Another sun

Легонько поглаживая Алекси по широкой и напряженной от работы спине, Йоэль сидел рядом, уткнувшись в телефон. Вот уже битый час он старался угомонить перкуссиониста и оторвать от ноутбука, убеждая, что музыкальные дорожки никуда не убегут до утра. Красные и пересохшие от усталости глаза мальчишки все чаще норовили закрыться, и тогда он, словно котенок, тер их кулачком, стараясь прогнать ненавистную дрему. Затекшие от неудобной позы мышцы требовали разминки — Каунисвеси уже несколько часов работал прямо на кровати возле блондина, который бесцеремонно стащил его с рабочего места в углу комнаты и сначала прижал к себе, утыкаясь носом в пахнущую цитрусом шею, но потом все же позволил смущенному таким вниманием парню устроиться свободнее. Прогнувшись и все больше напоминая Хокка кота, Алекси откинул голову назад, так, что теперь Йоэль смешно смотрел на него вверх ногами, и довольно улыбнулся, наконец ненадолго прикрывая глаза и разводя руки в стороны, точно морская звезда. Пользуясь подвернувшимся моментом, солист не преминул шансом уложить-таки брюнета отдыхать, поэтому потянул на себя, обхватывая руками его широкую грудь. Казалось, перкуссионист уже совсем не сопротивлялся и был не против скорее оказаться в объятиях своего парня. — Мм, — сладко протянул он, приземляясь макушкой на колени блондина, уже покоящиеся в одеяле, — похоже, ты был прав. — Насчет того, что тебе давно пора спать? — смеясь, поинтересовался Хокка. — Нет, в кровати действительно работается удобнее… Сейчас полежу пять минут и снова… — зевая во весь рот и явно засыпая, пробормотал мальчишка. — Да-да, и снова сядешь по десятому кругу слушать мой вой в наушниках, верю, — умиляясь борющемуся из последних сил с наплывающим сном перкуссионисту, Йоэль незаметно закрыл крышку треклятого устройства и убрал его на тумбочку неподалеку. Несмотря на достаточно юный по меркам группы возраст, Алекси отличался невероятной трудоспособностью, которой не обладал, пожалуй, даже сам Йоэль, обычно готовый сидеть в студии до победного и жертвовать всем ради общего дела. Брюнет показывал парням новый материал с такой скоростью, что, кажется, он не ест и не спит сутками, стараясь закончить начатое и приступить к следующему треку — даром, что так оно и было. Горящие глаза перкуссиониста и энергия, которой он обменивался с поклонниками на концертах, заряжали уверенностью всех вокруг. Даже когда казалось, что совсем ничего не получится, парнишка отгонял мрачные мысли, потряхивая сожженными прядками на голове в разные стороны, и находил убедительные аргументы, вмиг успокаивая. Каунисвеси держался на энергетиках и газировке целыми днями, периодически выбрасывая груду пустых банок вместе с коробками из-под «Пепперони», никому не рассказывая, что на самом деле бесконечно устает и после подобных продолжительных марафонов ему чертовски необходим отдых в несколько десятков часов сна. — Надо переслушать еще раз, там был момент… — поворачиваясь набок и поудобнее устраиваясь на руках блондина, сонно бубнил Алекси, которому разве что не снились сэмплы и дорожки. Словно исполняя желание брюнета вновь услышать свой голос, Хокка начал напевать одну из старых, но внушающих надежду песен группы — «Another sun»: Somewhere beyond this starless sky Through the darkest days of mine Another sun will rise… Чувствуя, что еще немного и выбраться из-под парня, уже задремавшего и крепко вцепившегося в руку Йоэля, не разбудив его, будет непосильной задачей, блондин аккуратно приподнялся на кровати и бережно подложил подушку под растрепанную черную макушку, что так невыносимо хотелось прижать к себе и поцеловать. — Ты куда? — даже не открывая глаз, еле слышно прошептал Каунисвеси, почувствовав прохладу постельного белья там, где был жар кожи парня. — Я сейчас, малыш, — так же тихо, будто боясь спугнуть столь трогательный и интимный момент, ответил Йоэль, аккуратно перебираясь через перкуссиониста и сползая на пол. Выключая светильник, что освещал комнату слабыми теплыми лучами, и почти плотно задвигая темно-синие портьеры — так, чтобы луна озаряла комнату своим сиянием сквозь небольшую щель посередине, — Хокка стянул с себя шорты и оглядел засыпающего, но все еще преданно ожидающего его возвращения в постель мальчишку. Вздымающаяся грудь и чуть нахмуренный лоб как бы говорили о том, что обладатель иссиня-черных волос явно не на своем месте. Вернее, это Йоэль не на своем. «Я не могу без тебя спать», — признался ему как-то перкуссионист в порыве вечерних откровений, когда солист в очередной раз уговаривал его отдохнуть, будучи не рядом. И это было чистой правдой: звуки, доносящиеся с улицы, уведомления и ночные кошмары то и дело мучили парня, превращая сон в пытку. Потому он с особым трепетом ждал каждого вечера, который они проведут вместе с блондином, будь то работа над материалом, прогулка по набережной или просмотр фильма. С ним было спокойно даже в абсолютной тишине, прерываемой лишь матами и звуком уведомлений, когда оба были заняты своими делами. Хокка, пусть и не решающийся признаваться в подобном, боясь переборщить с выражением чувств, бушевавших внутри, испытывал то же самое. Без Каунисвеси, держащего его за руку, он испытывал тревогу и панику, что переполняли грудную клетку, оттягивал момент отхода ко сну едва ли не до утра и обязательно сначала убеждался, что Алекси в порядке, прежде чем закрыть глаза. Временами Йоэлю бывало чуть тяжелее, чем остальным: все привыкли, что с наступлением осени и, особенно, весны его демоны выходили наружу, и солист напоминал оголенный провод, к которому опасно прикасаться. В попытках никого не задеть своим импульсивным поведением, когда контролировать себя становилось совсем невозможно, блондин закрывался. В себе. Дома. Ото всех подальше, всеми известными способами успокаивая разогнавшиеся мысли и проклиная самого себя за то, что подобное снова происходит. Именно в такие моменты перкуссионист был необходим, как воздух — только этот мальчишка с игривой улыбкой умудрялся вытянуть его со дна. Каунисвеси понимал, что, как бы ему ни хотелось, он не может забрать с собой всю тьму, наполняющую беспокойный разум парня, но он мог помочь ему справиться с ней и выиграть если не войну, то сегодняшнюю битву. Заботливо поглаживая Хокка по спине, обнимая так нежно, как только был способен, держа за руку и повторяя, что все пройдет, он замечал, как бешено колотящееся сердце блондина замедляется, а сам он перестает дрожать. Йоэлю не нужно было громких слов и терапии, лишь тепло бьющегося рядом с ним сердца. Ведь принимая одиночество, он страшно боялся остаться в нем навсегда. «Ты заслуживаешь быть счастливым и больше не будешь один», — повторял Алекси каждый раз, когда солист решался на откровение. И каждый раз видел, как серовато-голубые глаза напротив горят любовью и благодарностью. Широко зевая — часы на полке показывали 02:45 — Йоэль осторожно залез обратно под одеяло, прижимаясь всем телом к Алекси. Наконец найдя успокоение, перкуссионист отодвинул подальше ненужный теперь кусок синтепона и положил голову на грудь Хокка, потираясь щекой о горячую кожу и едва щекоча ее. Только чуть ли не полностью навалившись на парня и оплетая его ногами и руками, брюнет умиротворенно выдохнул и тут же начал погружаться в долгожданный сон, что был ему так необходим. Последним, о чем подумал Йоэль перед тем, как отключиться, было тепло, что разливалось в груди точно не от одеяла, накрывавшего их тела.

***

Солнечный свет, теперь пробивающийся сквозь оставленную ночью щель, бил прямо в глаза, заставляя щуриться. С трудом разлепив одно веко после столь сладкого сна, Алекси тут же увидел, наверное, самую милую картину, которая только могла предстать перед ним. Спокойный, словно младенец, Йоэль Хокка спал, улыбаясь и крепко прижимая перкуссиониста к себе. Светлые волосы, вот уж сколько дней молившие о расческе, разметались по подушке, а ресницы едва подрагивали от лучей, что падали на лицо. Если бы у Каунисвеси спросили, на что он готов смотреть вечно, то он без колебаний бы ответил — на своего блондина, спящего рядом с ним. Уткнувшись подбородком в плечо, брюнет не мог оторвать глаз и боялся спугнуть момент, когда никто и ничто не тревожили парня, что боролся сам с собой, кажется, каждую свободную секунду. Алекси нравилось просыпаться раньше и любоваться красотой Йоэля, пока он не видит, а после варить ему утренний кофе, который Хокка обязательно схватит без промедления, подходя вплотную и освежая мальчишку каплями, стекающими по его влажному после душа телу. Редко когда столь интимный момент заканчивался поеданием круассанов, а после парни заливисто смеялись, представляя, как будят с утра пораньше соседей стонами, доносящимися на всю квартиру. Они проводили вместе не так много времени, а потому наслаждались каждой проведенной минутой. — Давно не спишь? — все-таки не выдержав солнечного света, расслабленно произнес солист, открывая глаза, что теперь смотрели лишь на домовенка, лежавшего рядом. Он знал об этой привычке Алекси наблюдать за ним, как он сам рассматривает каждый сантиметр тела сонного перкуссиониста по ночам. — Давно, — широко улыбаясь, ответил брюнет и потянулся к губам Йоэля. Эти утренние поцелуи были, пожалуй, вторым любимым моментом их утренней рутины. Никаких нервов, спешки и роящихся мыслей, только они вдвоем в этой кровати, что могла спрятать их от всего остального мира, если потребуется. Сегодня вечером они снова разъедутся: перкуссиониста ждет сольное выступление в Тампере, а Йоэля — поездка по делам группы в Германию, так что ближайшие дни парни проведут порознь, невыносимо скучая и засыпая друг друга сердечками в переписке, но потом обязательно встретятся вновь, утопая в объятиях и взаимных подколах. Вечером. Пока же впереди был целый день, полный счастливых улыбок, нежных поцелуев и рук, крепко сцепленных в замок. That tiny spark kept me alive Through the darkest days of mine I keep holding on…