В погоне за лисьим хвостом

Давным-давно, когда Мир был ещё совсем юн и полнился чудесами, большую его часть занимал Великий лес. Деревья в нем были также высоки, как остроконечные горы, а в многочисленных ручьях, реках и озерах текла духовная вода. Животные, которые пили её, обретали сознание, а некоторые из них даже могли поглощать и накапливать в своих телах ци. Вот только чудодейственные воды были полезны не только зверям, но и людям! Одной капли хватало для того, чтобы исцелить даже самые страшные раны, а глоток и вовсе мог воскресить погибшего или подарить живому бессмертие. По этой причине множество жизней угасло в постоянной борьбе: звери защищали то, что принадлежало им по праву; люди, ведомые жадностью или отчаянием, хотели забрать чужое, дабы спастись или разбогатеть. Страшная кровопролитная война длилась три столетия, пока не закончилась из-за того, что некогда Великий Лес стал крошечным пятнышком на людских картах. Оскверненные кровью реки с чудотворной водой иссякли, и вместе с ними ушла и причина для борьбы. Казалось бы, такое многолетнее противостояние должно было навсегда остаться в памяти Мира, но ход времени был неумолим, и постепенно люди стали забывать о эликсире бессмертия и животных, что могли творить чудеса. История превратилась в легенду, а легенда и вовсе стала сказкой, которую матери рассказывали своим детям на ночь. На месте Великого Леса выросла человеческая империя, где исполинские деревья заменили не менее высокие здания, а то немногое, что осталось после войны, стало охотничьими угодьями юного правителя. Однако Император только недавно занял трон Дракона, и потому у него просто напросто не было времени для развлечений и охоты. Таким образом, лесной массив долгое время оставался нетронутым и мало-помалу разрастался, стремясь восстановить былое величие. Вот только подобное не могло длиться вечно: главы соседних держав решили, что неплохо было бы породниться с пусть всё ещё очень молодым, но многообещающим правителем. Собрав своих дочерей и на всякий случай даже пару сыновей, они нанесли дипломатический визит. Юному Императору ничего не оставалось, кроме как принять «уважаемых» и «таких желанных» гостей и в честь этого события устроить Великую Охоту! В один миг погруженный в приятную дрёму лес задрожал от громкого лая гончих псов, возбужденных голосов людей и торжественного звучания медных труб. Весь этот невыносимый шум сразу же заглушил не только прекрасное пение птиц, но и тихий, в некотором роде даже печальный шелест изумрудно-зеленой листвы. Ветер в высоких кронах вековых деревьев, казалось, тоже был недоволен вторжением, а потому, срываясь с высоких веток вниз, хлестал собравшихся по лицу и сильно дёргал за волосы, намереваясь прогнать. Но разве людей могло напугать нечто подобное? Сетуя на не самую удачную погоду, правители мира людей просто оповестили о начале состязания за голову самой крупной или редкой дичи, а затем скрылись в больших, богато украшенных палатках, дабы придаться праздной ленности в окружении многочисленной свиты. В следующий же миг воодушевленные, сходящие с ума от желания показать себя всадники на быстрых тонконогих лошадях рванули вперёд. Каждый хотел доказать свою доблесть, а заодно и получить щедрое вознаграждение, и лишь хозяин этих земель не только не стремился к славе, но и предпочёл не отсиживаться в тепле увитого белесыми, полупрозрачными нитями дыма благовоний шатре. Он, приказав свите и охране оставить его, смело несся во весь опор, ловко огибая препятствия и перепрыгивая через небольшие овраги или заросшие мхом поваленные деревья. Ветер зло сёк его зарумянившееся лицо, а тело дрожало от предвкушения: любой, кто сейчас мог видеть Императора, никогда бы не поверил, что этот наездник был тем самым спокойным и интеллигентным молодым мужчиной, встретившим их изначально. В стенах дворца Чан Гэн производил совершенно иное впечатление, но стоило ему сесть на своего чёрного как смоль коня и пустить его в галоп, как в красивых чертах тут же проступало нечто дикое и даже безумное. Это несколько пугало других мужчин, но вот женщины, видя, что у их потенциального мужа была горячая кровь, млели, с вожделением провожая его взглядами. Однако их страсть ничуть не трогала юного Императора. Он был из тех мужчин, у которых голова и сердце большую часть времени были холодными, и только в редкие моменты, вроде смертельной битвы на поле боя или же вот такой вот охоты, подавляемый жар из отдалённых уголков их души вырывался наружу, испепеляя всё вокруг. Вот и сейчас, не останавливаясь ни на миг, Чан Гэн позволил пламени затмить его разум. Тысячи разнообразных мыслей и сложных, многоуровневых планов тут же испарились из головы, оставляя только острое желание нагнать жертву и пролить её горячую кровь. Очень кстати, совсем рядом завыли псы, и молодой Император, натянув поводья, направил коня в нужную сторону. Всхрапнув, покорное воле своего хозяина животное на миг встало на дыбы, а затем понеслось вперёд, догоняя шумную свору. Не прошло и минуты, как Чан Гэн увидел собак. Они, подняв оглушительный лай, гнали зверя, который, вытянувшись подобно серебристо-черной стреле, мчался по тропе, даже не думая петлять или искать укрытие. Это было странно, но, поддавшись азарту, юноша не придал повадкам неразумного животного какого-то особого значения и, ухмыльнувшись, подстегнул скакуна, не собираясь отставать. Когда же у молодого человека получилось поближе подобраться к своему потенциальному охотничьему трофею, он не мог не удивиться: приследуемая им дичь оказалась удивительно крупной черно-бурой лисицей! Ранее Чан Гэн часто видел этих маленьких хитрых зверьков, которые ошивались около мест, где они останавливались на привал, чтобы с наступлением ночи стащить что-то съестное, но при всем при том он никогда не встречал хищника, который мог бы легко положить морду на его плечо, при этом не отрывая ни одной лапы от земли… Однако поистине внушительный размер являлся не единственной особенностью этого животного! Была ещё одна весьма примечательная деталь, а именно: зверь мог похвастаться не одним, а сразу девятью пушистыми хвостами, концы которых будто обманули в молоко, отчего они стали белоснежными. Стоило Императору осознать, что перед ним было не простое животное, а, вероятно, легендарный хули-цзин, как его интерес многократно возрос. Так уж вышло, что юность и риск шли рука об руку, и Чан Гэн, не убоявшись страшных историй про коварных лисов-оборотней, прямо на скаку выхватил свой лук. Легко натянув тетиву, он, внимательно следя за тем, чтобы не зацепить собак, прицелился и выстрелил… вот только стрела, которая должна была попасть прямо в голову мифическому чудовищу, неожиданно оказалась поймана! В один миг лис резко извернулся и, сметая ударом хвостов большую часть разъяренных гончих, впился крупными белыми клыками в древко. Полные удивления глаза Чан Гэна встретились с насмешливым взором хищника, и последний, перекусив стрелу пополам, пренебрежительно фыркнул, бросая охотнику вызов. — ХАХ! Восторженный вздох сорвался с губ молодого Императора и он, предвкушая настоящее сражение, вновь потянулся к колчану. Юноша чётко осознавал, что в конце охоты в живых останется только один, и это, как ни странно, придавало происходящему особую остроту и пикантность. Тем временем погоня продолжалась! Некогда бесстрашная воющая свора теперь не скалила острые клыки, а, поджав хвосты и уши, сознательно отстала от слишком уж опасной добычи, которая, лишь отмахнувшись от них, сумела покалечить сразу четырёх собак. Растеряв весь свой боевой настрой, псы бежали позади коня Чан Гэна, время от времени поскуливая, будто пытаясь отговорить хозяина от дальнейшего преследования. Сам же молодой Император совершенно не обращал на них внимание. Он хоть и понимал всю опасность ситуации, в которой оказался по воле судьбы, но даже угроза его жизни не могла заставить юношу отпустить наглого лиса. Стрела летела за стрелой, но хитрый, явно разумный зверь легко избегал всех атак и будто специально ещё больше поддразнивал преследователя. Для этого он использовал как старые, так и новые трюки: хули-цзин то всё так же ловил стрелы пастью, то играючи отбивал их пушистыми хвостами. Прошло уже достаточно много времени, но ни одной раны так и не появилось на длинном, поразительно красивом теле лиса! Он, казалось, даже не запыхался, в отличие от коня Чан Гэна. Взмыленное животное, хоть и не сбавляло темп, но мужчина отчетливо видел, как тяжело приходилось его верному другу. Не желая загнать скакуна до смерти, молодой Император натянул поводья, переходя с бешеного галопа на рысь, а потом и вовсе на шаг. Стремительно спрыгнув с лошади, он проигнорировал трусость псов, что, не осмелившись подойти ближе, убежали прочь, и посмотрел вперёд. Чан Гэн знал, что лис-оборотень не последует дурному примеру его своры, а потому увидев ожидающего его зверя, только ухмыльнулся. По всей видимости, охота захватила не только человека, но и хищника. От понимания этого забавного факта кровь в венах Императора вскипела, а сознание, как ни странно, прояснилось до пугающей остроты. Несмотря на расстояние, разделяющее их, юноша мог с лёгкостью услышать звук ровного дыхания хули-цзин, шорох травы под его большими лапами, а также заметить смех и снисхождение в таких же красивых, как и цветы персика, глазах. Однако, при всем при этом, он не видел ничего, что не касалось бы его добычи… в том числе и двух всадников, которые уже какое-то время следовали за ним. Высоко в залитых голубой негой небесах вскрикнул кружащий одинокий ворон, и лис, на миг подняв морду вверх, слегка раздосадованно фыркнул. Раздраженно махнув всеми хвостами, зверь громко тявкнул и, не удостоив своего противника даже взглядом, побрел прочь. Чан Гэн внезапно понял, что хули-цзин решил закончить игру и собирался отправиться по своим лисьим делам, оставив его ни с чем, но это никак не устраивало мужчину. Он поднял лук, намереваясь настоять на продолжении их борьбы, но не успел охотник выпустить стрелу, как ужасающая боль пронзила его грудь. Ценой неимоверных усилий хриплый крик застрял глубоко в горле и не прорвался наружу, но вот самоконтроль никак не мог сдержать кровь, что просачиваясь через плотно стиснутые зубы, алой пеной стекала по губам и подбородку. — Мгх… Покачнувшись, юноша медленно опустил взгляд и увидел, как из его тела торчит наконечник стрелы. Подобное поистине «убийственное» зрелище немало удивило Императора, но он не позволил боли и потрясению затмить его разум. Пылая от праведного гнева на жалких убийц, которые предпочли бить в спину, вместо того, чтобы бросить вызов напрямую, Чан Гэн резко развернулся и выстрелил в том направлении, откуда прилетела стрела. Тут же раздался предсмертный вскрик, который очень быстро затих, но нападавший, как оказалось, был не один, и вскоре стрела вновь пронзила тело молодого правителя. На этот раз она попала в плечо. Вероятно тот трус, который хотел быстро уничтожить препятствие в лице юноши, надеялся, что это остановит лук в чужих руках. Однако он очень сильно недооценил своего почти мёртвого противника… В темных глазах Чан Гэна уже плясали языки пламени, которыми был объят вход в ад, но Император не собирался отправляться туда в одиночку. Стиснув зубы так, что они едва не раскрошились, он изо всех оставшихся сил натянул тетиву, а затем отпустил. Стрела понеслась вперёд, собираясь отнять чужую жизнь, но в этот раз прячущийся в тенях трус был более-менее готов, а потому отбил её взмахом меча. — Проклятье… Хозяин угодий глухо выругался. Он вложил в эту последнюю атаку все силы, и теперь, когда она не увенчались успехом, юноша мог только медленно рухнуть на колени. Боль в груди разливалась подобно потоку раскаленного докрасна железа, но как бы не пылало и пульсировало внутри, руки и ноги Чан Гэна будто опустили в бочку с ледяной водой, отчего они онемели и стали мелко дрожать. Всё вокруг помутнело, и мир перед глазами молодого человека, утратив чёткость линий, расплылся, становясь бесформенной кляксой на белоснежном листе новой бумаги. Почувствовав головокружение, юноша не смог удержать равновесие и стал заваливаться вперёд. Однако Император даже на смертном одре был Императором, а потому он просто не мог выглядеть жалким и ничтожным перед своим же убийцей. Уперевшись ладонями в мягкую траву, мужчина не позволил себе упасть… вот только встать он тоже уже не мог. К Чан Гэну медленно подошёл человек в тёмном плаще. Из-за своего положения правитель, конечно же не мог видеть лицо этого трусливого ничтожества, и все, что предстало перед его глазами, было лишь парой добротных кожаных сапог, да сияющий кончик меча. Невольно юноша горько ухмыльнулся и подумал: «И это последнее, что я увижу перед смертью? Грязная обувь? Уж лучше бы меня загрыз тот наглый хули-цзин! Тогда хотя-бы не было бы так обидно, да и я смог ещё раз взглянуть в его прекрасные глаза…» Стоило этой мысли сформироваться в сознании, как произошло сразу несколько вещей. Во-первых, лесную чащу неожиданно затопил низкий мелодичный смех, который плыл между деревьями, подобно звону медного колокола, омытого упругими струями тёплого весеннего дождя. Умирающему Чан Гэну даже показалось, что следуя за его переливами, пространство заполнила непроницаемая, наполненная влагой, ароматная дымка, что дурманила голову, позволяя увидеть странные вещи. Во-вторых, трус, который ещё совсем недавно намеревался добить Императора, внезапно изменил свои планы и, издав полный восхищения стон, уронил к своим ногам оружие… а затем и голову. Посмотрев на неё, юноша не мог не удивиться. Выражение лица у ныне почившего было такое, словно в самый последний момент жизни он увидел нечто настолько прекрасное, что это заставило его забыть обо всем. Остекленевшие глаза убийцы были широко распахнуты, а его рот слегка приоткрыт. Вот теперь смертельно раненый хозяин угодий действительно удивился, но его эмоции уже ничего не значили. Довольный уже только оттого, что напавшие на него поплатились за содеянное, молодой человек вяло приподнял уголки окровавленных губ и, обращаясь к существу, что приближалось к нему сзади, произнес: — Спасибо. Уже знакомое фырканье коснулось ушей Чан Гэна, и он, прекрасно понимая кто стоит за его спиной, испытал ни с чем не сравнимую радость. В конце концов, мужчина ранее уже мечтал о том, чтобы его отправил в загробный мир могучий сильный зверь. Вот только, умирая, Император хотел, чтобы хищник выполнил последнюю его просьбу, а потому, собирая все оставшиеся в его теле силы по крупинкам, произнес: — Я хочу видеть того, кто заберёт мою жизнь. Не мог бы ты… В небе снова нетерпеливо закричал ворон, но его громкое пронзительное «кар» утонуло в шелесте листвы и мягком, немного насмешливом звучании чужого голоса: — А кто сказал, что я стану марать об тебя руки? Мне просто стоит оставить тебя тут одного и дело с концом. Следовательно, тебе и не нужно меня видеть. Однако, вопреки своим же словам, хули-цзин, который сменил обличье со звериного на человеческое, подошёл поближе и, мурлыча себе под нос какую-то мелодию, занялся спиной Императора. Он не стал бездумно вынимать из его тела торчащие стрелы, а вместо этого, обломал их прямо у того места, где они вошли в плоть. Это несколько удивило содрогающегося от боли Чан Гэна, ведь тот не ожидал, от пусть и разумного, но всё же зверя такой сознательности. Вероятно, сам того не зная, лис подарил ему ещё несколько драгоценных минут жизни. И пусть они, по сути, были похожи на пытку из-за невыносимой агонии, но юноша был рад даже этому. Закончив со стрелами, лис осторожно положил умирающего на мягкий влажный мох, и молодой Император, сглотнув полный рот крови, наконец смог увидеть добычу-спасителя. От одного взгляда на величественное создание, которое в данный момент возвышалось над ним, Чан Гэн испытал сильное, ни с чем не сравнимое чувство: он был одновременно испуган, смущен и взволнован. Эти эмоции вызвала поистине прекрасная внешность хули-цзин. Его белоснежная, едва ли не полупрозрачная кожа по цвету была подобна плывущим в небесной выси облакам, медленно стекающимся к нежно-розовому горизонту, за которым вот-вот должно было показаться солнце. Это самое всё ещё дремлющее «светило» было румянцем, играющим на высоких острых скулах, а так же оно нашло свое отражение в тонких, будто водная гладь, губах, за которыми нет-нет да и сверкали белые, подобно речном жемчугу, зубы. Однако больше всего человека поразили не правильные, изящные черты лица оборотня, а его чуть прищуренные, лукавые глаза. Заглянув в них всего на миг, молодой человек почувствовал, что сама его душа растворилась в их безграничной бархатистой глубине, даруя покой и странное умиротворение. Опасаясь, что, потерявшись в чёрных зрачках лиса, он так и встретит свою смерть, молодой Император отвёл взгляд, но он, скользнув в сторону всего на пол цзуня, тут же зацепился за маленькую, цвета киновари, родинку под глазом. В самом начале Чан Гэн подумал, что это капелька крови, которая попала на кожу зверя, но стоило последнему склониться над ним, как он отбросил эту мысль: едва ли это величественное существо позволило бы запятнать себя человеческой «грязью». — Ты так смотришь, что, право, мне стоит смутиться. Услышав эти слова, Чан Гэн тут же залился густой краской, что в его состоянии было непросто, а затем, боясь вновь попасть под очарование зверя, и вовсе закрыл глаза. Его сердце, которое бешено билось в груди, наполнило странное, зудящее чувство. Юноша не понимал, что оно означает, но подумать об этом он не успел, так как внезапно раздался громкий, беззаботный смех лиса, который практически сразу вытеснил все мысли из его головы. — Странное дело, пожирают глазами тут меня, а смущаешься ты. Забавно. Молодой Император чуть приоткрыл глаза и увидел, как зверь сел прямо на землю. От этого полного грации и элегантности движения, свободный верхний халат, небрежно наброшенный на голое стройное тело съехал с одного плеча, открывая красивую крепкую грудь, на которой так и пестрели серебристо-белые полосы старых шрамов. Некоторые из них были похожи на тонкие ровные нити, другие же представляли из себя большие рваные борозды, но, как не посмотри, все они свидетельствовали о непростом прошлом. И хоть Чан Гэну было весьма любопытно узнать о нем, он всё же не стал спрашивать лишнее и вместо этого поинтересовался о делах, которые не касались непосредственно его: — Почему… ты… спас меня? Прищурившись, хули-цзин еще сильнее наклонился вперёд, и теперь лица мужчин были так близко, что один мог чувствовать, как дыхание другого нежно гладит кожу щёк. Молодой Император тут же постарался отползти от зверя, вот только его израненное тело было против этого. Отозвавшись сильной болью, оно сразу же задрожало и покрылось тонкой плёнкой холодного липкого пота. В следующий момент юноша закашлялся, и новый, куда более обильный поток крови хлынул из его рта, заливая подбородок и с трудом вздымающуюся грудь. Несколько капель упали на белоснежную сияющую кожу лиса и, скатившись вниз, «пощекотали» уголок его губ. Действуя неосознанно, зверь слизнул алую жидкость, и черные зрачки в его выразительных глазах резко расширились, практически полностью поглощая радужку. — Мгх… Издав низкий стон, оборотень грубо схватил когтистой рукой подбородок юноши и, словно ведя борьбу с самим собой, медленно подался вперёд ещё немного. Теперь молодой Император мог ощутить не только дыхание зверя, но также почувствовать странный, горьковатый аромат лекарственных трав, исходящий от его полуобнаженного тела. Он, прорвавшись через железистое зловоние, дразнил обоняние человека, завораживая его ещё больше… а также наполнял сердце возбуждением. Когда же тонкие губы хули-цзин, дрогнув, разомкнулись, и горячий слегка шершавый язык скользнул от подбородка юноши к середине его щеки, слизывая ещё больше свежей пряной крови, Чан Гэн затрепетал. Он не понимал, что делал зверь, но он совершенно точно не испытывал недовольства или отторжения. Это и пугало! Причём настолько, что Император вспыхнул и решил выразить свои чувства единственным знакомым ему способом, а именно вяло толкнул хули-цзин в грудь и раздраженно выкрикнул: — Не трогай меня! Действия умирающего привели зверя в чувства, и он, вмиг протрезвев, тут же отстранился, серьёзно сожалея, что поддался импульсу. Так или иначе в его реакциях не было вины этого глупого юноши, а потому хули-цзин, прижав большие, торчащие на макушке уши к голове, напустил на себя оскорбленный вид. — Да кому вообще нужно трогать мелких детишек вроде тебя?! Я просто стёр кровь с милого личика, чтобы полюбоваться им подольше. Не принимай близко к сердцу… Заметив, как в глазах человека отразилась бессильная ярость, лис-оборотень почувствовал восторг. Поистине, дразнить этого умирающего парня было весело! — Я не ребёнок! Я между прочим Властитель целой империи! И если ты живёшь на этих землях, то являешься моим подда… КХА-КХА-КХА! Чересчур пылкую речь прервал приступ кровавого кашля. Эта вспышка гнева поглотила последние жизненные силы юноши, и теперь он даже не был в состоянии произнести и слова. Кажется, те самые несколько минут, отведенные молодому Императору, подошли к концу. Воля Небес действительно была не милостей к нему… «Как жаль…» — эта мысль пронеслась в голове лиса, когда он наблюдал за тем, как глаза смелого и смышленого юноши начали мутнеть. За свою долгую жизнь хули-цзин видел слишком много смертей. Похоронив свою семью и верных друзей, он ожесточил израненное сердце и перестал чувствовать боль, но сейчас по какой-то совершенно непонятной причине он будто снова вернулся в то далёкое прошлое, когда война ещё не вонзила в Великий Лес острые кривые зубы, сделанные из стальных мечей и пылающих стрел. Тогда Гу Юнь ещё мог позволить себе быть небрежным и мягкосердечным… мог помогать другим и не ждать в ответ удара в спину. Жаль, что невозможно было повернуть время вспять. Прогнав из груди печаль и тоску, тем самым вернув себе привычное хладнокровие, зверь тяжело вздохнул и медленно поднялся с земли. Его уши как и глаза пострадали в войне, и только благодаря отварам лекарственных трав он всё ещё мог что-то видеть и слышать. Однако их действие не было долгосрочным, и прямо сейчас они уже практически полностью перестали работать. Именно поэтому хули-цзин не мог точно сказать, был ли жив маленький Император или же он умер несколько мгновений назад. Прилагать же усилия, чтобы проверить состояние юноши было бессмысленно: даже если тот всё ещё дышал, то это наверняка не продлилось бы долго, а значит Гу Юнь просто потратил бы свое время зря. Судьбу не обмануть, и этот ребёнок, простившись с жизнью, должен был отдать часть кровавого долга пострадавшему Лесу. Его смертная плоть обречена была стать едой для многочисленных детей рощи, кости же, в будущем, превратились бы в укрытие для тех, кто был мал и слаб… не пройдёт и года, как останки человека украсит изумрудный мох, а сама его душа навеки сольется с Великим Лесом, обретя покой и просветление. Ни это ли было ещё одним доказательством его безмерной любви ко всему живому? В прошлом, когда люди только-только ступили под сени огромных деревьев, они сразу же начали рубить их, а после жечь поляны и убивать зверей тысячами, но Лес всё так же был ласков и добр к ним. Он даровал этим неблагодарным прохладу его напоенной влагой тени и другие блага, вроде пищи и воды. И как же они оплатили за это? Смертные убили своего благодетеля и выпили его кровь, оставляя лишь иссушенный труп. Вдоволь поглумившись над останками, люди ушли, не подозревая, что в обтянутых обугленной кожей костях сохранилась искра жизни. Медленно, очень медленно Лес начал оживать, но стоило крови вновь побежать по его венам, как смертные сразу же явились. Не нужно было иметь острый ум, чтобы понять для чего же они явились… Это было так несправедливо, но Гу Юнь ничего не мог поделать с этим. Если бы он вновь собрал тех немногих оставшихся в живых зверей, впитавших в свои тела силу Земли и Небес, и убил бы всех людей, которые в данный момент бродили вокруг, то не прошло бы и дня, как желающие отомстить уничтожили бы Лес, не оставив от него даже пепла. Лапы хули-цзин были связаны, так что ему оставалось только наблюдать за медленным угасанием его дома. Если только… От пришедшей в голову мысли красивые глаза лиса слегка расширились, и он резко обернулся. Лежащее позади тело мальчишки казалось ему размытым пятном, но в этот раз зверь охотно приблизился к нему, чтобы рассмотреть получше. Торопливо наклонившись, он осторожно положил руку на грудь человека, проверяя, билось ли ещё его сердце. К счастью, под ладонью всё ещё ощущалась пусть и слабая, но всё же пульсация. Гу Юнь не смог сдержать полного облегчения вздоха. Волнение покинуло его лицо, а на губах расцвела лукавая улыбка. Грациозно взмахнув всеми своими хвостами, тем самым сильнее распространяя вокруг себя горьковатый аромат лекарств, он навис над человеком и, облизнувшись, прошептал тому прямо на ухо: — Маленький Император, я могу спасти тебе жизнь, но взамен ты должен будешь сделать кое-что для меня. Чан Гэн уже не мог говорить, а потому, чтобы выразить своё согласие, он слегка двинул пальцами. По счастливому стечению обстоятельств, юноша смог задеть обнаженное колено зверя, и тот, приняв подобное за ответ, довольно рассмеялся. Под взглядом остекленевших глаз, хули-цзин выпрямился и, подняв голову вверх, тем самым открывая красивое горло с изящно выступающим кадыком, издал громкий, отрывистый вой. Этот высокий звук сразу же подхватил ветер и швырнул в небеса прямо к ворону. Достигнув птицы, клич будто сбил её, и она тут же бросилась вниз. Стороннему наблюдателю могло показаться, что ещё немного и ворон точно бы разбился о землю, но тот внезапно широко распахнул свои большие иссиня-чёрные крылья и пару раз махнул ими, сбрасывая скорость. Не успел молодой Император и моргнуть, а мрачный предвестник смерти, мгновение назад тенью круживший в небесах, уже сел прямиком на гладкое плечо хули-цзин и издал хриплое «кар». Смахнув птицу, будто она была огромной надоедливой мухой, лис лениво растягивая слова произнес: — Принеси флягу. Ворон, который из-за действий хули-цзин вынужден был слетать на землю, тут же встрепенулся и, посмотрев сначала на умирающего человека, а затем на совершенно спокойного Гу Юня, неожиданно произнес низким, очень приятным голосом: — Ты уверен? Зверь не стал отвечать на столь глупый вопрос, а вместо этого только закатил глаза. Эти двое были знакомы целую вечность, а потому достигли того уровня понимания, где не нужны были лишние слова. Предыдущий же вопрос, заданный вороном, был следствием его крайнего удивления, а все потому, что предмет, который просил его «многохвостый» друг был сокровищем, бережно хранимым на протяжении нескольких сотен лет. Использовать его сейчас на этом ребёнке… Мотнув чёрной головой, птица решила не думать слишком много и, взлетев, стремительно умчалась вдаль. Проводив её взглядом, хули-цзин, чтобы скоротать время, а заодно и прояснить ситуацию, сел прямиком сверху на бедра юноши и принялся ловко разрывать его рубашку, обнажая худощавый торс. Практически в центре груди по прежнему виднелся наконечник стрелы, предвещая неминуемую смерть, но стоило зверю принять то несомненно важное решение, как эта ужасная рана тут же стала сущей ерундой, а потому зверь не слишком осторожничал. Пару раз его острые когти случайно задевает бледную кожу, оставляя тонкие царапины, но Чан Гэн даже не замечал новых ран и во все глаза смотрел на оборотня, что, закончив с его «раздеванием», так же скинул с себя халат. Проведя по своему торсу когтями, он вспорол сияющую молочно-белую кожу, отчего вниз сразу же потекли ручейки крови. Небрежно собрав её на подушечках пальцев, Гу Юнь принялся рисовать на теле юноши сложные символы. Там, где расцветали алые рисунки, чувствовались сильный жар и пульсация, которые невольно отогревали практически обескровленное тело. Вот только стоило хули-цзин начертить последний символ, как острая боль мгновенно вспыхнула внутри, но, что удивительно, из-за неё разум молодого человека стал медленно проясняться, а невыносимая усталость отступать. В тело хлынул поток чистой энергии, при этом едва не разрывая хозяина владений на части. Тут же в уже практически полностью потускневших глазах вспыхнул свет, а плотно сжатые губы разомкнулись, выпуская едва слышный стон. — Ч-что… ты… делаешь? Однако хули-цзин просто проигнорировал юношу и, укрыв его тело своими хвостами, с предельно серьёзным видом произнес: — Тише, маленький Император. Сейчас не время задавать вопросы, так что слушай внимательно. Ты поклянешься, что ни один из смертных с этого момента не войдёт на территорию Великого Леса и не побеспокоит его покой. Предупреждаю сразу, у тебя не получится схитрить или найти лазейку в данной клятве, так как я связал наши души и теперь приглядываю за тобой. Можешь думать об этом как о узах отца и сына. Чуть склонив голову на бок, Гу Юнь слегка прищурился и, смотря прямо в полные потрясения глаза молодого человека, добавил: — Ты же знаешь, что бывает, когда непослушные дети проказничают? Их сурово наказывают. Поверь, малыш, лучше тебе не провоцировать меня… — … Чан Гэн лишился дара речи. В одно мгновение в нем поднялась волна сильнейшего возмущения, но он, понимая, что стоит на кону, не позволил недовольству хлынуть наружу потоком брани. На всякий случай плотно сжав губы, отчего они стали подобны прямому и тонкому лезвию клинка, молодой Император напустил на себя отрешенный вид и посмотрел в холодные голубые небеса, прося у них терпения. Удивительно, но такое серьёзное выражение на лице молодого человека немало позабавило Хули-цзин, и он, не удержавшись, хмыкнул, а после и вовсе потрепал паренька по взлохмаченным волосам. — Что за вид? Разве юноши в твоём возрасте не должны вести себя менее сдержанно? Давай же, не стесняйся, плачь от боли или радуйся новообретенной жизни! Снова проигнорировав надоедливого лиса, Император только тяжело вздохнул. Сначала этот зверь казался ему возвышенным существом из легенд, встреча с которым была предзнаменованием грядущей беды, но чем дольше он находился в его компании, тем больше разочаровывался. Хоть лицо оборотня могло очаровывать любого, заставляя несчастного пасть к его стройным длинным ногам и молить о благосклонности, но вот характер… характер хули-цзин был поистине ужасен. Чан Гэн ещё никогда не встречал настолько небрежного и легкомысленного существа, но хуже всего было то, что теперь юноша был не просто обязан зверю жизнью, но и даже связан с ним. Его отнюдь не радовало это, но молодой Император был не просто обычным человеком — он, несмотря на свой юный возраст, уже несколько лет как являлся правителем целой страны и как никто другой знал об ответственности. Именно поэтому он, несмотря на свое нежелание, со всей серьёзностью отнёсся к требованию зверя. Переведя на него взгляд, юноша выбрал в лёгкие побольше воздуха и, игнорируя ужасную боль и то, что кровь тут же наполнила его рот, произнес: — Я, четвертый Император Великой Лян, Чан Гэн, клянусь хули-цзин, что… — Меня зовут Гу Юнь, а не какой-то хули-цзин. Будь серьёзнее. На лбу молодого человека от раздражения запульсировала жила и он, стиснув зубы, с шипением исправился: — Я, четвёртый Император Великой Лян, Чан Гэн клянусь хули-цзин Гу Юню, что с этого момента и до того, как моя жизнь оборвется, я не позволю смертным вторгаться на территорию Великого Леса. В случае нарушения клятвы, лис-оборотень Гу Юнь может… наказать меня любым возможным способом и даже убить. Стоило словам Чан Гэна затихнуть, как кровавые символы на его теле снова вспыхнули, а затем исчезли, словно их никогда и не было. Это могло бы удивить молодого человека, но он был слишком занят, сглатывая кровь, что снова и снова заполняла его рот. От сильного привкуса железа юношу нестерпимо тошнило, но он ничего не мог с этим поделать, а потому постарался смириться. В это же время хули-цзин, полностью довольный тем фактом, что этот ребёнок добровольно стал его железным щитом, защищающим от людей, довольно рассмеялся, сияя глазами цвета персика. — Маленький Император, сейчас ты был таким серьёзным, что даже я проникся торжественностью момента. Этот старый лис не мог и мечтать о таком замечательном сыне! В этот раз терпение Чан Гэна лопнуло, и он, поддавшись гневу и смущению из-за неожиданно свалившегося на него статуса «сына» легендарного хули-цзин, хотел было обругать бесстыжего зверя, что до сих пор не слез с его бедер, елозя по ним очевидно же голым задом, но в ту секунду, как его рот открылся, готовый извергнуть много «ласковых» слов, сверху раздалось громкое «КАР-Р-Р» и нечто блестящее упало с неба. Его новоиспеченный названный отец ловко поймал этот предмет и крикнул: — Прекрасная работа, Шэнь И, а теперь лети и поймай нам что-нибудь на ужин. Я проголодался. Ворон никак не отреагировал на просьбу, которая тесно граничила с приказом, но его крупное чёрное тело вскоре действительно скрылось из вида. Лис же, бережно сжав что-то в руках, крайне осторожно погладил этот предмет. Сначала Чан Гэн не мог понять, что именно принесла большая чёрная птица, но вспомнив, что хули-цзин ранее говорил о «фляге», слегка нахмурился, внимательно изучая небольшую тыкву-горлянку. С первого взгляда она не казалась какой-то необычной. Её узкое горлышко было украшено сложным алым узлом с кисточкой, а округлое «тело» расписано изящным узором из переплетенных вместе лоз дикого винограда, вот только стоило юноше немного присмотреться, и он с удивлением заметил, что сосуд сияет мягким бледно-голубым светом. — Что это? Услышав вопрос, застывший было на месте лис моргнул, а затем слегка заторможено повернул голову, чтобы взглянуть на бледного мальчишку. В данный момент зверь выглядел крайне странно. Казалось, в его нежных, будто прикосновения лепестков персика к коже, глазах разом пронеслись целые столетия, наполненные не самыми радостными событиями. Естественно, Чан Гэн не мог знать, что было внутри этой фляги, как и не мог знать, что Гу Юнь берег последнюю каплю живой воды, рассчитывая когда-нибудь вылечить с её помощью свой недуг, но… хули-цзин никогда не ставил себя и свои желания на первое место, когда дело касалось по настоящему важных вещей. Вот и сейчас, отказавшись от выздоровления, он без особых сожалений откупорил запаянную воском горловину и поднес ее ко рту человека. — Не переживай, маленький Император, это не яд. Юноша пристально посмотрел на лиса-оборотня и, не имея причин не доверять ему, покорно разомкнул губы. На язык юноши сразу же упала лишь одна капля воды, но и её хватило для того, чтобы целебная прохлада омыла его лазурными волнами света, прогоняя окружающее его кровавое зловоние и залечивая множество ран. Охватившее Чан Гэна чувство было настолько волнующе приятным, что молодой человек не смог сдержать протяжного стона. Императору казалось, что его истерзанное тело медленно несут ласковые воды реки, чьи берега были так далеко, что ни один мост, построенный руками людей, не мог бы соединить их. Однако, что удивительно, он совершенно не боялся утонуть, ведь подсознательно знал о доброжелательности этого могущественного источника, который был так же нежен, как и объятия любящей матери. Веки тронутого до глубины души юноши затрепетали, и несколько чистых, как горный хрусталь, слез скатились по его щекам, разбавляя кровь. Гу Юнь знал, что сейчас чувствует этот ребёнок, и это, как ни странно поселило нем некое чувство родства. Лис не мог сдержать несколько грустной улыбки и, отложив опустевшую флягу, с затаенной, совершенно несвойственной для такого жестокого и хитрого зверя нежностью произнес: — Вот теперь тебе придётся потерпеть. Будет чуточку больно. Твёрдой рукой схватив наконечник стрелы, хули-цзин легко вырвал его из плоти, оставляя на груди большую рану. Благо, что из-за действия духовной воды, кровь не хлынула наружу, а страшная дыра в которой проглядывались кости, начала медленно затягиваться. Гу Юнь не сомневался в том, что этот человек выживет, а потому, закончив с извлечение всего того, что могло помешать быстрому выздоровлению, смахнул с рук капли крови и поднялся на ноги. Он не собирался ждать, пока этот мальчишка придет в себя и начнёт осыпать его вопросами. Хватило и того, что лис-оборотень связал их души, так что теперь, обезопасив Великий Лес, он намеревался уйти. Вот только стоило хули-цзин оправить одежду и сделать два шага, как нечто вцепилось в его хвост и сжало с такой силой, что зверь невольно прижал уши к голове и низко зарычал, оскалив крупные острые клыки. Резко обернувшись, Гу Юнь понял, что его поймал этот несносный маленький Император и, понимая, что никакой опасности нет, немного расслабился. Пару раз попытавшись выдернуть свою конечность из цепких рук, зверь шумно вздохнул и повернулся, чтобы самолично разжать чужие пальцы и обрести свободу. В свою очередь, Чан Гэн, почувствовав прикосновения к своей кисти, с трудом разлепил тяжелые веки. Увидев перед собой поразительно красивое лицо, юноша слегка нахмурился и спросил: — Куда… ты… идёшь? Конечно же зверь не собирался отвечать на вопрос человека, ведь в этом не было смысла. Этот юноша пообещал, что больше ни один смертный не ступить на территорию Великого Леса, а значит с этого момента их жизненные пути должны были разойтись в разные стороны и им не суждено было пересечься вновь. Именно поэтому, Гу Юнь просто вырвал свой хвост и, ущипнув напоследок щеку мальчишки, произнес: — Не важно. Главное помни о своей клятве, маленький Император, и не заставляй папочку волноваться. Развернувшись, хули-цзин внезапно скинул с себя верхний халат, обнажая стройное, словно побеги молодого бамбука, тело, и в следующий миг обратился большой серебристо-черной лисой. Широко зевнув, мифический зверь лениво потянулся, а затем неспешно пошел вперёд, растворяясь в густом подлеске, подобно капле дождя в реке. — Подожди… Молодой Император протянул руку, будто пытаясь вновь схватить неуловимого оборотня, но в следующий момент его сознание заполнила густая уютная тьма, отрезая юношу от реальности.