Заброшены мы

      Ему надоело. Ему надоело спать, бегать, рычать от очередной неудачи и вновь бегать, спать… Ах, жизненный круговорот. Никогда не кончится, никогда не нарушится. Сколько это уже длится? Месяцы? Годы? Века? Нет, нет, он не настолько уж старый, в самом то деле, ах.       Факт оставался один. Они убивают. Они безжалостны, они темны и опасны, безжизненны. Какая может быть жалость у игрушек? У анимированных холодных и бездушных? Не так то легко вытерпеть детей. Терпение шаткая штука у того, кто им не обладает. Чувства, эмоции. Все под замком уже давно. Они мертвы, они гнилы и забыты. Заброшены они. Сколько это длится? Месяцы, годы…?       — Он сидит так уже двадцать четвертые сутки, — говорит блондинка, посматривая на безжизненное тело, некогда такое еще подвижное, веселое. — Он молчит. Больше не поет. Больше не играет.       — Он спит? — спрашивает парень с гитарой.       — Они не приходят. Они уже давно не приходят. Они ничего не говорят. Их нет. Больше тут никого нет.       — Ошибаешься, — парень поворачивается в сторону двери, спугивая одноглазую фигуру, что поспешно скрывается во тьме. Опять.       — Мне холодно, — отвечает девушка монотонным голосом.       — Брось, это твой сон.       — Мне не снятся сны. А ему снятся?       — Мы роботы. Что такое сны?       — Джулия сказала, что это красочные видения, где происходит все что ты захочешь.       — Интересно.       Две фигуры спокойно удаляются из темной сырой комнаты, оставляя тело наедине с собой.       Но третья фигура появляется в этой комнате. На этот раз полностью. Она подходит ближе к мертвому телу и садится рядом. Смотрит. Изучает.       — Сегодня снова, — говорит он. Надеется получить ответ.       В ответ тишина. Рыжий робот вновь внимательно изучает, а потом продолжает.       — Но опять неудача. И сегодня все будет опять.       Тишина убивает. Она сводит с ума. Самое страшное для игрушки не умереть. А сойти с ума от одиночества. Эти двое уже заражены.       — Мы не одни. Никогда не одни. Просто скажи. Когда ты вернешься.       Он вздыхает. Голос пусть и монотонный, но отнюдь не равнодушный к своим словам. Игрушка не знает искренности, но она искренна.       — У меня есть для тебя подарок, — говорит истрепанное, но еще такое живое тело.       Разворачивает темную ткань и открывает вещь. Микрофон.       — Это твое, — заглядывая в лицо безжизненной фигуре. — Возьми.       Но тело не берет. Не шевелится. Тогда в его руку вкладывается микрофон. Такой родной.       — Он был сломан. И давно не играет. Но ты его починишь. И будешь играть.       Кладет голову на плечо фигуре в шляпе и молчит. Фигура молчит. И он молчит вместе с ней. Они оба молчат.       — Пора, — рыжая фигура смотрит на давно сломанные часы, которые застыли стрелками на половине шестого утра. И давно уже не ходят. — Я приду еще. И тогда мы поговорим снова.       Ворчит от очередной неудачи, скользит проржавевшим крюком по стене, оставляя след. Стук открываемой двери дает зеленый сигнал. Первая ночь не первой ночи. И даже не второй. Жизненный цикл, круговорот этого проклятого места. Время остановилось. Они остановились во времени.       Беги.       — Беги! — подталкивает истеричный голос сзади.       Беги.       Пара шагов до заветной двери и тупик. Не для него. Не сегодня. Не в этот раз. Скрипучий звук. И крик. Визг скорее. И время потекло быстрее. Побежало.       — О боже, нет! — закричал в ужасе мужчина, вскочив со стула. Эта форма, внешний вид. Однотонный, однотипный. Как и все они. И голубые глаза. Такие испуганные, такие… эмоциональные.       Рывок. Хватает за руки и заглядывает в глаза своими стеклянными. Давно мертвыми глазами. Неприятно сжимает запястья и царапает крюком руку.       — Отпусти меня! Отпусти, прошу! Я не мог проиграть! — кричит мужчина. Пытается вырваться. Переиграть. Но его не переиграть. Настигает смерть. В любом случае. Больше шансов на новую игру не будет.       Спокойно выворачивает руку и не слушает истошных воплей. Хочет добраться потеплее. До бешено бьющегося сердца. Ощутить тепло. Ощутить жизнь. Прижаться холодным мертвым телом к живому.       Игра окончена.       — Нет! Пожалуйста! — мужчина отчаянно бьется, старается зацепиться за железные двери, но пути назад нет. Его безжалостно тащат цепкими холодными пальцами. Жестяными. Мертвыми. Совершенно пустыми внутри.       На пути возникают еще две высокие фигуры со стеклянными кукольными лицами. Внешне красивы и веселы, но источающий странный запах бьет освежающим душем. Цепкие руки грубо затаскивают внутрь душной комнаты без окон. Одному богу известно, на что способны детские игрушки, какую жестокость они вынашивают ко всему роду людскому.       — Костюм, — говорят фигуры. — Костюм, — повторяют они.       Снова и снова. Давит на уши, уже невозможно слушать. Голоса сливаются в один.       — Нет! Что вы делаете!       Голоса похожи на песню, которая заглушает отчаянный крик раненного зверя. Раздираемого, умирающего. Умирающего ради общего блага.       — Костюм, — повторяют игрушки один за другим и уходят. Друг за другом.       — Скажи это, — присаживается рядом прогнившее внутри тело. — Скажи снова. Как рад меня видеть. Без тебя так одиноко. Заставь почувствовать снова живым. Мы обязательно найдем его. Слышишь? — сжимает микрофон в его руке. — Найдем и отомстим.       Одноглазая фигура выходит из темной комнаты последняя, оборачиваясь на неподвижное тело. Готов поклясться, где-то в глубине играет тихая спокойная мелодия.