Médecine de père célibataire

Юнги прижимается к своей любимой женщине и в откровенную чувствует, как сердце дребезжит и сжимается слишком сильно. Молодая женщина звонко хихикает, широко улыбаясь. Она сейчас буквально на седьмом небе от счастья, ведь недавно была на УЗИ, как никак 22-ая неделя беременности проходит, из-за чего бедный Мин терпеливо ждёт: Ждёт, когда появится на свет его малышка, которая растет в животике матери; ждёт, когда сможет вновь касаться своей Мэй, сможет вжать в мягкие  кремовые простыни. Но пока он держится, а особенно, пытается не дать волю своей слабости. Его слабость — это грудь любимой. Она небольшая, кажется не особо заметной, но в Юнги огни пылают при виде маленьких розовых сосочков и милых светлых веснушек, которые усыпали кожу.  А теперь, из-за беременности, грудь девушки стала чуть больше и намного чувствительней, чем раньше, впрочем, как и беременяшка лично. Мин так и хочет приласкать как следует эрогенную зону, жаль, что приходится сдерживать данные порывы. Ночи бывают настолько разнообразны и смешно, что комедию снять можно, особенно, когда жена беременна и ей резко хочется апельсинов, пирожное, огурчики. Зато сейчас другая проблема: ребёночек начал толкаться. Малышка, бывает, так «буянит», что Мэй приходится часами наглаживать округлый живот и разговаривать, в попытках утихомирить дитё, иначе сама девушка спать нормально не может. * * * Его любимая Мэй, его девочка, его надежда, которая подарит дочь, — всё это Мин прекрасно помнит и до сих пор ощущает. Глаза резко раскрывает и принимает сидячее положение, глубоко дыша. Опять. Опять снится, прошлое ворошит и болью огромной отзывается. Мужчина устал от этого, он, в какой-то степени, себя винит в том страшном инциденте, врачей терпеть не может, но живёт. После смерти любимой до безумия жены у него остался теплый лучик в его никчёмной жизни — пятилетняя дочь, похожая в папу до крайности, зато характер чем-то схож с материнским. Такой же лёгкий и притягивающий внимание к «хозяйке». — Мэй...— одними губами шепчет двадцативосьмилетний мужчина и поднимается со своей кровати, приближаясь к окну и решая закурить сигарету, которая заставляла переключаться на другое: на свое здоровье и сморщившийся носик Юджи, которая вечно ругает папу за то, что он курит. «Курить же плохо, это знают все в садике!» — скрещивая ручки на груди и хмурясь, вечно говорит девочка, замечая папу с утра с сигаретой на балконе. Юнги горько усмехнулся и приоткрыл окно в комнате, чтоб не пахло дымом. Прохладный, почти что осенний ветерок подул на лицо отца-одиночки, на голые плечи и грудную клетку. Сейчас, похоже, где-то около двух-трёх ночи, раз город не особо шумный, хотя в их районе шум бывает крайне редко, что нравилось Мэй, нравится Юнги и Юджи. Он закуривает сигарету, зажав её губами, пока зажигал, немного обречённо цокает языком о нёбо и берет сигарету между двух пальцев. Делает затяжку, чувствуя, как никотин проникает в лёгкие и дым немного щекочет глотку, а потом выдыхает небольшие клубы дыма, развиваемого ветром. — Мэй, мы тебя любим, — в пустоту бросает Мин и продолжает курить, иногда стряхивая пальцем пепел, продолжая делать затяжки,  пока та не иссякает и ему приходиться потушить её о стеклянную пепельницу, а затем выкинуть бычок в окно с третьего этажа. — Я надеюсь, ты видишь, как растет Юджи, — качает головой тот и закрывает окно. Ему надо лечь спать, иначе завтра будет как выжатый лимон, а так нельзя. Он хочет подарить своей дочушке лишь доброту и улыбку, а не свое израненное сердце. Юнги потирает переносицу и чувствует, как веки ещё залиты свинцом сна и тяжелеют, походу, усталость сказывается, но не только физическая, но и моральная. Ему очень трудно, всё-таки девочка нуждается в матери, а Мину приходится быть и мамой, и папой. Тот откидывается на подушки и шумно выдыхает в сумрак комнаты, глаза прикрывает и заставляет себя уснуть. Завтра новый день, новая пища..