Пепел

Весельчака и занозу Вэй Усяня от трупа отличало только то, что он иногда моргал. Одежда его была изодрана в клочья, на коже виднелись синяки, из-под ленты, которой были связаны его запястья, сочилась кровь. Его глаза были совершенно пустыми. И тогда до Лань Ванцзи наконец дошло, что он наделал. Его затошнило. — Я… Мне жаль? Какое Вэй Усяню дело до того, что он сожалеет. Прости? Такое не прощают. Так что Лань Ванцзи оставалось только одно. — Я должен понести наказание, — тихо проговорил он, направляясь к выходу из библиотеки, как вдруг почувствовал, что ему в плечо впились чужие пальцы, едва не прорывая ногтями несколько слоев заговоренной ткани. — От твоего наказания станет лучше только твоей совести, — прошипел Вэй Усянь. — А вот моей репутации, если об этом узнает хоть одна живая душа, придет конец. Лань Ванцзи взглянул в горящие непонятной ему эмоцией глаза, судорожно выдохнул и начал развязывать узлы на ленте, чтобы освободить кровоточащие запястья. Вэй Усянь дергался, словно не хотел, чтобы его касались, но позволил Лань Ванцзи и дальше распутывать ленту. — Если ты хотя бы немного сожалеешь о том, что сделал, — тихим, подрагивающим, но уверенным голосом продолжил Вэй Усянь, — ты никому, никогда об этом не расскажешь. Лань Ванцзи сглотнул, не смея больше поднять глаза, сжал в пальцах покрытую кровью ленту и склонил голову. — Клянусь. *** На следующее утро Вэй Усянь положил перед Лань Цижэнем стопку со своей небрежной, но четкой каллиграфией и вежливо улыбнулся, изрядно напугав тех, кто увидел этот оскал. — Мое задание, мой почерк. Лань Цижэнь подозрительно просмотрел переписанные рукой Вэй Усяня правила Гусу Лань, и, не увидев цветистой каллиграфии Не Хуайсана, кивнул. — Принято. Вэй Усянь прошел на последний ряд и сел в углу, чтобы никто не мог подойти к нему со спины, и чтобы видеть Лань Ванцзи краем глаза, но не обращать на него внимания, если только тот не решит к нему приблизиться. «Я туда больше не вернусь», — стучало у него в висках. Вэй Усянь никогда не чувствовал себя таким беспомощным, и он это ненавидел. Сначала он не думал, что Лань Ванцзи действительно это сделает. Потом уже не мог вырваться, все еще не до конца веря в происходящее. И плакал, умолял остановиться, потому что ему было больно, но Лань Ванцзи его словно не слышал, или не хотел слышать. И теперь Вэй Усянь ненавидел себя, потому что оказался таким жалким, и яростью тысячи солнц ненавидел Лань Ванцзи. Теперь, в ретроспективе, Вэй Усянь понимал, что дразнил вечно собранного, идеального, мраморного Лань Ванцзи, потому что тот ему нравился, и это делало ситуацию только хуже. Стоило вспомнить, как он уже в конце умолял Лань Ванцзи себя поцеловать, чтобы урвать хоть немного нежности, и у Вэй Усяня желчь подкатывала к горлу. Само пребывание в Облачных Глубинах превратилось для него в пытку. Вэй Усянь смеялся и веселился отчаянно и громко, хотя о произошедшем напоминал каждый шаг, и ему хотелось утопиться; он делал все, лишь бы Цзян Чэн ничего не заметил. Он больше не пил «Улыбку Императора», потому что не хотел снова вспоминать о произошедшем во всех красках, а еще — потому что отчаянно боялся, что по пьяни обо всем проболтается. Только когда из-за драки с Цзинь Цзысюанем в Облачные Глубины вызвали дядю Цзяна, Вэй Усянь смог хотя бы немного выдохнуть: он был уверен, что после этого скандала его заберут в Юньмэн, подальше от него. …Стоять коленями на камнях было невесело, потому что у него ушибы и ссадины пока не успели полностью зажить, а на лекарский пост он обратиться по понятной причине не мог, и Вэй Усянь отвлекал себя от неприятных ощущений как мог — кидался камнями, тыкал палкой в муравьиный лаз… Вдруг кто-то тронул пальцами его плечо, и Вэй Усянь вздрогнул всем телом, потому что чужие прикосновения превратились для него в испытание. — Вэй Ин, — ударил его в солнечное сплетение холодный голос Лань Ванцзи, и Вэй Усянь отлетел от запятнанного по самую макушку, отчаянно ненавистного Нефрита Гусу на метр, не вставая с колен. — Не зови меня так, — прошипел он, сбрасывая с лица наигранно веселое выражение. — И не прикасайся ко мне больше никогда. Лань Ванцзи хмуро посмотрел на муравьиный лаз, на палку, которой орудовал Вэй Усянь, и склонил голову. — Я думал… Прости. Не буду. Лань Ванцзи понял намек и не показывался ему на глаза до самого отбытия Вэй Усяня в Юньмэн. *** — Знаешь, А-Сянь, — обеспокоенно сказала Цзян Яньли, — Я за тебя волнуюсь. — Ты что, шицзе? — улыбнулся Вэй Усянь. — Это из-за того, что меня выгнали из Гусу Лань? Да я только рад был! Цзян Яньли покачала головой: на его беду она была слишком проницательна. — Ты смеешься, улыбаешься, и будто бы все в порядке, А-Сянь… Но у тебя такие глаза, будто ты сейчас заплачешь. — Не… — Вэй Усянь запнулся, не удержав в груди всхлип, и стал махать рукой перед глазами, словно в надежде высушить выступившую на них влагу. — Не говори так, шицзе, иначе я правда это сделаю, а я не хочу. Цзян Яньли прикусила щеку, грустно глядя на него, а затем раскрыла для него руки. — Можешь ничего рассказывать, если не хочешь, А-Сянь. Просто поплачь, а я буду держать тебя. Вэй Усянь сжался в комок, прямо как в детстве и уткнулся лбом в живот своей самой любимой, самой лучшей старшей сестре. Цзян Яньли положила теплую ладонь ему на затылок, и горячие слезы потекли у него из глаз ручьем, словно прорвав дамбу. Он не знал, как ему исправить случившееся, и, что еще хуже, не мог забыть об этом. Вэй Усянь находил выход из самых безнадежных ситуаций, но не в этот раз. Он не знал, как ему починить себя. Он хотел... Он не хотел жить. *** Как ни странно, первой тревогу забила всегда относившаяся к Вэй Усяню с неприязнью госпожа Юй. — Я не знаю, в какие неприятности влез этот мальчик, — сказала она дяде Цзяну, цепко держа Вэй Усяня за подбородок, — но у него явные симптомы искажения ци. Вэй Усянь нервно вдохнул, а затем опустил глаза. Он очень хотел, чтобы она его отпустила, не трогала, не трогала, не трогала. …Лань Ванцзи хватает его за подбородок, закрывая ладонью рот, и впивается зубами в горло, ниже ребер тело горит огнем, запястья стерты до крови… Когда Вэй Усянь снова смог осознавать себя, то сидел на крыльце, укутанный в одеяла, и часто дышал, словно утопая на сухой земле, а один из адептов Ордена играл на эрху одну из базовых успокаивающих мелодий, известных за пределами Облачных Глубин. Дядя Цзян внимательно и обеспокоенно смотрел на него, а госпожа Юй выглядела сурово, как обычно, но в этот раз она явно сердилась не на Вэй Усяня, и это было что-то новенькое. — А-Сянь, — мягко сказал дядя Цзян. — Что с тобой слу… Дядя Цзян только протянул руку, желая взять Вэй Усяня за плечо, и что-то, наверное, промелькнуло у него в глазах, потому что госпожа Юй перехватила руку на полпути. — Стой. Не трогай его. Вэй Усянь поднял на нее глаза и… О, нет. Она поняла. Она знает. — Кто? — веско уронила госпожа Юй. Вэй Усяня накрыло отчаянием, и он упал ей в ноги. — Пожалуйста, госпожа, никому не говорите, умоляю! — А-Чэну… грозит подобная опасность? — медленно произнесла госпожа Юй. — Нет, иначе я бы придумал способ увезти его оттуда еще тогда! Вэй Усяню послышался тяжелый вздох. — Встань, мальчик. Он встал, быстро отряхнув колени от пыли, и заметил обмен взглядами между дядей Цзяном и госпожой Юй: взгляд вопросительный и настороженный встретился с твердым и раздраженным — и дядя Цзян отступил, отводя глаза. Вэй Усянь был почти рад. Он не хотел ничего рассказывать дяде, не хотел его жалости: стоило ему представить, как дядя Цзян пытается обнимать и успокаивать его, как это делала шицзе, и к горлу подкатывала желчь. Госпожа Юй приковала Вэй Усяня взглядом к месту, и в этот раз он не видел в ней желания отхлестать его Цзыдянем за все хорошее. Но и жалости в ее глазах он тоже не видел. — Пока я не вернусь, будешь пить успокаивающий настой, медитировать и слушать эрху. Тебе понятно? — Да, госпожа, — удивленно моргнул Вэй Усянь. Госпожа Юй была не в восторге от воспитанника, она никогда этого не скрывала. Однако нанесенную ему травму она посчитала за личное оскорбление. *** — Цзян-сюн, что здесь вообще забыла твоя мама? — шептал Не Хуайсан, когда они с Цзян Чэном притаились у дверей библиотеки, чтобы подслушать разговор госпожи Юй и Лань Цижэня. — Откуда я знаю? Госпожа Юй что-то выговаривала вполголоса, и это явно было что-то из серии «вот тебе предложение, и только попробуй отказать мне». Лань Цижэнь активно возражал. К несчастью, малолетние разведчики разбирали только отдельные слова. — …собственность Ордена… Облачные Глубины… наглость… В павильоне загремел Цзыдянь, заглушая речь учителя Лань, и теперь были слышны только обрывки криков Юй Цзыюань: — …умирает… ноты… НЕМЕДЛЕННО! Цзян Чэн и Не Хуайсан испуганно переглянулись. — У нас кто-то умирает?! — просипел Цзян Чэн. — Только при чем тут ноты и учитель Лань? — недоумевал Не Хуайсан. — ДА НОГИ ВАШИХ АДЕПТОВ В ЮНЬМЭНЕ НЕ БУДЕТ! — прогрохотала Юй Цзыюань в ответ на очередное сердитое возражение Лань Цижэня. Цзян Чэн после гневного вопля своей матушки сел там, где стоял. Она вот так просто решила разорвать все связи с Орденом Гусу Лань?! — Кажется, тебе пора паковать вещи, Цзян-сюн, — нервно хихикнул Не Хуайсан. *** Лань Ванцзи, стараясь не опираться на сломанную ногу, стоял среди моря адептов разных орденов, которые на деле были заложниками клана Вэнь. Он защищал библиотеку, потому что должен был, и получил за это. Но какая-то его часть тихо радовалась, что место, где все пошло наперекосяк, сожгли и сравняли с землей. Хотел бы он, чтобы ту часть его памяти, где хранилось то, что он сотворил с Вэй Усянем, тоже забрал огонь. Упомянутый Вэй Усянь стоял неподалеку в компании Цзян Ваньиня и широко улыбался, так что Лань Ванцзи с облегчением выдохнул: видимо, этот громкий балагур все же смог оставить произошедшее позади. …так он думал, пока Вэнь Чао не приказал всем сдать мечи. — Это флейта для заклинательства? Тоже сдать, — четко сказал один из адептов Вэнь. — Конечно! — радостно ответил Вэй Усянь, вытягивая флейту из-за пояса. — Ты охренел?! — завопил Цзян Ваньинь. — Оставьте флейту придурку, у него хроническое искажение ци, если он не будет играть, он умрет! По толпе пробежали шепотки, основное содержание которых сводилось к историям о кровавых смертях бывших глав Цинхэ Не. Вэням не хотелось иметь дело с психами, отрывающими конечности тем, кто попадется им на пути перед смертью, так что флейту Вэй Усяню оставили. А Лань Ванцзи почувствовал себя так, словно на него вылили всю воду из ледяного источника разом. Он помнил, как Пурпурная Паучиха прилетела в Облачные Глубины вскоре после отъезда Вэй Усяня и небо знает как заставила дядю Цижэня отдать ей некие крайне ценные бумаги. Лань Ванцзи хорошо знал своего дядю: какую-либо информацию из семейной библиотеки он не стал бы отдавать ни за какие деньги. Значит это был вопрос жизни и смерти. Госпожа Юй прилетала за «Успокоением сердца». Для Вэй Усяня, который, несмотря на веселые улыбки и громкий смех, страдал от искажения ци. Ничего не было хорошо. Ничего Вэй Усянь не пережил и не оставил в прошлом. И Ванцзи был в этом виноват. — Хватит! Перестань! Мне больно, Лань Чжань! Лань Ванцзи изображал мраморную статую, старательно не глядя в сторону заложников из клана Цзян, чтобы никто ничего не прочитал по его лицу. Он не мог дышать. *** Вэй Усянь с самого первого дня в лагере «перевоспитания» старательно держался от Лань Ванцзи подальше. После того, как госпожа Юй всучила ему ноты «Успокоения сердца» и дицзы, в пух и прах разругавшись ради них (ради него) с кланом Лань, Вэй Усянь дальше Юньмэна и Цинхэ носа не казал, играл на флейте, рубил нечисть и больших ночных охот и состязаний сторонился. До «дружественного» плена у клана Вэнь схема отлично работала. Даже в клятом сорок тысяч раз лагере схема отлично работала. А потом случился переплет в пещере, и кое-кто снова решил забрать у Вэй Усяня право выбора. — Какого хрена ты влез?! — ярился Вэй Усянь, оттаскивая пожеванного демонической черепахой Лань Ванцзи вглубь пещеры. — Героическая смерть была так близко, а теперь я застрял здесь. С тобой! — Ты правда смерти ищешь? — поморщился Лань Ванцзи. — Только когда представится возможность, — скривился Вэй Усянь, не делая даже слабых попыток растянуть губы в улыбке, которую постоянно демонстрировал Цзян Ваньиню. Он достал мешочек с травами, который получил в подарок от девы Ло, когда отвадил от нее Вэнь Чао, и стал перебирать содержимое. — Вэй Усянь. — Что? Я не могу убить себя сам. Во-первых, это просто некруто. — Он обошел пещеру, нашел пару палок и вернулся к Лань Ванцзи, хотя явно не испытывал никакого восторга от мысли, о ком ему приходится заботиться. — Во-вторых, шицзе расстроится, и тогда Цзян Чэн воскресит меня и снова убьет. А ты… — Вэй Усянь осмотрелся в поисках того, чем можно было перевязать конструкцию, и без слов стянул с головы Ванцзи ленту. И это точно не значило ничего кроме того, что Вэй Усянь хотел зафиксировать истерзанную Сюань У ногу. — Я никогда не хочу быть тебе должным. Ясно? — Глаза Вэй Усяня лихорадочно и зло горели во тьме пещеры. — Я тебя ненавижу, и у меня на это есть чертовски хорошая причина, ты не можешь отбирать у меня право на ненависть просто затем, чтобы успокоить совесть. — Ты мне ничего не должен, — выдохнул Лань Ванцзи сквозь зубы, пока Вэй Усянь копался в лечебных травах. — Ты хочешь смерти, а я мешаю тебе получить желаемое. Можешь дальше меня ненавидеть. Тогда Лань Ванцзи подошел близко к тому, чтобы немного ослабить огонь ненависти в сердце Вэй Усяня. Но ненадолго. Вэй Усянь хотел героически умереть, пусть даже и в желудке демонической черепахи, а Лань Ванцзи снедало чувство вины, так что он не мог просто стоять рядом и смотреть. — Ты задолбал, — пробормотал Вэй Усянь три дня спустя, когда Лань Ванцзи выловил его из озера, которое постепенно окрашивалось кровью убитой Сюань У. Ванцзи неопределенно хмыкнул, устраивая насквозь промокшего Вэй Усяня у костровища. Они были голодные, уставшие и мокрые насквозь, а еще у юньмэнского балагура начался жар. — Нужно высушить одежду. Тебе помочь, или сам снимешь? — нейтрально сказал Ванцзи, развязывая пояс, пока разгорался костер. Вэй Усянь открыл глаза, посмотрел на него снизу вверх… в глазах мелькнула паника, он схватился ладонью за грудь и стал очень часто дышать. — Уйди! — прохрипел он между вдохами до того, как Ванцзи успел до него дотронуться. Ванцзи тут же отлетел к стене и теперь беспомощно смотрел, как Вэй Усянь смыкает пальцы на флейте, но не может вытащить ее из-за пояса, потому что у него дрожат пальцы. В голове сам собой всплыл голос Цзян Ваньиня, говоривший, что если Вэй Усянь не будет играть на флейте, то умрет. …он не играл ни разу за те три дня, что они провели в пещере. — Как часто тебе нужно играть «Успокоение сердца»? — с пугающим его самого подозрением спросил Ванцзи. Вэй Усянь попытался улыбнуться и хрипло посмеялся сквозь каркающие вдохи. Значит, дело было плохо. К счастью, у Ванцзи еще остались струны, и он мог попытаться соорудить пародию на гуцинь на коленке, чтобы помочь суицидальному идиоту купировать приступ. *** Кто-то шептался, что Вэй Усянь вернулся из Погребальных холмов очень пугающим. Кто-то обвинял его в том, что клан Цзян почти стерли под корень из-за него, кукушонка неблагодарного. Цзян Чэн кому-то говорил, что ничего они не знают, и лучше бы им не полоскать имя его брата своим грязным, глупым ртом, а кому-то просто и незатейливо мог дать в глаз. Эти дураки не видели, как Вэй Усянь улыбался Ван Линцзяо и предлагал отвести его лично к главе Вэнь и обезглавить. Они не слышали его разочарования, когда он рассказывал, что именно случилось с его ядром. «О, Цзян Чэн, что ты, тебе оно было очень нужно, а я хотел умереть. Представь себе мое расстройство, когда я выжил. Даже Вэнь Чао и его кучка подпевал не смогли меня убить! Некомпетентные дураки». Кто-то мог бы подумать, что Вэй Усянь просто так отшучивается. Вот только пока он лежал без сознания после возвращения из Цищаня, когда его вытащили из пещеры Сюань У… он говорил в бреду много пугающих вещей. «Не смей… только не снова… пусти меня, я не хочу жить…» Мать еще давно запретила расспрашивать Вэй Усяня о том, что именно с ним произошло в Гусу, но Цзян Чэну теперь очень хотелось знать, кто та мразь, из-за которой ему, возможно, еще придется вытаскивать своего приемного брата из петли. *** Цзинь Гуаньшань был жадной до власти скотиной, но даже он не хотел ссориться одновременно с пугающим некромантом Вэй Усянем, его названным братом Цзян Ваньинем и Орденом Цинхе Не одновременно. Не Минцзюэ и Вэй Усянь еще с войны вместе выпивали и лечили свое искажение ци, об этом только отшельники не знали, так что когда Старейшина Илина притащил в Нечистую Юдоль отбитых у клана Цзинь пленных Вэней, никто даже не чихнул. Пришлось даже позвать мерзкого гробокопателя на свадьбу Цзинь Цзысюаня и Цзян Яньли, от чего Цзинь Гуаньшань был вообще не в восторге. Вэй Усянь, хоть и обожал свою шицзе и был рад приехать на свадьбу даже в роли пугала, тоже не прыгал от радости, потому что на торжестве присутствовали оба брата Лань. — Вэй Усянь, — вежливо склонился Лань Ванцзи, когда они неминуемо столкнулись. — Лань Ванзци, — кивнул Вэй Усянь… и вдруг понял, что больше не входит в состояние полной боевой готовности при виде его лица. Ему было никак. Все равно. Как пару месяцев назад стало все равно, когда именно он умрет: желание приблизить смерть полностью пропало. Он подозревал, что регулярная игра на флейте в компании Не Минцзюэ была в этом виновата. — Тебе стало лучше, — проницательно заметил Лань Ванцзи с ноткой облегчения в голосе. — Стало, — кивнул Вэй Усянь. — Но не обольщайся, я не в восторге от твоего присутствия. — Он широко улыбнулся — как улыбался Цзян Ваньиню в те недели в Цишань Вэнь. — Всего хорошего. Вэй Усянь не рычал, не дергал веком, он только попрощался, но по его глазам все было ясно. Не летай в Юньмэн. Не попадайся мне на пути. Я не желаю тебя видеть. Я всю жизнь буду делать вид, что тебя нет. Старейшина Илина развернулся и направился к делегации из Юньмэна. Он не знал, как могла бы повернуться его жизнь, если бы не то происшествие в Гусу много лет назад. Может, он был бы лучше. Может, Пристань Лотоса бы не сожгли. Может, он бы просто погиб на войне, и они бы проиграли без армии мертвых. Но гадать не было смысла, жалеть — тоже, и он мог только попытаться когда-нибудь обо всем забыть. Забыть, как хотел умереть. Забыть Лань Ванцзи. Забыть все, что было в Облачных Глубинах. Вэй Усянь теперь жаждал найти не героическую смерть, а забвение. И, может быть, когда-нибудь — исцеление. Лань Ванцзи смотрел ему в след, и чувствовал лишь пустоту и вкус пепла на языке. *** — Никогда больше не буду с тобой пить, — поморщился Цзян Чэн за завтраком. — Мне такая дрянь снилась. Вэй Усянь попытался улыбнуться, но улыбка получилась кислой, словно уксус. — Это курильница. Она навевает сновидения. Помнишь, я вчера начал шутить про… — Помню, пожалуйста, не повторяй, — поднял ладонь Цзян Чэн. — …а Лань Чжань сказал, что игры в изнасилование — это вообще не очень здорово, и ему за свои подростковые фантазии очень стыдно. Курильница, видимо, встала на его сторону и решила показать мне, что он прав. — Вэй Усянь посмотрел на курильницу с явной неприязнью. — Мгм. Цзян Чэну этого было не видно, но внешне спокойный Лань Ванцзи тоже был не в своей тарелке. — Да-да, ты говорил, — Вэй Усянь за год совместной жизни с Нефритом Гусу начал хорошо понимать язык, состоявший преимущественно из хмыканья. — Но я не хотел знать, каково это — тебя ненавидеть. Сон должен был ощущаться как история со счастливым концом, недоумевал про себя Цзян Чэн, нарочито игнорируя то, как Вэй Усянь и Лань Ванцзи переплетали пальцы под столом. Ведь и сестра была жива, и Цзысюань, и даже вэньские собаки, и Вэй Усянь все еще был с ним, и между ними не висело недомолвок и застарелого чувства вины… Но в тот момент он испытывал редкое чувство солидарности с Вэй Усянем. Он не хотел этого знать.