Останься.

— НЕ УХОДИ, ПРОШУ ТЕБЯ! — кричал в голосину каскадёришко, свалившись с ног на холодный пол, упирались в который колени — давно они уже были стёрты в кровь. Столько раз только начавшие затягиваться раны вновь трескались, причиняя неимоверную боль владельцу, сколько он же умолял своего стрелка остаться, стоя перед ним на коленях. Он сам не понимал, почему делает это — унижается перед чёртовым Рикошетом, хотя вины никакой не имел. Не имел вины. Верно, ведь виноват сам Рикошет. Или не виноват... Сту не единожды путался в клубке мыслей, в основном приходя к вопросу — "А кто же всё таки виноват в этом?". Он сам? Но ведь он ничего плохого в их отношениях не сделал. Рикошет? Но он же заботится о каскадёртвующем, он боится его потерять. Но также, как и боится, так и отстраняется от той долгожданной любви, которая сейчас скрутилась в три погибели на полу, с неподдельной болью ревущая навзрыд, не переставая твердить, меняя тональность крика : "Останься, останься, останься..." И так много раз... Нога в лиловом сапоге уже готова отдать команду старта к побегу из тусклой, мрачной и холодной квартиры, где так и веяло ужасной досадой и болью. А сердце, и без того истерзанное, ноет. Ноет, рвёт и мечет. Стрелок не может так просто оставить того, кто стал ему доверять, кто стал его любить сильнее, чем кого-либо. Любить сильнее собственной жизни. Сту доверился ему. А он молчит. Смотрит на гаснущий огонёк в покрасневших от слёз глазах, без устали втыкающих свои штыки взгляда на фигуру, освещаемую лишь слабым светом луны из окна. — Я же ничего дурного не сделал.. Почему ты опять хочешь уйти?! — твердил и кричал отчаявшийся трюкач, словно ребёнок, теряющий родню и вопрошающий у всевышних, за что ему такая участь. Да, он терял родню. Но потерю этого родного уже не переживёт. А Рикошет знал, что если останется — всё начнётся заново. Он не хотел снова вредить тому, кто изменил его жизнь и тому, кого будет любить, пока не сгниёт в деревянном ящике под двумя метрами земли. Красный дермантин забрызган кляксами солёных слёз. А ведь Рикошет обещал, что эти слёзы с лазурных глаз каскадёра будут прибережены только для радости. Не сдержал. Только сейчас он понял, что обещание своё не сдержал... Боль в висках пульсировала с каждой упавшей на одежду или пол каплей. Кашель и вовсе рассёк гнетущую атмосферу. Сил реветь уже не было у бедного Сту. Он просто устремил взгляд на пол, упирая туда же сломленный раной локоть, где красовалась крапинка из слёз. Ему абсолютно было, есть и будет плевать на те обещания, данные ему Рикошетом. Это просто слова. Он просто хотел быть рядом с ним. Как раньше... — Прошу тебя, — стал хрипеть заплаканный парень, — не оставляй меня.. — успел сказать, прежде чем упасть без памяти на пол. Остатки солёных дорожек продолжали поддерживать влажность новой порцией слёз, произвольно текущих на побледневших щеках. Рикошета сильно одёрнуло. Его Сту. Лежит перед ним на полу. Не говоря ни словечка, перед этим моля его не покидать жизнь юноши. Лишь те самые капельки глухо стукались о пол, добавляя новые элементы в крапинку. Он останется. Потому что любит. Он хотел как лучше. Он думал, что причиняет боль этой светлой, ни в чём не повинной душонке, всем сердцем открывшейся ему, показавшей настоящую любовь. Он причинил эту боль, совсем не заметив ранее. Он возьмёт уставшее тело на руки, очередной раз получив порез на сердце, увидев лицо неповторимого Сту. Бледные черты лица не горели тем румянцем, который стрелок каждое утро видел, просыпаясь. Глаза не горели синим пламенем, желая никогда не отрывать взгляд от его алых крестов. Улыбки не сверкает на губах, которые Рикошет так любил целовать. Это стрелковская вина. И ничья больше.. А лазуритные кружки показались вновь из-под тяжких век, когда голова обладателя сией потерявшей на время блики красоты едва ли коснулась подушки на мягкой кровати. — Ты ос-стался? — всё ещё не отошедший от недавней истерики голосок подрагивал, задавая очередной вопрос любимому человеку. Любимому, не смотря ни на что. — Остался. И останусь пока не умру. — взяв обессиленную ладонь между своих, стрелок целовал её, ни сколько не пытаясь сдержать свои слёзы, обжигающие собственные ноги и пальцы возлюбленного. Он ждал более гневной истерики, скандала, хоть и понимал, что Сту никогда не начнёт первым. За что Рикошет корил себя. И приводил к подобным срывам. Во всём виноват лишь он. И никто другой. — Спасибо. — раздался хрип напротив раскаивающегося юноши, а рука чужая обвилась вокруг шеи. — Прости меня, Сту.. — совсем крепко обнял Рикошет своё сокровище, отпустив побледневшую под тон лица руку, — Я никогда более не причиню тебе боль. Клянусь. Слышишь? Клянусь! — начинал сильнее слезиться он, пока щёку, помимо слёз, покрывали поцелуи потеплевших губ любимого трюкача. — Мне совершенно плевать на эти слова, любимый, — тепло сказал Сту, одарив заблудший разум возлюбленного мягким поцелуем в губы, — Главное — останься...