Разные полюса

Симпатичный подросток с непослушными облаками волос персикового оттенка был популярен среди ровесников. Его харизма притягивала и располагала к себе людей, и ещё эта невероятная способность — улыбаться, несмотря ни на что, и улыбка его была самым страшным оружием, покоряющим сердца. Нахоя всегда имел достаточно много друзей и еще больше знакомых, был в центре внимания даже когда находился среди старших — этот парень был поистине необыкновенным, словно рыжее осеннее солнце, согревающее своим теплом. Абсолютной противоположностью как ни странно — был его брат, чьё хмурое выражение лица всегда предупреждало окружающих «не подходи, уебу» — и несмотря на то, что в душе он был хрупким и ранимым, подобная напускная грубость — заставляла чувствовать себя одиноким. И каждый грёбаный раз, направляясь домой лишь в компании наушников с музыкой, он жалел, что не родился таким же, как его брат. Соя не стремился расширять свой круг общения и если была пара знакомых, которые могли понять его — то этого было более, чем достаточно. Он не завидовал Нахое, но вот его друзьям, скорее да, ведь они могли так спокойно общаться с ним, провожать после школы, и смеяться на любые темы. Все это было чуждо скрытному маленькому принцу — он берёг все свои слабости и переживания под плотным стеклянным куполом, иногда любуясь ими и находя в этом свое утешение. Он чувствовал себя одиноко, порой настолько, что хотелось сбежать. За последние несколько лет они черезчур отдалились, и он не мог найти тому причины, ведь будучи детьми — мальчишки постоянно, каждую минуту своей жизни, — проводили вместе, — но сейчас они не дети, и каждый волен распоряжаться своим временем как угодно. Соя скучал по тем временам, но никогда не жаловался, и даже для своего брата — оставался непрочитанной книгой. Старший Кавата видел, как остальные тянутся к нему, восхищаются, все — кроме брата, и от этого становилось чертовски неприятно. Он хотел бы стать ещё лучше, чтобы младший мог им гордиться — но, что бы он не делал, эти холодные глаза всегда выражали какую-то досаду, словно он был разочарован или сердился. И прозвав его — злюкой, Нахоя очередной раз признал, что совсем ему не интересен ни как брат, ни как человек. Это досаждало, ведь, чем больше он думал об этом, тем сильнее хотел стать ближе, вернуть прежнее понимание, хотел — чтобы вместо всей этой толпы ненужных людей — был один он, самый лучший. Очередной раз возвращаясь поздно вечером со школы, задержавшись где-то с друзьями — он снова получает строгий осуждающий взгляд из-под тени густых ресниц. И почему-то, Нахоя находит это симпатичным. Милое сердитое личико, его не совсем взрослого брата выглядело гораздо лучше всех девушек, которые постоянно окружали и одна эта мысль заставляла чувствовать себя странным. Соя уже привык к такому, и очередной раз встречая старшего, сухо поздоровался и как обычно уткнулся в телефон, листая ленту новостей, занимая себя чем угодно, только не разговором. — Что нового? — улыбаясь и усаживаясь рядом, заговорил старший. — Ничего. — Безразлично ответил Соя, не отрывая взгляда от пестреющих изображений на дисплее. — Что-то интересного? — любопытствует, стараясь заглянуть в телефон брата, на что получает тот самый убийственный взгляд. Но за годы прожитые вместе — у Нахои на него иммунитет. Он улыбается ещё шире и наконец-то лицо злюки немного смягчается в слабом подобии улыбки. — Так-то лучше. — Рыжеволосый парень спокойно откидывается на диван и вздыхает, закинув руки за голову. — Я уж подумал, что тебе неприятно мое присутствие. — В словах чувствуется явное облегчение. — Я никогда так не считал. — Соя проговаривает убедительно, чтобы до старшего дошло насколько он ошибается сейчас. — По тебе так и не скажешь, — скептически замечает Нахоя. — А ты меня спрашивал? — упрекая интересуется парень, в чьих глазах снова теряется слабая надежда на нормальный разговор. — Прости. — Отчего-то Нахоя испытывает странное чувство досады, будто между ними уже нет и не будет той самой нити, связывающей их прочными узами, не семейными — дружескими. Желая поскорее избавиться от этого чувства парень покидает комнату, оставляя Кавату младшего в покое. Уличная прохлада приятно ощущается на коже, и в такие моменты он испытывает истинное умиротворение. Направляясь вдоль освещенной фонарями улицы, Нахоя вспоминает как в детстве, попав в потасовку, ему сильно досталось и от этих ностальгических воспоминаний в груди все сжимается. *** В то время, играя на площадке, Соя, которому едва исполнилось семь, случайно толкнул мальчишку, и тот побежал жаловаться старшему брату. Сложно объяснить, что ты не при делах, когда перед тобой три старшеклассника, и намерения их явно добрыми не назовёшь. Тот самый брат мальчика уже успел схватить Кавату за шиворот в попытке ударить, как откуда ни возьмись появился Нахоя, и, с ходу сбивая более крупного парня с ног, он заявил, что не позволит никому обижать своего брата. Его решимость казалась невероятной, и в тот момент он увидел, что младший плачет, и растерявшись на минуту оказался сбит сильным ударом ноги, а после самый дерзкий юноша, — только что получивший удар от Каваты, — бодро поднявшись, ударил мальчика в лицо, пачкая свои руки кровью. В этот момент что-то внутри злюки сломалось, слезы продолжали катиться по детскому лицу, но от ярости он набросился на него и, смачно разбивая коленом нос, готовился расправиться с остальными. Видя, что он не в себе, старшеклассники отступили, удирая кто куда, оставляя их на месте драки. Соя присел над братом и не мог остановить этого безумного потока слез, будто за всю жизнь он не плакал столько. — Это воспоминание одно из самых сильных, напоминающее о тех временах, когда они были абсолютно неразлучными. *** Нахоя до сих пор помнил это лицо и опухшие от слез красные глаза. Наверное, именно тогда он понял насколько морально силён его брат. И поставить перед собой цель — добиться его признания, — возможно было не лучшим выбором. Он только сейчас думает об этом, понимая, что быть лучшим — не значит быть признанным. Мысли давят и ему хочется поскорее вернуться, обнять его и сказать, что он был не прав и за многое извиниться, возможно это его искупление. Приближаясь к дому старший Кавата заметил, что дверь за ним все ещё приоткрыта. Прихожая комната с диваном пустует, как и их совместная, но если не дома, то где? Обеспокоенно выскочив на улицу, он оглядывается, в попытке понять куда его могло понести на ночь глядя, но замирая на минуту и вслушиваясь в тишину, парень слышит странные шорохи. Соя сидел за углом их дома и выглядел настолько обречённым, что, приблизившись, старший хотел было спросить что случилось, — но заметив как подрагивают его плечи — понял без слов. Он тоже может быть слабым и не важно, что они уже давно не дети. Присаживаясь рядом, он следует примеру брата, сползая вниз по стене, кладет голову ему на плечо, — отчего-то сейчас она кажется слишком тяжёлой. Нахоя не может сказать ничего, хочется просто сидеть с ним рядом, разделяя печаль, но как только Соя поднимает на него свои серо-голубые глаза, в которых читается самая глубокая печаль, — он не может выдержать, и едва утирая слезы, застывшие на щеках — касается их губами. Мокрые дорожки оставили после лишь холодный след, и он хочет забрать весь его холод, целуя осторожно каждый сантиметр, и нет — это не странно вовсе. Это самое естественное и нормальное, и не важно, что прежде он даже не думал о таком. Возможно именно так — стоило утешать его, не задавая лишних вопросов — дать волю своим чувствам, едва касаясь сухих приоткрытых губ, — так неловко, что хочется сдохнуть, ведь он абсолютно не понимает, что делает и даже не уверен, что, оклемавшись, злюка не втащит ему за это, но пока тот сидит перед ним и устало даёт себя целовать, Нахоя счастлив. Все-таки он считает, что в его мокрых ресницах есть нечто притягательное. И он готов сотни раз разбиться вдребезги, чтобы тот был таким же податливым, как и сейчас. Его слезы по-прежнему кажутся самым искренним признанием, и слова вроде — не уходи, — ничто по сравнению с этим. Нахоя счастлив, чувствуя себя нужным, он с трепетом обнимает свое отражение с печальными глазами серо-голубого оттенка и тонет в этой нежности.