This Is My Confession

Лайт смотрел сквозь стекло на серое полотно неба над ними: неутихающий ливень хлестал по покатой крыше с ревом, который совпадал с раскатами грома, приближавшимися со все меньшего расстояния. Он вытер полотенцем шею и волосы, высушивая их как можно лучше — с промокшей одеждой стоило разобраться позднее — и отвел взгляд от тускло-серого неба, взглянув на подошедшего Эл: тот сутулился больше, чем обычно, а его полотенце висело на голове, как погребальный саван. И Лайт вздрогнул, пораженный собственной ассоциацией. Но почему он так поражен? Разве не в этом план — увидеть Эл в погребальном саване и под землей? Ягами привел его в действие в тот момент, когда Эл поставил Линда Л. Тейлора перед камерой и, спрятанный за букву на экране, своим искаженным голосом издевательски попросил Лайта убить того. Лайт планировал день, когда ему больше не придется терпеть уставившиеся на него темные совиные глаза, анализирующие, делающие выводы, слишком близкие к истине, чтобы позволить им жить дальше. Этот день скоро наступит, и эти преследующие глаза закроются навсегда; последним, что они увидят, будет победно смотрящий Лайт. Эл будет знать, кем является Кира и не сможет ничего с этим поделать. Он отвернулся и закрыл глаза, суша полотенцем волосы, но открыл их через мгновение, почувствовав прохладное прикосновение к ноге, вздрогнул и взглянул вниз широко распахнутыми глазами. Эл присел на нижнюю ступеньку, положив руку на ступню Лайта, обвив лодыжку длинными тонкими пальцами. Лайт уронил полотенце и молча уставился на Эл. Тот встретил взгляд с пугающей искренностью, свободной рукой держа полотенце, накинутое на голову. — Ч-что… что ты делаешь, Рюдзаки? — выпалил Лайт, замерев. Эл посмотрел вниз, затем снова поднял глаза. — Подумал, может, помогу тебе вытереться, — тихо ответил он, уже поднося полотенце к ступне Лайта. — Я мог бы сделать тебе массаж, в качестве извинения за то, что вытащил тебя под дождь. Мне говорили, что у меня неплохо получается. — Это не… — вздохнул Лайт, проведя ладонью по лицу. Он уже понял, что некоторые вещи не стоят того, чтобы из-за них спорить с Эл; лучше сохранять силы на что-то более важное: — Делай что хочешь, Рюдзаки. — Хорошо, — тихо ответил тот, подсунув полотенце под ногу Лайта и обхватив ее обеими руками. Лайт вздрогнул, когда пальцы впились в ступню, а полотенце царапнуло по своду, и согнул колено, подталкивая руку Эл: — Эй. — Прости, — пробормотал Эл, сосредоточившись на своих действиях. — Ты привыкнешь через пару минут. — Как скажешь, Рюдзаки, — Лайт вздохнул, прислонился спиной к лестнице и посмотрел через окно на тусклое, пустое небо. Несмотря на грозу и время суток, облака все еще были блеклыми, светло-серыми, бледными по сравнению с глазами Эл. Лайт моргнул, во второй раз подумав об Эл и его темных, пугающих глазах. Он полагал, что причина, по которой они были настолько нервирующими, заключалась в том, что они были очень темными; их окаймляли длинные густые ресницы и постоянные мешки под глазами. Угольно-серый цвет радужки плавно переходил в зрачок, отчего глаза казались полностью черными. Лайт мог видеть свое отражение всякий раз, когда он и Эл стояли слишком близко — обычное явление, когда они были в наручниках, — и эти глаза смотрели прямо сквозь него, как всегда почти не моргая. Лайт посмотрел вниз, на макушку Эл: непослушное гнездо волос, украшавшее его голову, отяжелело от дождевой воды. Она стекала по прядям, собиралась в капли и срывалась, падая на пол. Несколько капель попали на ногу Лайта, и он с легким интересом проследил, как они скользят по ее изгибу, а Эл перестал массировать его ступню, сосредоточившись на воде, стекавшей по коже. Было щекотно, но Лайт, не обращая на это внимания дольше необходимого, повернулся, чтобы взять свое полотенце, и бросил его на голову Эл. Тот замер, напрягшись. — Не забывай, тебе тоже нужно высохнуть, — слегка поддразнивающе произнес Лайт. Он вытер голову Эл, взъерошив его волосы, и провел тканью по лицу, стирая капли. Помедлив с прикосновением к щеке, повел мягкое полотенце по холодной коже, проследив путь до челюсти, а затем, обхватив пальцами подбородок Эл, приподнял его голову, вынуждая их взглянуть друг на друга. Эл смотрел на него из-под чернильно-черной челки: губы приоткрылись в вопросе, который он не хотел — или не мог — задать. Лайт выдержал взгляд, его собственное лицо отразилось в черных зеркалах глаз Эл. В них мелькнуло что-то неразличимое, а затем это исчезло, и взгляд стал таким же пустым, как и голос. И все же что-то в его глазах, выражении лица, во всем облике — что-то в Эл нервировало Лайта больше обычного, что-то, что он не мог определить. Это раздражало; загадка, не поддающаяся решению, вопрос, на который не хотят отвечать. Эл сглотнул, и в унылом стуке дождя по крыше над ними этот звук был громким, нарушившим тишину, повисшую между ними. Лайт убрал руку с его лица и оперся локтями на ступеньки позади. Эл снова опустил голову, ничего не говоря: Лайт даже не понял, что сейчас произошло, что побудило его прикоснуться к детективу, особенно с такой нежностью и заботой. Казалось, загадка продолжала усложняться, а вместе с этим росла и потребность ее разгадать. Он мог прекратить раздумывать: через несколько дней — возможно, раньше, в зависимости от того, как скоро Эл сделает свой следующий шаг — это больше не будет иметь значения, и он будет свободен. Будет свободен от этих темных глаз, от постоянного, тихого присутствия, следовавшего за ним, куда бы он ни пошел, вторгавшегося в его пространство, даже когда они были в разных комнатах, на разных этажах. Приторного запаха сладостей и выпечки, доносившегося до обоняния Лайта, где бы он ни находился и что бы ни делал; мягкого, хрипловатого монотонного голоса, бывшего последним, что он слышал перед тем, как заснуть, и этих темных, пронизывающих глаз, всегда, всегда устремленных на него, наблюдающих за ним, смотрящих сквозь него. Все это исчезнет, и он сможет жить дальше, не решая невозможный вопрос, который, казалось, ставил перед ним Эл. Лайт мог прекратить думать, мог оставить загадку в покое. Эта идея показалась ему менее привлекательной, чем раньше. — Будет довольно одиноко, не так ли? — внезапно сказал Эл, чьи глаза были по-прежнему опущены, и он стоял на коленях у ног Лайта. Лайт вырвался из своего транса, нахмурившись в замешательстве. — Что? Эл поднял голову: на его лице появилась маленькая, грустная улыбка. Она нервировала сильнее, чем пустой взгляд. — Мы с тобой… мы скоро расстанемся. Да, очень скоро. Лайт молча смотрел на него, внезапно онемевший от мокрой одежды и холода лестничной клетки — Эл встретил его взгляд со спокойным принятием, пробравшим Лайта до костей, не дававшим отвести глаз. По позвоночнику пробежали мурашки, в глубине души мелькнула мысль, что… что… Эл знал. Эл уже догадался о планах Лайта, и решил действовать сам. Невозможно. И все же Лайт не сомневался, что это возможно: существовал только один исход, и у Эл не было иного выбора, кроме как следовать к нему. Но он должен сделать это неосознанно. Лайт недоверчиво уставился на Эл, не в силах понять логику, по которой тот добровольно идет на смерть. Разве что у него было что-то в рукаве, какой-то безумный план, который снова вынудил бы Лайта защищаться, и их игра продолжилась бы. Но что еще он мог сделать? У Эл была слабость к знанию ответов; он не мог оставить головоломку неразгаданной или теорию непроверенной: он хотел испытать тетрадь. Хотел проверить фальшивое правило тринадцати дней, которое Лайт написал на обложке. Это снова навлечет проблемы на Мису, а Рэм не допустит такого. Она убьет Эл, Ватари и себя, чтобы спасти жизнь Мисы, убрав всех троих с пути Лайта. Эл умрет, и последним, что он увидит, будет… Он увидит… Ох. Пронзительное жужжание вывело Лайта из задумчивости, его глаза не отрывались от глаз Эл, пока тот не уронил полотенце и не достал свой мобильный из заднего кармана, раскрыв его и поднеся к уху. Разговор был коротким — не более шести секунд, а затем Эл прервал связь и убрал телефон обратно в карман с мрачной законченностью, не подобающей такому тривиальному жесту. Он стоял, не двигаясь, в течение мгновения, прежде чем повернулся к Лайту с обманчиво спокойным выражением лица. — Пора идти, — он развернулся и без колебаний начал спускаться по лестнице, оставив Лайта смотреть ему вслед. — Рюдзаки? — позвал он, вынудив себя подняться на ноги и следуя за детективом. Эл не обернулся, уже находясь на площадке, соединяющей два лестничных пролета. — Рюдзаки! Эл проигнорировал его, уверенно шагая вперед и не отводя взгляда от цели. Лайт стиснул зубы и поспешил за ним: — Рюдзаки! Эл шагнул на второй лестничный пролет, и Лайт увидел, как он вытащил руку из кармана и потянулся, чтобы ухватиться за перила. Одно маленькое безобидное движение: металл встретился с пальцами, ладонь провела по перилам, пока он спускался, от промокшего рукава остались капли воды. Кончики пальцев нежно скользили по изгибу поручня, словно Эл хотел почувствовать прохладную гладкость металла, словно хотел запомнить, прежде чем уйти с открытой, пустой лестничной клетки в главное здание. Словно знал, что никогда больше не ощутит этого на своей коже. Эл знал. Эл каким-то образом оказался на шаг впереди — возможно, он всегда был на шаг впереди — и теперь он собирался сделать свой последний ход, который Лайт не сможет парировать. Он победит. Лайт не мог проиграть. Он не хотел проиграть. Лайт сжал ладони в кулаки и остановился, когда Эл начал спускаться по следующему пролету, ни разу не оглянувшись. — Эл! Эл замер на третьей ступеньке, когда его имя прозвучало в пустоте, отразившись от стен. Оно взлетело к потолку и скрылось в буре, единственная буква, заключавшая в себе всю жизнь, была поглощена громом. Он стоял неподвижно, положив руку на перила, устремив взгляд вперед. Между ними повисло молчание, дождь хлестал по зданию, гром гремел над головой. Лайт ничего не мог понять по языку тела Эл, а тот не поворачивался к нему лицом, так что все, что оставалось Лайту — смотреть ему в затылок. — Лайт, — тихо произнес Эл. — Я просил тебя не называть меня этим именем во время этого дела. — Что ты делаешь? — спросил Лайт, игнорируя его. Он даже не почувствовал удивления от того, что его снова превзошли; Эл всегда знал, независимо от того, сколько раз Лайт пытался сбить их со следа. Эл никогда не верил в то, что Кира в этом расследовании был реальным, а не созданным Лайтом для отвода глаз. Эл оглянулся через плечо, скучающее выражение его лица скрывало любые мысли, прятавшиеся под ним: — Я возвращаюсь в штаб оперативной группы. Нам следует поторопиться. Они будут ждать нас. — Хватит играть в игры, Эл, — огрызнулся Лайт. — Что ты собираешься сделать? Эл хмыкнул, опустив подбородок на грудь и переведя взгляд на пол. Он ничего не говорил в течение нескольких долгих ударов сердца; Лайт слышал, как биение отдается в ушах, как кровь стучит в них, пока он ожидал ответа Эл, его объяснения, подтверждения растущего тошнотворного подозрения — детектив планировал, что скажет это. Лайту стало дурно от этой мысли, но он ждал, пока Эл заговорит, не желая нарушать молчание между ними. — Играть в игры? Что ж, полагаю, время для игр давно прошло, — сказал Эл, скрыв лицо тенью, отбрасываемой волосами. Наконец он поднял взгляд на Лайта: его глаза были печальными и ужасающими в своем непоколебимом знании, приковавшем Лайта к полу. — Я собираюсь испытать Тетрадь Смерти. — Зачем? — потребовал ответа Лайт, разочарованно потирая большим пальцем костяшки. — Ты подпишешь себе смертный приговор, если сделаешь это. — Я умру, Лайт, — холодно ответил Эл. — Но это не будет результатом фальшивого правила, вписанного в Тетрадь из отчаяния, необходимого, чтобы избежать подозрений. Лайт раздраженно дернул головой и провел рукой по волосам. Он не мог позволить Эл умереть сейчас: не тогда, когда это принесет ему окончательную победу в их игре, даст удовлетворение от того, что последнее слово, последний ход перед смертью останется за ним. Лайт не мог проиграть Эл. — На самом деле речь идет не о поимке Киры, не так ли, Эл? Дело не в справедливости, не в том, чтобы сделать что-то правильное, не в том, чтобы остановить массового убийцу. Ты просто хочешь победить. — Вспомни, Лайт: «кто подает первым — тот побеждает». Они смотрели друг на друга в наступившей паузе, пока мобильный Эл снова не зазвонил в его кармане. Эл первым разорвал зрительный контакт и потянулся к своему телефону, достав его из кармана и открыв. Он уже почти поднес его к уху, когда щека взорвалась болью, зрение залил яркий белый свет, и Эл кувырком полетел вниз по ступенькам, рухнув на пол в самом низу. Телефон вылетел у него из рук, кружась по полу. Наверху лестницы стоял Лайт, тяжело дыша; его рука пульсировала в такт биению сердца, костяшки пальцев покраснели, а на разбитой коже выступили бисеринки крови. Ступеньки зазвенели под его тяжелыми шагами, когда он бросился вниз, сжав ладони в кулаки. Когда он оказался у подножия лестницы, то возвышался над Эл, глядя сверху вниз, а тот застонал, перекатился на живот и, шатаясь, поднялся на четвереньки. Лайт резко ударил его ногой в живот, отчего Эл покатился по полу, и последовал за ним длинными, яростными шагами. — Я не могу в это поверить! Ты настолько одержим тем, что твои теории, идеи и выводы верны, что готов умереть за них? — Лайт сплюнул. — Ты готов убить себя, только чтобы доказать, что прав? Эл застонал, опираясь на локоть, а другой рукой обхватив себя. Он поднял взгляд — по щеке из уголка рта тянулась полоска крови. Облизнув губы, Эл выплюнул кровавую слюну к ногам Лайта и вытер рот о плечо, запачкав влажный джемпер. — Умозаключения ничего не стоят без сопутствующих доказательств, идеи бессмысленны без ответов на вопросы, которые они ставят, — он поморщился от боли. — Теории не имеют веса без проверки. Эл поднялся на колени, закашлялся, согнувшись пополам, затем выпрямился, стряхнул волосы с глаз и пристально посмотрел на Лайта: — Я предполагаю, что ты Кира, а Миса Амане вторая Кира, и что тринадцатидневное правило Тетради Смерти — фальшивка, придуманная вами, чтобы избежать подозрений во время вашего пятидесятидневного заключения. Я собираюсь использовать Тетрадь Смерти, чтобы убить заключенного из камеры смертников, и не буду использовать Тетрадь Смерти в течение тринадцати дней. Чтобы защитить себя и Мису до того, как я смогу получить доказательства, свидетельствующие о том, что правило поддельно, ты прикажешь Шинигами убить меня, так как у нее есть глаза, которые могут видеть мое настоящее имя. Эл указал на пространство над своей головой, где Лайт, если бы у него были глаза шинигами, мог бы увидеть его имя и срок жизни. Несмотря на то, что Лайт не мог этого сделать, его взгляд все равно метнулся вверх, а затем опустился обратно и встретился с жестким взглядом Эл. — Если я умру сегодня, ты — Кира, — подвел итог Эл. — Миса Амане — вторая Кира, в настоящее время использующая вторую Тетрадь Смерти, чтобы продолжать убивать преступников за пределами наблюдения оперативной группы. Ты воспользуешься Шинигами Рэм, чтобы убить меня: не представляю (и мне нет дела до этого), как ты смог убедить Бога выполнить грязную работу, но полагаю, что это было легко для тебя, Лайт. Если я умру, это докажет, что ты — Кира. — Это бессмысленно, — возразил Лайт. — Никто не узнал бы, кроме тебя. — Но я бы знал. Лайт фыркнул, покачав головой: — Я не позволю тебе это сделать. Ты не можешь убить себя. — Хочешь сказать, что только ты можешь убить меня? Это признание, Лайт? Лайт сжал кулаки, его ноздри раздулись от едва сдерживаемого гнева. Отведя руку назад, он замахнулся, чтобы снова ударить Эл. На этот раз ожидавший атаки, Эл отпрыгнул назад, перенеся свой вес на одну ногу, развернулся, чтобы поставить Лайту подножку. Тот рухнул на пол от неожиданности и, извернувшись, успел подставить руки, чтобы не разбить лицо. Эл продолжил: подняв ногу, он обрушил ее на спину Лайта. Лайт с криком рухнул на пол — боль в пояснице казалась адской. Стиснув зубы, он оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, как Эл, спотыкаясь, поднимается на ноги, и резко пнул по колену сзади, возвращая на пол. Поднявшись, он обернулся к Эл, двигаясь, пока тот пытался увеличить расстояние между ними, чтобы встать. Эл зарычал, перекатился на спину и подтянул колени к груди, когда Лайт кинулся на него с новым ударом. Он бросился вперед со скоростью нападающей змеи, и его ступни врезались Лайту в солнечное сплетение. Дыхание того прервалось в едином, внезапном, придушенном вздохе, его живот пылал огнем, в глазах потемнело, и он попятился назад, пытаясь удержаться на ногах, дышать и моргать, чтобы вернуть зрение. Эл вскочил на ноги и встал в боевую стойку, быстро дыша. Лайт выпрямился, втягивая воздух сквозь зубы, и уставился на него. Они критически оглядели друг друга, ища слабые места и возможности ударить: как раньше, какой бы короткой ни была та предыдущая стычка. Только в этот раз у них не было такого преимущества и недостатка, как в тот. — Теперь нас не связывает цепь, Эл, — произнес Лайт, вытирая рот рукавом; он чувствовал вкус крови — прикусил язык после последнего удара Эл. Он повернул голову и грязно сплюнул на пол. — С радостью надену на тебя наручники, Лайт. Все, что мне нужно — твое признание. Лайт зарычал, сделал выпад, и заехал кулаком Эл по челюсти. Тот попятился, а затем с нечеловеческой скоростью выпрямился и прыгнул, ударяя Лайта коленом в живот. Лайт обхватил его ногу, падая, и увлек Эл за собой на пол. Они рухнули, металл лестницы вибрировал под ними, звенел, пока они боролись, стараясь удержать друг друга. Их ноги путались, колени и лодыжки зацеплялись друг за друга в попытках одновременно поймать и вырваться; ни один из них не получал преимущества, нанося яростные, все более отчаянные удары по лицу, ребрам, груди, животу. Лайт схватил Эл за джемпер и прижал к полу, оказавшись на секунду сверху, прежде чем тот изогнул бедра и сбросил его, перекатившись. — Твое признание, Лайт! — зло выпалил Эл, целясь кулаком в лицо Лайта. Лайт блокировал удар, подняв руки над лицом, чтобы остановить его, и двинул локтем вверх, ударяя Эл в подбородок. Голова того откинулась назад, хватка на мгновение ослабла, позволяя Лайту снова изменить расстановку сил. Минутная передышка, казалось, была согласована между ними: они лежали, тяжело дыша. Эл оказался под Лайтом, его рука упиралась в грудь того, так же как рука Лайта в его собственную, а другую Ягами удерживал над его головой. Они смотрели друг на друга: кровь и пот размазались по лицам, грудь вздымалась от напряжения. Их трясло от адреналина, но усталость уже подкрадывалась. — Считаешь, то, что я пытаюсь убедить тебя не убивать себя, означает, что я Кира? Эл, ты извращеннее, чем мне казалось. — Ты пытаешься убедить меня в том, что не хочешь моей смерти, потому что я знаю, что умру, — прошипел Эл. — Хочешь нанести неожиданный последний удар, а этого никогда не произойдет, потому что я знаю о его приближении. Ты не сможешь удивить меня, Лайт. Не сможешь подкрасться и ударить, когда я повернусь спиной. Не сможешь победить, если я добровольно выйду из игры. — Никогда не думал, что ты так легко сдаешься. — Я не буду участвовать в расследовании, которое меня больше не интересует, — Эл вздохнул, закрыл глаза и внезапно расслабился в руках Лайта. Его хмурый вид сменился пустым, бесстрастным выражением, которое он обычно имел при общении с Лайтом, и он пожал плечами в ответ на недоверчивый взгляд того: — Ничего не могу поделать с тем, какой я есть. Думаю, ты такой же: тебе легко становится скучно. Ты нуждаешься в чем-то интересном для развлечения. Лайт уставился на Эл, удивленный его откровенностью — воспоминание нахлынуло, заставив вздрогнуть сильнее, чем холодный дождь. Рюк, посмеиваясь, наблюдал за Лайтом и размышлял над последней серией атак, которые Эл и Лайт нанесли друг другу. Лайт ругал его за то, что он так легкомысленно относится к этому (особенно после одного неожиданного и сильного удара Эл), но Рюк не обращал внимания на его раздражение. Что такое человек для Бога, особенно для Бога Смерти? Хотя, стоило признать, несмотря на то, что Лайт всего лишь человек… — Знаешь, Лайт, из тебя получился бы отличный Шинигами, — гоготнул Рюк. — Думаю, ты уже был близок к этому до того, как взял Тетрадь в руки, но этот парень, Эл… он тоже будет чертовски хорош. Шинигами слишком быстро начинают скучать, нам нужно что-то увлекательное, нужны развлечения. Вы оба одинаковы: вам скучно и необходимо повеселиться. Что ж, похоже, вы нашли кое-что интересное, чтобы занять себя на некоторое время! Его поразило моментом ясности, внезапным решением загадки, с которой Лайт не мог разобраться: он хотел победить Эл в их игре, но не хотел, чтобы Эл умер. Он еще никогда не встречал равного себе, того, кто мог бы бросить ему вызов на должном уровне и заставить действовать ради желанной победы. Люди были скучными, легко понимаемыми; его жизнь до того, как он взял в руки тетрадь смерти, была одним длинным, бесконечным пятном однообразия, в котором он не мог отличить один день от другого. Сражение с Эл разбудило его впервые за всю сомнамбулическую жизнь. Теперь ему было что доказывать: он хотел показать Эл, что умнее и лучше. Хотел, чтобы Эл увидел, что Лайт всегда может его перехитрить. Хотел доказать, что его гений не просто соответствует гению Эл, а превосходит его, хотел, чтобы Эл признал это. Лайт не хотел проигрывать Эл. Только это было не совсем правдой. Лайт не хотел терять Эл. — Черт, — выдохнул он. Эл приподнял голову и вздернул бровь: — Это твое признание, Лайт? Взгляд Лайта ожесточился, а его губы растянулись в рычании. Он отпустил запястье Эл и занес кулак. Эл вскинул руку, чтобы закрыть лицо, и дернулся в сторону, когда Лайт ударил, попав костяшками по полу. Он вскрикнул от боли, а Эл дернулся вверх и в сторону, и перекатившись, навис над Лайтом. Тот согнул пульсирующую руку, потянулся и схватил прядь темных волос, стараясь дернуть со всей силы, прежде чем Эл успел перехватить запястье. Эл захрипел и все же обхватил пальцами руку Лайта, чтобы не дать двинуться, и уставился на него сверху вниз. Их руки дрожали, когда они пытались вырваться из хватки друг друга, застряв в безвыходном положении. Снова. Их ноги все еще были спутаны, любой из них мог бы сделать нечестный удар и заехать другому коленом в пах, но почему-то это казалось неуместным, словно бой был честным. Их лица были на расстоянии дюйма друг от друга, настолько близко, что носы почти соприкасались, и они оба тяжело дышали. Взгляд Лайта захватили темные, тревожные глаза, буравящие его, и собственное отражение, глядевшее в ответ. — Скажи мне, что ты Кира, — потребовал Эл. — Так или иначе, я узнаю. Признайся! Лайт со злостью выдохнул: — Это мое признание. Он рванулся вперед, яростно сжимая их рты, претендуя на нечто большее, чем романтика, — еще один вызов для Эл, который тот вынужден был принять. Эл замер над ним, его темные, лишенные эмоций глаза расширились от шока, и это привело Лайта в восторг оттого, что он смог заставить Эл испытать что-то. Он закрыл глаза, на мгновение ощутив мягкость губ Эл, сладость, оставшуюся на его собственных, когда он отстранился. Прищурившись, он проследил, как кончик языка скользнул между губами ошеломленного Эл, коротко облизывая нижнюю, преследуя вкус Лайта. Когда его внимание снова переключилось на Лайта, Эл взглянул на него, словно впервые увидев. Его хватка на запястье Лайта ослабла, и рука опустилась на грудь того, чтобы присоединиться к уже лежавшей там, пальцы вцепились в рубашку: — Лайт… Лайт затаил дыхание, его сердце гулко стучало под ладонями Эл, его собственные пальцы ослабили хватку на волосах того, пока он ждал ответа: — Эл… И Лайт почувствовал боль, от которой его зрение на мгновение залилось белым, а из носа хлынула кровь. Он взвыл, отпустив Эл и схватившись за нос, влажное тепло крови покрыло его ладонь: Эл поднялся и двинулся, оставляя между ними расстояние. Лайт сел и уставился на детектива, глазами, пылавшими от слез боли и ярости. Эл с такой же яростью уставился в ответ, опустившись на пол в недосягаемости от него: — Что, черт возьми, это было? — Думаю, это очевидно даже для тебя, Эл, — хрипло рыкнул Лайт, жмурясь от боли. Эл недоверчиво качнул головой. — Нет. Нет! Это дешевая уловка и, к тому же, неубедительная. — Это не уловка, Эл. — Ты никогда не проявлял никакого интереса к мужчинам до этого момента, — возразил Эл. — Думаешь, я поверю, что у тебя внезапно появились ко мне чувства, в такой удобный момент, когда я слишком близко к тому, чтобы разоблачить тебя? — Эл, я никогда не проявлял искреннего интереса ни к кому до этого момента! — Лайт поморщился, положив одну руку на согнутое колено, а другой рукой схватил низ своей рубашки и прижал его к носу. — Ты единственный человек, который когда-либо был мне интересен. Ты единственный человек, который был так же умен, как я, который мог соревноваться со мной в интеллекте, в спорте, во всем! Конечно же, я заинтересуюсь тобой. Поверь, для меня это такой же сюрприз, как и для тебя. — Я не заинтересован в отношениях с тобой, Лайт, — произнес Эл, хотя и с меньшим раздражением, чем раньше. — Никогда бы не догадался. — Ты — главный подозреваемый в деле, которое я веду. — Я знаю об этом. — Это будет грубым нарушением с моей стороны. — Об этом я тоже знаю. — Тогда почему ты… — Я не хочу, чтобы ты умирал! — выкрикнул Лайт, поймав его взгляд. Эл замолк, прищурившись и смотря с подозрением. Лайт вздохнул, потирая голову: после стольких ударов она раскалывалась — вероятно, ему придется отправиться в больницу с подозрением на сломанный нос, сломанную руку и бог знает что еще, поскольку все болело в равной степени: — Я не признаюсь, что я Кира. Ты сумасшедший, если думаешь, что хоть кто-то так сделал бы, Эл. — Тогда единственный способ определить, действительно ли ты Кира, — проверить Тетрадь. — Я не позволю тебе, Эл, — качнул головой Лайт. — Не позволю тебе убить себя. — Потому что ты сам хочешь убить меня. — Если бы я хотел — и это не признание, Эл, — я бы не стал убивать тебя с помощью Тетради. Поэтому я не позволю тебе использовать ее, чтобы убить себя. — Так что же остается? — спросил Эл, подняв руки ладонями вверх. — Еще одна патовая ситуация. — Придумай иной выход. Только не пытайся проверить Тетрадь. — Сказав это, ты почти доказываешь, что правило тринадцати дней — фальшивка, — Эл склонил голову набок. Лайт пожал плечами, сохраняя невозмутимый вид. Эл закусил губу, в задумчивости постукивая пальцами по колену. Лайт ждал, пока он заговорит, но прежде чем Эл сделал хоть что-то, где-то в темноте пронзительно зазвонил телефон, валявшийся на полу. Оба повернули головы в сторону звука, вздрогнув от удивления. Где-то вдалеке, уже тише, прозвучал гром. Взглянув на Лайта, Эл поднялся и поспешил к телефону, подняв его двумя пальцами и открыв. — Эл, — взмолился Лайт. — Рюдзаки слушает, — проговорил Эл, повернувшись к Лайту спиной. — Ватари, да, оперативная группа в сборе? Спасибо. Ватари? Лайт поднял голову и встретился глазами с Эл: тот обернулся и уставился на него с нечитаемым выражением. Сердце Лайта забилось сильнее под его взглядом, в горле пересохло, пока он ждал, что скажет Эл, чувствуя, как тот ускользает, как его время стремится к нулю. — Отправь их по домам. Лайт устало выдохнул, с облегчением осев на пол. — Да, Ватари, ты правильно понял. Появились новые доказательства, которые необходимо принять во внимание, прежде чем продолжать расследование, поэтому сегодня я не буду продолжать эксперименты. Нет, в ближайшее время это тоже маловероятно. Да, Ватари, я в порядке. И еще: нам с Лайтом нужна медицинская помощь, что, вероятно, также приостановит расследование на день или два. Мы упали с лестницы. Да, мы оба. Нет, Ватари. Да, я понимаю. Да, спасибо. Эл захлопнул мобильник и убрал его в карман. Он тяжело вздохнул, подняв взгляд к окну на потолке, и глядя на грозу, проходящую над крышей. Лайт зажмурился, его одолевала усталость: хотелось проспать целую неделю, но он знал, что не сможет — нужно было разобраться с Мисой и Рэм, убедить их в том, что планы нужно скорректировать и что Эл должен остаться невредим. Ему необходимо изменить свой курс, не зная, куда направиться: если не смерть Эл, то какова конечная цель? Он распахнул глаза, почувствовав нависшее над ним присутствие, и, подняв голову, увидел стоящего над ним Эл с протянутой рукой. Лайт посмотрел на нее, затем на лицо Эл, скрытое тенями, неразличимое в темноте. И схватил того за руку, позволяя помочь себе. Когда Лайт поднялся, Эл не отпустил его ладонь, разглядывая ее, зажатую в его собственной бледной руке. Он молчал, и Лайт молчал тоже, уставившись на макушку Эл с таким увлечением, словно мог найти ответы, если бы смотрел достаточно пристально. — Ты компрометируешь меня, — прошептал Эл. Лайт моргнул, не уверенный, правильно ли расслышал. — Что? Эл поднял голову, его взгляд был торжественным и искренним: — Я не знаю, что это для меня значит, но знаю, что также никогда не находил никого настолько интересным, как тебя, Лайт. Считать тебя другом уже было нарушением чистоты расследования, поскольку это само по себе создает конфликт интересов. Я не могу допустить мысли, что наш взаимный интерес друг к другу выходит за рамки платонических уз. — Я знаю, Эл. — Если ты Кира, — продолжал он, — то я не задумался бы об этом ни на секунду. Идеология Киры — идеология заблуждающегося ребенка, считающего себя тем, кем он не является; его моральные и этические стандарты отвратительны, и я бы позаботился о том, чтобы мир избавился от человека, который посмел взять на себя власть над чужими жизнями, словно это какая-то мелочь. Лайт склонил голову посреди тирады, стиснув пальцами ладонь Эл, а затем сжал свободную руку в кулак, закрыв глаза в понимании. Угроза казни все еще висела над ним — если его поймают; мгновением спустя Лайт понял, что это не поколебало его желания сохранить жизнь Эл. Он должен будет пройти по грани между собственной смертью и смертью Эл. Эта мысль заставила сердце сжаться от страха, словно сердечный приступ мог поджидать самого Лайта. — Однако, — тихо сказал Эл. Глаза Лайта открылись, и он поднял голову, чтобы встретиться со взглядом Эл. — Однако, возможно, я допустил ключевую ошибку в своем расследовании, когда не признал важную переменную, которая могла бы повлиять на мои выводы. — Какую? — выдохнул Лайт. — Базируясь на твоих действиях, когда ты находился под арестом, твоем желании поймать и привлечь к ответственности Киру, твоем энтузиазме и сравнении доказательств против тебя до и после этого периода расследования, я не принял во внимание возможность того, что Тетрадь сама может быть Кирой или, по крайней мере, быть значительным фактором, способствующим появлению Киры. — Эл, — едва слышно произнес Лайт. — Тетрадь не может убить, если кто-то не использует перо. — Верно. Но, если это переменная, которую я не принял во внимание, мне нужно будет пересмотреть собранные мною доказательства и сопоставить их с существованием Тетради, прежде чем я продолжу выяснять личность Киры и второй Киры. Он пристально посмотрел на Лайта, когда произносил это, и Лайт внезапно понял: Эл давал ему время, не слишком много, Лайт был уверен, но это время было ему отчаянно необходимо для переоценки своих планов и их изменения. Сколько бы времени Эл ни дал ему без ущерба для собственной морали, этого должно было оказаться достаточно. Лайт сглотнул, чувствуя, что дрожит: взгляд Эл скользнул по его лицу; детектив поднял свободную руку, отводя прядь волос Лайта, и прикоснулся к его щеке. Лайт наклонил голову и прикрыл веки, расслабляясь под прохладным касанием, когда почувствовал нежнейшее прикосновение чужих губ к своим. Он открыл глаза, но Эл уже отстранился, убрав ладонь и шагнув назад, хотя продолжал держать Лайта за руку. — Ты компрометируешь меня, Лайт, — повторил он. — Я не знаю, как это повлияет на дальнейшее расследование. Лайт, не знавший, что сказать, ничего не ответил. Эл отвернулся первым, повернулся к двери и потянул Лайта за собой. Лайт молча последовал за ним, пока они осторожно спускались по ступенькам, морщась и прихрамывая, возвращаясь в главный штаб. Краем глаза Лайт взглянул на их сцепленные ладони и, на пробу, сплел их пальцы. Эл не отстранился и никак не показал реакции на это действие. Лайт снова посмотрел вперед, потянулся к дверной ручке и распахнул тяжелую металлическую дверь — Эл, стоявший рядом, издал тихий звук. — Что случилось? Эл склонил голову набок, устремив взгляд вверх, словно пытаясь прислушаться к чему-то, прежде чем снова посмотреть на Лайта: — Я больше не слышу колокола. Лайт моргнул, все еще не понимая, что он имеет в виду. Но Эл не стал ничего объяснять, потянул Лайта за руку, чтобы тот шел за ним, и они вместе направились в штаб оперативной группы. Когда за ними, с тихим щелчком, захлопнулась дверь, бушевавший на улице дождь начал стихать.