Tous les mêmes

Vous êtes tous les mêmes Macho mais cheap Bande de mauviettes infidèles¹       Было чертовски много вещей, о которых можно было позволить себе больше никогда не вспоминать. Можно было позволить забыть о дате дня рождения далёкого родственника и о том, что произошло на праздновании этого самого дня десять лет назад, можно было позволить забыть имя женщины в пекарне за квартал от дома, которая всегда пекла самый свежий хлеб, в который так приятно было вгрызаться зубами по дороге домой, можно было забыть растущую во дворе раскидистую вишню, которая каждую весну радовала глаз пышным, но в то же время столь нежным и невинным розовым цветом — да, даже такие важны сердцу вещи можно было забыть, и если бы когда что-то из этого когда-нибудь стерлось из рассыпающейся на куски от пережитых годов памяти, Польнарефф бы ни за что не обиделся на себя за это. Просто бы вышел во двор, полежал бы на траве, собирая воедино осколки воспоминаний, которые бы все ещё держались в мозгу, как листья, запутавшиеся в его пышной причёске после ветра, и в конце концов простил бы себя, понимая, что есть ради чего жить. Но были в памяти те фрагменты, которые он не должен был забыть никогда в жизни — да и не смог бы попросту. Попробуй-ка забыть что-то, на чем построен огромнейший пласт жизни — это будет невозможно, а если и получится, все, что есть, рассыпется на куски без столь важного элемента, скрепляющего все вокруг. Хранение этого в памяти могло бы принести много боли и лишений, но забытье привело бы к непониманию того, к чему он пришел сейчас. Но Польнарефф, к счастью, помнил. Мог сколько угодно ненавидеть себя и других из-за этого, но помнил. В очередной раз прокручивал эти моменты в памяти. Ровно девятнадцать лет назад — впрочем, не совсем уж ровно, а с небольшим промежутком вроде пары месяцев или дней — желание делать все четко, выстраиваясь по струнке, расцветало в душе огненным цветком лишь в тех случаях, когда речь шла о мести. Сколько Польнарефф себя помнил, его с самого раннего детства учили делить мир на две части. Хорошее и плохое. Абсолютное добро и абсолютное зло. Чёрное и белое… Словно на экране старого по нынешним меркам, но невероятно продвинутого, если стараться судить по временам его детства, телевизора, на котором так часто пытался улечься их огромный, пушистый буро-рыжий кот. Телевизор попросту давал тепло, и на нем даже можно было спокойно заснуть, если вся семья уходила в город, надев свои лучшие костюмы — Польнарефф до сих пор помнил, как волновался из-за малейшей пылинки на его выглаженной сквозь кровавые слезы рубашке, а сейчас спокойно мог пойти к товарищам в одежде, полностью испачканной ярко-красной, выделяющейся на фоне тусклых цветов кровью — и всем было бы все равно на его внешний вид. А больше всего было бы все равно самому Жану. Хорошо, что удалось выжить — за это можно выпить лишнюю бутылку освежающе-холодной колы, чокнувшись стеклом о стекло. А тогда… Тогда, если Николя, его заклятому врагу с младых ногтей, удавалось вывести Польнареффа из себя — а это было даже легче, чем сейчас — и хоть капля крови из разбитого носа, хоть кусочек грязи падали на до боли идеально сидящую одежду, жди беды, как бы Шери не пыталась его оправдать — особенно в праздники. То самое случилось незадолго до одного из подобных праздников. Кот уже ушел, насколько помнилось, мать усердно трудилась у раковины, время от времени отвлекаясь, дабы поправить и так ровно сидящие в причёске русые волосы, а Жан сидел и таращился в экран телевизора. Улица за окном соблазнительно играла яркими красками, птицы выводили бесконечные трели, люди нежились под нежным солнцем — помнится, египетского бога Солнца звали Ра, так было написано в большой энциклопедии, которую было интересно читать ночью под одеялом. Хотелось выйти на улицу, дразнить кого попало и после огребать за это (не сметь показывать, что умеешь на самом деле с Чериотом), думать о том, как бы интересно было носить серёжки, как у соседки из дома напротив и корчить рожи собаке этой соседки, а после возвращаться домой за пачкой печенья — но пока нужно было непременно закончить уроки. Мать ведь ещё вчера чётко сказала: «Делай что угодно, но пока не допишешь, из дома ни ногой!». Что ж, он и делал что угодно. Лучше уж смотреть телевизор с отцом, чем выводить каракули в тетради, желая, чтобы все это наконец закончилось. Было бы так интересно смотреть что-то, кроме этих глупых новостей… Что-то творилось в Америке. Внезапно громкий и слишком уж злобный вскрик отца разорвал тишину надвое, словно клинок тонкую ткань — казалось, даже треск был, хотя, скорее всего, это ему всего лишь показалось: — Чёртовы черные! — Адриан… — устало выдохнула мать, сжимая губы в тонкую бледно-розовую ленточку и вновь поправляя жёсткие от лака волосы. — Эти черные с нами сейчас в одном доме? Одном городе? Они на другом конце света. Хватит уже. Ты пугаешь Жана. — Ничего подобного! — взвился внезапно отец. — Это сейчас они где-то там. А если когда-то они придут к нам? Они и так среди нас! Подумай, что может случиться с нашими детьми из-за них! Если когда-то наш Жан, упаси боже, приведет в дом черную и скажет, что это его будущая жена? Что тогда? Об этом ты подумала? Это сейчас они далеко, а подумай, что будет лет через десять! Жан, — внезапно обратился он к сыну, заставляя совершенно чуждую и неприятную волну страха пройти через все тело, начинаясь в сердце и оканчиваясь где-то в пятках, — ты мой единственный сын. Ты будешь передавать свою фамилию дальше по роду, ты ее сохранишь. Пообещай мне, что ты никогда так не подставишь свою семью. Понял? — Адриан внезапно протянул руку и до боли сжал плечо Жан-Пьера. — Не женись на ниггерской шлюхе. — Обещаю, — дрожащим голосом прошептал Польнарефф. Глаза отца смотрели прямо в глубь его глаз. Лишь секунда, но страх никуда не ушел. Слушайся, иначе… Иначе… Он ничегошеньки не понимал, но чувствовал, как это важно. Но даже эта секунда, подобно тонкой верёвочке, тоже была разорвана. — Адриан! — мать вновь сорвалась на высокие ноты. — Чему ты учишь ребенка? А если он выйдет на улицу сегодня и сболтнет? Он точно как ты — не умеет держать язык за зубами! Вся улица будет знать, кого мы вырастили! Я опозорюсь! И оставь уже этих черных в покое! А ты иди учить уроки, — она бросила острый резкий взгляд на Жана, словно блестящей шпагой уколола прямо в глаза, — и никому ни слова. Больше Жан не смог это выслушивать и тихо-тихо, как самая незаметная мышь, выскользнул из-за стола в комнату. Но перед выходом бросил последний взгляд на чёрно-белый экран. Чёрная, сплошь черная масса двигалась, наделала с плакатами и выкриками. Страшно. Другие. Совсем другие. Что-то внутри вновь сковало. Неприятный страх, проходящий электрическими разрядами. Он обязательно порежет их с помощью того рыцаря, который он и не он одновременно. — Обещаю, — сдержанно шепнул Жан-Пьер ещё раз и быстро-быстро юркнул к книжкам. На улицу в тот день он так и не вышел — просидел за тетрадками весь день, пачкая ужасающе черными чернилами страницу за страницей, а после переписывая строчку за строчкой — мама говорила, что буквы должны быть ровными, иначе так неряшливо ему придется писать всю жизнь. Зато в праздник, причем вместе с Николя — захлебываясь словами, Польнареффу удалось объяснить этому дураку с соломой и в голове, и на голове, почему стоит это сделать — удалось подстроить пакость молчаливому старику, живущему на краю улицы. Как же, черт возьми, было радостно в тот день — солнце светило, злейший враг наконец перестал донимать, дома ждали отец с матерью, приготовившей столько невероятно вкусных блюд, что голова кругом шла, дед смешно ругался, не понимая, почему вмиг на него опрокинулось целое ведро холодной воды, в которой мать Николя мыла половые тряпки… Но главным было то, что тот самый дед имел точно такой же цвет кожи, как толпы в телевизоре. Стало так радостно, что захотелось наплевать на все слова матери, какой бы строгой она ни была — и Жан без задней мысли решился сделать это, ведь что ему грозит в праздник? Растягивая губы в улыбке, в которой не хватало недавно выпавшего зуба, он гордо прошептал: — Ниггерская шлюха. Rendez-vous, rendez-vous, rendez-vous au prochain règlement Rendez-vous, rendez-vous, rendez-vous sûrement aux prochaines règles²       Столько чертового времени прошло, столько воды утекло, но Польнарефф помнил, черт возьми, помнил до мельчайших, въевшихся в мозг деталей, как ему сообщили о смерти его сестры. Шерри… Шерри… Все из-за него. Абсолютно все. Он не должен был ее отпускать. В мире так мало ублюдков с двумя правыми руками, а он уже столько времени убил, пытаясь найти того самого — того, который лишил его самого важного в его жизни. Какой же он неправильный. Все кружилось, как заевшая пластинка, в глупой и бессмысленной голове. На кой черт ему эта прическа, если под ней нет мозга? Не думает. Вообще не думает. Сейчас бы в Нью-Йорк… Залезть на Эмпайр-Стейт-Билдинг и сигануть вниз. Его стенд — не из тех, кто спасает своего владельца, зато с удовольствием бросится в атаку. Он не может защищать. Как и сам Жан. Он не разбирал дороги, но знал, куда шел — топиться. Подходящий камень он давно уже нашел, а Silver Chariot помог бы ему поднять его, привязать к себе и бросить вслед за собой на дно, чтоб уж точно не всплыть. Стенд заржавеет, если не успеет скрыться, а он сам просто наглотается мутно-зеленой воды с ряской из ближайшей речки. Хоть после смерти от него будет хоть какая-то польза — его тело сожрут рыбы, если им не посчастливится найти что-то ещё. Польнарефф готовил просто ужасно, но с самого детства мечтал открыть ресторан. Что ж, сейчас он сам станет рестораном для обитателей усеянного галькой речного дна. Мысль все ещё немного пугала, но в то же время успокаивала — раз он бессмысленный, только на самое дно ему и дорога. И больше — ни одного вздоха. Ни одного взмаха шпагой, которой он уже столько скотов превратил в мелко порезанное мясо. Он уже просто устал плакать — стыдно, черт возьми, да ещё и у всех на виду… Он просто чертов слабак. Порой он жалел, что его стенд не огненный. Можно было бы сжечь себя. Больно — но как раз этого он и заслуживает. Небо и земля, дома и деревья, люди и автомобили — все смешалось в одну абсолютно неразделимую кучу непонятного цвета. Лишь покачивающиеся из стороны в сторону серьги в форме разбитого сердца — как же, черт возьми, иронично — били время от времени по щекам и шее, возвращая в реальность. — Эй, парень, — небрежный голос с непонятным, но привлекающим тембром прозвучал откуда-то сверху, заставляя Польнареффа дернуться и поднять низко опущенную, теперь уже полностью седую голову вверх. — Уж не топиться ли идёшь? Обладатель голоса выглядел чертовски странно, и в этой странности свернувшейся удобно змеёй крылась невероятная привлекательность. Светлые волосы спускались до плеч, ростом он превосходил даже более высокого, чем все его окружение, Польнареффа, а мышцы почти неестественно выпирали под элегантной, тщательно подобранной одеждой. Рот его был искривлен в улыбке. Но отнюдь не что-то из этого привлекло внимание Жан-Пьера — вокруг всей шеи человека тянулся толстый, неровный шрам, словно его голову отрезали от тела и пришили обратно. — Пошёл к черту! — дерзко выкрикнул Польнарефф. Теперь его распирала чертова злость. Теперь ему, такому ужасному человеку, даже не дают спокойно сдохнуть. Каким бы накачанным ни был этот мужик, ему не устоять против шпаги Silver Chariot! Всегда идеально наточенный клинок точно прошьет его тело насквозь, как иголка грубую ткань. А если он окажется готов, у Жана есть несколько секретных приёмов, которые ему не терпится испробовать на каком-то левом качке, который возомнил себя королем мира. Мертвецом больше, мертвецом меньше — кого это волнует? Все равно он уже сегодня будет спать вечным сном под водой. — Интересный у тебя стенд, — хмыкнул неизвестный. Польнарефф внезапно застыл, как вкопанный. Все предметы на улице встали на место. Откуда эта гнида знает про стенды? И откуда он знает про его стенд, хотя Жан-Пьер даже не призывал его? Незнакомец же тем временем лишь облизал губы с той же полуухмылкой. В его рту на мгновение сверкнули опасным блеском два снежно-белых клыка, контрастирующих с кроваво-красными губами — или это ему лишь показалось? — Думаешь о том, откуда я знаю про твоего Чериота и про то, куда ты идёшь? — лениво пробормотал этот странный мудак, отводя взгляд куда-то в небо. — Не все так просто… Но я знаю и про другое. Я знаю человека, которому ты хочешь отомстить. — Ты знаешь того, кто убил Шерри?! — вскрикнул Польнарефф. — Того, у которого две руки? Которого я хочу убить уже так долго? — Да-а-а, — протянул неизвестный, вновь улыбаясь до боли фальшивой улыбкой. Только сейчас Жан-Пьер заметил три родинки на его правом ухе. Но к черту родинки — у ублюдка действительно были клыки во рту! Острые, длинные, блестящие, как у вампиров в дешёвых фильмах ужасов. — Я покажу тебе дорогу к тому, кто надругался над твоей сестрой, и… — выдержав драматичную паузу, которая совсем уже извела Польнареффа, заставляя его нервно переминаться с ноги на ногу, в любой момент, однако, готового выпустить Silver Chariot и сделать из него сито, — поручусь за то, чтоб ты убил столько черни, сколько хотел, но взамен окажешь мне одну услугу. Чернь… Ненависть жила в памяти и нарастала огромными неровными пластами на дрожащей душе. Но что-то все равно было не так. С чего бы ему предлагать это? Кто он? — Кто ты? — перебив слащавый монолог, так же зло выпалил Польнарефф. — Если ты согласишься на мои условия, будешь звать меня Господин Дио. Я хочу, чтобы взамен на это ты служил мне, — цокнул языком Дио. Этого Жан-Пьер уже не мог выдержать. Ненависть вскипела, словно суп в закрытой кастрюле. — Слышь, ты, мудак белобрысый! — вскричал он, не смысля, что делает. — Я готов сделать многое, чтобы отомстить этой мразоте и резать негров, но никогда, слышишь, никогда я не буду никому покоряться! Я свободен и независим, как моя страна, и буду таким до самой смерти, иначе не называться мне Жан-Пьером Польнареффом! Silver Chariot! Закованный в блестящие на солнце прочные металлические доспехи рыцарь никогда не заставлял себя ждать — даже сейчас он появился возле хозяина, выставляя вперёд шпагу, казавшуюся прямым продолжением руки Жана. Его лица не было видно, но глубоко спрятанные в металле глаза сверкнули точно таким же гневом, как и у управлявшего им. Хорошо, что рядом не было людей — черт знает, как бы они отреагировали. Польнарефф ожидал, что этот кусок дерьма хотя бы недоуменно уставится на его стенд, однако на лице оппонента не двинулся ни один мускул. Нет, он все же начал менять выражение лица, но на этот раз его рот вновь искривился в улыбку. — Глупец, — насмешливо проговорил он, растягивая гласные. — Мой стенд легко может разделать тебя так, что от тебя мокрого места не останется. — Так на кой черт я тебе нужен, а? — вновь закричал Жан. — Если я слабее тебя, чем я могу пригодиться тебе, а, говнюк? Убивай, раз такой смелый! Чего ты стоишь? Я хочу умереть, но сперва хоть бы поцарапаю такого ублюдка, как ты! — Понимаешь ли, — Дио драматично свёл брови, — без телохранителей мне тяжело. Знаешь ли ты, Жан, что где-то в Японии в путь отправилась семейка Джостаров с помощниками? Они хотят уничтожить меня, но мои люди убьют меня до того, как они что-то сделают со мной. И мне нужен ты — именно ты и твой прелестный стенд, чтобы сровнять их с землёй, прежде чем они доберутся до меня. — На тебя и так работает куча таких, как я, — мышцы на лице и теле Польнареффа все больше напрягались. Что эта мразь несла? Противоречит сам себе в каждой фразе. — Вали отсюда! У меня есть знакомые в мафии! — естественно, никаких знакомых в мафии у него не было, он вообще в первый раз забредал в этот городишко, да и вообще его тут интересовала лишь река, но, может, хоть это смогло бы вразумить Дио. — Что ж, — лишь хмыкнул тот, шевеля пальцами, — не думал, что это будет так сложно. Но я прекрасно знаю, как наставить тебя на правильный путь… Жан вновь выставил вперёд клинок стенда, прежде чем услышал раздирающий уши вскрик «The World!», исходивший из уст Дио. За его спиной на долю секунды мелькнуло что-то желтоватое — точно стенд! Стоило признать, что Silver Chariot был не так силен, как многие другие стенды, но тоже кое-что мог. Однако больше Польнарефф его не видел. Что-то случилось, пусть даже оно длилось долю секунды, но он знал две вещи: это было очень важным… И он никак не мог это описать или понять. Moche ou bête, c'est jamais bon! Bête ou belle, c'est jamais bon! Belle ou moi, c'est jamais bon! Moi ou elle, c'est jamais bon!³       Казалось, что прошла всего одна секунда, но что-то изменилось. Это и было влияние стенда? Но почему оно было таким странным? Обычный стенд бы ударил, пронзил, выстрелил — да вообще что угодно сделал бы, но это «что угодно» отличалось от влияния этого стенда — если вообще дело было в стенде. Во-первых, что-то едва заметно шевелилось в мозгу. Причем не фигурально, словно какие-то новые мысли, которыми могла бы накачать его эта скотина, а вполне реально — словно бы в мозгу ползал и устраивался поудобнее толстый, скользкий червь. Но чем это было на самом деле? Во-вторых, слегка болел лоб в том месте, где его начинали скрывать волосы — казалось, будто там совсем недавно сделали что-то вроде пирсинга. Клеймо с именем Дио? Однако пальцы Жана нащупали лишь небольшой бугорок, похожий на прыщ. В-третьих — и это было самое сильное на данный момент чувство — что-то двигалось в сердце. На этот раз никакой не червь, а странная эмоция. Волнение… Нет, ну не может такого быть! Это какая-то глупость! Слишком рано! Он впервые видит Дио, такого быть не может! Но почему мысли сплетаются в такой тугой клубок и заволакиваются пленкой, блокирующей мысли о смерти? Если Дио заставил его забыть о жажде смерти, это, наверное, хорошо, но все равно чертовски странно. — Что вы сделали со мной? — на автомате спросил Жан и… Нет, даже не удивился. Он, сказать прямо, по-настоящему ошалел. С какой это стати он назвал человека — хотя, судя по клыкам, вряд ли это человек — которого несколько секунд назад он хотел проткнуть шпагой ровно столько раз, чтобы он напоминал даже не труп, а странной формы дверной коврик, разве что без вышитой надписи «вытирайте ноги», на «вы»? Что-то было не так… Но эта мысль медленно отступала по непонятным самому Жан-Пьеру причинам. — Ничего особенного… — отстраненно пробормотал Дио, словно происходящее перед ним его вовсе не касалось. — Наставил тебя на правильный путь. Твоя мать делала это с тобой, когда ты был младше, не так ли, Польнарефф? — теперь он пытливо уставился в глубину зрачков Жана. Что-то внутри — не то в сердце, не то в душе — свернулось маленьким, испуганным клубочком, похожим на того самого кота, которого Польнарефф подобрал ещё облезлым и голодным котёнком на улице. Таким же напуганным и беззащитным. Он, черт возьми, волновался. Но в чем причина этой чертовщины? Раньше он бы разозлился и уж точно бы ткнул искрящимся клинком шпаги прямо в грудь Дио, хоть и знал, что умрет, но сейчас… Желание пропало, словно его стёрли резинкой. Казалось, будто его сознание — тетрадь, точно такая же, как были у него в детстве. Но один лист был сплошь и поперек испачкан чёрными кляксами, которые только делали вид, будто они буквы… Чёрт. Чёрные. Небывалая ненависть дернулась в душе. Конечно, он и раньше их ненавидел… Но не так же сильно! Ну и черт с ними. Ненависти никогда не бывает много. Как и любви. Ну вот что за глупости в голову лезут? Казалось, что тот самый испачканный чернильными пятнами лист был безжалостно вырван, а на новом было чисто и аккуратно переписано… Нет, не переписано. Написано что-то новое, куда более правильное, чем то, что было до этого. Все равно, что решать квадратные уравнения через дискриминант в первом классе с нуля — причем решать крайне успешно, как будто незримая и неосязаемая сила дала вполне ощутимый толчок разуму. Прошедшая и оставшаяся за плечами жизнь — помимо самых ключевых моментов, которые были китами, на которых стояла не вся планета, а лишь его жалкая, короткая жизнь — внезапно показалась полной несуразицей. Но стыда он не чувствовал — лишь признавал чужое превосходство. Остатки здравого смысла до сих пор теплились в закоулках памяти, но были ли они действительно здравым смыслом? Что вообще такое этот ваш здравый смысл? В любом случае, единственное, на что у Жана оставались силы — пара простых движений или фраз. — Да, — пробормотал он, потупив взгляд и сосредоточенно разглядывая камни на мостовой. Лишь сейчас он осознал, что они очень странной формы — словно бы похожи на буквы D. Что происходит, черт? Ведь до этого они казались лишь глупыми осколками какого-то базальта! Нет, он однозначно не так прост… Потому что он слишком прекрасен, чтоб это осознали обычные смертные. — Вот и прекрасно, — улыбка Дио стала шире, и Жан-Пьер ощутил внезапный неестественный укол радости в сердце. Нет, это однозначно было неправильно. Все из-за той штуки в его мозгу! Но… Разве она не заставила жизнь играть новыми красками? Не позволила почувствовать нечто правда особенное? — Обычно они быстро привыкают, потому что сам соглашаются… — пробормотал Дио, и было непонятно, говорит он это себе или собеседнику, наверное, даже ему самому, но, тем не менее, Польнарефф настороженно вслушивался в каждый отзвук его голоса. — Но тут случай особый. В любом случае, потерпеть немного, и само пройдет. Польнарефф, не хочешь ли послушать немного о Джостарах? Возможно, ты согласишься, как только узнаешь больше, — лукавая ухмылка в который раз пересекла его лицо. Польнареффу не оставалось ничего, кроме как кивнуть. Дио задвигался вперёд непривычно широкими шагами, стуча каблуками по вмиг ставшей странной мостовой. Польнарефф мог ходить быстро, а ещё быстрее он мог убегать — в сторону реки, в дешёвый отель, в котором он остановился, в отчий дом, на могилу Шерри — да куда угодно, лишь бы не пересекаться с этим недочеловеком — или все же более, чем человеком? Но он не мог. Нет, это точно та штука в мозгу! Но сил на эти мысли оставалось меньше и меньше. Рассказы Дио были абсолютно сюрреалистическими. По ним выходило, что ему больше ста лет и он получил бессмертие с помощью каменной маски, убил некоего Джонатана, забрав его тело, так как враждовал с ним из-за наследства, после чего залёг на дно в прямом смысле слова — в чертовом сундуке на дне морском, и сейчас хочет отомстить потомкам этого самого Джонатана. За час до этого Польнарефф бы сказал, что ему впору писать сюжеты для комиксов, а после встал посреди улицы и засмеялся бы, как психбольной — хотя, может, он и есть больной. Да, болен неизлечимой болезнью, имя которой Дио… Да что за черт? Бороться было все сложнее. Даже призвать Silver Chariot он теперь не мог — словно этот кусок дерьма заблокировал все возможности атаковать его. И правда, ведь зачем атаковать того, кого любишь? Это фальшь… Кем бы ни были Джостары, надо было собрать силы в кулак. Остановиться. Отряхнуть с себя пыль, собраться в одну точку, как для призвания стенда, и вскричать изо всех сил: — Я старый добрый Польнарефф! Я насажу тебя на свою острую шпагу! И меня нельзя брать никуда, идиот, у меня, походу, биполярка! И упасть на твердую мостовую без сознания. — Стоит лучше контролировать их, — брезгливо шепнул Дио, пиная ногой тело Жана. — Но нельзя его упускать. Он, конечно, полный идиот, но может понадобиться мне в течении следующих месяцев. The World! Стенд возник, как положено, за спиной, поднимая Жан-Пьера на руки и небрежно перекидывая его через правое плечо. Дио бы ни за что не позволил себе касаться этого глупца. Даже выблядок Джостаров — Джотаро, что ли? — был привлекательней и умней. Но он слишком сильно сопротивляется… Мог бы дел наделать против него. Но потом. Все потом. Сейчас можно посидеть в окна при свете луны, медленно прихлебывая кровь девственниц из ещё тёплых шей, слушать сладостные речи Энии и думать, кто сейчас расправляется с Джостарами. Он оставил некоего Какёина в Японии… Он слаб, но истощит их. А после будет настоящая расправа. Надо только ждать. А что до этого француза с ужасной прической… В любом случае, этот крестовой поход на давно пересохшую реку будет его последним четким воспоминанием. Дальше — лишь умело сотканная паутина фальши. И пустота. Quoi toi aussi tu veux finir maintenant? C’est l'monde à l'envers! Moi je l'disais pour t'faire réagir seulement… toi t'y pensais⁴       Гонконг… Сколько всего в одном этом слове, да черт возьми, сколько всего в лишь одном названии любой страны мира — даже той, о которой думаешь, открывая карту мира, в последнюю очередь, да и то в наихудшем свете. История, культура, менталитет, архитектура, цвета, люди, животные и все, абсолютно все смешивалось, словно сотни различных красок на палитре, создавая что-то абсолютно уникальное, что вообще нигде больше не встретить — это и есть жизнь. Сколько ни стирай культуру, не дави языки, все равно поднимутся когда-нибудь. И он тоже сможет. По счастью, Польнарефф давно заметил, что чем дальше он от Дио, тем слабее влияние чертовщины в его мозгу. Но со временем это становилось невыносимо. Рабы, говорят, никогда не смогут по-настоящему свободно жить, если их освободить. Хотя бы появлялось осознание, но оно давно перестало нравиться — хотелось снова гореть внутри от мыслей о Дио, словно от праведного огня. Вид за окнами, хоть и был интересным из-за того, что отличался от привычного французского пейзажа, давно поднадоел не только своей однообразностью, но и ещё по той простой причине, что в этом ресторане Жан-Пьер просиживал штаны каждый божий день с утра до вечера, ожидая, когда же припрутся Джостары и припрутся ли они вообще. Дело неторопливо шло к вечеру. Польнарефф даже забыл взять книжку на этот раз — с ней хоть было не так скучно ждать того, что может не случиться. Погружаться в вымышленный мир, который, однако, был порой куда тусклее настоящего, было увлекательно. Сейчас Жан перепробовал все способы отвлечься. Мысли о Дио почти ничего не шевелили — о нем напоминало лишь обещание отомстить за сестру и легкий эффект паразита, посетители ничем не цепляли взгляд, время на часах никак не хотело идти вперёд… Чёрт. Да когда это уже кончится? Хотелось уметь играть на чем-то вроде гитары — притащил бы сюда, разучил бы новые песни, сыграл бы посетителям и денег бы заработал заодно… Дио обещал круглую сумму, но, как говорится, до свадьбы ни-ни — пока Джотаро и старый пердун Джозеф не умрут, не видеть ему пухлых пачек зелёных, как собственных ушей. Внезапный шум вырвал его из раздумий — хлопнула дверь. Он уже готов был опять сделать вид, что очень увлеченно читает выученное вдоль и поперек меню, как вдруг вгляделся в лица пришедших. Их было четверо: высокий подросток в какой-то уж очень странной форме с огромной свисавшей сбоку цепью, ещё один — его одногодок, видимо — с рыжими волосами, дед в бежевом пальто и… Руки сами сжались в кулаки, в сердце пеной взбурлилась волна ненависти, а меж внезапно плотно сжатых зубов вылетело лишь два слова, привычных с самого детства: — Ниггерская шлюха… Черный был примерно одного роста с остальными. Все в нем было странным и неправильным. Вместо нормальной короткой прически — один длинный хвост сзади и много коротких на верху головы. Вместо привычной одежды — халат, который похож на те, что носят старые бабки, причем выжигающего глаза красного, словно свежая кровь, цвета. На шее — огромное, слишком массивное ожерелье, которое даже любая уважающая себя женщина постеснялась бы надеть. На некоторое время Польнарефф всмотрелся в его лицо. Да, в некотором роде он был привлекательным, но это нельзя было сравнить с чем-то получше. Сердце встрепенулось: повезло? Жан-Пьер продолжил наблюдать. Люди сели за стол, начав совершать какой-то странный ритуал. Лишь через некоторое время он понял, что они всего лишь молятся. Но надо было вслушаться в их разговор. Говорили, благо, на английском — так хоть что-то было понятно. Дед успел разложить на столе карту и вел уверенным пальцем путь. Сердце ёкнуло. И ещё раз. И ещё. Он показывал и рассказывал дальше, но Жан уже все понял. Это один шанс на миллион. Он действительно нашёл Джостаров! Правда, с ними два каких-то мутных типа, но с ними можно разобраться. — Так ты даёшь им понять, что хочешь ещё, — один из школьников объяснял что-то второму, судя по всему, Джостару. Тут же к их столику подошла неслышно крайне миловидная девушка с небольшим чайником в руках. Чай полился в чашку. Это был знак. Нужно было готовиться. Взяв перечитанное вдоль и впоперек меню в руки, Жан терпеливо дождался, пока девушка уйдет, и, встав из-за стола, уверенной походкой направился к столу. — Извините, есть минутка? Я турист из Франции и у меня проблемы с иероглифами в меню! — крайне глупая отговорка, но любой повод начать разговор важен. — Не могли бы вы помочь? — он изо всех сил постарался улыбнуться. — Раздражаешь. Проваливай отсюда, — односложно ответил школьник в черном. От такого Жан-Пьер действительно опешил. Нет, скорее всего, это не они, а просто путешественники. Настоящий Джостар, по словам Дио, был истинным джентльменом и не отказывал в помощи. — Да ладно тебе, Джотаро! — улыбнулся дед. Значит, он не ошибся. Действительно Джостары. — Почему бы и нет? — обратился он уже к Жан-Пьеру, оборачиваясь к нему и готовясь прочитать меню. — Я много раз был в Гонконге, так что иероглифы в меню понять могу! — вновь улыбнулся дед. Аж тошнит от этого дружелюбия. Но надо отдать ему должное — настоящий потомок Джонатана. Не то, что этот скот в кепке. Правду говорят: нечего смешивать расы, иначе такое получится, что даже смотреть будет стыдно. — Почему бы тебе не присоединиться? И… Чего заказывать будем? Польнарефф ликовал. Птичка сама шла в силок — лишь затяни ниточку, и все будет просто прекрасно. Дед тем временем тыкал пальцем в меню — Жан был готов поспорить, что в Гонконге этот старпер впервые и просто выбирает абсолютно несъедобные вещи наугад, а официант лишь улыбался и кивал. Оставалось лишь ждать. — Похоже на говядину, рыб, устрицы, лягушек… — пробормотал негр, как только еду поставили на стол. Лишь в одном Жан был с ним солидарен: это — ну, или по крайней мере большинство из этого — есть было невозможно после одного только взгляда на стол. — И правда, совсем не то… — с отвращением во взгляде и голосе пробормотал рыжий школьник. Польнарефф сам не был уверен, почему считает его школьником — вроде бы когда-то Дио служил подросток, учившийся в одной школе с тем самым Джотаро Куджо, носивший такую же форму, как у него. Его имя было Нориаки Какёин. У этих чертовых японцев невозможно было отличить имя от фамилии — сплошной набор звуков без начала и конца. Как ни ставь, получится глупость. — Я знал, что так и будет, — пристально глядя на стол, отозвался второй школьник в черной, как его волосы и форма, кепке. — О… — простонал Польнарефф, не обращая особого внимания на японцев. Его мысли были полностью поглощены поимкой Джостаров и едой, этой чертовски соблазнительной, несмотря на первоначальные впечатления, едой. Спокойно он не мог думать даже о Дио — слишком хотелось есть, пусть даже эта еда была бы на вкус хуже дерьма. Внезапно из этого крайне странного и пограничного состояния его вырвал резкий, рассекающий воздух смех деда. — Ой, да какая разница! Я ж плачу! — с той же неизменной улыбкой обрубил любые жалобы старик. — Что бы нам ни принесли, здесь все вкусно! По крайней мере, это была правда — Жан старался избегать различной экзотической чертовщины в меню, каждый день протирая штаны на стульях в этом кафе, но все блюда из тех, что он разрешал себе попробовать, никогда его не подводили. Еда всегда приносила одинаковое удовлетворение, а если что поднаедало, можно было заказать иное блюдо — и так до бесконечности, пока не остались бы только самые странные варианты вроде тех, что стояли на столе. Но черт, он же получит заоблачную сумму, если ушатает школьника и старикана! На долю секунды взгляд Польнареффа непроизвольно упал на лицо негра. Вот черт. Сердце в груди внезапно дрогнуло от страха. Бояться какого-то черного? Нет уж! Да и вообще, его Чериот силён и способен будет одолеть его стенд, каким бы он ни был. Но это, казалось, был немного иной страх. Бросив беглый взгляд на кожу цвета шоколада и сбегающие вниз от уголков глаз по мягким на вид щекам до самого низа челюсти не то татуировок, не то шрамов, Польнарефф начал ощущать что-то совсем из ряда вон выходящее. Это было желание что-то сделать — понятно сразу, ясно, как день, как солнце в небе, как глаза цвета янтаря, скользнувшие взглядом по столу. Нет, надо было это прекратить. Конечно, в нем была некая особо вульгарная красота, присущая даже таким, как он — только таким, как он, но черт, на врагов нельзя засматриваться. Врагов нужно убивать — бессмысленно и беспощадно, наматывая кишки на рапиру стенда и смеясь, выкрикивая «не попробуешь ли спагетти с кетчупом, а?» и потрясая перед чёртовым лицом врага с грязной кровью его же самой прогнившей частью тела… Ничего, он точно это сделает. Но пока нужно было что-то спланировать. Хоть что-то… — Давайте, ешьте! — вновь проговорил старик, одним махом вырвав Польнареффа из обволакивающих разум грез. Две палочки стукнулись о бортик тарелки. Нечто, очень уж похожее на ложку, опустилось в глубь ёмкости с непонятного серобуромалинового цвета жидкостью внутри, зачерпывая ее до краев. Выражения лица крестоносцев резко изменились. Нравилось! Им нравилось, черт возьми! Тогда… Тогда, может… — Ну как, вкусно же? — продолжал заводить свою шарманку дед. Но отнюдь не его болтовня привлекла внимание Польнареффа — это была еда. И дело было отнюдь не в каком-то особенном вкусе. — Ого, они убили немало времени! — Жан-Пьер потянулся палочками к самой обычной моркови, лежавшей на краю одной из тарелок. — Только посмотрите на морковь… — шестерёнки в его мозгу усиленно работали. Сейчас он всех ошарашит. Ведь эта морковь была точно такой же формы, как некий очень важный знак… — В форме звезды! — триумфально изрек он, всматриваясь в полупрозрачную оранжевую поверхность. На плече у Дио, взявшего тело первого Джостара, посмевшего встать на тропу ведь была точно такая же. Семейная черта, как ни крути. Уникальное родимое пятно, присущее всему клану. — Что-то она мне напоминает… — несмотря на внешнее спокойствие, все внутри перетекало, сжималось в гармошки и очень странно держало от волнения. Впервые он проворачивал нечто настолько рискованное. — Точно! У одного моего знакомого есть такая на шее! — губы сами собой причудливо изгибались в ухмылку — косая пародия на Дио. Небесно-голубые глаза Польнареффа устремились прямо в лица четырех. — Ты?! Ещё один… — все так же недоуменно произнес рыжий. Его имени Жан пока не знал, да и не хотел знать. Он уже чуял запах великой битвы. Но с кем сразиться? Тот подросток в кепке, Джотаро — явно самый сильный. И держался так, словно это он тут всем заправлял. Да и по рассказам Дио, он по силе превосходил остальных. Дед? Нет, это будет слишком легко и неинтересно, и слабых вообще трогать грех — именно поэтому Польнарефф и ненавидел чертового убийцу своей сестры… Разум вновь затуманился, выражение стало ещё более напряжённым. Нет, надо думать быстро! Чертового времени совсем мало… Да и что произойдёт, если за старика вступится кто-то другой? С несколькими сразу он совладает с трудом. Второй школьник? Это, конечно, вариант, но… Ведь так хотелось увидеть силы последнего — того самого негра. Нужно понять, каков он в битве. Жан-Пьеру внезапно до странного, рвущего чувства в груди и сложно-напряженной пульсации в бугорке на лбу захотелось увидеть, как изменилось бы выражение его лица… Совершенно незаметно Жан сосредоточился. Белая жидкость в одной из глубоких мисок вскипела, начав трястись и бурлить со страшной силой. Из самых ее глубин, словно сундук с Дио со дна моря, поднималась шпага его стенда. — Мистер Джостар, берегитесь! — вскричал негр. — Стенд! С лязгом стол опрокинулся на пол. С сожалением Польнарефф бросил взгляд на еду — он так и не попробует ничего из этого… Ну и черт с ним. Скоро он ощутит куда более приятный вкус — вкус победы. — Magician Red! — вновь закричал черный. Жан напряжённо попытался вспомнить его имя. Дио говорил ему что-то… Мухаммад? Нет, Мохаммед. Мохаммед Абдул. И стенд его ему был под стать — огненно-горящий, красный и абсолютно несуразный. Ещё бы — какая-то общипанная, мускулистая курица! Сложно было не засмеяться. Ну ничего, у Жана в запасе было много приёмов, которые он так и не показал Брандо в тот роковой день, но обязательно покажет этому глупцу. Одним взмахом блестящей серебряной рапиры он схватил пламя Абдула, удерживая его на тонком лезвии. — Ещё один обладатель стенда… — пробормотал Мохаммед. Вот черт. Разве он сразу не догадался? Ну да ладно. Но пришло время для следующего приёма — серебристый рыцарь метнул живой огонь в опрокинутый стол. Пришлось постараться и вложить в это всю силу мысли — аж лоб заболел от напряжения — но на деревянном ободке вспыхнули горящие оранжево-алым цветом цифры. — Какое владение клинком… — удивлённо выдохнул кто-то из врагов. — Мой стенд — воплощение карты Колесницы, Silver Chariot, — начал объяснять Жан. Как же ему это надоело… Но отчего-то хотелось, чтобы Абдул послушал, пусть он и всего лишь черный. Пусть знает, что он, Жан-Пьер Польнарефф, очень честный человек, и даже перед отбросами общества раскроет свои карты в прямом и переносном смысле. Борьба не должна быть построена на обмане — по крайней мере сейчас. — Мохаммед Абдул, похоже, ты хочешь умереть первым. На столе я создал огненные часы. Я убью вас до того, как выгорит двенадцать!