Мертвая дорога

Выругавшись сквозь зубы, Миллер резко вывернул руль, вывел машину с дороги на обочину и заглушил двигатель. Оцелот негромко хмыкнул, глядя на то, как он торопливо ищет в бардачке пачку дешевых советских сигарет и зажигалку. Такое случалось не в первый (и явно не в последний) раз, и проще было переждать пару минут, пока Миллер надышится свежим воздухом, утихомирит дрожь в руках и ногах и уже успокоенным вернется в машину. Беспокоило ли это Оцелота? Ничуть. Собирался ли он что-нибудь с этим делать? Боже правый, да зачем. С такими загонами Миллер, по мнению Оцелота, становился чуть забавнее и человечнее, чем был до этого (еще каких-то несколько месяцев назад), да и работе это никак не мешало. Разумеется, пока никак не мешало. Глядя на то, как Миллер сначала пытается закурить, держа зажигалку в заметно трясущихся пальцах, а потом затянуться, не подавившись при этом пылью и пеплом, Оцелот поддался сиюминутному желанию и тоже выбрался из машины. Подышать, ага, посмотреть там на окружающие виды. Хуиды, мать его. Какие виды могли быть в этой жопе мира? Оцелот прислонился к капоту машины, встав так, чтобы ветер уносил горький сигаретный дым в другую от него сторону, и прикрыл глаза. На многие мили вокруг не было ни единой живой души, кроме изредка пролетающих мимо ворон и каких-то звонко тренькающих насекомых в низкой жухлой траве. Ну и они с Миллером — два дырявых сапога, что никак не могут встать в пару. Минуты медленно текли друг за другом, Миллер успел выкурить три сигареты, а ветер — сменить направление. Потревоженные насекомые наперегонки с воронами ринулись прочь от незваных гостей, прибывших полюбоваться местными красотами, и Оцелот усмехнулся собственным невеселым мыслям, глядя на царящее здесь запустение. — Закончил? — спросил он, безразлично взглянув на Миллера, и встал с насиженного места. Шпоры выверенно звякнули. Миллер с отвращением скривился, услышав ненавистный звук, и затоптал непочатую четвертую сигарету. — Нихуя я не закончил. Миллер матерился устало, без огонька, будто окружающие пустоши высосали из него всю жизнь (или, возмозможно, причина была в его попутчике). Оцелот приподнял бровь, изобразив на лице фальшивое удивление. Русский у Миллера шел на троечку из примерно баллов ста, и даже ругательства звучали жалкой пародией на самих себя. Закончив с импровизированной светской беседой, Оцелот решил, что его здесь больше ничего не задерживает. Впрочем, разворачиваться спиной к раздраженному Миллеру явно не стоило. Тот за пару шагов догнал Оцелота и резко повалил на капот, выворачивая ему руки и вытирая им скопившуюся за время поездки пыль. Наклонился ниже, своим весом вжимая Оцелота в горячую металлическую поверхность, жадно и влажно задышал прямо на ухо, добавляя еще больше неприятных ощущений. Шлейф плохо выветрившегося сигаретного дыма мгновенно окутал их обоих. Миллер нетерпеливо и при этом совершенно бесцельно шарился по телу Оцелота, ощупывал бока и бедра, слизывал капли пота с тыльной части шеи, елозил пахом по его ягодицам, будто пытался вызвать в себя хотя бы толику возбуждения. Или просто ждал, когда ему заслуженно дадут по ебалу. Сам Оцелот спокойно терпел все эти неловкие прикосновения и собачьи признаки проявления внимания, пусть и чувствовал, как жгло кожу из-за солнца, горячего металла и слюнявых поцелуев-укусов. И вот Миллер, устав от себя и всего этого дерьма, наконец отстранился прочь. Поправил смятую одежду, поднял брошенную на землю пачку сигарет, затолкал поглубже в карман брюк зажигалку. Оцелот неторопливо поднялся с капота и, стерев с лица грязь, вновь равнодушно спросил: — Закончил? — Да, блядь, закончил! — рявкнул Миллер. Сделал пару глубоких вдохов и выдохов, игнорируя ироничный взгляд Оцелота, по второму кругу пересмотрел и поправил одежду и сказал уже спокойнее: — Поехали отсюда. Заебали меня эти хваленые пейзажи. Ну, по крайней мере с этим Оцелот был согласен.