большие, чтобы сделать подобное полноценно, едва ли даже первого размера, но мягкие и упругие, и Чонгук трётся о них с довольным урчанием, дурея от густого запаха молока и пытаясь оставить его на себе.
— Ты невозможный, — Тэхен всхлипывает и зарывается пальчиками в его волосы, не зная, то ли плакать, то ли смеяться, притянуть ближе или оттолкнуть. Чонгук задевает твёрдые возбужденные соски, и омега высоко возбужденно стонет, едва не срываясь на жалобное хныканье: — И ты издеваешься!
— Как я могу издеваться над этими чудесными малышками? — Чонгук невнятно урчит, высовывая язык и размашисто проходится им по правой груди, собирая сочащиеся капли сладкого молока. Тэхён на мгновение замирает, не находя слов от смущения и возмущения, а затем снова всхлипывает на очередное движение ловкого языка:
— Малышки? Серьезно, Гук? — он обреченно стонет, не в силах даже злиться, потому что альфа неожиданно и совершенно нечестно хорош в таких ласках, уверенно выбивая из головы все лишние мысли с каждым движением.
— Да, малышки. Одна и вторая, — Чонгук кладет Тэ на грудь сразу две ладони, слегка сжимая, и урчит, довольно блестя чёрными глазами: — Чертовски хорошенькие и вкусные малышки.
— Чёрт подери, Гук-а, ты еще имена им, блять, дай, — Тэхён ёрзает и хнычет на каждое ласковое движение ладоней альфы. Его смущает то, как сильно Чонгуку нравится его набухшая грудь, как бесстыдно и жадно он наслаждается его молоком. Альфа так хорош в том, чтобы ласкать и унимать боль и зуд, чтобы приносить облегчение и удовольствие, любить свою омегу — до нечестного хорош даже в постели.
— Я могу, — Чонгук урчит, переключаясь на левый сосок и покрывая упругую грудь поцелуями. Он облизывает ареолы, втягивая их в рот и оставляет чуть выше, под ключицей, засос. — Я могу и сделаю это… потом, сейчас эти малышки нуждаются во внимании, как и твоя попка, ягодка.
Тэхён слабо бьет его по плечу, не находя в себе сил на то, чтобы в должной мере высказать своё возмущение, и выгибается на особенно резкий толчок. Вместе с ним его накрывает обожанием к чонгуковому члену: его идеальному большому размеру, красивой ровной форме, его упругим тяжелым яйцам, звонко шлепающим по коже и порождающим самый сексуальный звук на свете. Тэхён зарывается пальчиками в волосы на мощном загривке альфы и слегка тянет их в сторону, не желая отрывать Чонгука от его бесконечно желанного занятия, но желая вырвать наружу утробный предупреждающий рык. Тэхёна безумно заводит жесткий, грубый и властный Чонгук, такой, какой он с чужими, но так сложно вырвать настоящего волка на волю, когда там уже десяток лет живет влюбленный щенок.
— Чонгукки, альфа, придуши меня, сожми мои запястья, пометь меня, укуси шею, не оставь на теле свободного от засосов местечка, прошу, альфа, мне это надо, — Тэхён суетливо виляет хвостиком, прижимая к голове ушки, и жалобно смотрит на Чонгука слезливым взглядом, ожидая выполнения просьбы. Он знает, что если чего-то хочет, стоит лишь попросить.
С длинным рыком, больше напоминающим урчание, Чонгук отрывается от тэхёновых грудей, оставляя напоследок между ними целомудренный поцелуй, и практически набрасывается на подставленную омежью шею. Словно желая выслужиться еще больше, Тэхён откидывает голову вбок, предоставляя больше доступа для клыков и замирает в ожидании. С каждым новым укусом толчки Чонгука становятся более резкими, грубыми, а его ладони крепко ведут от тонкой талии сначала на грудь — он ласкает соски большими пальцами, дразня и слегка надавливая, а после на плечи — он вжимает их в матрас, надавливая до синяков на нежной коже.
Чонгук делает всё, о чем его попросила омега. Он сжимает большой сильной ладонью шею, срывая с распахнувшихся алых губок короткий судорожный вдох, а второй сжимает изящные тоненькие запястья, заводя над тэхёновой головой его руки. Безвольная, полностью подчиненная его воле омега под ним — этот вид, вкупе с закатившимися в экстазе красивыми глазками — побуждает в Чонгуке желание брать не обращая внимания ни на что.
Тем слаще, тем восхитительнее его прошивает одна только мысль о том, что это не кто-то, а Тэхён — не только его любимый малыш, но и властная, упрямая и гордая омега. Чонгук любит свою омегу, своего мужа, любым: смеющимся или плачущим, надменно цедящим слова или смущённо опускающим глазки, но таким — податливым, беспомощным и уязвимым, он его обожествляет.
— Тебе так нравится, когда альфа берет над тобой контроль, малыш? — Чонгук ухмыляется, упиваясь тем, насколько очевидно Тэхён течёт от грубости, от проявления силы, и слегка усиливает давление феромона, заставляя его внутреннюю омегу скулить и метаться. — Когда ставит тебя на твоё место. Место для маленькой омеги-сучки, готовой раздвигать ножки перед своим альфой в любое время, как и полагается такой хорошенькой шлюшке.
Чонгук сжимает чужую шею крепко, но недостаточно для того, чтобы навредить или действительно полностью перекрыть кислород — поэтому он чувствует, как длинно и судорожно дергается кадык сглотнувшего загустевшую слюну Тэхёна под его пальцами. Узкие зрачки в чудесных янтарно-карих глазках плавно расширяются, занимая почти все пространство радужки, а дырочка туго сжимается на крепком члене.
Тэхён делает короткий прерывистый вздох, приоткрывает красивые вишнёвые губы, не опуская завороженного, влажного от невольно выступивших сладких слёзок взгляда, но Чонгук сжимает пальцы крепче, практически полностью обрывая поток кислорода, и Тэ давится непроизнесеннными словами.
— Что такое, Тэтэ, ты хочешь что-то сказать? — Чонгук слегка склоняет голову к плечу и звучит почти издевательски, с долей веселья наблюдая за тем, как Тэ беспомощно открывает и закрывает ротик, силясь выдавить из себя звук. Альфа слегка ослабляет хватку, позволяя ему сделать короткий судорожный вздох, но тут же снова сжимает и насмешливо урчит: — Я слушаю тебя, куколка. Или моя маленькая омежка не способна даже сформулировать простое предложение?
Тэхён дергает руками, но они тоже надежно зафиксированы. Он полностью лишен возможности двигаться, а единственно свободные ноги дрожат и разъезжаются в стороны, не способные подчиниться омеге. Весь Тэхён во власти темных глаз альфы, и это будоражит и возбуждает. Его тело прошивает дрожь, сладкая и слегка щекочущая, словно точечные слабые удары тока, а судорожно сжимающееся без кислорода горло сокращается, безуспешно пытаясь втянуть хотя бы немного воздуха.
— Неужели ты прикусил свой остренький язычок, Тэтэ? — Чонгук разжимает пальцы и внимательно следит за тем, как судорожно вздымается тэхёнова грудь, набирающая в свои легкие побольше воздуха. Его мягкие молочные груди чудесно волнообразно двигаются на каждый судорожный рывок, а с кончиков сосков стекают мелкие капельки молока, которые альфу так и тянет слизнуть. Но когда Тэхён набирает достаточно воздуха, чтобы заговорить, предусмотрительный Чонгук сжимает его горло опять и насмешливо выгибает бровь, продолжая толкаться в тугую дырочку. — Или же твой язычок жаждет, чтобы его использовали в другого рода играх, не словесных? — покрасневшей Тэхён часто-часто моргает и пытается отрицательно пошевелить головой, но его держат крепко, не позволяя даже этого. — Я бы с радостью, ягодка, но выбирая между твоим ротиком и жадной до члена попкой — я всегда выберу попку, она принимает куда глубже.
Чонгук слегка смещается, отпуская его руки на мгновение, чтобы подтянуть съехавшее тэхёново бедро и поправить угол проникновения на более глубокий. Он все еще держит омегу за горло, не отводит внимательного цепкого взгляда, и от этой власти, полного подчинения другому человеку и легкого щекочущего чувства унижения Тэхёна сносит моментально.
Он продолжает пытаться захватить себе немного воздуха, беспомощно открывая и закрывая рот, как рыбка, пытается освободиться, царапая коротенькими волчьими коготками по плечам и рукам Чонгука и стараясь попасть пяткой в чонгукову поясницу, но его бедро крепко и надежно держат. Тэхён ощущает себя полностью беспомощным, зафиксированным и удерживаемым гораздо более сильным телом альфы: он действительно пытается вырваться в полную силу, но Чонгук словно не замечает — и это доводит его возбуждение до края.
Омега кончает долго и сладко, не замечая, что уже освобожден от крепкого хвата, крупно содрогается, всхлипывая, скользит стопами по простыням в инстинктивных попытках зацепиться хотя бы за что-то, но тщетно. И даже несмотря на сотрясающее его тело и разум удовольствие, он не разжимает крепкой хватки ладошек вокруг сильных плеч альфы, не желая отпускать свою единственную надёжную опору.
Когда дурманящий, практически лишающий разума оргазм заканчивается, Тэхён чувствует себя безвольной куклой. У него нет сил держать себя — поэтому позволяет телу безвольно обмякнуть под Чонгуком, а голову откидывает назад, в очередной раз оголяя шейку.
Чонгук нежно покрывает её поцелуями, оставляет ещё несколько на красных влажных щеках и на припухших искусанных губках, и ласково-ласково бормочет, замедлившись и нежно поглаживая ладонью дрожащее омежье бедро:
— Ты так хорошо справился, малыш, такой красивый и чувствительный, моё маленькое солнышко, — альфа сцеловывает невольно выступившие слёзы и медленно спускается вниз, невесомо прижимаясь губами сначала к острому разлету красивых ключиц, а затем и к ещё более чувствительной после оргазма груди. Он ненадолго отстраняется, чтобы дотянуться до кувшина, а затем слегка приподнимает голову Тэ, нежно подхватив ладонью под шею, и помогает попить. Альфа воркует: — Вот так, ягодка. Всё хорошо, ты в порядке?
— Д-да… да… — Тэхён слегка заторможенно кивает и слабо тянет к альфе подрагивающие руки, обвивая крепкую шею. Чонгук податливо подаётся вниз, мягко прижимаясь к омеге, и Тэ дрожит, когда чувствует, как его чувствительные груди прижимаются к горячей, твёрдой груди альфы. Он невнятно бормочет, тыкаясь мордашкой в сильную шею, сразу под феромоновой железой, и глубоко, жадно вдыхая густой тяжёлый запах: — Спасибо… спасибо… Кукки…
— Я здесь, Тэ, я с тобой, — Чонгук ласково целует его в лоб, потом в кончик носа и наконец утягивает в медленный, нежный поцелуй. Они не углубляют его, просто сладко соприкасаются губами до тех пор, пока альфа не разрывает его, чтобы нежно посмотреть на раскрасневшееся лицо своей омеги: на влажные длинные ресницы, на красные губы, на затуманенный взгляд красивых карих глаз, а затем ласково огладить ладонью нежную бархатную щечку. — Тебе нужно время, солнышко, ты не устал? Хочешь кушать? Чимин оставил на тумбочке твои любимые конфеты.
— Н-нет, я не… — Тэхён машет головой, умилительно прижимая каштановые волчьи ушки. Он ненадолго замирает, нахмурившись, очаровательно надувает щеки, издав короткий пыхтящий звук и заставляя Чонгука трескаться, и немного смущённо бормочет: — Но я… я хочу конфетку, Гукка…
— Моя сладость хочет конфетку? — Чонгук улыбается, лопаясь от нежности, и послушно тянется к тумбочке, чтобы выудить из коробки сладкую молочную ириску. Он ловко разворачивает обёртку и кладет конфету в с готовностью распахнувшийся ротик, урча от смеха: — Не торопись, солнышко.
Тэхён медленно старательно разжёвывает конфету, пытаясь осознать её вкус и невольно сравнивает ощущения от молочного привкуса — такой ли он, как его собственное молоко? Омега невольно хмурится и просительно открывает ротик во второй раз, высовывая кончик язычка — широко улыбающийся Чонгук его понимает и проворно кладет вторую конфетку, уже держа наготове третью. Тэхён ест без спешки, пытаясь распробовать её до конца и с сожалением грустно постанывает — сейчас, с обострившимися инстинктами и чувствами, он понимает, что его любимые конфеты всё же имеют немного примесей, делающих натуральный вкус синтетическим.
— Не буду больше, — Тэхён дуется и слабо отталкивает лапкой ладонь Чонгука, когда тот протягивает следующую конфетку, — не вкусно.
Чонгук над ним даже на мгновение замирает, прекращая двигаться внутри податливого и расслабленного тела и растерянно моргает — все в группе прекрасно знали, что Тэхен эти конфеты может есть килограммами. Однажды неосмотрительно съевший несколько штук Намджун неделю прятался за Сокджином каждый раз, когда попадался под мрачный взгляд обидевшегося Тэ — в таком состоянии от неугомонной и совершенно непредсказуемой омеги ожидать можно было чего угодно.
Чонгук переводит взгляд с конфетки между своими пальцами на надутое и от того втройне милое личико Тэхёна, и его осеняет. Медленно переместившись между разведенных ножек омеги, альфа подтягивает его на себя, а после старательно разминает ириску между горячих пальцев, пока она не тает достаточно, чтобы её можно было слизать. Но альфа не торопится просовывать пальцы в приоткрытый ротик Тэхёна, нет. Сначала он сжимает один из сосков, а когда капельки орошают мягкие грудки — ведет испачканными в подтаявшей сладости пальцами, собирая молоко и обогащая показавшийся приторным вкус конфеток.
— А так попробуешь, ягодка? — Чонгук подносит пальцы к ротику омеги и терпеливо ждет, когда Тэхён разомкнёт губы и неуверенно высунет язык, чтобы начать слизывать лакомство. — Нравится?
Тэ почти робко скользит по сладости самым кончиком, ненадолго замирает размышляя, а затем подается вперед и довольно урчит, слизывая и посасывая кончики чужих пальцев. Он ведет язычком между ними, задевает внутреннюю сторону ладони, прикусывает от удовольствия подушечки, не смыкая губ, отчего урчание кажется более громким. Когда вся ладонь очищена от растаявшей конфеты, Тэхён жалостливо смотрит на альфу и надувает губки:
— Ещё!
— Тэтэ, малыш, — альфа беззлобно посмеивается, проходясь языком по надутой щечке и слизывая липкую сладость, — мне казалось, ты хотел, чтобы твой животик был наполнен моей спермой, а не конфетками.
— Я хочу, — Тэхен сладко облизывается, очаровательно трёт пальцами щеки и выглядит настолько умилительно сосредоточенным и сладеньким, что Чонгук непроизвольно машет хвостом. Омега капризно тянет: — А ещё я хочу другую позу.
— Какую? — Чонгук послушно соглашается, слегка склонив голову к плечу. — Хочешь перевернуться на бочок?
— Не хочу, — Тэхён слегка надувает губы и шевелит волчьими ушками — иногда под действием течки в нем просыпается капризность, и Чон соврёт, если скажет, что не находит это очень милым. — Я так кажусь толстым.
— Тэ, ты… — опешивший Чонгук растерянно хлопает глазами, собирает все силы, чтобы не рассмеяться и не ранить свою чувствительную омежку, и со всей серьезностью заявляет: — Ты совершенно не толстый, а самый стройный и самый красивый, хотя я бы любил и люблю тебя любым. Но если ты не хочешь на боку, может, на животе?
— Мх, — Тэхен краснеет от удовольствия, непроизвольно прихорашиваясь от слов альфы и распушив пушистую нежную шерстку на хвосте, ненадолго задумывается, а затем категорично машет головой: — Не хочу. У меня так грудь трется о простыни, это больно.
— М-м-м, — Чонгук лихорадочно думает, прикусив губу и перебирая в голове возможные позы, а затем его озаряет, и он мягко предлагает: — Может, хочешь попрыгать на мне, ягодка? А я буду помогать.
— Попрыгать? — Тэхен мило щурится, размышляя, и задумчиво смотрит сначала на Чонгука, потом на его сильные мускулистые руки, потом на свою грудь и животик, а затем милостиво кивает, соглашаясь: — Да, хочу. Посадишь меня?
Чонгук кивает, сдерживая улыбку, и легко поднимает омегу, помогая перевернуться и с удобством устроиться на мощных бедрах. Тэхён довольно ёрзает, помахивая своим хорошеньким хвостиком, и скользит пальцами между разведённых стройных бёдер, чтобы огладить кончиками плотно растянутую вокруг мощного члена дырочку. Он слегка сжимает мышцы, бессовестно провоцируя, расслабляется и сжимается снова, сдерживаясь, чтобы не двинуться вверх. Тэхён обожает позу наездницы: он обожает желание и восхищение, приближенное к обожествлению, с которым на него смотрит его сильный, дикий альфа, мощный и яростный зверь, позволивший ему взять над собой верх и уложить на лопатки.
Тэхён не обманывается: Чонгук может быть с ним сколько угодно нежен, сколько угодно терпелив, но он всё ещё зверь, намного превосходящий его по силе. Омега скользит жадным взглядом по размеренно вздымающейся широкой груди, скульптурному, словно вырезанному из мрамора торсу и перевитым вспухшими венами рукам, по крепкой шее, по бритвенно-острой линии челюсти, высоким скулам и чёрному, пристальному взгляду хищных глаз.
В Чонгуке всегда это было, даже во времена дебюта, когда он казался ещё совершенно очаровательным и немного неловким малышом — до смешного альфье, до смешного мужественное, пробивающееся даже сквозь наивно распахнутые круглые глазки и милую мордашку.
Сейчас сравнить заматеревшего волка с крольчонком мог бы только Чимин, внезапно захотевший резких ощущений и искренне уверенный в непосредственной близости своего собственного альфы, которому заматеревший волк Чонгук был на один взгляд отливающих золотом глаз и слегка приподнятую губу, обнажающую выступающие даже в состоянии спокойствия крупные клыки. Но, как не крути, Юнги это Юнги, и выступать против величественного белого волка порой остерегался даже Намджун.
— Детка, — из мыслей Тэхёна вырывает негромкий, но отдающий рычанием хриплый голос Чонгука. Он усмехается: — Ты так будешь просто сидеть?
Тэхён мягко игриво хихикает, урчит и невесомо ведёт кончиками пальцев по груди альфы, пытаясь сжать мышцы, но у него не получается — они жесткие, крепкие и твёрдые, совсем не такие мягенькие и нежные, как его, переполненные сейчас молоком. Тэ непроизвольно мягко тычет себя в раскрасневшуюся, упруго качнувшуюся небольшую грудку и едва сдерживает короткий стон. Его соски красные и распухшие, заметно крупнее, чем обычно (не в последнюю очередь из-за уделённого им Чонгуком внимания), и когда Тэхён осторожно сдавливает грудь пальцами, из соска вниз по груди скользит крупная сочная капля молока.
— Ягодка моя, — завороженно проследивший за тем, как капелька игриво скользит по медовой золотистой коже Чонгук нежно шлепает омегу по бедрам и предупреждающе рокочет: — не дразни меня, или не сможешь контролировать процесс даже сверху.
Тэхён невольно смеется на беззлобную подначку и непослушно начинает играть. Он покачивается на чонгуковых бедрах — вперед, назад, вбок, описывает восьмерку, на каждое движения сжимаясь, и продолжает играться с соском. Тэхён внимательно следит за тем, как жадно его альфа смотрит на его грудь, и непроизвольно сжимает сосок сильнее, из-за чего капли молока срываются с него тонкой струйкой и пачкают подтянутый торс.
— Блять, — зарычавший от возбуждения Чонгук непроизвольно щёлкает клыками, резко сомкнув челюсти, рывком хватает Тэхёна за бедра, и сжимает так крепко, чтобы скулящая омега не могла даже двинуться, пока он грубо её втрахивает.
— Альфе нравится? — Тэхён лишь сладко поскуливает — в этой позе он чувствует всё ещё глубже, ещё больше и резче, а горячие крепкие ладони Чонгука на его бёдрах словно прожигают нежную кожу своим жаром. Ему в голову приходит забавная мысль, и он игриво тянет сквозь стоны: — Ты ведь любишь хентай, Чонгукки?
Чон даже не успевает ничего ответить на заданный вопрос, потому что Тэхён резко дёргает бёдрами, насаживаясь до самого основания, переплетает пальцы замочком над грудью, закатывает глаза и высовывает язык так далеко, чтобы коснуться кончиком подбородка. Он издает высокий, задыхающийся стон со сладким придыханием и совсем-совсем высоко и нежно выскуливает:
— Ах, семпай!
— Блять, — голос Чонгука звучит ошарашенно, хрипло и дико возбужденно одновременно — Тэхён чувствует, как его толстый член внутри дёргается и видит судорожное движение выраженного кадыка на сильной шее. — Тэ, ты…
— Ох, тебе нравится, семпай? — Тэхён пользуется тем, что поражённый его выходкой Чонгук сбивается с ритма, и сам начинает умело прыгать, объезжая красивые упругие бёдра, на которые облизывался ещё с дебюта, прости господи. Он слегка сводит брови и игриво спрашивает: — Нравится моя разрушенная мордашка? Ах, Чонгукки, твоей малышке так хорошо на твоём большом члене…
Тэ снова высовывает язык, постанывая, и упирается ладошками в судорожно вздымающуюся грудь, чтобы удержать равновесие. Он объезжает Чонгука красиво: так, чтобы его бёдра двигались плавно и пластично, чтобы грудки мягко подпрыгивали на каждый резкий толчок.
— Альфа, альфа, мне так не хватает твоих больших умелых ладоней, — Тэхён обиженно надувает красивые пухлые губки, поджимая волчьи ушки, и бросает жалобный взгляд вниз. — Моим грудкам так одиноко без них, так больно… Ты не приласкаешь своих малышек, альфа?
Чонгук подчиняется. Чонгук отпускает бедра омеги, умело сжимает в своих ладонях мягкие грудки, сминая, и, да, Тэхёну от этого чертовски сносит крышу, но самое главное в другом. Чонгук подчиняется. Это самое сладкое, самое нежное, что есть между ними, то, как податливо альфа прислушивается к его просьбам, как выполняет желания, как терпеливо ждет часами, пока омега соберётся, наболтается сначала с Чимином, потом с Джином, а потом ещё и с мамой. И то, как он действует сейчас — как осторожно ласкает ноющие соски, любовно выдаивая сладкое молоко, как нежит кончиками пальцев мягкие груди, стараясь не задевать выпущенными когтями. И само то, что его волк выпускает крупные острые когти, прижимает чёрные уши к макушке и порыкивает на каждый скачок — всё сносит крышу.
От удовольствия Тэхён хлещет себя по бедрам хвостиком, оставляя там тоненькие красные полоски, и мечтает о смачном отпечатке широкой ладони на том же месте. Он поскуливает, наращивает темп и старается не сбиться с него, ловя подмахивания сильных бедёр альфы. Тэхён теряет себя и высовывает язык теперь уже не специально, а от нахлынувшего удовольствия, и часто-часто судорожно дышит, пытаясь охладить свое тело изнутри и не сойти с ума от проливающего жара.
Его глаза закатываются, когда он чувствует очередной сильный толчок альфы и струю его спермы, но, даже кончив, Чонгук не прекращает толкаться внутрь. Он с силой сжимает набухшие грудки, рывком подается вперед и вжимается ртом в сочащиеся соски, буквально высасывая остатки молока. Всё это вместе накрывает Тэхёна чёрт знает каким по счету оргазмом — у него кружится голова, слабеют конечности, но упасть он себе позволить не может, упираясь руками в грудь Чонгука. Он держится положении сидя, вжимаясь попкой в узел и сквозь слезы смотрит на альфу. Путаясь в мыслях, он скулит:
— Ты говоришь, что моя попка принимает куда глубже, чем рот, альфа. Я смогу, я приму твой член, твой узел, который растянет мой ротик и моё горло так сильно, пока ты будешь вылизывать мою дырочку от собственной спермы. Ты хочешь этого, альфа, ты позволишь мне?
— Хочешь, чтобы твой милый животик снова опустел, малыш? — Чонгук рычит, но поднимает ладонь и нежно стирает с мягкой щеки невольно соскользнувшую слезинку. И это самое лучшее его описание — сочетание грубости и ласки, резких толчков и нежных прикосновений. — Ты ведь так хотел, чтобы он был полон?
Тэхён хныкает, невольно прижимая ладошку к своему животу и расстроенно скулит: ему хочется и того, и того, но он не знает, чего больше. Омеге совершенно не хочется терять наполняющее её семя, след его альфы, но Тэ так любит сидеть у Чонгука на лице и чувствовать его влажный, умелый язык, нежно проходящийся по измученной растраханной дырочке, а ещё ему хочется доказать, что сосёт он ничуть не хуже чем прыгает. Чонгук же урчит:
— Тебе не нужно ничего мне доказывать, ягодка, у тебя совершенно чудесный и хорошенький ротик, созданный для того, чтобы принимать мои поцелуи и мой член. Твой глупый альфа просто дразнил тебя, маленький, — Чонгук смотрит на него так ласково, что Тэхён не удерживается и тянется к его лицу пальцами, не до конца отдавая себе отчёт, зачем. Но альфа перехватывает красивую изящную ладонь и нежно прижимается поцелуем к тыльной стороне, лаская и извиняясь одновременно: — Самый красивый ротик, с самыми восхитительными вишнёвыми губками и ловким острым язычком. Ни у кого такого нет, только у тебя.
— Правда? — Тэхён опускает глаза, давя в себе желание застенчиво поводить пальчиком по чужой груди. Гормоны делают с ним странную вещь: он то начинает смущаться, то полностью теряет эту способность, и это странно, и от этого хочется плакать. Или нет. Тэхён не уверен.
— Конечно правда, ягодка, — Чонгук плавно поводит бёдрами, словно пытаясь войти ещё чуть-чуть глубже, стать ещё чуть-чуть ближе и ласково, слегка насмешливо выдыхает: — Разве я когда-нибудь тебя обманывал?
Тэхён мило машет головой и успокаивается, обмякая. Непрекращающаяся череда оргазмов, безумного выматывающего секса утомляет, даже несмотря на течку, даже несмотря на притупленное чувство усталости и накатывающее волнами возбуждение. Он просительно бормочет, заглядывая альфе в глаза:
— Чонгуки, тогда ты… ты повяжешь меня? Дашь мне настоящий узел, пожалуйста? Я устал.
— Конечно, маленький. Иди к альфе, — Чонгук звучит практически умильно — он бережно оглаживает стройные подтянутые бока, упругий животик, и улыбается, когда слышит счастливый, пусть и немного усталый бархатный смех.
Альфа осторожно укладывает их боком, нежно проходится подушечками пальцев по растянутым краям омежьей дырочки. Он продолжает ласкать податливое и уставшее тело — проводит самыми кончиками когтей между трогательно выступающих позвонков, нежно целует уязвимое местечко между лопаток. Чонгук обнюхивает подставленную ему красивую шею и довольно урчит: Тэхён пропитан его запахом, его феромоном и сладким грудным молоком, которым обычно пахнут только беременные омеги. Подойти к такой омежке не рискнёт ни один альфа, и это вызывает у него довольство. Чон осторожно подхватывает Тэхёна за талию и подтягивает к себе, вжимая в грудь и медленно, нежно проскальзывая в влажное, туго пульсирующее омежье лоно.
— Потерпи еще немного, ягодка, — Тэхён слушает глубокий, успокаивающий голос своего альфы, обжигающий чувствительное ушко, и начинает урчать. Он обвивает своё бедро хвостиком и потирается ягодицами о Чонгука, медленно, но всё более заметно проваливаясь в омежий транс. Член альфы распирает его изнутри, и не только в районе основания, там, где разбухает узел — он становится ощутимо больше по всей длине. От этого приятного чувства наполненности хочется пищать и нежно ластиться, но руки Чонгука держат его крепко, не позволяя выскользнуть.
Последний, повязывающий узел, вязка, отличается от обычного тем, что не спадает, даже когда альфа кончает внутрь, наполняя омегу семенем. Беременность — вот основная цель течек и гона, то, чего так желает Тэхён. То, что всегда следует после вязки.
Поскуливающая от удовольствия омега кладет ладонь на животик и непроизвольно поглаживает его по часовой стрелке, представляя, как внутри появится их с альфой крошечное продолжение, их малыш. И чувствуя, как Чонгук сзади напрягается и хрипло негромко рычит, Тэхён откидывает голову назад, облокачиваясь на крепкое и надежное плечо, и совсем падает внутрь себя, наслаждаясь вязкой.
Первая порция спермы, которая попадает внутрь него, гораздо объемнее всех предыдущих — Тэхёну даже приходится ненадолго невольно задержать дыхание и судорожно сжать в пальчиках предплечья урчащего Чонгука. Альфа больше не толкается, не двигается внутри него — сейчас, когда они полностью сцеплены, это физически невозможно.
— Вот так, Тэхённи, наполню тебя, — Чонгук звучит немного невнятно, почти шепеляво — Тэхён узнает этот звук, и всё его тело прошивает короткая сладкая дрожь. Это значит, что у Чонгука удлинились и без того крупные клыки, мешая говорить — альфа готовится закрепить вязку свежей меткой, и от ожидания Тэ хочется хныкать. — Моя омега, мой маленький волчонок.
Тэ чувствует, как острые клыки слегка вздевают его шею, но не торопятся царапать нежную кожу — вместо этого Чонгук неторопливо проходится по ней языком снова и снова, прямо по старой метке, подготавливая. Слюна альф обладает заживляющим эффектом, особенно для омег, поэтому Чон не жалеет её, подготавливая местечко для укуса. Но он не укусит до тех пор, пока вязка не будет полноценной — Тэхен скулит, когда ощущает очередной мощный поток горячего альфьего семени, бесцеремонно растягивающего его нутро. Это чувствуется так странно и так непривычно: до этого Чонгук ещё никогда не вязал его так рано, опасаясь, что таблетки не помогут, но в этот раз он словно совсем об этом забыл.
Ещё никогда до этого Тэхён не чувствовал себя таким наполненным, даже переполненным спермой, а ведь это только начало — Чонгук тихо рычит, кончая в очередной раз, и Тэ со смесью восторга и ужаса чувствует, как его животик под его же ладошкой медленно, но неотвратимо округляется и надувается.
— Чонгукки, Чонгукки, — Тэ всхлипывает, слепо находя пальчиками руку Чонгука и кладя её на низ своего живота, прямо под пупком. Альфа довольно урчит, когда чувствует, как переполнен милый омежий животик, и начинает нежно гладить его своей горячей большой ладонью, не переставая целовать и невесомо прикусывать доверчиво подставленный загривок. Тэхен хнычет: — Так много, ах, так много!
— Да, малыш, потерпи еще немного, — Чонгук нежно выдыхает, оставляя невесомый поцелуй на метке, и когда он кончает в очередной раз, то пристраивается клыками к старым зажившим шрамам, настраиваясь на укус.
Хныкающий Тэхён переплетает их с Чонгуком пальцы и мелко дрожит, от охватывающего предвкушения. Ему так сильно хочется открыть глаза и посмотреть на то, насколько раздулся его животик, насколько хорошо его наполнил его большой альфа, но сил, чтобы поднять веки, нет. Поэтому он невольно начинает гладить себя, оценивая на ощупь — его живот круглый, упругий, натянутый под пупком так, что туда вполне может поместиться ладошка. Тэхён всхлипывает.
— Чонгуки, альфа, я понесу? Понесу твоих волчат? — Тэхён беспокойно хныкает, подавляя желание завертеться, и долго стонет, когда вместо ответа его помечают. Клыки привычно рвут тонкую кожу, проникая внутрь, с очередным толчком спермы. Адреналин бурлит под кожей, разгоняя кровь и вместе с моментом максимального единения, Тэхён почти не замечает, как он сам тоже кончает, пачкая омежьим семенем животик. Он довольно скулит, дрожа, и подается назад, к телу альфы, чтобы ощутить его тепло, защиту, любовь. Тэхён судорожно обхватывает ладошками лёгшую ему на живот ладонь альфы, и инстинктивно высоко воет, прижимая к голове каштановые волчьи ушки в жесте максимального подчинения.
К вою Тэхёна очень скоро присоединяются еще два голоса — альфы их стаи. У Намджуна вой грозный, раскатистый, властный, у Юнги не уступает по силе, но следует с некоторым запозданием, лишь потому что сам Мин признает лидерство за другом. Омеги, Тэхён слышит их высокие нежные голоса, тоже звучат рядом — Чимини, Джинни и Хосокки — они все поддерживают их пару, помогают повязаться до самого конца. Лишь когда Чонгук размыкает зубы и тоже издает вой — не такой низкий и утробный, как у Намджуна, но тоже уверенный и властный — поочередно затихают все остальные.
— Да, омега, — когда Чонгук снова начинает говорить, его голос глубокий, очень нежный и слегка хриплый, — ты понесёшь моих волчат. У тебя будет самый лучший, самый красивый животик, и самый идеальный маленький щеночек, такой же идеальный, как ты.
Под звуки баюкающего мягкого урчания альфы Тэхён затихает, умиротворенный. Он зарывается лицом не то в подушку, не то в скомканные чонгуковые вещи, служащие подушкой, и постепенно засыпает. Чонгук, прижимающийся к нему сзади, накрывает их какой-то тканью, выуженной из гнезда, и утыкается носом в омежий загривок, размеренно дыша, и Тэхён чувствует себя спокойно, зная, что альфа будет охранять его сон.