***
Пластиковые глаза равнодушно смотрели смотрели в пустоту, особо не зацикливаясь на чём-то конкретно. Тоненькие ноги засыпало щебнем, одну из рук оторвало, короткое платье и волосы обгорели и стали чёрными. Кукла была ручной профессиональной работы, в которую вкладывали частичку души. Но сейчас её суть свелась к сломанной игрушке, никому не нужной и навсегда брошенной среди руин мёртвого города. Пройдя через полуразрушенный коридор, Вильгельм выглянул сквозь дыру на улицу и стал внимательно высматривать возможного противника. Вилли как чувствовал, что ему не стоило сюда ехать. Среди солдат Хартии о Кракове ходила дурная слава. Здесь останавливалось время, жизнь теряла ценность, чувства притуплялись. Многие расценивали отправку на Краковскую передовую как приговор. Вильгельму же требовалось проинспектировать два местных бригадных штаба, но не успел он доехать до одного из них, как попал под артобстрел. Здание обрушилось, отрезая возможность Вильгельму вернуться обратно на позиции хартийцев. Пришлось идти в обход, толком не понимая где свои, а где чужие. В этом месте линия фронта понятие растяжимое и меняется каждый час до неузнаваемости. В одном из зданий напротив отвесная стена второго этажа рухнула, создавая своеобразный подъём наверх. Вильгельм прикинул, что это будет самым коротким путём обратно и быстро побежал туда. Он забыл, что самый короткий путь обычно становится самым длинным. Едва забравшись на второй этаж он не успел опомниться, как его рот крепко сжала чья-то рука, а вторая поднесла к горлу острый нож. — Только попробуй пикнуть, тварь, — послышалось шипение сзади, — и мигом останешься со вспоротой глоткой. Вильгельм нащупал пистолет и ждал удобного момента, чтобы вырваться. На миг схватившие его мёртвой хваткой руки расслабились. Этого момента хватило, чтобы Вилли выскользнул и выхватил из кобуры пистолет. Конфедерат ударил Вильгельма и тот кубарем полетел по полу. Приземлившись у дальней стены и прицелившись, он заметил как противник уже замахивался для броска ножа. — Вилли?... — внезапно спросил конфедерат и застыл как каменный. Рука Вильгельма в последний момент дрогнула и он промахнулся. — Лёха? — не веря своим глазам, спросил Вильгельм. — Вилли... — словно подтверждая, повторил Алексей. Оба смотрели друг на друга как оглушённые, больше не в силах выдавить и слова. Алексей медленно опустил нож, Вильгельм сделал тоже самое с пистолетом. Вилли с трудом узнавал в немытых кудрях, в проглядывающемся сквозь пиратскую повязку уродливом шраме и покрытым в камуфляж лице своего старого, давно потерянного друга. Алексей же не мог найти в себе силы принять случившиеся — Вильгельм хартийский офицер. Как же Лёша презирал их чёрную с красными оттенками форму и как не хотел себе признать, что она чертовски подошла Вилли. Никто не знает сколько бы они так глядели друг на друга, если бы у Алексея вдруг не зашипела рация, выведя того из оцепенения. — Леший, — послышался голос Водечки. — Леший, оглох что-ли? — Леший слушает, — подавлено ответил Алексей. — Мы переносим огонь в твой район так что быстро ищи глубокую нору. — Понял. Бегу. Взглянув на Вильгельма, Алексей лишь бросил короткое: — Пошли. Командир орудия терпеливо смотрел на циферблат и как только секундная стрелка пересекла отметку с цифрой двенадцать, громко приказал: — Огневая задача два-восемь-один. — Есть огневая задача два-восемь-один, — ответил наводчик и начал с хирургической точностью корректировать орудие. Командир принялся что-то записывать в орудийный журнал. Тем временем замковый открыл затвор и крикнув «Ствол чист, откат нормальный», отошёл от орудия. Один из заряжающих аккуратно засунул в казённик снаряд, а второй длинным приспособлением, напоминающее вантуз, протолкнул его дальше. Затем, громко чихая, заряжающие принесли пучок пороха и его постигла та же участь, что и снаряд. Замковый захлопнул затвор и все, кроме наводчика, закрыли уши. — Гармата! — крикнул командир и наводчик, широко раскрыв рот, потянул за трос. Снаряды громко разорвались над головой Вильгельма, от чего он рефлекторно пригнулся, едва не свалившись со ступенек ведущих в подвал. Алексей же даже ухом не повёл. Долгое пребывание на передовой делало своё дело. От вездесущего грохота с потолка сыпалась побелка, огонёк керосиновой лампы дрожал и всё норовил потухнуть, со стены подвала вывалилось несколько кирпичей, громко рассыпавшись на полу. Алексей молча указал Вильгельму на стул с оторванной спинкой, а сам сел в угол и принялся сверлить Вилли укоризненным взглядом. Вильгельм же слегка надменно смотрел на него в ответ. Оба так хотели друг другу всего рассказать, сотни раз представляли встречу, но разговор не клеился. Никто и подумать не мог, что им суждено встретиться на последнем кругу ада. — Ну и что это за хрень, Вилли? — наконец-то подал голос Алексей, намекая на форму Вильгельма. — Отдаю долг одному человеку. Не обращай внимания. — Издеваешься? — рявкнул он. — Уже забыл что они сделали с нашими друзьями? С нашим домом? — И Алисой, — поникши закончил Вильгельм, отводя взгляд. — Лисёнок? — голос Алексея дрогнул. — Как она погибла? — Так же, как и жила. Ярко и дерзко. — Теперь я окончательно ничего не понимаю. Как тебя угораздило стать хартийским псом? Я много чего от тебя мог ожидать, но точно не предательства. — Вижу ты остался тем же наивным сентиментальным ребёнком. — Ребёнком?! — лицо Алексея едва не перекосило. Взяв себя в руки, он достал из кармана тонкую тетрадь и протянул её Вильгельму. — Что это? — удивился он. — Прочитай. В слабом свете лампы едва различались написанные детской рукой буквы. — В слух, пожалуйста, — отчеканил Алексей. — Четверг. Папу убила бомба. Мама сильно плакала и я не могла её успокоить. Мне очень страшно. Вторник. Сестра шла за водой и не вернулась. Мама говорит, что её убил снайпер. Я пытаюсь узнать у мамы кто это, но она не отвечает. Наверное кто-то очень плохой. Пятница. У мамы очень сильный кашель. Я волнуюсь. Воскресенье. Мама не просыпается. Ничего не могу сделать. Понедельник. Мама умерла. Я осталась одна, — Вильгельм прочитал неровные строчки словно отчёт и вернул тетрадь обратно. — Что случилось с девочкой? — вскоре спросил он. Алексей лишь молча посветил фонарём в дальний угол. Вильгельма передёрнуло. Он увидел как истерзанный осколками детский трупик обнимал вссохшееся тело матери. — Смотри. Полюбуйся что творят ваши храбрые последователи дела Хартии. Знаешь как она погибла? Штурмовики до дрожи в коленках боятся проверять подвалы и просто закидывают их гранатами, особо не вникая кто в них сидит. И так везде, Вилли. Куда бы вы не пришли, везде начинается резня. Я не понимаю, таково виденье мира консула? Или хитрая тактика маршала? Ответь мне, пожалуйста, за какие великие цели умер этот ребёнок? — Не за какие, Лёха, — ответил Вильгельм, глядя на труп. — Просто так. Потому что можем. Потому что сильнее. — Если скажешь ещё что-то подобное, то я точно тебе врежу. — Да бей, чего себя сдерживаешь? — он демонстративно поднялся. — Такие как мы уже навсегда прокляты и нас не спасти. Но вот что я у тебя спрошу, Лёша: знаешь ли ты как эту войну закончить? Уж не собираешься ли ты перебить всех хартийцев? — Просто убирайтесь отсюда вон. Все уже прекрасно поняли что вы несёте миру. — Так скажи это Гвину, свято верящему, что эта война во блага будущего человечества. — Знаешь, наша война действительно запустила континентальные сдвиги. Но той девочке от этого как-то не легче. — Думаешь мне не жалко простых ребят, зовущих перед смертью маму? Если бы Гвин часто бывал на передовой, то ему в голову не пришла бы эта авантюра. — Но почему-то она пришла вашим генералам. В ответ Вильгельм лишь хитро улыбнулся. — Что? — недоумевал Алексей. — Узнаешь, Лёха. Уже очень скоро. — Леший, — зашипела рация. — Мы закончили. Можешь продолжать охоту. — Подожди, — удивился Вильгельм. — Ты тот самый Леший? Варшавский призрак, набивший фингал Шелестовичу? — Передай ему, что это был предупредительный выстрел. — Ох, ты не представляешь как он нас бесил, когда малыш Отто привёл его в штаб. Весь из себя напыщенный, чистоплотный, только короны не хватает. А вот после дуэли с тобой как-то сразу поник. Мы аж расстроились, что он одним фингалом отделался. Как хорошо, что он уехал обратно в столицу, ты не представляешь. — Всегда рад помочь. — Что же, — Вильгельм взглянул на выход, — нам пора. Война сама себя не закончит. — И то верно. Вильгельм почти дошёл до лестницы, как его окликнули: — Вилли. — Да? — Не думал, что когда-то такое скажу хартийцу. Но оставайся в живых. — И ты тоже. Нам ещё это всё отстраивать. — Сразу видно офицера. Мыслит на несколько ходов вперёд. Они оба рассмеялись, после чего Вильгельм отдал честь и пошёл на выход. Алексей грустно проводил его взглядом, проверил винтовку и как только шаги утихли, затушил лампу и покинул подвал.***
Свет луны проникал через дыры в потолке, служа единственным источником света в помещении. Иконы со святыми лежали на полу, вперемешку с осколками стекла. Уцелела одна из трёх статуй Троицы. Статуя с неким удивлением смотрела на покачивающуюся большую люстру, в которой запуталась не сдетонировавшая авиабомба. Сапёры не смогли её снять без спецтехники и она продолжала висеть, олицетворяя чудо в пристанище Бога. Алексей не хотел сюда приходить, но после встречи с Вильгельмом его мысли путались и нужно было выговориться. Единственное место на всю округу, где можно это сделать было здесь — в полуразрушенной церкви, подвалы которой Орден занял под госпиталь. В длинном помещении Алексей увидел только молящуюся Софию. В свете луны её белое одеяние стало ещё светлее. Покорно опущенная голова, слегка приоткрытые глаза, тонкие губы шепчущие молитву и хрупкие сомкнутые ладони. Лёша на мгновение остановился, наблюдая за Соней. Если не эта девушка олицетворяла проповедываемую церковью верность, порядочность и непорочность, то тогда кто? София вздрогнула и обернулась, испуганно глядя на Лёшу. — Алексей, — удивилась она, — что вы здесь делаете? Да ещё в такое позднее время? — Мне нужен пастор, — без предисловий начал Лёша. — Где он? — Пастор сейчас отпевает погибших и вернётся ещё нескоро. — Зараза. Мне он нужен всего на пару минут. — Может я смогу вам чем-то помочь? — А ты можешь... — он замялся, — исповедать меня? — Всего-то? — девушка приободрилась. — Становитесь сюда и кладите руку на Библию. — Это обязательно? — Тогда это будет не исповедь. Алексей подчинился, встал в положенном месте на колени и протянул руку на потрёпанный форзац. София встала напротив него и прикоснулась нежной ладонью к его макушке. Девушка на миг взглянула на него, но засмущалась и отвела взгляд. — Что вас мучает, Алексей? — Я убил слишком много людей. Чувствую этот груз будет меня преследовать остаток дней. — Скольких вы сегодня убили? — Троих. Двое были очень молодыми. — Нет ничего постыдного в том, чтобы стать на защиту своего дома и убивать тех, кто посягает на вашу свободу. — Я тоже так думал. И долгое время держался за эту мысль. Но что делать, если по ту сторону сражается твой близкий друг? — Он искренне воюет за ту сторону? — Похоже на то. — Что же, — София задумалась. — Если его цели нечестивы, то рано или поздно он поймёт это и отринется от них. Если же цели его выше обычной выгоды, то тогда они должны быть выполнены. Несмотря ни на что. — В этом есть смысл. Спасибо, сестра София. Мне действительно легче. — Пускай Господь направляет твой праведный гнев, — сказала Соня и забрала руку с кудрей Алексея.***
В Кракове произошла ротация. Полк Яна вывели из жилой застройки на более спокойные позиции западнее города. Солдат ветеранов повышали и переводили на новые должности. Такая же участь постигла напарника Алексея — Освальда. Молодой солдат спустя два месяца боёв получил повышение и стал командиром взвода. Пути Лешего и Щеголёнка расходились и больше никогда не пересекутся. Лёше опять приходилось работать одному и ждать замены. Проводя одну из разведок и наблюдая сквозь линзы бинокля, Алексей не смог поверить своим глазам: хартийцы копали лопатами землю. Такие действия могли означать только одно. И Лёша срочно вызвал Яна. — Леший, ты уверен? — скептически спросил майор. — Да пусть я здесь ляжу, если это неправда. — Ты понимаешь, что я тебе голову отвинчу, если ты ошибся? — Командир, это точно. — Понял, конец связи. Ян вызвал Буткевича. — Да быть такого не может, — не верил полковник. — Неужели всё? — Похоже на то. И ведь действительно. Уже три дня никаких наступательных действий. — Понял, держите меня в курсе, — Буткевич прервал связь, секунду молча обдумывал услышанное, а затем приказал: — Связывайте меня со Ставкой. — Господин канцлер, — взволнованно вошёл в кабинет генерал. — Спокойно, Фридрих. Что уже у нас стряслось? — Хартийцы воздвигают оборонительные позиции на Краковском выступе. Это означает, что они выдохлись и больше не могут наступать. Мы выиграли битву. И остановили хартийский каток по всему фронту. — Я уже не надеялся, что доживу до этого дня. Хорошо, Фридрих. Скоро начнутся поставки оружия из Атлантики. Вот мой приказ: начинайте подготовку плана по освобождению оккупированных территорий. — Слушаюсь, господин канцлер. — И наградите того солдата, что разведал позиции противника. — Майор, — вошёл в деловой позе в штаб Алексей, — за сороковой боевой выход полагается медаль. Особенно за такую важную информацию. — Леший, — брови Яна сомкнулись, — знаешь главное кредо армии? — Плохо, мало, недостаточно? — спросил Алексей, понимая к чему всё идёт. — Молодец. Все награды после войны. Сейчас главная задача погнать их поганой метлой. Понятно? — Так точно, господин майор, — разочарованно пробурчал Алексей.***
Третьего сентября две тысячи тридцать второго года хартийская авиация предприняла очередной ночной налёт на Берлин. Но сегодня Соколов Левандовского ждал сюрприз: навстречу им летело две пары самолётов Конфедерации, всем своим видом бросая вызов хартийскому превосходству в воздухе. Так начинался первый в истории нового мира воздушный бой. Генри сел на хвост одному из истребителей. Хартиец всячески извивался и вертелся, ухитряясь уворачиваться от очередей оппонента. Генри тяжело дышал сквозь кислородную маску, шлем давил на голову, а пальцы с большим усилием нажимали на рычаг. Противник был хорош. Слишком хорош. Внезапно вражеский истребитель снизил скорость и завис в воздухе носом вверх, словно приклеенный, пропуская Генри вперёд. Пилоты на миг встретились взглядами, но сквозь шлемы не могли увидеть что в том момент чувствовал его противник. Генри пролетел дальше, а хартиец сел ему на хвост. Охотник и жертва поменялись местами. Как бы Генри не пытался улизнуть, всё было тщетно. Одна из очередей пронзила крыло самолёта и машину начало крутить вокруг своей оси. Завопили приборы. Самолёт начал гореть. Грязно выругавшись, Генри катапультировался. Ко всем несчастьям пилота Конфедерации, он приземлился на вражеской территории. Генри ничего не осталось, как послать сигнал «SOS» и надеяться, что свои найдут его раньше хартийцев. Конфедерация не могла себе позволить потерять столь опытного специалиста. В оперативном порядке было сформировано три поисковых группы. В одну из них попал Алексей. Гудящие лопасти вертолёта не давали собрать мысли в кучу и сосредоточиться. Пространство за иллюминатором покрылось тьмой и лишь блестящая от лунного света вода давала понять, что экипаж машины всё же в человечком мире. Алексей молча смотрел на своего нового второго номера. Парнишка был бывшим тамплиером, хотя бывшими их назвать можно с натяжкой. Фанатизм и прямолинейность никуда не делись. Лёша мог лишь уповать, что это не помешает выполнять им работу. — Чего? — спросил тамплиер, не вынеся взгляда Алексея. — Я тебе чем-то не нравлюсь? — Ты у меня пятый, — кратко констатировал Лёша. Вертолёт начал снижаться, через минуту высадил группу из четырёх человек и скрылся в ночи. Задача перед группой ставилась до банальности простой: найти пилота и доставить в целостности в тыл. Сигнал шёл из двадцать пятого квадрата. Всё усложнялось тем, что где именно упал пилот — не ясно. А хартийские патрули и несколько укреплённых точек в секторе не предвещали ничего хорошего. Прохладный осенний ветерок заставил Алексея поёжиться. Составив план действий, группа медленно выдвинулась на поиски. Лёше стало непривычно ощутить себя в тишине, нарушаемой лишь тихой мелодией шуршащих листьев. Через ПНВ группа всеми силами высматривала в густой траве всевозможные мины и растяжки. Никто не мог предположить, что нужно смотреть не под ноги, а на уровень своей головы. К ветке дерева привязывалась граната, к чеке приматывалась леска. Другой конец лески заканчивался острым крюком, способный проколоть ткань бронежилета и намертво там закрепиться. Крючок зацепился за каску идущего во главе колонны второго номера. Леска натянулась и выдернула чеку. Грымнул взрыв и тамплиера разорвало на куски. Идущего за ним солдата изрешетило осколками и он мгновенно умер. Третий конфедерат держался за ногу и стонал. Алексей медленно ощупал себя. Сердце бешено стучало, руки дрожали, но к своему удивлению он понял, что цел. Не веря своему счастью, он потянулся за рацией. — База, у нас два двухсотых и один трёхсотый. Запрашиваю эвакуацию. — Приняли. Высылаем вертушку. — Вот тебе и спасательная операция, — бросил Алексей и принялся перевязывать раненного. Вертолёт прилетел очень быстро, но сел почти в трёхста метрах от места взрыва. Вместе со вторым пилотом Алексей дотянул до места эвакуации раненного. Солдат сильно стонал и вечно хотел вырваться, чем порядком потрепал нервы и Лёше и пилоту. Изрядно спотев, оба перевели дух. Но самое сложное оказалось впереди. Алексею несколько раз приходилось переносить трупы и каждый раз он про себя отмечал насколько они тяжёлые. Тело павшего конфедерата не стало исключением. Складывалось ощущение, что в него наложили пару десятков килограммов камней. Не легче было и с оторванными конечностями тамплиера. Шаря в густой траве, Алексей лишь уповал на удачу, что не наткнётся на ещё одну мину. Погрузив второй мешок для трупов, осталось забрать снаряжение. В этот момент Алексея окончательно покинули силы. Винтовки казались несоизмеримо тяжёлыми, хотелось рухнуть на землю и полежать хотя бы пять минут. Лёша всего на секунду закроет глаза. Когда же он их откроет, то поймёт, что не понимает где находится. Вокруг был густой лес. Где-то совсем рядом шерудели лопасти, но Алексей не мог определить где именно. Взобравшись на небольшой холм, он всё таки увидел источник шума. Но была одна загвоздка: между вертолётом и Алексеем простилалось минное поле, о чём говорили надписи на расставленных по периметру табличках. Лёша собрался обходить поле, но почти сразу остановился. Из-за лесной чащи выходил хартийский патруль. Пилоты увидели Алексея и жестами показывали, чтобы он не делал глупостей. Сам же Лёша настолько устал, что ему вдруг стало всё безразлично. Ему стало всё равно на Саманту, что наверняка каждую минуту думала о нём. Ему стало плевать на Вильгельма и их обещание выжить на войне. Ему стали безразличны его мечты и планы на дальнейшую жизнь. Он просто хотел, чтобы это всё наконец-то закончилось. И Алексей сделал шаг в сторону мин. Лёша не мог видеть как в тот момент у пилотов расширяются глаза. Он не испытывал страха или жалости к себе. Его терзало лишь желание бросить эти две чёртовых винтовки. Алексей продолжал упрямо идти вперёд по земле где каждый шаг должен стать последним. Кто знает, может быть в тот день у Смерти кончилось место в её таре? Или же Ангел-хранитель спас душу от жуткого конца? Алексей не помнил. Он вообще забыл, что с ним происходило в тот момент. Но почему-то он продолжал идти вперёд и ничего не детонировало. Будто вся хартийская мощь вдруг стала беспомощной перед одним измождённым солдатом. Лёша поравнялся с пилотом и безразлично взглянул на него. Тот едва не рухнул на землю от только что увиденного поступка Алексея, но взял себя в руки и пропустил его вперёд. — Нет, — покачал головой Лёха, — ты иди первый. По уставу кто начинал операцию выходит из неё последним. Вертолёт набирал высоту. Алексей распластался на сиденье и почти сразу отрубился. Он не знал, что в поравнявшемся с ними другом вертолёте сидел спасённый пилот Генри. Операция завершилась успешно.***
Скучные дипломатические переговоры сменялись яркими вечерними приёмами, где столы ломились от яств, играла музыка, а с лиц людей не слезала улыбка. Вечера сменялись интервью и фотосессиями на обложки журналов. Редкие часы покоя и возможность побыть одной казались чем-то нереальным. Всё, что требовалось от Саманты она делала через силу. В первые дни разрывающая изнутри боль была невыносимой и она не покидала комнаты, отказавшись от еды и безостановочно рыдая. Постепенно боль утихала, сменяясь тихой яростью и желанием отомстить. Вскоре Саманта начала просить у Лоуренса отправить её обратно, но офицер всё время отвечал уклончиво, не давая ясного ответа. Потянулись длинные месяцы ожидания, ставшие для Саманты пыткой. Но один из вечеров стал поворотным моментом. Саманта наблюдала за что-то обсуждавшей вместе с Викторией толпой гостей, держа в руках слегка наполненный бокал шампанского. В гомоне голосов она уловила как кто-то к ней подходил. Это был Лоуренс. — Мастер сержант. — Да, капитан? — Я по поводу вашей отправки. Мы можем это обсудить в более спокойном месте? — Конечно, — ответила слегка приободрившись девушка. Лоуренс отвёл Саманту в кладовую. Пропустив девушку вперёд, он закрыл за собой дверь и встал напротив проёма, широко расставив ноги. — Что вы хотели сказать, капитан? — Раздевайся, — отчеканил он, глядя на неё плотоядным взглядом. — Что? — опешила девушка. Лоуренс набросился на Саманту, закрыв той рот и прижал к стене. Девушка всеми силами пыталась вырваться, но руки сковало стальной хваткой. Капитан принялся лапать свою жертву за интимные части тела. — Долго мне пришлось ждать. Я как только тебя увидел, сразу понял, что не удержусь. Последний раз в Варшаве думал, что завяжу. Но с тобой... — он провёл кончиком языка по шраму. — А когда помер твой дружок, я понял, что это сигнал. Саманта нащупала брошку, вытащила её и уколола креплением ладонь Лоуренса. Капитан вскрикнул, хватка ослабла и Саманта вырвалась, со всей силы ударив Лоуренса между ног. Капитан согнулся по полам и рухнул на пол, скуля от боли. — А если бы ты не был тыловым клерком, — тяжело дыша сказала она, — я бы ни за что не вырвалась. Саманта пулей вылетела из кладовой. Ей хотелось на воздух. Ни секунды больше она не могла находится среди звонкого смеха, шумной музыки и лицемерных лиц. Выбегая, она спохватилась, что потеряла брошь, но возвращаться было уже поздно. Выбежав на улицу, она попала под свет сотни фонарей вечернего города. Царство стали и бетона. Такое яркое и такое... фальшивое. Саманта неожиданно поняла, что чужая для этих мест. Единственное, что она сейчас хотела — немедленно вернуться туда, где была самим собой. На войну. Сняв туфли на длинном каблуке и выбросив их прочь она пошла в сторону Нью-Йоркского аэропорта. В голубых глазах горел огонёк, созданный, чтобы сжечь всё, что олицетворяла собой Хартия.***
— Леший, — позвал Алексея Ян. — Чего ещё? — недовольно буркнул Алексей. — Я только с задания. Если ты на счёт куриц, то ребят не трогай. Это я предложил. Третий день уже нормально не жрём. — Вы опять тырили у местных еду? — нахмурился офицер. — Чёрт, — осёкся Алексей. — Тогда в чём дело? — К нам приехал какой-то хрен из Америки. Говорит, что военный корреспондент. Сделай одолжение, займись им, пока его кто-то случайно не пристрелил. — Сделаем, командир, — вздохнул Лёша, желавший несколько часов поспать. Журналист доставал Алексею до груди. Голубая каска едва держалась на маленькой голове, а лямки бронежилета с надписью «PRESSA» всё время расстёгивались. Лёха, не церемонясь, потащил его к блиндажу. Усадив парня на пенёк, Алексей сел напротив и закурил. — Вы не против, если я задам вам несколько вопросов? — пролепетал корреспондент и достал блокнот с почти сточенным карандашом. — Валяй. Только прошу тебя, не тупые. — Хорошо. Итак, как представитель газеты «Голос Атлантики» я слышал среди своих коллег много вопросов по поводу солдат Конфедерации. Самый часто задаваемый из них: где вы ходите в туалет? — Да где придётся, — ответил Алексей и засмеялся. — То есть вообще не имеет значения где? — Зависит от того где тебя застигнет этот деликатный процесс. Если на марше, идёшь в кусты, копаешь ямку и делаешь туда свои дела. Если находишься на стационарной позиции, тогда делаем выгребную яму со всеми удобствами. — Всё по человечески? — А ты как думал? Если пропаганда Хартии что-то вякает о нашей первобытности, то пусть посетит ближайшую позицию. Это мы сейчас сместились. А раньше два месяца стояли на одном месте. Провели воду и свет, построили баню с душем. Всё обустроенно и уютно. Рядом просвистел миномётный снаряд, от чего парня дёрнуло. Алексей лишь ухмыльнулся. — Тогда следующий вопрос: почему дисциплинированные солдаты Хартии скатываются к грабежу и изнасилованию, а вы нет? — Нашёл что спросить, — нахмурился Лёша. — Я бы коротко ответил, что они мрази, но давай углубимся в вопрос. Это наша земля и мы по факту будем воровать у себя же. Хотя, справедливости ради, каждый из нас хотя бы пару луковиц умыкнул. Представь ситуацию: заходит солдат в пустой дом, а там на столе лежит кусок свежего мяса. Как ты думаешь, он его не возьмёт? А вдруг хозяина дома уже и в живых нет, а мясо испортится. Я никого не оправдываю, но это война и приходится всегда вертеться, чтобы уцелеть. — Если противник выйдет на ваши позиции с белым флагом, есть ли у вас какой-то регламент сдачи в плен? — В плен то они сдаются, — цокнул языком Алексей. — Но лично я таких не видел. И после того, что они творят на оккупированных территориях, желание кого-то щадить нет... — Лёша осёкся. Его слух уловил едва слышный хлопок. За мгновение Алексей понял, что снаряд летит сюда, схватил журналиста и потащил в укрытие. Туда, где они сидели несколько секунд назад, упал снаряд и перемешал всё с землёй. Алексей докуривал сигарету и наблюдал за качающейся керосиновой лампой. Корреспондент дрожащими руками дописывал что-то в своём блокноте. Одну из стен облепили детскими рисунками, письмами и пожеланиями возвратится домой с победой. На столе остывала чья-то недопитая чашка кофе. — Может в тыл поедешь? — хмыкнул Лёша. — Я ж не могу ещё и за твою жизнь переживать. — Нет, — твердо ответил он. — Я должен видеть всё своими глазами. Иначе читатели не поверят. — Тогда продолжим отвечать на вопросы публики Нового света. Мне уже начинает нравится. — На чём мы остановились? — На взрыве, — засмеялся Лёша. —Повезло, что это сто двадцатый калибр. Восемьдесят второй намного тише и я бы его не услышал. А я ещё и без брони. Что сказать — молодец. — Вам часто приходится контактировать с местными? — К сожалению, да. — Тогда назовите самый бесящий от них вопрос? — Ну что там? — не задумываясь, ответил Алексей. — Ну что там? — повторил журналист. — Ага. Что я тебе объясню, если ты дебил в военном деле. Что там... Во-первых, где там? Во-вторых, что для тебя «что»? Да, это самый тупой вопрос. — А какие ещё задают? — «Ну что там?» ты уже услышал. Ну как там? А как вы там? Ну если хожу, значит ещё живой, разве не понятно? Ещё любят спрашивать есть ли семья или девушка. Более умный вопрос: стоит ли нам выезжать? На такой вопрос правильного ответа нет. Всё зависит от ситуации. Есть, конечно, люди, которые никуда не поедут. Больше всего бесит, что многие не понимают почему отсюда нужно уезжать. Не понимают, что такое война. Но война здесь, а они живут на линии фронта как ни в чём не бывало. Мина летит, а дитё на велике катится куда ему надо. Если это где-то у нас опубликуют, то скажу: уважаемые граждане, не мешайте нам работать. Мы мало того, что воюем со страшным врагом, так ещё и вас должны спасать. Есть шанс, что вас могут прибить свои же. Потому что вражеские корректировщики переодеваются в гражданскую одежду. И когда сидишь третьи сутки под обстрелом, ты уже не думаешь о том, что это мирный. Ты думаешь какой гандон, бляха муха, даёт наводку на ваши позиции?! — прошипел с ненавистью Алексей. — Уезжайте. Мир не без добрых людей и вас обязательно приютят. — Я позволю себе задать глупый вопрос. — Давай уже. — Всю дорогу я видел бесконечные лабиринты из траншей. Кто же это всё будет потом засыпать? — Кто, кто? Те, кто это затеял, и будут засыпать. Лично у меня на это времени и желания нет. Я думаю мне после этого трындеца положен, как минимум, пожизненный отпуск. Я себе хочу дом у речки отстроить, а кто его строить будет? Консул Гвин? Нет, я всё это дело засыпать не собираюсь. — В Штатах ведётся активная дискуссия на счёт поставки вооружения Конфедерации. Что бы вы себе хотели? — Я хочу? — удивился Алексей. — Я хочу, чтобы это всё закончилось. Меня оружие уже не интересует. Я за свою жизнь настрелялся. — Смотрите, — задал парень следующий вопрос, — я не спрашиваю по поводу страха. Боятся все. — Конечно. — Я хочу спросить, как вы с ним справляетесь? — Когда трясутся поджилки, я ищу глубокую нору. Всё. Смелых на войне хватает. Но смелые быстро заканчиваются. Страх — твой самый надёжный друг, особенно здесь. Просто нужно научиться с ним взаимодействовать. Или умрёшь быстро. — Многие в тылу говорят о окопной романтике. Она действительно существует? — Конечно. — Расскажите, пожалуйста. — Окопная романтика — это когда над тобой взрываются снаряды, а ты сидишь и думаешь: «Сука! Почти пол года не было секса!». Вот и вся романтика. — То есть никто не наслаждается этим? — Чего? Мы наслаждаемся вечером, потому что они перестают поливать нас огнём и мы можем поспать. — Просто многие идеализируют войну. А я хочу разбить этот миф. — Надеюсь, мои слова тебе в этом помогут. — Спасибо вам. Вы мне очень помогли. — Сходи к танкистам. Они тебе много чего интересного расскажут. Подчинённые Ангелины через мат и стоны чистили орудие танка. Сам же командир наблюдала за процессом, зачёсывая волосы. Сначала девушка наотрез отказалась отвечать на любые вопросы, но журналист всё же уговорил её уделить несколько минут. — Танкистам я не заготавливал вопросы, но давайте попробуем. Вы когда-нибудь разгоняли ваш танк до сотни километров? — Если ты его разгонишь до ста километров, ответил за Ангелину мехвод, то это будет последнее, что ты сделал в жизни. — А сколько он потребляет топлива? — Обычный танк жрёт четыре литра на километр, — немного подумав, ответила Ангелина. — А этот почти десять. Мы так и не смогли понять почему, но нас за это ненавидит весь полк. А для снабженцев мы ночной кошмар. — Ваш танк трофейный. Командование хорошо обеспечивает вас машинами? — Месяца три назад была напряжёнка. А сейчас песня. Наверное наша дивизия никогда не была такой боеспособной, как сейчас. — Рассчитываете что-то получить из Ленд-лиза? — В армии всегда не хватает грузовых машин. Вот их мы и ждём от Атлантики. А пока единственный «Ленд-Лиз» — это наш «Войтек». — У каждого из родов войск есть прозвище. Артиллерия — Бог войны. Пехота — Царица полей. А как зовут себя танкисты? — Щит, — коротко ответила Ангелина. — Щит войны? — Наверное, — пожала плечами девушка. — В современной войне, когда у пехоты множество противотанковых средств, танки остаются важным фактором на поле боя? — Безусловно. Вот увидишь, когда мы пойдём в наступление, то будем гонять их до самой границы. — Вы брали кого-то в плен? — Не-а. Мы им даём возможность сдаться, но ещё никто не пользовался такой возможностью. — Как вы пользуетесь своим страхом? Как он вам помогает? Ангелина думала как ответить, но резко вскочила и потащила журналиста под танк. Затем прогремел мощный взрыв. — Уведите его нахер отсюда! — рявкнула девушка. — А то ещё потом выговор сделают, что не уберегли иностранного представителя!***
Караван из десяти судов пробивался через штормящие воды Атлантического океана, став за одиннадцать лет первыми кораблями пересекающие океан напрямую. Трюмы заполнили бронетехникой, орудиями и боеприпасами. Они были той маленькой гирькой, что склонит чашу весов в пользу Конфедерации. Но каким бы мощным не было оружие, за каждым пультом управления, рычагом и стволом стоит человек. Конфедератам предстояла долгая подготовка, прежде чем оружие начнёт кровавую жатву на поле боя. Для этого Атлантика отправила три самолёта с инструкторами. Один из них отправлялся прямо из Нью-Йоркского аэропорта. Широкоплечий офицер поднялся на борт самолёта и окинул взглядом грузовой отсек. Все места заняли солдаты Атлантики. Между ними посередине отсека погрузили два тяжёлых артиллерийских орудия. До этого бурно разговаривающие инструктора затихли и исподтишка зыркали на офицера. — Сержант Бейкер! — рыкнул офицер, глядя на список и пытаясь перекричать шум двигателя. — Я! — откликнулся инструктор. — Первый лейтенант Эванс! — Я! — Первый лейтенант Хьюстон! Никто не откликнулся. — Первый лейтенант Хьюстон! — ещё громче зарычал офицер. — Я, — тихо ответил спохватившийся инструктор и ещё ниже натянул каску. — Не спи, а то вывалишься во время полёта! По кабине прошёлся хохот и офицер продолжил. — Ну что же, — подытожил офицер, закончив со списком. — Всем и так ясно, что официально вас там не должно быть. И тем не менее, прошу вас, не опозорьте свою страну. Удачи вам! Офицер спрыгнул и отсек начал закрываться. Самолёт постепенно набирал скорость. Гомон и смех в кабине возобновился с новой силой. Никто из присутствующих не подозревал, что настоящий первый лейтенант Хьюстон сейчас лежит оглушённый и связанный в контейнере для грязного белья. «Если он не смог справиться с хрупкой девушкой, — подумала Саманта, стараясь лишний раз не дышать, — то там ему точно нечего делать. А когда заметят подмену — будет уже поздно. Пусть отправляют хоть в дисциплинарную роту к заключённым, лишь бы дали оружие. Только бы... Только бы дали напоследок взглянуть на его могилу».***
Летящей божьей коровке попался на глаза лежащий в густой траве и без сознания человек. Любопытное насекомое село на щетинистую щёку и принялось щекотать своими тоненькими конечностями. Человек простонал, смахнул с себя нахальную букашку, а затем поднялся. Алексей не помнил почему здесь находится. Его окружал сказочный лес, способный существовать только в фантазиях самых талантливых художников. Сделанные словно из изумрудов листья, ангельское пение птиц, нежно гладящий ветер и столетние стволы деревьев, впитавшие в себя мудрость не одного поколения человечества. В воздухе перемешались все возможные запахи трав и цветов, способные своим ароматом ввести кого угодно в экстаз. Но больше всего Лёшу удивили его собственные ладони. Обычно всегда грязные то ли в копоти, то ли в мазуте, или в грязи, а иногда и в крови, сейчас они были кристально чистые. Лёша совершенно забыл какого это — иметь чистые руки. Алексея полностью поглотили владения лесного царства. Он не заметил, как несколько деревьев расступились, тем самым создавая узкую тропинку вглубь чащи. Лёше ничего не оставалось как начать идти по ней. Любой лес таит в себе множество незримых опасностей. Под каждой прекрасной розой прячется ядовитая змея, в каждом могучем дереве норовит поселиться улей ос, а в журчащей воде живут хищные рыбы. Но почему-то этот лес был не таким. Он напоминал тот самый сад, откуда навсегда были изгнаны люди. Заглядевшись на шуршащие листьями ветви, Алексей забыл посмотреть себе под ноги и был наказан. Его нога застряла в корне и Лёша плашмя полетел на землю. Потирая ушибленные места, Алексей услышал звонкий смех. Сжав кулаки по душу весельчака, он поднялся и оторопел. Между деревьев ласково улыбалась Эстер. И она выглядела прекрасно. Весь лес стал несущественным перед красотой девушки. Сев на поваленный ствол дерева, Эстер жестом пригласила Алексея присесть рядом. Лес обрывался крутым берегом, где тихим потоком текла широкая река. Противоположный берег обволокло белым, как молоко, туманом. Девушка глядела на белоснежное покрывало, будто видела что-то, чего не мог развидеть Алексей. — Это можно считать свиданием? — нарушил тишину Лёша. — После того, что между нами было, ты должен взять меня в жёны, — полу-серьёзно, полу-шутя ответила девушка. — Прости, — вздохнул Алексей, — моё сердце занято другой. — Я понимаю. И я счастлива, что вы до сих пор вместе. — Да, вместе... Почти пол года в противоположных точках мира. — Жалеешь? — Конечно нет. Но без неё мне намного сложнее сопротивляться всему тому, что вокруг меня происходит. Я чувствую, что устал. И похоже это не прошло бесследно на психике. Вы, ребята, стали часто приходить ко мне. Как во сне, так и наяву. — Взгляни, — она кивнула в сторону рассеявшегося тумана. На том берегу веселилось большое количество людей. Кого-то Алексей знал очень плохо. Кого-то... большую часть своей жизни. Анна мазала мазью ожог на ладони Медиги. Рядом терпеливо сидел маленький пухленький мальчик с ушибом на виске. Тимка. Алиса выходила из лесной чащи, неся в руке подстреленную утку. Ей навстречу, не скрывая восторга, шли Юрий и Рома. В тени дерева, прикрыв глаза, играла на гитаре Эльза, а рядом с ней, слушая музыку, лежал Сергей и довольно улыбался. Алексей лишь тоскливо наблюдал за ними. — Пока ты помнишь о нас, Гоблен, мы будем жить. И всегда рады видеть тебя. — А я могу жить так же? Так же беспечно? — А ты хотел бы? — Я не знаю. Саманта желала покоя и теперь, похоже, я тоже не против найти тихое место. — Значит вы получите его. Уже скоро. Только потерпи ещё чуть-чуть. Эстер встала и пошла в сторону реки, затем ступила на прозрачную поверхность воды и, под удивлённый взгляд Алексея, направилась в сторону веселящейся компании. Пройдя несколько метров по воде, она развернулась. — Гоблен, передай от меня привет Марэту. Пусть вырастет достойным человеком. Алексей не успел ничего спросить, как летавица взмахнула рукой и Лёшу окатила большая волна ледяной воды. Жадно глотая воздух, Алексей проснулся. В комнате за столом сидело двое. Ангелина и Ян играли в карты. Насколько едва проснувшийся Алексей понял — в дурака. У сидящего спиной Яна в руке выглядывала пиковая дама. Только вместо привычного рисунка там была первая леди Хартии Элизабет. Художнику удалось передать галантность и непорочность девушки. Такой, как её запомнил Алексей. Карты с хартийской элитой выдавали всем высокопоставленным офицерам, чтобы каждый мог знать своих самых заклятых врагов в лицо. — Два вольта, — довольно протянула Ангелина, положив на стол адмирала Эриха и танкового генерала Эрика. — Зараза, — простонал Ян и бросил оставшиеся две свои карты. У него были дамы. Но не те. — Не вмастил. — Не расстраивайся, майор. Моё желание не настолько ужасное. — Давай уже, — фыркнул офицер и закурил. — Расскажи кем ты был до войны. От этих слов Ян подавился сигаретным дымом. — Ты действительно хочешь это знать? — прокашлявшись, спросил он. — Теперь точно хочу. — Что же, — он вздохнул. — До того как попасть в армию я управлял, — Ян взял театральную паузу, — борделем в небольшом городке. Глава города был постоянным клиентом. Но один раз ему не понравились наши услуги. И он сдал нас соответствующим службам за неуплату налогов. Вот тогда мне и дали выбор: либо в тюрьму на каторгу, либо в армию. Я решил рискнуть и, видимо, не прогадал. — Конечно не прогадал, — хмыкнул появившейся в дверном проёме Буткевич. — Полковник... — пролепетал Ян и все в комнате стали по струнке смирно. — Лейтенант Алексей, зайди ко мне, — сказал он и пошёл дальше. — Какого чёрта он так тихо ходит, — последнее, что услышал от Яна Лёша, прежде чем покинуть комнату. Буткевич сидел за столом в свете единственной лампы и с минуту молча смотрел на Алексея. Затем начал: — Всё, что я тебе скажу, должно остаться в этой комнате. Лёша молча кивнул. — У твоей подруги хватило ума нелегально пробраться на самолёт и прилететь сюда. Всё едва не вылилось в международный скандал. Шпионаж, диверсия, саботаж — выбирай что больше нравится. К счастью, нашему главе Дипломатического корпуса удалось замять конфликт, так что всё в порядке. — Где она сейчас? — с нескрываемым беспокойством спросил Алексей. — В столичной тюрьме. Я даю тебе три дня отпуска, чтобы ты её забрал. За это время я слажу документы и её назначат тебе вторым номером. — А по другому никак? — скептически задал он вопрос. — По другому наши бюрократы умудрятся пришить ей дезертирство. А это сломает ей жизнь. — Понял, Буткевич, — поник Алексей. — Уже собираюсь.***
Через единственное окно почти не проникал свет. В сыром помещении было тесно и тоскливо. Правда Саманта понимала, что ей повезло. Любого другого бы пристрелили на месте. Большая стальная дверь начала с грохотом открываться. В комнату ворвалось слишком много света, из-за чего Саманта невольно зажмурилась. В дверной проём вошёл человек. Взглянув на его её глаза округлились, а сердце на секунду замерло. Она не верила. Не могла поверить. Будто он был посланником небес, призванный забрать её отсюда. Война оставила на нём неизгладимый след. Как внешний так и внутренний. Солдат, не достигший тридцатилетия, чувствовавший себя как прожжённый жизнью старик. Всё, что он мог — грустно смотреть на неё единственным зрачком. Саманта вскочила и поцеловала его. Целовала так, будто это её последний жизненный порыв. Целовала, не в силах поверить, что могла это сделать. Алексей нежно отпрянул, продолжая глядеть на неё горящим изумрудом. — Твой глаз, — она слегка провела по повязке. — У меня остался ещё второй, поэтому я счастлив, что могу видеть тебя. А где твоя брошка? — Я её... потеряла. — Ерунда. Я достану тебе ещё лучше. Не в силах сдерживаться они крепко обнялись. И Алексей почувствовал как вновь зажжённая внутри энергия идущая от Саманты начинала потихоньку очищать его порядком истлевшую душу.