***
Вот и сегодня Гун Цзюнь не смог отказать Чжан Чжэханю, к тому же, он — о боги! — познакомит его с Луффи! Теперь Гун Цзюню не придётся врать о замечательном четвероногом друге, с которым ему посчастливилось подружиться; теперь это будет правдой! Остаётся надеяться, что этот самый четвероногий друг без доли сарказма чудесный, а не кусает за все самые мягкие и не мягкие места, когда кто-то наглый тянет свои ручонки к хозяину. Но Гун Цзюнь приличный! Он не станет лезть к Чжан Чжэханю без разрешения.***
— Лао Гун, — Чжан Чжэхань улыбается и смотрит — неотрывно, пронзительно, словно пытается разглядеть душу, вывернуть её наизнанку и докопаться до самой правды, что скрыта где-то на глубине. — Цзюнь-Цзюнь! — он машет и щёлкает перед его лицом руками, а глаза складываются в два полумесяца, и это выглядит просто восхитительно, прекрасно, великолепно! Не важно. Ничего не важно сейчас. Чжан Чжэхань, его голос, его взгляд, его улыбка. И Луффи, которого он держит в руках и тычет его мокрым носом ему в щёку. — Познакомься, Цзюнь-Цзюнь, это Луффи! — по комнате эхом разлетелся заражающе радостный смех, и Гун Цзюнь не сдерживается, подхватывая удивительную атмосферу между ними. — Привет, Луффи, будем знакомы. Я Гун Цзюнь. Звучит так забавно и так правильно сейчас. Он смотрит на Чжан Чжэханя, ловит его взгляд, улыбку, то, как он нагло на него пялится, то, как позволяет восхищенно смотреть в ответ, и тянется, тянется, тянется, пока расстояние между ними не становится слишком мизерным, а единственное, что хоть как-то спасает — Луффи. — Цзюнь-Цзюнь, — зовёт его Чжан Чжэхань, его голос чуть охрип, но… ох, как же великолепно это звучит. — Хань-Хань, — в шутку отвечает Гун Цзюнь и по его лицу расплывается тёплая улыбка. — Могу ли я поцеловать тебя, Цзюнь-Цзюнь? — вопрос больше риторический, Чжан Чжэхань выпускает Луффи, позволяя тому радостно убежать в сторону кухни. Теперь между ними нет никакой преграды, теперь Чжан-лаоши плотно прижимается, опаляя своим дыханием, и смотрит, смотрит, но не решается сделать следующий шаг — ждёт, и от этого ожидания сердце Гун Цзюня наполняется приятной теплотой. — Да… — хриплым голосом отвечает Гун Цзюнь, кивая. Три. Два. Один. Он не успевает мысленно досчитать, ощущение губ Чжан Чжэханя сбивает с толку, отгоняя все мысли. Ничего. Больше ничего. Чжан Чжэхань, его губы, его близость, то, как умело он целуется, то, как правильно подходит к этому делу, утягивая всё глубже, глубже и глубже. Гун Цзюнь позволяет всем замкам сорваться, позволяет нырнуть в этот омут с головой, нет никакого «а что дальше», «а что потом», есть только настоящее — сейчас.***
По комнате разлетается смех, атмосфера наполняется чем-то тёплым и приятным, тепло распространяется внутри, возле серда, и согревает, согревает, согревает. Хочется остановить время, запечатлеть этот момент и никогда его не покидать. Гун Цзюнь неотрывно смотрит на Чжан Чжэханя, Гун Цзюнь обнимает Чжан Чжэханя, Гун Цзюнь рядом с Чжан Чжэханем. Разве можно желать чего-то большего? А Чжан Чжэхань обнимает и смотрит в ответ, коротко касается губами его виска, морщинки между бровей, щеки, уголка губ, опускается ниже — к шее; кусаче целует, ведёт влажную дорожку языком и дует, заливаясь смехом. Гун Цзюнь очень чувствительный, он млеет под его прикосновениями и ласками, просит не останавливаться, просит ещё, просит больше. Разве можно желать чего-то большего?***
«Вообще-то у тебя есть собака, Хань-гэ» «Вообще-то я люблю тебя, бао»