Рассвет

Мастер Сайтама говорит, что ему следует уподобиться Кузне. Он спокойно и с ленцой объясняет Геносу, что нужна телесная искра в сердце машины, а тот сосредоточенно кивает, поджимая губы, и непроизвольно кладёт руку туда, где когда-то билось его живое сердце, отдающее теперь фантомными болями. Мастер Сайтама говорит, что нужна самая неукротимая алхимическая субстанция, чтобы вдохнуть в неё жизнь, и Генос кивает вновь, пряча ладонью голубое свечение, что всё равно проходит сквозь пальцы. Им нужен край мира и его Порок, у которого на все истории одно лишь имя, им нужен Жгучий Ключ. Мастер Сайтама не говорит, что будет после, но обещает привести Геноса и всех остальных к распаду, и подмастерье готов распасться прямо сейчас, лишь бы только быть полезным ещё хоть немного. Мастер оставляет ему свои наставления и запах гари, и Генос ужасно боится не оправдать ожиданий. Это единственное, что способно его испугать в принципе. Сайтама никогда ничего не разъяснял в подробностях, и до чего-то Генос в итоге доходил сам, а что-то навсегда оставалось непознаваемой тайной, доступной лишь его Мастеру. Даже доктор Кусено не был столь искусен в этих вопросах, хоть и мог создавать потрясающие вещи. У Сайтамы была другая способность — безграничное, всеобъемлющее разрушение. Генос разрушался рядом с ним каждый миг. Решение самому стать машиной далось ему довольно легко. Ослеплённый болью, всеми её проявлениями разом, он запросто отбросил в себе человеческое. Остался один лишь разум, затуманенный дурманом чужого авторитета, потерянный в поисках отмщения и затонувший в безграничной, но невзаимной любви. Генос больше не мог страдать, у него физически не получалось, и остатки моральной боли тлели в нём, не подпитываемые больше ничем. Когда сгорает фитиль, бесполезно зажигать его снова и снова — настанет момент, когда нечему будет гореть. Фитиль Геноса выжжен Сайтамой дотла, и распад — всё, что ему остаётся. Идеи мести похоронены в Лесу вместе с их источником, добрый доктор лежит теперь в воспоминаниях, а у Геноса только он сам, нечеловеческая привязанность и толпа чужих последователей, ничего не знающих о настоящем Сайтаме и верящих на слово. Генос не знал даже, врёт ли им на самом деле, говорит ли правду, или не говорит ничего, слишком крепко задумавшись и надломив свои искусственные брови, погружённые в слишком глубокую складку на лбу. Всё равно смотрели последователи по большей части на него самого, ведь он был лицом культа, притом красивым и популярным, и некоторые даже не осознавали на самом деле, что всё здесь заточено под Мастера и его нужды, а не Геноса, оставившего свои стремления и желания в далёком прошлом. Синее золото, что Генос прячет в своей груди как в самом надёжном месте — прощальный подарок Кусено. Люди, способные такое создать, не живут долго и счастливо, и Генос это понимал, когда обращался с просьбой помочь в расшифровке загадочных поручений своего Мастера. Доктор смог, помог и изготовил, но вскоре… Генос не знал, что именно произошло в конце — он просто увидел при следующем визите труп. Синее золото добротно светилось во мраке опустевшей лаборатории. Стабилизированное и смертоносное — убивает с одного прикосновения. Возможно, именно это и погубило Кусено, но Генос спокойно взял субстанцию в свои механические руки. Ему казалось, что нельзя убить то, что уже не живёт. Он никого больше не оплакивал и совершал многие действия, что раньше казались важными и правильными, чисто автоматически. Мировосприятие Геноса летело в черноту, освещая её жалкими остатками пламени. Его душа пахла палёной плотью, которой у него больше не было. Генос носил ядро и золото в себе, и сам он был лишь машиной, что приняла в себя самое важное — цель. Мастер был для него и светом, и смыслом, и недостижимой мечтой, и в то же время — ночным кошмаром. Генос помнил его до изменений, до первого рубежа, до предательства и прочих страшных вещей, что потянул за собой Сайтама, ступив на путь изменения через разрушение. Он обещал, что они смогут разрушить даже пределы, и на их месте воздвигнут новые. Обещал, но его карие, выгоревшие глаза не несли в себе ничего, кроме цепкого безразличия. Генос нужен был ему как подмастерье, и он был рад хотя бы роли его левой руки, которой изредка позволяли что-то делать самостоятельно. А потом Сайтама затаился, и всё осталось на Геносе. От него зависело, чем обернётся Великое Дело, и будет ли оно свершено. Сайтама дружелюбным жестом приглашал его за собой прямо в ад, и Генос с удовольствием шёл. Ядро мягко урчит в его груди, окружённое осознанием и подпитываемое редчайшими алхимическими элементами. Генос может его использовать не только как то, что стережёт в своей опустевшей груди, но и как орудие — в конце концов в самом начале пути он был неофитом Грани. Грань была с ним столько, сколько он себя помнит с перерождения — грань смерти и жизни, грань памяти и забвения, в конце концов грань добра и зла. Генос легко балансировал и был предельно заточен, как ум и его орудия, но не мог принять ни одну из сторон. Радость свободного падения в бездну была ему недоступна, и стоило ему раскинуть руки навстречу чему-то, как со спины кто-то крепко хватал. Чаще всего, конечно, метафорически, но бывало, что сильные руки смыкались на его груди, ограждая от акта саморазрушения, словно запечатывая, уговаривая подождать своего подходящего момента. Генос трепетно ждал, но терпением не отличался. Когда-то давно, когда Генос только-только встретил Сайтаму и восхитился его силой, он был единственным человеком подле него. Они делили вместе дом и пищу, совершенствовались в физической форме и преображали разум, видели общие сны о местах, которых не существует на карте этого мира. Тогда Сайтама ещё иногда улыбался, смущённо скрывался от первых своих последователей помимо Геноса и много времени проводил за тренировками. Он спасал людей мимоходом и сиял ярче Солнца, он был Великолепием. Но то ли сила всё-таки развращает, то ли отсутствие границ заставляет отчаянно их искать и жаждать, но редкая улыбка окончательно померкла, и мысли его стали темнее, как и дела. Сажа и копоть постепенно покрыли собой белый плащ и солнечного цвета костюм, и от прежнего Сайтамы почти ничего не осталось. Было время, когда Сайтама говорил Геносу ни в коем случае никого не убивать. Было время, когда говорил, кого убивать. Настало время, когда он не говорил этого вслух, но Генос буквально слышал его голос: «Убивай кого угодно». Слова, которыми убийца обращается к жертве, пламя — к топливу. Генос придирчиво выбирает из последователей Мастера того, кто станет их Компасом, но приходит к выводу, что ему не важна его личность, он не собирается с ним говорить и вникать в мечты и цели, а потому выбирает первого, кто вызывается сам. Энтузиазм — удивительно разрушительная сила, способная на невероятные вещи в правильных руках, и на ещё более невероятные в неправильных. Уж Генос знает об этом как никто другой, делая человека своими глазами, которыми теперь ищет тот самый Порок. В этих слепых ко всему, кроме цели, глазах он замечает мельчайшие соринки, как не замечает в своих огромное горящее бревно. Пороков несколько, и в книгах пишут о том, что находится на месте бывшей Вены, но это слишком далеко, и Генос выбирает поближе. Он не знает, где Мастер есть сейчас, но точно знает, где его нет. В то же время есть и тот, кто старается ему помешать. Из благородства ли, страха или потому, что до конца не утратил рассудок, но он путает планы, устраивает диверсии и вносит разлад в рядах последователей. Генос смотрит на это временами объятый праведным гневом, чуть реже — снисходительно. Сила Мастера велика, но сильны и враги. Пока Сайтама скрывается, Генос будет его верным орудием. Не с первой попытки, но он одолевает соперника сам, и не в силах после этого покинуть поле боя — ядро в груди рокочет и сияет, грозясь расколоться и оборвать их Великое Дело. Враг повержен, но целее самого Геноса, и оставляет на его груди обыкновенное бумажное письмо. На листе чёрным по белому написано, что Сайтама его просто использует, что конец его будет ужасен, и что ещё есть время выбрать собственную жизнь и достичь своих высот. Письмо Генос рвёт, как только руки начинают слушаться. Он сжигает клочки, хоть и знает, что все слова — чистейшая правда. Его конец будет ужасен. Кузня всегда требовала боль в обмен на силу или без обмена вовсе. У Геноса помимо Компаса есть «Руководство по отбытию», в котором среди давно нерабочих стратегий быстрого побега есть вполне действующие знания для открытия порталов или того, что можно было бы за них счесть. Не все двери — раны, но все раны — двери, и если применить к ним Накал, то можно выжечь особую, ведущую туда, где должен оказаться их Мастер. Нет, его Мастер — Генос не намерен делить Сайтаму с кем-то ещё и ревностно охраняет его тайны не только из преданности, выходящей за грани разумного, но и сжираемый разнообразными чувствами по отношению к нему. Он любит Мастера так, как не смог бы никто другой, да им и не позволено. Геносу, впрочем, не позволено тоже, но просто всему вопреки и самому себе назло он это делает. Когда почти всё готово, он наконец-то обращается к Сулочане, которую не раз требовательно упоминал Сайтама. Раньше он бы сказал, что у Геноса лучше получается общаться с людьми в целом и женщинами в частности, но сейчас Сайтама не говорил, а Генос больше не спрашивал. Необычайно серьёзный он ждал, когда прибудет Мать Чудовищ — одна из «сестёр» Сулочаны. Миссис Э. жизнерадостна и носит что-то похожее на дирндль. С Геносом их роднит не только страсть к механическим монстрам, но и ужасная нетерпеливость, а потому они спешат заключить сделку. Он знает, на что Лигея ему намекает, и представляет ей Фубуки, на которую до сих пор таит вызванную ревностью обиду. Проницательная Э. спрашивает весело и по-доброму, не поругались ли они, и заверяет малыша Геноса, что разберётся с этой во всех смыслах аппетитной проблемой. На душе скребутся заводные львы — так ласково с ним говорил только доктор Кусено, а теперь не говорит никто. В конце концов Генос тоже рукотворное чудовище, сжимающее в руках Жгучий Ключ. Генос тонет во взгляде Сайтамы и клянется, что пойдёт за ним хоть на край света, ещё не зная, что так оно и будет позднее, и пойдёт он не за ним, а ради него. Пылкий, нетерпеливый и безумно влюблённый Генос не заглядывает далеко за горизонт, не слушает предостережений и отметает чужие советы под руку. Когда-то Сайтама честно пытался его остановить, уговаривал не набиваться в подмастерье, покинуть их вынужденно общий дом, пойти заняться собственными делами и не класть свою жизнь на алтарь имени него. Генос его не слушал. Сайтама перестал слушать Геноса. Когда Сайтама обновился, выгорев до чистейшей несдерживаемой мощи, он внезапно сказал, что знает, как стать ещё сильнее. В нём проснулась страсть к жизни — новые цели и стремления, азарт погони за силой, неукротимая тяга к разрушению. Ему наконец-то стало весело, хотя всем людям вокруг — страшно. Без контроля сила Сайтамы запросто могла стереть с лица Земли что угодно, а теперь тот, кто назвался Мастером, перестал за себя отвечать. Он не уничтожал города, не взялся за истребление человечества и не пытался захватить мир. Он просто больше не помогал, а если кто-то пытался воззвать к его некогда доброму сердцу, то взывал в ответ к разрушениям. Сердце Сайтамы тоже было выжжено дотла. На смену настоящему добру не приходит злоба — остаётся лишь прах. Милосердие скрыто в тени, а вокруг Сайтамы теперь всегда ярко, но не солнечно — он просто объят огнём. Генос содержит в себе ядро, в котором пылает искра, и кормит его синим золотом. Слепой Компас смотрит на Порок, у которого они замерли, и вокруг витает Накал. Мастер Сайтама приближается к ним спокойный, уверенный и удивительно холодный для человека, буквально согретого пламенем. Генос улыбается благоговейно и с обожанием, взгляд его искусственных глаз теплеет и едва ли не плавится, стекая из глазниц чёрными разводами. Мастер здесь, их цель как никогда достижима, Генос справился и не подвёл. Он наконец-то смог быть по-настоящему полезным. Несмотря ни на что, вопреки всем недоброжелателям и самому себе, но Генос встретит свой ужасный конец ради самого прекрасного человека. К обряду Интеркаляции прибегают лишь совсем отчаявшиеся или особенно глупые адепты, и Генос не был уверен, какой эпитет к нему применим точнее прочих. Он повторит сейчас судьбу Солнца, что было расколото любившей его когда-то Кузней, и с ним будут жертва, горе, покорность и распад. Механическое тело не может болеть, как и душа, но Генос быстро в этом разубеждается и душераздирающе кричит. Он разрывается на части, разрушается, сгорает, умирает, распадается — всё хуже, чем когда он перестал быть человеком в первый раз. Мастер бросает короткий взгляд на его страдания и шагает в открытые врата через старую рану с запёкшейся кровью. Солнце было уничтожено Кузней, и Генос тоже разбивается и горит. Мастер Сайтама за Дикой Дверью, которой пользовались даже Боги-из-Камня, готов к своим новым свершениям в качестве Имени, но Генос уверен — он сразу переродится в Час и расколет всё, что не смогла уничтожить Кузня, быть может даже её саму, и та перестанет вспоминать Солнце-в-Великолепии в невозможности пожалеть о содеянном. Он не сможет увидеть это лично, не сможет даже стать Вечным, унаследовав дело своего Мастера как истинный подмастерье — это не для него. Генос Нигде. Вокруг него фонари из чёрного нефрита, звучат голоса пророков, и всё замирает от ужасного холода. Генос думает, что возможность стать ещё мертвее теперь есть всегда, и умирает каждое мгновение, которым потерян счёт. Фантомная боль сжимает тисками нереальное сердце, переполненное остатками нежности к Мастеру, больное надеждой на то, что Нигде тоже расколется и выплюнет его куда-то под ноги Сайтамы. Его холодная вечность — бесконечный распад в ожидании единственного Рассвета.