У тебя заразительный смех

Чжун Ли, для бога прожившего тысячи лет, иногда невероятно глуп. Со всей его приобретённой мудростью и опытом он слеп к самым очевидным вещам, отказываясь признавать это нелепое допущение. Уже не Моракс, ещё не до конца смертный. Всё ещё ведёт себя как дряхлый старец, на самом деле почти ребёнок. Чайльд с удовольствием наблюдает за ним сквозь нежелание признавать очевидное. Сколько бы времени не миновало с битвы за Ли Юэ, этот человек никогда не изменится. Всё так же будет забывать кошелёк, засиживаться до утра за пыльным пергаментом и лгать каждому встречному о своём происхождении. Чайльд не знает, изменится ли он, когда встретит своего соулмейта или эта печать трагедии в глазах от тоски по чему-то уже давно потерянному. Но на самом деле, Чжун Ли поразительно глуп. Иногда он ни с того, ни с сего пропускает его шутки мимо ушей, скрипит зубами так, словно они вот-вот выпадут изо рта, краснеет без причины. Чайльд проверяет его просто на всякий случай. Смешит как может, добивается нескольких улыбок, но ничего восхитительно-проникновенного с его телом не происходит. Никаких тебе бабочек, ощущения слабости или других мелочей, в красках описываемых на школьных уроках полового созревания. Иногда, не слишком часто, чтобы не забываться, Тарталья думает о том, как выглядел бы Чжун Ли во время оргазма. Был бы он громким или, как обычно, милым в своей сдержанной манере. Кусал бы губы или позволил голосу вырываться из горла шёпотом. Чайльду во время таких размышлений всё чаще кажется, что Чжун Ли, подобно острым пикам гор, сотрясался бы всем телом, крепко жмуря глаза. Порой он подолгу смотрит на того, кого не получит, чтобы в красках представлять такие картинки позже. Для Тартальи это становится действительно большим разочарованием. Даже если великий и ужасный Моракс не его соулмейт и ничего, кроме тайн прошлого их не связывает, всё же Чжун Ли… Всё же, он казался наиболее подходящим вариантом. Нет разницы, окажется его пара бедняком или правителем, просто на один только первый взгляд Чайльд мог бы сказать, что всё это полнейшая чушь. Если на всём континенте есть хоть одна душа, подходившая бы ему так, как Чжун Ли, он непременно бы об этом знал. Но к величайшей скорби Чайльда, у него на руках крайне неблагоприятный расклад. — Ты кажешься чем-то обеспокоенным, — замечает Чжун Ли во время прогулки. В сотнях мелькающих перед глазами фонарей он выглядит слишком правильным, чтобы в груди не ёкнуло, — если поделиться — станет легче. — Небольшие трудности на работе, — Чайльд ловко выворачивает с опасной темы, переходит на тропу пустых разговоров, — сяншен, я слышал, что та новая лавка, торгующая безделушками из Инадзумы, оказалась дешёвым мошенничеством. Представь себе? Ты был очень в ней заинтересован. — Вот как? — Чжун Ли касается пальцами подбородка, его это непримечательная привычка, думать особенно усердно над такими мелочами, — Поверить не могу, та брошь… Чайльд останавливается как вкопанный посреди шумящей улицы. Чжун Ли проходит вперёд ещё несколько шагов, погружённый в себя слишком сильно, чтобы заметить отсутствие собеседника. Он оборачивается, когда Чайльд хватает его за плечо, пытаясь удержать на месте. — Ты что? — Он почти задыхается от возмущения, чувствуя как загораются жаром щёки, — Попался на это? Ты купил что-то дорогое, да? За долгое, долгое время, которое они проводят вместе, Тарталья с удовольствием готов отметить, что научился постепенно различать эмоции на лице Чжун Ли. Это было особенно сложно первые дни по возвращении из Снежной, когда они могли только молча сидеть друг напротив друга, сверля взглядами стол. На самом деле оказалось, что он простой, как кусок кор ляписа и такой же невероятно непробиваемый в собственной доверчивости. Чжун Ли смущён. Правда смущён — его брови низко надвигаются на глаза, взгляд уплывает вбок, губы сжимаются в тонкую полоску. У Чальда в горле встаёт ком, он вдыхает несколько раз, прежде чем водрузить вторую руку на плечо Чжун Ли и заставить посмотреть себе в глаза. — Пресвятые Архонты, ты же Бог моры и контрактов, — он набирает побольше воздуха в грудь, стараясь просто устоять на ногах, а не закричать об этом на всю улицу, — Великий и непобедимый Моракс, спаситель Ли Юэ и тебя облапошили. Чайльд от нехватки сил почти теряет сознание. Чжун Ли при этом выглядит столь обиженным и оскорблённым такой расстановкой фактов, что даже оспорить это надменное заявление не пытается. Ох, и тогда Чайльд от души смеётся. Он сгибается в пополам, пытаясь отодвинуть скоропостижную смерть из-за нехватки кислорода, но даже это совершенно не помогает. Отчаянные попытки взять себя в руки не прекращаются, даже когда челюсть начинает болеть, а глаза режет от слёз. Чжун Ли наверняка стыдно — он краснеет невероятно быстро, снова скрежещет зубами, словно вот-вот скажет что-нибудь грубое, но изо всех сил пытается это стерпеть. — Что с тобой такое? — Чайльд упирается лбом в его плечо, ощущая мелкую дрожь тела, словно первые толчки землетрясения, — Тебе правда так стыдно? — Нет, — голос Чжун Ли кажется более грубым, чем обычно, когда он не понимает происходящего или просто недоволен сложившейся ситуацией, — мне не стыдно. У него горят золотом кончики волос, в глазах ни одной разумной мысли. Даже его рука, за которую Чайльд по прежнему цепляется, нагревается так стремительно, что ткань вот-вот загорится. Это не похоже на Чжун Ли, совсем нет. Тарталья стирает катящуюся по щеке слезу и осторожно касается его лба кончиками пальцев. И получает не ту реакцию, на которую рассчитывал. Чжун Ли его руку перехватывает на лету, сжимает запястье почти болезненно и опускает вниз, избегая прикосновения. Чайльду больше не хочется смеяться. Он опускает этот вопрос до поры до времени. Но с того же злополучного вечера, с Чжун Ли удаётся встретиться едва ли не через неделю. И дело не в работе, занятости или погоде, его наглым образом избегают все семь дней, двадцать четыре часа. Ху Тао на вопрос о местонахождении подчинённого отрицательно качает головой, Сян Лин услужливо сообщает, что они разминулись всего на пять минут и так бесконечное множество упущенных попыток всё обсудить. Просиживая в Банке дни и ночи, Чайльд мучает себя уймой вопросов, ни на один из которых не может дать себе же ответа. Этот случай с брошью яйца выеденного не стоит, они смогли прийти к перемирию после на треть уничтоженного Ли Юэ. Но всё же, что-то задело Чжун Ли достаточно сильно, чтобы он ударился в бессмысленные бега. Живот Тартальи скручивает, вздох застревает в горле. Лавина жара выливается на голову сладким теплом, щекочет в кончиках пальцев. Он так сильно давит себе на пах, что перед глазами темнеет, но всё равно не помогает избавиться от желания ударится о стол головой. Колени мелко подрагивают, когда Чайльд раздавленный удовольствием, пытается выбраться из кабинета в ванную. Его лицо в зеркале совсем поплывшее, а веснушки стали такими яркими, почти издевательство над устрашающей репутацией. Кто бы мог подумать, что его первый оргазм, подаренный соулмейтом, застанет Тарталью на рабочем месте. Это кажется почти подарком извращения, если бы хоть что-то заботило его чуть больше, чем желание передёрнуть прямо здесь и сейчас. Чайльд растекается по полу, пытаясь дышать чаще, но раз за разом кроет всё сильнее. До тех пор, пока хрипящие вдохи не перестают казаться чем-то настолько же привычным, как тиканье часов, Тарталья проклинает любое подобие юмора в мире. И первое, что он делает, когда может твёрдо стоять на ногах — идёт искать Чжун Ли. Он ловит его на подходе к Ритуальному бюро, просидев в засаде почти час и, едва ли заметив следующего по пятам Итера, преграждает путь. Из Чжун Ли бы получился идеальный пример недовольства. Вряд ли он хотел быть найденным так скоро, но какой ответственный смертный станет пропускать рабочие часы. Мора с неба не капает. — Чайльд, — он опускает приоткрытую дверь, позволяя ей захлопнуться и отрезать их от любопытных взглядов сотрудников бюро, — у тебя дело? Мы с путешественником собирались посетить театр, так что сегодня, к сожалению, у меня нет времени… — Хочешь шутку? — Тарталья перебивает его прежде, чем получит отказ. Это так злит, что он почти забывает об изначальной цели своего визита. Получается немного более резко, чем планировалось, но Чжун Ли подмечает это, хмурится, — Она правда смешная, послушай. — Я не совсем понимаю, — признаётся Итэр, глядя на них снизу вверх, — господин Чжун Ли, если у тебя были планы, я могу уйти. — Не стоит, — отвечает Чжун Ли, кажется, им обоим, — не знаю, что ты задумал, Чайльд, но не делай этого. — Сяншен, просто послушай, — Тарталья прочищает горло, — заходит как-то в бар бард и говорит: мне, пожалуйста, чизапрапровшмпыль с лимоном. А бармен у него переспрашивает: Чизапрапровшмпыль с чем? Ждать реакции долго не приходится. Чжун Ли жестом очень уставшего человека трёт покрасневшие глаза и выглядит скорее как полностью готовый к убийству, чем на грани смеха. Первый блин комом, но это не причина терять волю к победе. Чайльд перерывает в голове все старые анекдоты, которые рассказывал ему дед и пробует снова. — Заходит как-то снежной с сыном в бар, бармен ему: Какой милый ребенок, сколько ему? Снежной отвечает: Рюмки хватит! — Вот эта была ничего, — соглашается Итэр, как-то слишком уже весело. Ему уж скорее забавно наблюдать за самой ситуацией, чем слушать шутки, нацеленные на выяснение отношений, — ещё знаешь? — Давайте остановимся на этом, — умоляет Чжун Ли, выискивая пути отступления без кровопролития, — я всё понял, поговорим в другом месте? — Чистые простыни, — фыркает Итэр, совершенно не к месту, привлекая к себе внимание. Но, кажется, он всё уже решил, — я только сегодня менял их по поручению, Архонтов ради. Он пропадает на задворках Ли Юэ так скоро, что не успевает даже заметить, когда именно Чайльд утаскивает Чжун Ли в кабинет. Они не запирают дверь, но в гнетущей тишине всё кажется слишком очевидным, чтобы Тарталья не мог начать корить себя за слепоту. Поднос с чайным набором плавно опускается за низкий столик. — Ты знал, — Чайльд громко клацает зубами, опускается в кресло настолько небрежно, что сам себе бы лучше дал оплеху, чем терпел недовольный взгляд со стороны, — как давно ты знал? — Ещё до того, как ты отплыл на Родину, — спокойно замечает Чжун Ли, даже не удосужившись притвориться, что вспоминает, — это было сложное время. Кроме тихих и размеренных дней, которые они провели за прогулками в Ли Юэ, Чайльд мог бы вспомнить только о тех моментах, когда смеялся над любым чудным поведением местных жителей, всеми возможными и невозможными лавками, над хихиканьем девушек и Чжун Ли, раздражающимся без повода. Что же, теперь и причина кажется более прозаичной. — Почему не рассказал? — Тарталья упирается в подлокотники, скрещивая пальцы в замок, словно вот-вот заключит сделку на миллиард моры. — Ты должен был сам понять и решить, нужен ли тебе такой соулмейт как я, — голос Чжун Ли степным прохладным ручьём обтекает все камни преткновения этого допроса лицом к лицу. Как будто и не было тех долгих часов размышлений, во время которых Чайльд скорбел о невозможности выбора пары. Допуская мысли, только возможности существования кого-то настолько же подходящего, как Чжун Ли, при которых наизнанку выворачивало, сейчас он тихо смеётся, прикрывая глаза ладонью. — У тебя очень заразительный смех, — кратко делится Чжун Ли, а в руках мелко подрагивает пиала с чаем. — К счастью для нас обоих, — добродушно заявляет Чайльд и ухмыляется, — рассказать тебе шутку? — Уверен, мы найдём более достойное применение твоему рту. Чжун Ли, для бога прожившего тысячи лет, иногда невероятно глуп. Чайльд, зубами расстёгивающий ширинку его брюк, иногда невероятно слеп. Но с этим они что-нибудь сделают чуть позже.