Буря с запахом черной смородины

Мы начали встречаться случайно — когда резко вдруг понадобилось сделать вид, что он уже занят и отношениями с коллегами не интересуется. Он попросил, и я согласился. Нет, не так — это я предложил ему первым, получив в ответ кивок и фатальное «давай попробуем». —Ну…давай. Только… Недосказанная после этого «только» фраза и положила начало нашим отношениям. Не знаю как он, но я понял, что пропал, еще в момент нашей первой встречи. Когда теплый ветерок и гроздья крупной растущей на территории завода черной смородины щекотали его загорелую кожу. —Серега. — он протягивает мне руку с широкой улыбкой. — Сработаемся? —Ваня. Иван. Рад знакомству. Звучит почему-то очень убого и рядом мы смотримся тоже не лучше: я, под два метра ростом, и он — не дотягивающий до ста семидесяти. Смешно, убого, но почему-то так мило — когда он пожимает мою руку, и я смотрю на него сверху вниз. —Учеником? Он смеется. —Мастером. То, что поначалу кажется шуткой, оказывается самой что ни на есть правдой: мы сидим с ним в одном кабинете, и он торопливо заполняет таблички со сменными заданиями — на каждого из полсотни человек. Еще столько же на моем рабочем столе — расписанных и с уже поставленной подписью — люблю все делать заранее. —А это…что? Он вертит в руках кем-то оставленный корпус — вроде как от прибора с кодовым названием «Рупор» и вроде как изготавливаемый из дюрали. Обычная работа — в день здесь таких производится не меньше двух сотен, и каждый мастер наизусть знает не только «что это», но весь процесс изготовления детали и дальнейший ее маршрут. —Пятьсот двадцать восьмой. Дюралевый. Я отношусь к нему снисходительно, думая, что должность мастера как у многих — по блату. У него за плечами ни института, ни даже колледжа — только амбиции и чертовски взрывной характер. —Позовите Серегу!.. Среди собравшегося консилиума из начальников, замов и технологов я стараюсь не выделяться — просто молча жду, когда и насколько сильно ему влетит за безвозвратно испорченные контейнеры. Он закатывает рукава кофты — сейчас растеряется — зуб даю. Но быстрые, годами оттачиваемые движения рук я едва успеваю цеплять взглядом. —Них…! Он привязывает координаты через касание — и вращающийся на пяти тысячах оборотов шпиндель не снимает и микрона с металлической поверхности. Контейнер выходит идеальным — четко посередине допуска — даже в минус не ушел. И мне страшно: сколько всего еще скрывает бестолковый с виду пацан? —Да вряд ли я тебя младше. — признается он за чашкой горячего кофе. — За двадцать пять перевалило. И мое «немного не хватает до тридцатника» его абсолютно устраивает. Мы не знаем друг о друге ничего кроме имени, но мое лицо вдруг так близко — в паре сантиметров от его — и я касаюсь обветренных губ своими. —Может, попробуем? Чтобы выглядело правдоподобно?.. —Давай. И трахаемся первый раз мы тоже в тот день — сразу после злосчастного поцелуя. Когда я тащу его за руку на второй этаж; когда он нервно смеется, сжимая мою ладонь своей; когда я понимаю, что тону в омуте этих серых глаз — и пути назад нет. —В это время тут обычно… Я не заканчиваю. Я прижимаю его к стене и пинком развожу стройные ноги. Он смеется — он просто смеется, и помещение окутывает кисловатый запах смородины. —Я не остановлюсь. —Я знаю. Его ноги на моих плечах. В подсобке почему-то вдруг так мало места, но это не останавливает, напротив — я хватаю его за отросшие волосы, и вырвавшийся в ответ стон окончательно развеивает все сомнения. Признаться честно — у меня их и не было. —Вань… И мне срывает крышу. Сожалений потом нет, как нет и пост-сексуальной депрессии: из каморки мы вываливаемся растрепанные и довольные — он даже не хромает. Поправляет только мятую спецовку, пытаясь оттереть въевшееся в нее белое пятно. И мне срывает крышу во второй раз. —Да ты еба… Снова та же подсобка, которая еще не успела проветриться, и в которой до сих пор жарко; снова его ноги на моих плечах и снова толчки до упора вырывают из поврежденной глотки гортанные стоны. Он хватает меня за шею, и я целую его мокро, горячо и с языком — из серьезных это вообще, наверное, мой первый поцелуй. А он многозначительно улыбается, глядя мне прямо в глаза. После четвертого раза надоедает. После четвертого раза мы наконец находим в себе силы покинуть пределы маленькой комнатушки, насквозь пропитанной запахом черной смородины. Начальник как-то недовольно косится на нас обоих, а может, просто кажется. Может, недовольный взгляд и злобная усмешка были адресованы только мне — у нас с ним давние счеты. —Работнички… А мне почему-то смешно. Потом меня отправляют в соседний корпус. Уже заранее зная, что плоховидящая бабуля сначала будет долго-долго искать свои очки, потом — нужные чертежи средь многочисленных полок со свежими наклейками «ПТКМ 37», я нарочно тяну время, не спеша заводить свою потрепанную жизнью октавию. …Она наверняка еще будет долго разглядывать мое лицо, сверяя его с пропуском и приклеенной на накладной лист фотографией. —Ты куда? Уже все что ли? И озорная улыбка заставит меня остановиться в паре сантиметров от машины. —Да нет, в старый цех за документами отправили. Пешком долго… Говорю что-то, а взгляд залипает на мятой одежде, на свежих синяках и развязавшемся шнурке на ботинке. Я говорю и чувствую, что серо-голубые глаза изучают меня в ответ, пытаясь зацепиться за что-то, что-то разнюхать или найти на мне как-с-иголочки признаки нашего бурного обеденного перерыва. —У тебя… Он касается ладонью моих волос, и я даже не буду говорить, что со мной происходит. Да, мне срывает крышу снова и снова: когда я откидываю сиденья и трахаю его в незатонированной машине прямо под корпусом. Когда прижимаюсь к нему всем телом, а он льнет в ответ, что-то довольно мурлыча. Мне срывает крышу, когда я ебу его за углом нашего цеха, молясь, что недобросовестные курильщики решат обойти это место стороной, и в то же время дико возбуждаюсь от того, что нас в любой момент могут застукать. …И заканчиваем мы ровно в тот момент, когда парочка наших фрезеровщиков, смеясь и оглядываясь, почти синхронно чиркает зажигалкой, поднося сигареты ко рту. —Неловко получилось… Вы тоже тут курили что ли? Я киваю, а Серега шутя замахивается на них рукой. Ох, если бы они знали, что мы делали тут на самом деле, наверняка уже завтра мы бы оба искали новую работу. —Ты чертежи-то забрал? Разумеется, я напрочь забываю о том, что мне вообще куда-то надо было ехать — из моей головы вылетает все, кроме пронзающего взгляда серо-голубых глаз, которые с каждой секундой все больше затягивали меня в свой омут. —Чертежи?.. Какие черт… Мне страшно, потому что я больше себя не контролирую. Я толкаю его к стеллажам, на которых каких-то пару минут назад он искал корпуса — даже маршрут до сих пор в руке — и на всякий случай оглядываюсь. Отсюда нас не должно быть видно. Да, ебаться в цеху — не самая лучшая идея. —Ты что вытворяешь?! — сквозь зубы шипит Серега, вырываясь. — Да нас же… А что «нас»?.. Мне уже давно наплевать. Ему, по всей видимости, тоже. Иначе не сбивалось бы дыхание; не билось бы часто-часто сердце и не пересыхали бы искусанные губы. Затуманенные похотью глаза просят меня продолжать. Чего греха таить — остановить меня он и не пытался, уже по привычке разводя ноги в стороны и длинными пальцами забираясь мне в волосы. —Вань… Мое имя из его уст звучит по-особенному — чуть хрипловато, на грани срыва, но вместе с тем мучительно протяжно. Оно действует как спусковой крючок, как триггер — приводя механизм в действие. Сдерживаться я больше не могу и едва ли когда-то мог — на двадцать-каком-то-там году жизни продав душу сероглазому дьяволу. …Чужие шаги совсем близко. Я зажимаю ему рот ладонью и ускоряюсь в движениях. По прикрытым глазам и тяжелому дыханию я понимаю, что происходящее заводит его не меньше, и что за нелепыми попытками воззвать меня к совести прячутся настоящие его желания. И обвинять его в этом нет смысла. Я тоже порядочный человек, который трахается при выключенном свете в своей спальне — никак не посреди многолюдного цеха и никак не с мужиком, с которым он познакомился каких-то пару месяцев назад. Все после свадьбы. Мы не живем вместе — остаемся иногда ночевать и уезжаем на разных машинах. Но за горячий кофе с утра и невесомую улыбку я готов был променять все на свете. —Я сегодня не приеду. И завтра тоже… Отъехать надо… Я не спрашиваю. Он не говорит — и это не мое дело. Но улыбка вдруг какая-то странная — словно чужая — и отголоски произнесенных пару минут назад слов пронзают меня насквозь. —Береги себя. Проходит неделя. С того момента мы так и не виделись: он не появляется на работе и не отвечает на звонки, но это все еще не мое дело. До тех пор, пока мы не сталкиваемся в проходной и он не зовет меня покурить. Срочно. —Вань, я женюсь. —Круто. Когда свадьба? А я и не знаю, что еще ответить. И Серега не то радостный, не то какой-то слишком серьезный — будто сам не решил, что для него лучше. А я что? А я мешать не буду. Решил, так решил — чего мусолить одну и ту же тему, когда ничего уже не изменишь. И дата свадьбы назначена, и ресторан уже забронирован. Одно только непонятно: где я так накосячил, что он не просто жениться решил, а молча — ничего мне не сказав? Наверняка все уже знают, наверняка я один в дураках… А он сверлит меня ничего не понимающим взглядом, и искусанные губы вдруг начинают дрожать. —Нет, ты не понял. Я. Женюсь. —Да все я понял! Так когда свадьба-то? Он пытается вытащить из меня хоть какие-то эмоции, но ничего больше «поздравляю» вкупе с кривой улыбкой у него не выходит. Я вдруг понимаю, что меня все это время водили за нос — что я настолько тупой и наивный идиот, что позволил крутить роман у себя за спиной. …И резко вдруг осекаюсь: а кем мы друг другу приходились? Никем. Он со своей Анькой счастлив, а я так, дополнение… Только вот я влюбился окончательно и бесповоротно в человека, который просто — просто попросил создать для окружающих иллюзию отношений. —Вань, ты… И от собственного имени вдруг начинает тошнить. Звучит оно теперь совсем иначе — убого и жалостливо — жалеть меня еще не хватало. Я останавливаю его жестом руки и медленно разворачиваюсь, пытаясь нащупать в кармане куртки ключи от машины. Я устал. Меня все заебало. —Вань!.. —Все в порядке. Потому что как бы ни хотел, я не смогу вернуть те короткие ночи, когда нам так сильно не хватало времени; не смогу вернуть пленяющий запах смородины в салон многое повидавшей октавии. Мы по-прежнему курим вместе и для всех мы по-прежнему «друзья», только вот его лучезарная улыбка теперь адресована не мне. И лишь одинокий запах свежесваренного кофе продолжает преследовать меня по утрам. —Вань, ты видел?! Представляешь, а?! Я не понимаю, какого черта мне в лицо тычут телефон с какой-то непонятной фотографией — с каким-то новорожденным ребенком, которого почему-то держит на руках… Анька… —У Сереги сын родился, прикинь?! Вань!.. Меня радостно трясут за плечи, но выдавить из себя хоть что-то нет сил. Я молча оборачиваюсь на Серегу, который почему-то снова отводит взгляд — и меня уже не волнует, какая причина заставила его молчать. Как обычно: знали все, кроме меня — и в дураках опять я один. —Как назвали-то?.. Он переминается с ноги на ногу. —Ваня… Я не понимаю: правда это или какая-то глупая шутка, но его голос внезапно такой тихий — на грани слышимости — что сомнений не остается. В его жизни я был лишь дополнением и способом отвлечься от семейных проблем. —Вань, я… Он хочет еще что-то сказать, но я не хочу ни оправданий, ни жалости. Рождение ребенка окончательно и бесповоротно растоптало все мои надежды на «брак-прикрытие» и поставило жирную точку в наших отношениях. —Вань, да подожди ты!.. Мне первый раз в жизни хочется проехать ему по морде, но видимо, не настолько сильно — потому что я выбегаю из цеха практически на ощупь, и глаза застилает пелена слез. Я даже не хочу смотреть: бежит он за мной или нет. Меня все заебало. …В квартире непривычно пусто и холодно. Пытаясь избавиться от навязчивого запаха смородины, я совсем забыл закрыть окно — и небольшую, но уютную комнату припорошило снегом. «Первый снег в этом году…» Под монотонный голос ведущей я опускаюсь на кровать, не удосужившись даже ее отряхнуть. «Меня все заебало» отныне мое жизненное кредо. Что я там, кстати, говорил про «после свадьбы»? Смешно мне было?.. Пелена вновь застилает глаза: от бурным потоком нахлынувших воспоминаний, от стремящейся к потолку струйки пара, от запаха смородины, который не захотел покинуть пределы квартиры и остался где-то на уровне подсознания. Я не думаю ни о чем, что могло бы о нем напомнить. Прикидываю в голове, где будет лучше поменять резину — наверняка опять пересечемся в той же шиномонтажке. Вспоминаю, что так и не закрыл окно, но запах смородины все еще здесь, совсем рядом: вот же он — озорным танцем кружит по комнате и сводит меня с ума. И напоследок смотрю на крупные снежные хлопья и вспоминаю, как они таяли на его горячем и влажном языке. Помутнение в глазах заставляет меня опереться о подоконник и чуть-чуть приподнять голову: где-то там, во дворе, снежная буря заметала мою испачканную и еще не успевшую остыть октавию. В которой мы с ним последний раз… В груди что-то колет, и расшатанные нервы все-таки не выдерживают — руки сами тянутся к лицу, к голове, зарываются в волосы… За окном снег, а я реву и не могу остановиться.