***
Хиро не верил, что он мог так глупо умереть. Сгинуть, пропасть, отправиться в небытие — неважно, накиньте хоть сотню вычурных глаголов и словосочетаний. Просто остался в семейном доме, разгоряченный после мелкой — теперь она и вовсе казалась совсем незначительной и мелочной, точно моль, — ссоры, не заметил, что газовая плита легко загорелась от стоящего на ней чайнике, который, наверняка, оставила забывчивая Мортимер ещё утром; всполохи электрических разрядов пробегали по остальным проводам, закрывая его в домашнем капкане, до возмутительности ироничным было то, что только недавно они поставили электронно-открывающиеся двери, которые автоматически заблокировались из-за резких вспышек в кухне, где и начался весь пожар. Водосток тоже немало отреагировал на разряды, поэтому свет исчез мгновенно, напугав грустного Хиро, больше сосредоточенного своими думами, чем домашними обязанностями; поэтому не заметил, как дым стал распространяться по всей его спальне, уткнувшись лицом в подушку, посему не сразу смог подняться и побежать в сторону выхода. Двери были заперты, окна забитонированы стеклом, которое можно сломать лишь через долгое время избиения или расплавить; он оказался в ловушке, построенной собственной семьёй: впрочем, они наверняка не рассчитывали на подобный вариант развития событий. Быть умершим в собственном доме, закрытом от всего мира, — такова была участь девятнадцатилетнего Хиро, не успевшего даже повидать жизнь. Он не ожидал, что после смерти возможно продолжение человеческой души, гуляющей по миру, точно воздух: везде, но при этом неуловимо, неощутимо, незаметно и непонятно как именно. Все ли могут и дальше видеть своих родных или подобное доступно лишь избранным несчастным, вроде него? За всё время он запомнил лишь истории блеклой толпы призраков, получивших тело фантома по случайности (или великому замыслу вселенной), и каждая отдавалась в голове мыслью:«Они всё это время были реальными, возможно, видели меня плачущим или голым, а теперь мы ходим... Парим над землёй. Все вместе, как сплошное облако умерших». С несколькими он пересекался чаще, других видел всего раз, но порой мог не забыть их: маленькая девочка в голубом платьице, с проломленной насквозь головой, была убита, однако вела себя так, словно всё было лишь игрой, мелкой забавой, временным развлечением, а потом можно будет вернуться к родителям. Хиро так и не смог рассказать ей правду, как и все остальные, да о видел он её лишь тогда, когда гулял около леса и заброшенного дома: она робко выглядывала из окна и смущённо улыбалась, не забывая помахать своей маленькой ручкой. Ещё он иногда тусовался с Кевином, погибшим при сильном употреблении героина: вколол всё до последнего шприца, больной придурок. Однако без него было бы совсем одиноко, поэтому не Кристэлиусу жаловаться на компанию, когда единственные в ней — это суицидники, дети с разбитыми мозгами, и несколько людей среднего возраста, умершие из-за обычной случайности. И ему было уже не так плохо, когда он осознавал, что может наблюдать за Мортимер после своей смерти. Она не делала ничего непривычного, почти ничего не изменилось после его смерти, кроме того, что её хорошенькое личико стало бледным, а под глазами появились синяки, доказывающие её бессонные ночи, полные слёз и криков, затыкаемых подушкой, чей кончик она прикусывала, чтобы тётя не услышала, не прибежала и не стала жалеть попросту, лишь бы что-то сказать; никто больше не мог понять её боль. Никто, кроме Хиро, который тоже страдал от этой вынужденной судьбой разлуки. Если сестричка способна на рыдания и другие выражения чувств, то ему самому это было недоступно из-за завершённости бытия: тело больше не могло контактировать с чем-либо живым, а значит — и живые человеческие чувства ему чужды, как бы это не звучало. Ему хотелось лечь с Мортимер на её новую кровать, оценить её удобство, мягкость и размер, прикоснуться к рыжим волосам сестры, вновь обвести этот контур раньше бесконечно улыбчивых губ; после его смерти она потеряла ещё одну радость, свойственную молоденьким девушкам — радость и смех. Лишь в компании других родственников или старых друзей, Морти натягивала — против воли, только для приличия, чтобы не выглядеть ещё более жалкой (коей она себя представляла со стороны) — уголки губ на нежные, розовые щёчки, которые совсем исхудали. Его сестра тлела на глазах, и единственное, что мог сделать сам Хиро (девятнадцать лет, несчастный случай с пожаром, ужасная трагедия) — это помочь ей во снах, насылая их раз за разом, в виде счастливых воспоминаний из далёкого и теплого детства, отдающего солоно-сладким привкусом песка, попавшего на мороженое. Полноценно владеть сном человека он научился, конечно же, не сразу после смерти. Для этого требовалось, чтобы человек точно заснул, погрузился в бессознательное состояние и не мог бы проснуться от малейшего шороха, для полной концентрации энергии приходилось выжидать, проталкивать себя через оковы реальности и давить на мозг спящего; некоторые впадали в неистово, другие пытались прорваться обратно в настоящий мир и кричали, кричали, пока даже в царстве Морфея силы не покидали их, оставляя беззащитными и слабыми. Хиро не хотелось пугать сестру: слишком бы это отразилось на её шаткой психике после всех событий, наложившихся друг на друга. Стоило действовать аккуратнее, хитрее, подтолкнуть её в удобном себе направлении, а не сразу толкать её, точно сломанную ветку, в пропасть другого мира. Призраки, следившие за ним и его жалкими попытками глазами садистов, были мерзкими и отторгающими его старое нутро; та девочка и Кевин были единственными островками спокойствия и общения с остальными мёртвыми. Порой он разговаривал с ещё одной девушкой, русоволосой, загорелой, четырнадцатилетней Милой, сохранившей детскую непосредственность, но при этом вступившая на ступеньку юной женственности: кровавые подтёки на её платье не оставляли сомнений. Она была веселой, часто могла лезть ко всем с распросами для поднятия настроения, а иной раз впадала в странную меланхолию, из-за чего её вытянутая мордашка становилась грустной. И всё же зачастую она напоминала ему Мортимер, когда говорила, что он должен взять себя в руки и перестать ныть о несправедливости своей смерти. В её твердом голосе проступали нотки сестры, более уверенной и смелой, чем сам Хиро. Именно поэтому он должен хоть как-то помочь ей; Хиро сломал Мортимер, как ломают экваторы — деревья, чьи корни не успели прорасти, и теперь он обязан вернуть её к жизни, иначе они окажутся рядом. Но как это сделать, если специально созданные сны могут лишь ещё сильнее толкнуть её в сторону смерти из-за страха? Как прикоснуться к сестре, чтобы она не отвергла его любовь и заботу? Сидя в старом никому ненужном особняке, Хиро мечтал о прошлом. И Мила с Кевином вечно и ежевечерне говорили ему о том, о чём он сам мог лишь думать. — Ты скучаешь, — Изрекал бывший наркоман, нервно поглаживая свой шрам от иголки шприца. Хиро смотрел, как трепетает бабочка, залетевшая в паучьи сети, пока к ней приближается их хозяин. — Ты ждёшь, когда сюда придёт твоя сестра. Надеешься, что она увидит тебя, своего брата, и радостно закричит, а не испуганно отвернётся и ринется бежать, сломя голову. Или же мечтаешь, что сегодня-то точно проникнешь к кому-нибудь из старых знакомых в сон. Ты хочешь показать, что ты не слабее и лучше. — Замолчи, — Ровно и умиротворенно произнёс Хиро. Если бы у призраков был пульс и биение сердца, то лишь они бы выдали его волнение тогда. Вот ещё несколько движений — и паук лакомится красивейшим ужином. — Я никогда не подвергну своих близких таким страданиям, какие могут произойти, если всё пойдёт не так. Хиро внимательно поглядел на свою рану на животе, полученную из-за той балки, упавшей на него, забравшей любую надежду на спасение; след кровил и сейчас, но кровь пропадала в никуда, не имея материи. Вокруг воспалённых участков кожи появился абсцесс, слезящийся уродливыми каплями сукровицы. Раньше Кристэлиус был почти что красавчиком, темноглазый, светловолосый и белокожий, многие девчонки мечтали, что он с ними познакомится, а он был озабочен лишь одной единственной, далёкой, точно луна — Эллой. Он попытался вспомнить её черты, но в памяти отдавались лишь тонко-улыбающиеся губы, открывающие вид на белые зубки, да её аккуратный маленький нос, по которому можно было проследить линию её идеального контура личика. Она была очень хорошенькой, миленькой, незаменимой красавицей всей их школы, прослывшая, однако, среди учеников как шлюха, раздвигающая ноги за ответы на тесты; разумеется, Хиро не верил в подобное, потому что... Потому что это была Элла. Хорошая Элла, Элла-ангелок, Элла-чудо, свет его жизни в подростковые годы, девушка, о которой он мог лишь мечтать, пока не блеснул на олимпиадах в соседних городах и не вытянулся на десять сантиметров, став одного роста с Тедди Бейкером, её бывшим парнем. Элла Уилсон проявила проблеск интереса к Хиро через месяц после их расставания: откровенно сладким голосом (как мёд, а мёд Хиро любил почти также сильно, как Эллу) спросила, сможет ли он подтянуть её по алгебре, за которую у неё стояла неуверенная "C"; он за несколько месяцев дотянул её даже до "A", просто удачно получая тесты заранее из-за доверия учителей, так глупо оставляющих свои контрольные в открытых кабинетах. Он помнил ощущения её руки, белой, как парное молоко, нежной, шёлковой; впервые она прикоснулась к нему в первый месяц их общения, сияя улыбкой, пальцы её двигались по контуру его лица чётко, выверенно и уверенно, будто давно привыкли к нему: провела кончиком ногтя по краям губ, потянула за нос, разгладила все морщинки, появившиеся от напряжения в тот момент, пока Хиро мог лишь тупо глядеть на неё, совершенно бесстыдно наслаждаясь этими действиями, как ребёнок — конфетами. Потом парень робко коснулся её ладони губами, скользнул мокрым языком по её впадине, втянул по очереди пальцы в рот, но Элла скромно отвернулась, покраснев от (отвращения) смущения и не позволила ему зайти дальше, чем он хотел её подтолкнуть. После нескольких секунд неловкости прозвучал её смех, удивительный и щемящий сердце своим серебряным колокольчиком, звучащим в нём, а затем её прохладные руки обхватили его лицо, притянули к себе и — Хиро затаил дыхание, отчаянно желая этого — её губы, бесконечно ласковые и сладкие, прижались к его рту, такому неказистому и плохо пахнущему, провела языком по зубам, пока он не раскрыл рот (вот идиот!) и не переплел уже свой язык с её собственным, мягким, как тающее мороженое. В тот день они почти не говорили об учёбе, а просто провели приятную сессию поцелуев, пока Кристэлиус не попытался переместить свою руку на её прекрасно очерченную задницу, похожую на две половинки абрикоса, обтянутые узкими джинсами. Тогда Элла сказала, что он ей нравится, но она ещё слишком боится интимных отношений, чтобы подпустить его так близко к себе и своему телу; разумеется, Хиро уважал её выбор и не собирался давить на свою любовь: ему уже виделась пышная свадебка, с огромным тортом, их первая брачная ночь, с Эллой, чьи светлые волосы красиво легли бы волнами на подушку, а она сама покрылась бы мурашками, готовая отдаться ему. Он слишком ценил их будущее. Конечно же, Мортимер была против Эллы, как и против любой девушки, пытавшейся получить Хиро; сестрёнка ревновала, злилась, припоминала ему ситуацию с Тейной, которая в итоге изменила ему с (по слухам — своим братом) двоюродным братом самого Хиро: Кайросом. Обычное враньё, но встречаться с ней после этого было бы обычным стыдом и позором, поэтому они расстались друзьями — потом он ещё месяц наблюдал, как она влюбленным щенком носилась за молодым женатиком, чья женщина была беременна и ей явно не нужны были какие-то странные девицы, ошивающиеся вокруг её мужа. У Морти были сомнения насчёт любой девушки, входившей к ним домой под видом подруги Хиро, особенно, если та была красива и его другом, по его же словам; также получилось с Эллой, которая немало пострадала от немилости его младшей сестры: вылитый в обувь шампунь, корм для собак в новенькой сумочке, стянутая блузка (Хиро помнил живот кремовой кожи между и чашки бежевого лифчика, из которого выглядывал один розоватый сосок), а ещё другие пакости, подходящие больше младшеклассникам, но никак не его сестре, трезвой и рассудительной. Ему было сложно разрываться между своей любовью и семьёй, поэтому он часто находился на грани нервного срыва из-за частых вспышек стресса; впрочем, всё решилось само собой: Элла, плачущая, расстроенная, такая беззащитная, пришла к нему и сказала, что её отец заключил брачный договор со взрослым мужчиной, который в будущем станет её мужем. Кристэлиус был совершенно разбит: и новостями, и измученным видом своей возлюбленной. Как можно было с ней так поступить? Как мог её отец продать свою кровь и плоть? Элла — жертвенный барашек или его дочь, в конце концов?! Хиро хотелось пойти к ним домой и избить мистера Уилсона до полусмерти за это. А Элла продолжала что-то говорить и плакать, плакать и говорить, пока он держал её дрожащие руки и целовал их. Это была их последняя встреча перед его смертью.***
Он знал, что не должен был делать этого. Это было очень глупым и опрометчивым решением искать дом Эллы, найти её окно (обрамленное изнутри розовыми шторами — какая она милая и невинная девушка, ожидающая своей ужасной участи!) и смотреть в него, ожидая увидеть хоть край её идеального тела, голубые глаза, сияющие чистотой и нежностью. Фантомы не имеют возможности касаться настоящих вещей, будучи в реальности, поэтому ему не составило труда проникнуть в комнату своей бывшей девушке, хотя часть нового тела пыталась остановить его в стене, ведь цеплялась за личностные границы правила нечисти: не входить в чужой дом без разрешения хозяина. Что-ж, он явно не был посторонним хотя бы для хозяйки дома; мать Эллы ушла, когда той только исполнилось двенадцать, и у девочки остался лишь отец, выполняющий всё, что она хотела и задаривающий её сапфирами и жемчугом; поразительно, что при всей своей любви, он не позволил ей самой выбрать себе мужа. Для Хиро мистер Уилсон представлялся странным человеком, хранившим привязанность к бывшей жене, бесконечно любившим дочь, но при этом совершающий странные действия в сторону двух лучших женщин своей жизни: жену он тоже оттолкнул сам, заподозрив её в измене с коллегой, вот и не стала она терпеть его ревность дальше — так говорили слухи, которых было много вокруг этой семьи. Половине из них Кристэлиус разумно не верил, считая обычной завистью менее красивых и популярных девушек; даже Мортимер не любила Эллу, так чего же ожидать от других? Сама Тейна, будучи не самых скромных взглядов, не стеснялась говорить об Элле так пренебрежительно, что у Хиро уши пылали от злости:«Она сосёт каждому у кого хуй больше мозгов. Она знает, что она красива и пользуется этим, как обычная шлюха. Эта ебливая кошка просто идёт к тому, кто может трахнуть её хорошенькую головку до потери сознания». Кристэлиус тряхнул головой, отгоняя воспоминания о Тейне и её мерзких словах. Он сконцентрировался на спальне Эллы, где никогда не был, даже во время их отношений, опять же — из-за ужасно строгого отца, не позволяющего своей дочери водить к себе каких-то непонятных парней, даже если они очень доброжелательно улыбаются и мило помогают его дочери надевать пальто, пока в школьной раздевалке все толпятся, точно на прибрежье; городок у них не самый большой, подростки ошиваются в одних и тех же местах, поскольку нормальных развлечений катастрофически мало, приходится искать обходные пути вроде заброшенных домов или пригодных природой опушек: романтика, ветер, буханка хлеба, кружка вина и только ты со мной. Хиро невольно улыбнулся, заметив, что вся её комната — маленький мир спокойствия и полного контроля жизни, настолько здесь всё было идеально, точно и правильно сделано, как в типичных комедиях для обычной миловидной блондинки: пышная кровать, позолоченное зеркальце с туалетным столиком, вставленные в стены шкафы, мелкий комод, на котором стояли коробки с косметикой и другими приборами для ухаживания за собой. Отделка спаленки была сахарной, приторной, всё розовое, лиловое, светлых тонов, с кружевами, с рюшами, очень много девичьих атрибутов можно было проследить во всём стиле; Кристэлиус легко проплыл сквозь тяжесть шкафных дверц, зрение фантома, подмечающее каждую мелочь, быстро нашло платье, в котором Элла часто приходила на их свидания: оттенка фуксии, с бантом на талии, юбкой-клеш и топом, открывающим руки. Ощущая чисто человеческую жадность, Хиро жадно припал носом к ткани, но не смог почувствовать даже её прохладной мягкости и аромат чистой одежды; да, для призраков отключились все живые чувства тела, зато... Он напряг каждую частичку своего не-тела и сознанием стал трогать Эллу на расстоянии; когда человек был близко, это было гораздо легче, пару раз он проделывал такое с Морти, когда был в доме тётушки, но тогда единственное, что она ощущала — обыкновенная печаль, злость и обида на несправедливость; эмоции Эллы были разнообразнее и приятнее, ласкали его разум мягкими прикосновениями пёрышка: веселье, радость предвкушения, небольшой оттенок досады (достаточно незначительный), проблеск совершенного удовлетворения и лёгкая игривость. Хиро удивлённо распахнул глаза, снова вернувшись в шкаф, где плыл над полом. Стук отворяющейся двери отвлек его, Хиро вернулся в саму комнату и наблюдал, как Элла, будучи в лёгком атласном халатике, вышла из ванной, вытирая мокрые волосы, липнувшие влажным шёлком к её лицу, пока она напевала лёгкий мотивчик, постукивая ногами по полу; её шаги были изящными, как гроздь сирени, покачивающаяся на ветру, а ногти, короткие и заострённые, покрашенные нежно-розовым лаком, мелькали меж её светлых локонов. Кристэлиус алчно впитывал её образ, наслаждаясь этой чисто животной грацией и аккуратностью своей — всё ещё своей! — девушки. Она весело рассмеялась, запрокинув красивую головку и откинула волосы на спину; взяла телефон и набрала номер, быстро, по памяти, нажимая подушечками пальцев так уверенно, что Хиро захотелось стать экраном. Элла заговорила своим мелодичным голоском, которым он наслаждался, пока не стал прислушиваться к словам: — Папа? — Она легко рассмеялась. — Не волнуйся о нём, его почти не бывает дома, поэтому у нас будет весь дом, чтобы потрахаться. Хиро застыл, будто ощущал удары по своему телу, но вместо этого его касалась призрачная сторона фантома, имеющая название — манифест. Он был зол, желал узнать, с кем говорит Элла и был готов разорвать её и её собеседника, если бы имел возможность. — Да, я — твоя плохая девочка. Накажешь меня?... Хиро? Этот Кристэлиус и его больная сестра? Поставь на нём крест! Он сдох, да и во время наших "отношений" он вел себя, как абсолютный дебил. Редкостный, я бы даже сказала. А как он пускал слюни во время поцелуев, фу. Фу-фу-фу. Даже хорошо, что его бревном привалило. Хиро сжал кулаки, так сильно, что ему даже почудилось, будто он ощущает ногти, впившиеся в кожу, настолько напряжение царило в его не-теле, стоило ему осознать, что Элла (шлюха, гадина, ебливая кошка, тварь, мразь) врала ему, нагло и бесстыже, как самая настоящая сука, думающая лишь о своём интересе и манипулирующая чувствами других людей, не способная оценить то, что для неё делали — сколько ночей Хиро не спал, волнуясь за её оценки, сколько тетрадей переписал, желая дать ей лучшие оценки, сколько букетов подарил, чтобы быть хорошим парнем, сколько комплиментов говорил? — и как старались понравиться. Для неё большинство людей было разменной монетой для собственных целей и достижений, с помощью которых она может получить ещё больше, чем имеет; и Мортимер (Мортимер!), и Тейна, и Тедди, утверждащий, что его бывшая пользуется теми, кто ей удобен, все были правы на её счёт, а ошибся лишь тот, кто обелил её образ, поставил его на пьедестал и преклонялся перед ним, не позволяя осквернить его никому. Хиро ошибся и проиграл, став обычным посмешищем. Кристэлиус внезапно почувствовал, как конечности его стали тяжелее, пропитались кровью и мышцами, что, конечно, было не так. Но... В ушах клокотало, как после прыжка в воду, на самую глубину, руки заиграли молниями, готовыми разразиться прямо в этой розовой комнате, с выебистыми обоями, скрывающими никчемную душу простой бляди, любящей контролировать других людей своими наивными голубыми глазами ангела, а в них скрывался дьявол, демон, искуситель и Лилит, отвергнувшая свою природу. Хиро хотел задеть всю её грязную душу, растоптать нутро, выдернуть сердце и пожрать его вместе с её страхом; о да, он представлял этот испуганный взгляд ошеломлённой дуры, собирающейся заплакать от пыток, которым он мог бы её подвергнуть. Губы, давно не знавшие улыбки, растянулись в ухмылке.***
Он продумывал этот план с того самого дня и отступать не собирался, несмотря ни на что: как бы его не отговаривала Мила, не пытался образумить идиот-Кевин, даже другие духи, более зрелого возраста с их умением влезать в чужой вопрос, пытались помешать ему, держа при себе ночью, но он не собирался позволять им управлять собой, как когда-то это делала та, кого он даже видеть теперь не желает; а придётся смотреть на неё, чтобы она прочувствовала всю силу его обиды, ощутила все возможные унижения и боль этой ночи и всех последующих, он хотел сделать ей настолько ужасно и омерзительно, чтобы на следующее утро от уверенной в себе Эллы Уилсон не осталось и следа. Она примет от него всё, начиная от засосов и заканчивая следами огромных лиловых синяков на своём хрупком теле, которое покроется поначалу лишь мурашками, предвкушая нечто приятное, а потом — кровью и слезами. Хиро не раз после того дня выпускал своих милых бабочек на свободу, на поиск Эллы: для призраков не было чего-то закрытого, и ты не сможешь уйти от призрака, если он сам тебя не отпустит, поэтому Кристэлиус тысячами насекомыми ощущал каждый вздох и выдох своей бывшей девушки, касался ее кожи, грязной, как снег, прохладной и гладкой, такой приятной; причиной этой мягкости была обычнейшая молодость, у всех, знаете ли, в свои восемнадцать нежное тело, аккуратное личико и густые волосы, сияющие золотом на солнце. Когда эта шлюха раздвигала перед кем-то ноги, Хиро не ощущал отголоски удовольствия, лишь лёгкую брезгливость и скуку во время всего процесса, что заставило его злорадно смеяться над ней: значит, всё это даже не ради самого секса, а лишь для того, чтобы с помощью него получить нечто большее. Крыльями он оплетал её во время сна, помогая себе сосредоточиться на ощущении всего её существа и разума, пытаясь проникнуть... К ней. В неё. Стать единым целым и при этом показать себя, нового и улучшенного, способного дать достойный ответ. А потом он зажмурил глаза, ощущая гладкость пола. Попасть в сон? Сложно, но возможно. Выбрать свою "жертву"? Раз плюнуть. Набраться смелости и взглянуть действительности в лицо, признавая свою смерть и обречённость лишь на такие встречи с некогда любимыми (а сейчас — ненавидимыми) людьми? Он сомневался и опасался, не решаясь, считая, что всё это окончательно погубит его психику, если она имеется у фантомов, однако и медлить сейчас — не играть в бейсбол, стать посмешищем: маленьким мальчиком Хиро не попал ни один раз мячом в цель, за что его позже гнобили остальные ребята с площадки, до самого начала учёбы. Поэтому он легко, неспешно разлепил веки, уставшие, будто не привыкшие к движению, после чего вновь прикрыл их, раздражённо шикнув на неожиданный свет: он исходил не из лампы, всё пространство было светлым само по себе, пол и стены излучали холодок и были похожи на мрамор, облачённый в атлас, настолько они были ледяными и вместе с тем мягкими на вид, а в центре можно было заметить кровать, точнее обычную деревянную поверхность, на которой была распластанная Элла. Кристэлиус вновь тяжело вздохнул. Снова ощутить то, что раньше было обыденностью, сейчас доводило его едва ли не до слёз, настолько он потерял привычный вкус жизни, умерев, а сейчас вновь почувствовал запахи всеми фибрами носа, тонко доносится до него прохлада комнаты, ноги, босые, полноценно ходят по полу, а не летают, как в призрачном обличии, поэтому Хиро не сразу понимает, как по уголкам глаз начинают появляться слёзы, готовые упасть на бледные щёки. Когда он в последний раз был таким беззащитным перед собственными эмоциями? Лишь живым. — Хиро? — С кровати несмело исходит голос Эллы, причиняющий ему теперь только боль потери. Когда ты дышишь — всё кажется таким простым. — Боже мой, это просто тупой сон... — Да, это сон. Я — твой сон, я контролирую его и тебя. Для убедительности своих слов, он сильнее сжал верёвки на её запястьях, заставив девушку всхлипнуть; завтра утром на руках расцветут замечательные синяки, лиловые, фиолетовые, окрашенные во все оттенки возможной и невозможной границы боли. Всё тело Эллы было перед ним: привязанная, раскрытая со всех своих изнанок, краснеющая, но вовсе не от смущения. Скорее от ярости и вместе с тем — страха. Она действительно боялась его, сейчас, очень сильно. — Что за бред? Завтра я проснусь и забуду об этом, а ты лишь плод моего воображения. Ты ведь и вовсе умер. Должно быть, мне кажется. Конечно! Я просто устала, переутомилась, поэтому и вижу непонятных призраков, — Нервный смех, напряжение, сковавшее всё её тело, три удара живого, горячего сердца, и Хиро оказался перед лицом Эллы. Взгляд скользнул по губам, приоткрытым, алым устам; он зло дёрнул головой — «Она обманула меня, использовала. С чего бы мне находить её красивой?!», но сам понимал, что это будет ложной попыткой уйти от истинного вида дел, ведь Элла действительно была красива, но красота её была пропитана грязью и пороком, предательством и развращенностью, поэтому и относится к ней, как к прелестной деве он не станет; она — шлюха, чьи волосы он намотает на кулак, хотя даже прикосновение к ней вызывает в нём полнейшее отвращение, желание мести, а не девичьего тела. — Я голая, потому что мой мозг использует моё сознание и воспоминания? Мы с тобой никогда не были настолько... Близки. — Кристэлиус лишь усмехнулся, сжав розовый, вялый сосок и вытягивая его в сторону, наверх, отчего девушка заплясала, держась на носочках, выгибаясь в спине, от резкой вспышки боли, пронзившей левую грудь. — Ай! Как настоящую чувствую. Разве так должно быть? — В глазах скопились слёзы, уже более честные, скользкими дорожками двинулись вниз, по вискам, терялись в светлых густых локонах, пока сама девушка поскуливала избитой собакой; Хиро вспомнил, как в третьем классе мальчишки отрывали старому псу лапы, а он сам лишь глядел на это, отчаянно желая попасть в компанию. Теперь на месте несчастного животного обычная тварь, глухо воющая от лёгких пощипываний сосков, которые Хиро с типичным для парня интереса оттягивал, дёргал, царапал, вталкивал в само тело, до заострённых когтей — фантомская форма позволяла менять своё тело, как носителю только угодно — и последних извилин давно не работающего мозга. Если ты мыслишь, значит ты жив, так ведь? Как же это наивно и глупо, Господи Боже. А есть ли вообще этот Боже? — Ты падшая женщина. Обычная раба в моих руках. Тварь дрожащая, как тебе угодно. Я ненавижу тебя всеми фибрами своей оставшейся души, и остатки её не успокоятся, покуда не узнаешь ты всей боли, которую пережил я в последние мгновения жизни, когда ты занималась чем-то своим. Обманывала очередного дурака? Раздвигала свои тощие куриные ноги перед очередным футболистом? Примеряла новую короткую юбку перед свиданием? Или врала своему драгоценному папочке, строя из себя саму невинность? — Хиро злобно ударил её по груди, вдавив в тело вдох. Девушка испуганно задрожала, пытаясь вытянуться настолько, чтобы её тело не касалось его ладоней, однако Кристэлиус присел рядом, намеренно сократив между ними расстояние. Всё её тело было светлым, чистеньким, даже эта поросль золотистых кучеряшек на лобке, которые он дёргал со всей силы, желая оторвать их и вызывая визгливые вопли у Эллы, выгибающейся на спине в причудливые фигуры. — Я многому научился за эти несколько месяцев разлуки, Элла. А ты чему-то научилась? — На его тонких пальцах заиграли электрические разряды, искрами отлетая в стороны, приземляясь мелкими светлячками, а потом он запустил руку меж ног девушки. Сначала аккуратно прикоснулся к сухим, закрытым складкам, не позволяющим двинуться дальше, легко погладил маленький клитор, скорее играя с ним, чем лаская, потом вновь стал проходить внутрь, редко, до упора, до хлюпанья фаланги и шипящих искр внутри тела; Элла выгнулась, задыхаясь криком и слезами, пока в тело её вбивались когти фантома, разрывая женское нутро, заставляя её метаться головой по подушке; с хлопком лопнула защитная плёнка матки, раздвинулся неприступный вход, а в руки ему хлынула кровь, более густая, чем обычная. У девушки бестолково дёргалась голова, глаза закатились от шока, а сам Хиро получал чисто моральное удовольствие, ощущая её внутреннее сжатие его руки, продолжающей шевелиться в ней, как блендер в форме, резко, размашисто, агрессивно и пытаясь разворотить всё изнутри. Однако безжизненная, не скулящая и не плачущая Элла вызывала лишь раздражение, потому Хиро быстро привёл её в порядок. Вытащив пальцы, он с любопытством облизал их, ощутив себя вновь живым и молодым, полным будущих приключений; на вкус природная смазка Эллы была солёной и сладкой, будто морская вода с мороженым, это было так непривычно: снова чувствовать вкусы, уметь различать их. Несмелым движением языка, он слизнул кровь, отдающую железным привкусом, а после, с усмешкой полной самодовольства, ткнул острым кончиком ногтя в клитор тяжело дышащей девушки. Ему до сих пор было интересно женское тело, мягкое и податливое, как почва по весне, готовая к новым росткам, за всю жизнь он ни разу не преодолел ту черту, которую ставили его временные подруги и сама Элла: все они не позволяли ему прикоснуться к себе чуть смелее, поэтому сейчас Хиро блестел глазами полными вожделения, пока член его неуверенно упёрся в шов джинс. Во снах всё было, как по-настоящему, совсем реально, даже ощущение эрекции, во время рассматривания истерзанной щели, с вытекающими из неё выделениями. И если завтра с ним ничего не изменится, то Элла увидит все следы его ненависти в зеркале. Трогательные завитки светлых волосков стали влажными, смешавшись с кровью, Хиро со странным лицом умиления коснулся самых длинных и потянул за них, заставляя Эллу дёргаться, как в агонии, и вскрикивать, резкими движениями закидывая ноги, сжимая колени, пытаясь прикрыть бедрами свою самую беззащитную часть; в этом вся Элла: пытается улучшить ситуацию, когда всё уже в пизде полнейшей. — Очень мило. Прямо до слёз, — Хиро приподнял своё лицо для того, чтобы увидеть шокированные голубые глаза, переливающиеся слезами. — Должно быть, здесь побывала вся футбольная команда, да? Не бойся, каждый призрак хранит секреты живого. Ты можешь мне рассказать, — Он погладил выступающую коленную чашечку, невольно вспомнив о Мортимер с её вечно избитыми коленями. Сестрёнка отказывалась клеить пластыри, оправдываясь тем, что всё равно к вечеру заработает новые ушибы, и он сдавался; Хиро слишком любил её, чтобы в чём-то отказать или попрекать, если это не касалось его личных интересов. На мгновение в голове его прояснилось мысль, как в безоблачном небе — солнце: Морти бы не одобрила, но он резко тряхнул головой, отгоняя это. В голове снова была непогода и молнии, разрушающие всё живое. — В конце концов, эту дырку можно назвать общественным местом уже, не так ли? — Сволочь! Демон! — Слёзы унижения смешались со слезами боли и страха, пахнущего кислой травой, отравленной химикатами. — Уйди и оставь меня, я тебя не убивала... — Но ты обманула меня, Элла. Никто не потерпит такой лжи, — С потемневшим лицом Кристэлиус просунул опасно заострённые пальцы между половин ягодиц, таких упругих и нежных, бесстыже двинул когтем по колечку мышц, надавливая на него, пока Элла по-свиньи взвизгивала, толкаясь назад. — Не смей! Не трогай! Никто никогда... Она прикусила свой длинный язык — он успеет оценить его длину позже — и задохнулась криком, когда Хиро ввёл сразу два пальцы, вместе, полностью, под последнюю фалангу, пока его наэлектризованные ногти посылали разряды вспышек по всему дрожащему телу, вызывая волны мурашек и более узкому сжатию сфинктеров. Упиваясь своей властью, он глядел в лицо девушки, перекошенное от мучительных страданий, которые можно было приравнять к старинным пыткам, кожа на губах её трескалась, слёзы размазывались с соплями по всему лицу, а сама она то испуганно бледнела, то яростно краснела. Нежная округлость на её груди приманивала его, как льва — мирно стоящая антилопа, Хиро уверенно потянулся к ней губами, языком и зубами, сверкнувшими в его рту, блестящем от слюны и остатков её крови, прикусил сначала левый сосок, потянул его, сжал, пососал, лизнул, вобрал в рот половину груди, после чего перешёл к правой, проделав то же самое, а рукой растягивал её изнутри, пока капельки пота струились по бледному личику Эллы, по чьему телу проходили судороги. Она случайно вильнула бёдрами, и Кристэлиус автоматически шлёпнул её по боку, заставив её всхлипнуть, отчего её налитая грудь подпрыгнула, дрогнув; руки её, схваченные плотной верёвкой, уже покраснели, натерлись, а ноги были скованы ремнями, прикованные к ножкам кровати, одиноко стоящей в комнате. Хиро поглядел в лицо Эллы, оторвавшись от её груди, и лёгкая, хорошо-знакомая нежность кольнула его сердце и душу; он наклонился к ней, язык его змеёй скользнул в её полуприкрытый рот, та прихватила его губами, причмокивая, втягивая; дрожа блестящими от слёз ресницами, девушка отвечала робко и по-девичьи невинно, словно пытаясь умаслить его на пощаду. На вкус её слюна отдавала лавандовым маслом, Кристэлиус разорвал поцелуй, нежно чмокнув её в нижнюю губу и вновь вызвав нервную дрожь. — Не делай этого, Хиро. Не дай мне умереть. Я ведь действительно любила тебя. Она... Опять! — Ну, если ты действительно меня любишь, — Он улыбнулся. Провёл языком по выступающему клыку. — Любила, как ты утверждаешь. Я намерен стать с тобой единым целым, войти в тебя, извлечь тебя, заполнить тебя полностью, чтобы после того, как я выйду, ты чувствовала себя совершенно опустошенной. Увижу всю твою порочную изнанку и добавляю своей скверны. Хиро окончательно вытащил из неё руку, с хлюпающим звуком, по когтям его текли капли крови, по щекам Эллы — слёзы и сопли, а сама она надрывала горло, крича и постанывая, как в плохо снятом ужастике; он легко коснулся её мягкой икры, тонкой щиколотки, беззащитной лодыжки, хрупкого очерка ступни, изящной и белой, как у настоящей Золушки, схватил её за левую и подёргал пальцы на ней, словно намереваясь вырвать их с костями. Улыбаясь в бледное личико девушки, Кристэлиус, легко схватив двумя пальцами её стопу, потянул её вбок. Из горла вырвался вопль боли, взывающий к состраданию, но манифест оставался равнодушен, полностью разделив старые чувства с теми, что испытывал сейчас. Пока она продолжала стонать и выть от своих мук, Хиро ловко расправлялся с пряжкой ремня, стягивая штаны до колен: член был уже стоячим и горячим, жаждущим проникнуть в самое тепло тела девушки, распластанной перед ним буквой "А", извивающейся гадюкой в траве. Элла не сразу почувствовала, как её анального кольца коснулась головка: велика была уже та агония, которую она испытала, поэтому она пыталась отвлечься хотя бы от неё; потом в неё стал проскальзывать остальной член, твёрдый и упрямо двигающийся в одну точку, где скопилась вся боль. Девушка широко распахнула голубые глаза, блестя небесной чистотой; такой взгляд, забитый и затравленный, должен быть у ангелов, опущенных с Рая. От этой мысли Хиро стал сильнее вбиваться в раскрытое, податливое, незащищённое тело, от ярости и похоти у него закрадывало голову, молнии искрились на ладонях, когтями он вцепился в бёдра, сжимая их до синяков; чувствительные стенки прямой кишки ласкали его, ему не хотелось выходить, поэтому щель, алчно ждущую своей очереди, он решил заполнить удлинёнными ногтями, просунув их резко, до самого упора, на всю длину, вызывая новый поток конвульсий и вскрик Эллы, выгнутой сломанной балкой, как в том горевшем доме. — Не могу... Я умру... Я умру! — Она была ужасно напугана возможной смертью, хныча и вздрагивая всем своим существом, желая, чтобы этот кошмар, наконец-то, окончился. — Я не хочу умирать... — Ты не умрёшь. Не умрёшь, пока я этого не захочу, — Это была ложь, обычнейший блеф, однако должен был поселить в ней ещё больше страха. Фантом не имел права забирать с собой живых, грань между их мирами была слишком прочной, чтобы одно действие могло оборвать чью-то судьбу. И если он даже разорвёт её всю сейчас, то на следующий день она просто будет чувствовать себя очень плохо, но сможет дышать. Сможет делать то, чего Хиро лишён навсегда. Резкая вспышка нового притока ненависти ослепила его, пальцы другой руки он сомкнул на её горле с аккуратными косточками ключиц, пока правая ладонь полностью влезла внутрь Эллы, отторгающей его даже сейчас. Когти толкались в мягкость юной матки, готовой принять чье-то семя. Его семя. Возможно ли забеременеть от фантома? На вряд-ли, звучит это уж слишком безумно и фантастично. В любом случае, он ведь обещал заполнить её, поэтому обязан сделать именно это. — Прекрати это! Пожалуйста, Хиро, хватит... Её мольба — главная музыка для его ушей, вновь обретших способность слышать. — Прошу, хватит. Я больше не могу это выносить. Я ничего даже чувствовать не могу... Хиро ощутил скорую вспышку удовольствия, сжал зубы, не желая закричать от сладости момента, и сильнее надавил на сонную артерию Эллы, будто намереваясь отправить её в новый сон. Это было невозможно также. Для призраков, в принципе, было множество ограничений, связанных с реальностью. Думая лишь о приятном возмездии, манифест излился внутрь тёплого и узкого ануса, заливая его массой, более тёмной и густой, чем обычная сперма. На вид она напоминала разведенную в растворе нефть. Он тяжело дышал, пока Элла всё кричала и кричала, ведь во время разрядки он полоснул её когтем по шейке матки и разорвал тонкую линию прохода. — Теперь... Мне пора уйти, — Он легко вытащил руку из неё, с удовлетворением словил каплю крови и улыбнулся девушке, сходящей с ума, окровавленными губами. — Но не волнуйся. Мы ещё встретимся с тобой. И не раз. Их встречи будут продолжаться до тех пор, пока дух его не найдёт облегчения.