Испытание на храбрость

Возле озера ветрено, воздушные змеи взлетают быстро, мечутся в воздушных потоках беспорядочно и непредсказуемо, так, что еще сложнее попасть, — и привычная забава становится интереснее, превращается в соревнование. Цзян Чэн ждет, придерживая натянутую уже тетиву, выгадывает подходящий момент, когда будет точно уверен, что стрелу не снесет случайным порывом, что змей не вывернется вдруг боком, не уйдет от тщательно выверенного выстрела. Главное, не опоздать. Но и рано — тоже нельзя, все смотрят. Старшие ученики до сих пор на тренировке: матушка с самого утра в дурном настроении и взялась за них серьезно. Но младшие собрались здесь, едва узнали, что они будут стрелять, несмотря на погоду, да и деревенские мальчишки подтянулись: стоят неподалеку, смотрят и поддерживают криками. Это приятно, хоть и отвлекает. Цзян Чэн плавно отпускает тетиву и сразу чувствует: попадет. Стрела пробивает легкое тело змея у самого хвоста, но этого достаточно, чтобы он закрутился, понесся к земле. Цзян Чэн оглядывается, но Вэй Ин все еще выжидает, пальцы твердо сжимают тетиву, выражение сосредоточенное, и сразу приходит уверенность, что опять проиграл: змей Вэй Ина кувыркается уже высоко и его сильно снесло в сторону — конечно, упадет дальше. Можно и не смотреть даже, но чужое напряжение и азарт захватывают, и Цзян Чэн вглядывается в небо, чтобы не пропустить момент, чуть не стонет от досады, когда стрела не достает всего чуть-чуть. И только потом понимает, что это означает победу для него, радостно вскидывает кулак вверх. — Что, сделал я тебя? — Ага. Я промахнулся. — Вэй Ин морщит обгоревший на летнем солнце нос, но особо расстроенным не выглядит. — Меньше надо было выделываться. — Цзян Чэн показывает ему язык, и Вэй Ин тут же подскакивает вплотную, то ли зажимая в захват, то ли приобнимая. Они следят за змеем до тех пор, пока его видно: ветер не дает ему подняться слишком высоко, только уносит все дальше, почти над самыми верхушками высоких деревьев, пока он не теряется среди них. Кажется, все-таки упал. Или зацепился за ветки. Деревенские уже начинают расходиться, им тоже пора, чтобы успеть до обеда. Оторвав от себя Вэй Ина, Цзян Чэн закидывает лук за спину. — Спорим, я добегу до змея быстрее? — выкрикивает и тут же срывается с места, не давая Вэй Ину времени подумать и сообразить: ему-то зачем сдался чужой змей. И ускоряется, почти сразу услышав за спиной шорох травы под чужими быстрыми ногами. Вдвоем бежать гораздо веселее. Змей лежит почти у самой кромки леса. Ткань прорвалась, конечно, но деревянный каркас цел, значит, можно еще починить. Цзян Чэн осторожно выпутывает стрелу из прочного шелка, кладет обратно в колчан. — Давай и мой поищем? — предлагает Вэй Ин. — Я примерно запомнил, куда он упал. Жалко потерять. Цзян Чэн его понимает: этих змеев, ярких и нарядных, помогал делать отец — как раньше, в детстве. Этим летом он чаще приходит на тренировочное поле, уделяет ему больше внимания. Им обоим, на самом деле, но Цзян Чэн старается об этом не думать и чувствует себя счастливым. Иногда ему кажется, что за внимание отца он соревнуется с Вэй Ином так же, как в стрельбе по змеям и на тренировках. Побеждает редко, но, кажется, в последнее время ему везет. До обеда еще есть время, и даже если опоздают, всегда можно найти, чем поживиться на кухне. Матушка, конечно, рассердится, но когда она не сердилась? — Пойдем. Вроде бы на север улетел? — Ага. — В самую чащу. — Цзян Чэн вздыхает. — Боишься? — Вэй Ин тут же усмехается, тычет его локтем в бок. — Да кто тут еще боится? — руки заняты змеем, а Вэй Ин верткий, отскакивает раньше, чем Цзян Чэн успевает дать ему сдачи. — Туда идти долго, к обеду не хочу опоздать. — Так я тебе и поверил! — Вэй Ин показывает ему язык, но тут же поворачивается к все еще ждущим их у ворот ученикам, машет, привлекая внимание и объясняя жестами, что они пойдут в лес за змеем. На таком расстоянии вряд ли разглядят верно, но ничего, догадаются. В лесу нормально уже не побежишь, поэтому они просто идут быстрым шагом. Змея Цзян Чэн тоже закрепил за спиной, чтобы не мешал. Как бы ни было ветрено у озера, в лесу тихо и тепло, даже слегка парит, так что то и дело приходится вытирать рукой пот. Вэй Ин вертит головой по сторонам, успевает на ходу замечать сочные листья заячьей капусты и спелые ягоды земляники, срывает и делится с ним. И то и дело пытается рассказывать страшилки — как будто в свои тринадцать Цзян Чэн может испугаться такого. Тем более, до темноты. В детстве боялся, да, но сейчас-то он взрослый. Но Цзян Чэн его не перебивает, только фыркает после каждой истории, показывая, что он думает о глупых выдумках. Лес действительно становится все мрачнее, заросли — гуще, но Цзян Чэн рад, что они пошли: гулять вот так с одним Вэй Ином ему нравится больше, чем в шумной компании. Там тот стал бы выделываться перед ними, распылять свое внимание на всех, словно полевые цветы, которые ничего не стоят и ни для кого их не жалко. А сейчас весь он принадлежит Цзян Чэну, и ради этого стоит даже терпеть его дурацкие истории. Цзян Чэн не уверен, что смог бы найти то место, куда упал змей, но, видимо, Вэй Ин смотрел внимательнее и запомнил лучше, по крайней мере, ведет уверенно, и им не приходится долго петлять в зарослях. Разглядеть змея и вовсе оказывается просто: нужное им дерево стоит на небольшой поляне, сине-фиолетовый змей хорошо просматривается в его кроне. Дуб старый, не выше всего леса, но с толстым бугристым стволом и редкими листьями. Остальные деревья будто стоят в стороне, подальше от него, и это наводит на удачную мысль. Цзян Чэн задерживается, а когда Вэй Ин проходит чуть вперед, опускает руки ему на плечи, крепко сжимает пальцы и наваливается всем весом, удерживая. — Видишь этот дуб? Когда-то под ним было совершено жестокое убийство, — объявляет он замогильным голосом. — И теперь он высасывает жизнь из каждого, кто окажется рядом, даже птицы и деревья избегают его! — Вэй Ин как будто чуть дергается, и Цзян Чэн заканчивает уже обычным голосом: — Видишь, как далеко стоят? Плечи под его ладонями дрожат все сильнее, но едва Цзян Чэн успевает почувствовать вкус победы, как Вэй Ин заливается громким хохотом, запрокидывая голову так, что собранные в хвост волосы попадают Цзян Чэну в лицо, и ему приходится отодвинуться, отмахиваясь и отплевываясь. — Вот зря ты смеешься, видишь, как они далеко стоят? Мне бабушка про него рассказывала. — Да врешь ты все! — Вэй Ин оборачивается к нему, улыбается широко. Свет от заходящего солнца, пробравшись между ветками, падает на его лицо и — как там говорил отец? — да, он действительно красивый. Цзян Чэн и сам удивляется этой пришедшей неожиданно мысли. — Обычное дерево, старое просто, вот и не растет под ним ничего. Он прав, конечно, Цзян Чэн ничего такого ни об этом, ни о других деревьях в их лесу не слышал, но сдаваться так просто не хочет. — А про птиц и животных что скажешь? Их здесь нет! — Прячутся. — Вэй Ин только отмахивается. — По пути сюда мы тоже ни одного не встретили. — Это потому что ты их распугал своей болтовней! — Ага. — Соглашается он на удивление охотно. И словно чтобы окончательно испортить его выдумку, на ветку старого дерева садится большая ворона, громко каркает, глядя на Цзян Чэна так же насмешливо как Вэй Ин. — Вот, видишь, есть здесь птицы. — Ладно, лезь уже за змеем, и пойдем обратно. — Цзян Чэн демонстративно садится на траву под одним из окружающих поляну деревьев, показывая, что и шагу дальше не сделает. Может, хоть это его насторожит? Безуспешно: Вэй Ин только кивает, складывает на землю рядом с ним лук и колчан и отходит к дереву. Цзян Чэн наблюдает за тем, как он карабкается по стволу, ловко хватаясь за удобные наросты и крепкие сучья. Змей застрял высоко в ветвях, но выглядят они достаточно надежными, чтобы выдержать его вес. Уже не в первый раз Цзян Чэн задумывается, что, будь у них с собой мечи, могли бы подняться к самой верхушке и снять змея, да и лететь гораздо быстрее, чем идти пешком через лес. Ладно, долетели бы они вряд ли, оба они еще не настолько освоились с полетом, но подняться за змеем умений бы точно хватило. С мечом удобно; чем дальше, тем лучше Цзян Чэн это понимает. Только носить с собой мечи им пока не разрешено, приходится держать их в комнатах, доставая только на тренировки. Но уже скоро, учатся они быстро. Цзян Чэну кажется, что задумался надолго, но когда он поднимает взгляд на дерево, замечает, что Вэй Ин даже до нижних ветвей еще не добрался. А понаблюдав еще пару минут, понимает: что-то не так. Даже отсюда кажется, что за это время Вэй Ин не сдвинулся с места. Цзян Чэн все-таки поднимается и подходит к дереву. — Эй, ты чего? — приходится задирать голову, забрался он высоко. — Сам не понимаю. Оно как будто не пускает дальше. — Его голос доносится издалека, словно он сейчас гораздо выше, чем кажется отсюда. — Возможно, твои истории про это дерево не так уж и врут. — Да ну тебя. Сам же знаешь, что я все придумал. Забирай уже змея и спускайся. — Это глупо, но Цзян Чэн начинает тревожиться. Неожиданный порыв ветра качает деревья вокруг поляны, и кажется, будто они зловеще перешептываются и следят за ними. Наверняка во всем виноваты дурацкие страшилки Вэй Ина, теперь мерещится всякое. — Правда, не дается. Я уже даже талисманом проверил, но не помогает. — Тогда спускайся! — Даже голос звучит напряженно и испуганно. Цзян Чэну не нравится чего-то бояться. Он уже взрослый, и ничего ему не страшно. И поэтому особенно неприятно чувствовать себя, словно маленький ребенок, который надумывает опасность, но ощущение, что за ними следят, из смутного становится все более отчетливым, а небо темнеет быстрее, чем должно. Лучше уж потом пусть Вэй Ин дразнится, когда спустится, чем с ним что-то случится. Судя по тому, что Вэй Ин ничего не говорит о его дрожащем голосе, ему происходящее тоже не нравится. Сверху начинает сыпаться сухая кора, и Цзян Чэн отходит в сторону, отряхиваясь и ругаясь преувеличенно громко и грубо, — это хотя бы немного успокаивает. — Знаешь, вниз тоже не пускает, — говорит сверху Вэй Ин, и Цзян Чэн тут же замолкает. — И что теперь делать? — спрашивает он, в очередной раз жалея, что у них нет с собой мечей. — Буду прыгать. — Совсем дурак? Здесь высоко! — Там по пути ветка была, попробую сначала до нее. — Ладно. Снизу он не видит, как Вэй Ин разжимает руки, только что, пролетев несколько метров, он хватается за обломанную сухую ветку пониже. Теперь кора сыпется не на голову, а рядом, и Цзян Чэн внимательно всматривается в то, что происходит наверху. Лучше бы, как обычно, Вэй Ин сбил своего змея, снова победил, и они бы не оказались сейчас рядом с этим проклятым деревом. Ветка выдерживает, и, судя по тому, что способ работает, спуститься оттуда все-таки можно. Цзян Чэн успевает почувствовать облегчение и сразу же понимает: рано. Следующая ветка, выбранная Вэй Ином, ломается под его руками, только слегка замедлив падение, и, не успевая подумать, что делает, Цзян Чэн шагает вперед, пытаясь поймать его. Так что на землю они падают вместе. Под спиной что-то с хрустом ломается, и Цзян Чэн замирает. — Эй, ты как? — Вэй Ин тут же скатывается с него, оглядывает обеспокоенно, словно ищет повреждения. — Нормально. — Цзян Чэн садится и шарит рукой позади себя. Висевший за спиной лук уцелел, но змея уже не спасти: обломки деревянной рамы и порванный шелк. Цзян Чэн тяжело вздыхает. Вот и сходили за змеем Вэй Ина… — Почему ты не спустился с той ветки по стволу? — Пробовал. Все равно не получилось. Кажется, оно везде так. Вэй Ин снова начинает карабкаться на дерево, и от возмущения Цзян Чэн несколько секунд не может сказать ни слова. — Ты что, опять захотел там застрять? — Я недалеко, вот, смотри. — На высоте человеческого роста Вэй Ин останавливается и начинает спускаться — пытается: нога зависает в воздухе, не находит опоры, словно он упирается в невидимую преграду. — Видел? — Цзян Чэн машинально кивает. Но сообразив, что Вэй Ин на него не смотрит, отзывается: — Да. Вэй Ин отпускает ствол и, оттолкнувшись от него, отскакивает. На этот раз ничто не мешает, и он легко приземляется рядом с Цзян Чэном. — Думаешь, на нем какие-то заклинания или оно само по себе такое? — Теперь, когда с дерева он слез и непосредственной опасности не видит, ему интересно. Как бы опять не полез. — Надо будет рассказать о нем дяде Цзяну, может, и правда что-то про него известно. — Пойдем скорее отсюда. Мне здесь не нравится. — Ага, все-таки испугался! — Стоит подняться на ноги, и Вэй Ин тут же виснет на нем. — Нет! Но уже почти стемнело, и так опоздали! Вэй Ин еще раз оглядывается на застрявшего высоко на дереве змея — в сумерках он уже едва различим, — но когда Цзян Чэн поднимает с земли лук и делает несколько шагов к краю поляны, идет за ним. — Я бы на твоем месте не оставлял здесь змея, даже если он сломался. Вдруг это дерево — оборотень и потом найдет тебя через обломки. — Не смешно, — ворчит Цзян Чэн, но все-таки возвращается, поднимает, стараясь не оставить ни клочка. — Вот и я говорю: серьезное дело. Даже продолжая идти следом за Цзян Чэном все дальше от той поляны, он смеется и дразнит. — У тебя там вообще целый висит наверху, к кому еще после этого придет оборотень! — Ну, придет ко мне, а ты спишь в той же комнате — вдруг перепутает и съест тебя? Цзян Чэн фыркает. — Нет уж, змей твой, значит, тебя и съест. Скорее всего, одному идти по ночному лесу было бы страшно, пусть он и знает его не хуже, чем здешние озера, но болтовня с Вэй Ином отвлекает. Даже не заметил, пропало ли то ощущение чужого присутствия, когда Вэй Ин слез с дерева, — не до того было. Теперь, когда они идут почти в темноте, то воспоминание возвращается особенно ярко и по спине пробегают мурашки. — Слушай… Ты когда был на дереве, ничего не заметил? Как будто кто-то смотрит? Или затаенную злобу? Не просто же так это дерево не хотело тебя отпускать. Запоздало приходит мысль, насколько это могло быть опасно. — Нет, совсем ничего. Сам не понимаю, как так может быть. — Вэй Ин разводит руками. — А ты ведь испугался тогда, точно испугался! Это их обычные подначки, в другой раз подрались бы и все, — потому что переспорить Вэй Ина все равно не получится, — но сейчас его шутки раздражают. Возможно, как раз потому что он прав: Цзян Чэн боялся за него, что с ним что-то случится. — Сам ты испугался! Змея же так и не достал! — вырывается словно само. Слова звучат слишком зло, не так, как шутки Вэй Ина: дурацкие, но безобидные. — Еще и моего сломал, — говорит и тут же жалеет об этом, когда Вэй Ин умолкает. Они идут беззвучно, и Цзян Чэн вдруг замечает, как здесь тихо — слишком тихо, в ночном лесу так не бывает. — Ты же видел: не получилось. — Что там я могу увидеть снизу? Может, ты просто испугался и не полез дальше? Или решил меня разыграть? — Если бы разыгрывал, потом все равно слазил бы, — не зря же ходили. Цзян Чэну не нужны его объяснения, он и без того знает. — А у меня есть идея получше: возьмем завтра наши мечи, с ними подняться до змея будет просто. — Кажется, Вэй Ин задумывается, и это удивительно для человека, привыкшего постоянно нарушать правила. — Ну вот видишь, разговоров было много, а тут сразу струсил. — Нет, почему же… Хорошая идея, можно попробовать. За один день ничего не случится, а о дереве расскажем уже после. — Либо сами разберемся. Это точно глупое желание, но на миг Цзян Чэн почти хочет, чтобы дерево действительно оказалось опасным оборотнем, чтобы они смогли его победить, как и полагается заклинателям. А то мечи они получили уже больше двух месяцев назад, вместе с вторыми именами, но на ночные охоты их пока не берут. Только и остается, что нырять за речными гулями, пока взрослые не видят. И то, в прошлый раз даже за них досталось. — Как настоящая ночная охота, — говорит Вэй Ин. И Цзян Чэн чувствует неожиданную радость от того, что он тоже понимает. — Ага. Значит, договорились. В лесу все так же темно, но от того, что они вроде как помирились, на душе становится легче. Вэй Ин снова начинает болтать, но больше не дразнит и страшилки не рассказывает, а Цзян Чэн не мешает ему виснуть у себя на плечах, хотя идти так неудобно. Цзян Чэн уверен, что они отсутствовали не больше пары часов: темнеет уже раньше, точно не определишь. А значит, обед должен быть в самом разгаре, и они успеют спокойно вернуться к себе в комнату. Но лотки возле озера оказываются закрыты, даже не спросить ни у кого, а возле ворот Пристани Лотоса слишком тихо для не позднего еще вечера. По крайней мере, ворота еще не закрыты. Увидев их, старый слуга, одиноко сидящий у входа, всплескивает руками и устремляется к ним. — Молодые господа! Что же вы так долго! — Долго? — Вэй Ин тоже оглядывается по сторонам. — А сколько сейчас? — Час крысы на исходе. Вэй Ин удивленно присвистывает, выглядит как человек, наткнувшийся на что-то интересное, а не вляпавшийся в неприятности. Цзян Чэн едва удерживается, чтобы не отвесить ему подзатыльник. Заметил их не только старик: одна из служанок матери, Иньджу, почти сразу выходит из дверей, идет без спешки, но почему-то оказывается рядом с ними слишком быстро. — Цзян Ваньинь! — Цзян Чэн не сразу даже понимает, к кому она обращается, все никак не может свыкнуться с новым именем. Нормальное имя, и чем оно не нравится Вэй Ину? — Госпожа приказала привести тебя к ней сразу, как появишься. После того, как поздно они на самом деле вернулись, — ничего удивительного. Цзян Чэн обреченно кивает, собираясь следовать за ней. Даже теперь все равно больше беспокоит другое: как они могли провести в лесу половину ночи, даже не заметив? Они точно шли правильной дорогой, не плутали… Цзян Чэн не чувствует себя особо уставшим, хотя должен бы в это время. Снова вспоминается то дерево и страшилки Вэй Ина. Тот тоже идет за ними, но Иньджу останавливает его. — Тебя госпожа не звала. Иди к главе клана Цзян и объясняй все ему. — Она кивает в сторону той части дома, где живет отец, расположенную как можно дальше от покоев матери. Отчасти Цзян Чэн ему даже завидует: он бы тоже сейчас лучше пошел к отцу. К Вэй Ину тот относится хорошо, вряд ли будет ругать. Матушка страшнее. Уже шагая по темному коридору за Иньджу, Цзян Чэн вспоминает то, что заметил, едва они оказались на более-менее освещенном дворе за воротами, но отвлекся и не сразу понял: колокольчика, всегда висевшего на поясе у Вэй Ина, не было. *** Потерю колокольчика Вэй Ин замечает еще в лесу, когда случайно задевает рукой бедро и не находит ни привычного шнурка, ни прохладного металла. Наверняка зацепился, пока он лез на дерево, и остался там. Теперь у него еще больше причин вернуться с мечами, как предложил Цзян Чэн, и попытаться подняться на них. А дерево занятное. Темной энергии от него действительно не чувствовалось, но ощущение чужого недоброго взгляда все-таки было. И шелест листвы у самой кроны звучал, будто много голосов, но далеко: вроде и слышишь — говорят, а что именно, не разобрать. Да и то, что задержал их лес, очень подозрительно. Пожалуй, несмотря на потерю колокольчика, Вэй Ин даже рад, что им попалось это дерево: неправильно, когда неподалеку от большого ордена заводится такое. А могли бы никогда туда не попасть и не найти, если бы он не засмотрелся на стрелявшего Цзян Чэна и не пропустил момент, когда было пора выпустить стрелу. Но все же безумно жалко сломанного змея: он им очень дорожил. — Заходи. — Дядя Цзян выглядит уставшим и наверняка не ложится спать только потому, что ждал их. Он не кажется рассерженным и, похоже, не собирается его ругать, просто ждет объяснений. — Прости, дядя Цзян, мы с Цзян Чэном заблудились в лесу. Он из-за меня пошел, я упустил своего змея и хотел вернуть. — Вернули? Вэй Ин качает головой и опускает взгляд: — Он застрял слишком высоко в ветвях. — Обманывать дядю Цзяна неприятно. Он должен рассказать об этом дереве, но они договорились с Цзян Чэном пойти туда снова, а если узнают, что произошло на самом деле, точно никуда не отпустят. А пойти слишком хочется. Не из-за слов Цзян Чэна — это игра, ни один из них не относится к такому серьезно, — но сама идея звучит как интересное приключение. — И я потерял колокольчик. Наверное, тоже зацепился за ветку, пока лазал. Я завтра вернусь туда и поищу. Дядя Цзян хмурится, как будто что-то обдумывая. Раньше приходилось опасаться только госпожу Юй, а теперь и дядя Цзян относится к ним обоим строже — Цзян Чэн считает, это потому, что теперь они старше, и не видит в этом ничего необычного. Наверное, он прав. — Только осторожно и днем. И лучше не один, — говорит он наконец, и Вэй Ин поднимает голову, радостно кивает. — Конечно. Я пойду с Цзян Чэном. — И они возьмут с собой мечи, но об этом тоже лучше не говорить. Выражение дяди Цзяна становится одобрительным, и теперь Вэй Ин уверен, что на сегодня обошлось. Так что дождаться Цзян Чэна и спать. А завтра — приключение. Шаги по коридору быстрые, как будто кто-то бежит, но потом замедляется и последние метры проходит шагом, входит спокойно. Это все равно не помогает: по сбитому дыханию видно, что от покоев госпожи Юй Цзян Чэн бежал. — Что-то случилось? — Да. — Цзян Чэн выдыхает, смотрит только на дядю Цзяна, и привлечь его внимание не получается. — Матушка говорит, что такое происходило уже раньше, когда лес начинает затягивать людей в чащу. Как бездонный омут. Он действительно обеспокоен. Вэй Ин и сам невольно вздрагивает: про бездонный омут он только слышал, но рассказывают о нем много нехорошего. — Вы не просто заблудились? — Дядя Цзян хмурится встревожено. — Нет… мы же постоянно в этом лесу гуляем… — Цзян Чэн выглядит удивленным, и Вэй Ин едва сдерживается, чтобы не подергать его за рукав, хоть как-то подать знак. Но Цзян Чэн уже и сам начинает понимать: замечает помрачневшее лицо дяди Цзяна, наконец оглядывается. — Вэй Ин, наверное, еще не успел рассказать. — Он пытается сгладить свои слова, но это ему не удается. — Не уверен, что он собирался. — Дядя Цзян смотрит на него серьезно, и по нему сразу видно, что нет, все-таки не обошлось. Цзян Чэн пришел поразительно не вовремя. — Расскажи подробнее. Цзян Чэн снова оглядывается на Вэй Ина, словно ждет подсказки. Но дело, похоже, серьезное, а дядя Цзян уже и так достаточно рассержен, и Вэй Ин кивает Цзян Чэну, чтобы выкладывал все, — ни к чему тонуть и ему. И Цзян Чэн рассказывает: про дерево, которое не отпускает забравшихся на него, про ощущение чужого присутствия и как долго они после бродили по лесу, хотя казалось — и пары часов не прошло. — Все так и было? — спрашивает дядя Цзян наконец и, дождавшись, когда Вэй Ин кивнет, подтверждая, снова смотрит на Цзян Чэна. — Хорошо, что ты не стал ничего скрывать ни от матери, ни от меня. Это может быть опасно. — Вэй Ин косится на Цзян Чэна, обычно тот рад его похвале. Но сейчас кажется совсем расстроенным. — Я завтра проверю, а вы пока больше не ходите в лес. — Неудивительно, было бы странно, если бы им разрешили туда вернуться. — Цзян Чэн, можешь пока идти, мне надо поговорить с Вэй Ином. Цзян Чэн бросает на него короткий растерянный взгляд, как будто хочет что-то сказать, но дядя Цзян качает головой, и он все-таки выходит за дверь. Вэй Ин даже не сомневается: он тоже понял, зачем. Вместе с Цзян Чэном их наказали только один раз. Вэй Ин хорошо помнит, как стыдно было раздеваться перед ним, во время самого наказания с ужасом понимать, что Цзян Чэн все это видит, а потом еще стоять на коленях в храме предков рядом, чувствуя, как горит выпоротый зад и как пылают от такого позора щеки. Цзян Чэн никогда не напоминает о том случае, и Вэй Ин ему благодарен. Теперь, даже если оба провинились, дядя Цзян зовет их к себе по одному. А сейчас Цзян Чэна и вовсе наказывать не за что: он сказал правду. — Почему ты хотел скрыть то, с чем вы столкнулись в лесу? — Я не понял, что оно настолько серьезно. И не хотел вас беспокоить. — Теперь ты понял, что это было ошибкой и к каким последствиям могло привести? — Да, дядя Цзян, — Вэй Ин впервые за все время после прихода Цзян Чэна смотрит на него. — Я все понял и готов принять любое наказание. Дядя Цзян кивает, его взгляд немного теплеет, но Вэй Ин все равно знает, что наказания не избежать. Да и не пытается, на самом деле. — Это хорошо, что ты понимаешь. Ложись. Он кивает на низкий стол в центре комнаты и тоже поднимается со своего места. Он не откладывает наказание на утро, не приказывает приготовить розги — и это хорошо: никто не узнает, а завтра уже можно будет забыть о случившемся, и все будет по-прежнему. В первые разы это казалось настолько унизительным, что как будто даже боли не замечал, только хотел, чтобы все поскорее закончилось. Теперь привык: все равно стыдно, но руки уже не дрожат, пока он распутывает завязки штанов и, придерживая их, опускается на колени перед столом, почти получается относиться к этому, как к обычному наказанию, которое просто надо перетерпеть. В любом случае, лучше так, чем перегнувшись через колени дяди Цзяна. Но все равно хорошо, что не при Цзян Чэне. Вэй Ин прислушивается к доносящимся сзади шорохам и надеется, что в следующие минут пятнадцать под открытым окном никто проходить не будет. Даже если молчать, свист ремня и звук, с которым он впивается в тело, ни с чем не спутаешь, а слышно отсюда хорошо, он заметил однажды, пока ждал Цзян Чэна. С тех пор старается, когда возможно, ждать его в комнате или на пристани, чтобы не было после так неловко смотреть ему в глаза. — Ты готов? — Шаги дяди Цзяна останавливаются совсем близко, и Вэй Ин крепче сжимает пальцы на краю столика. — Да. Ремень узкий и гибкий, жалит больно, оставляет вспухшие горячие рубцы, которые напоминают о наказании даже на следующий день. Но обычно ударов не так много, редко больше десятка. Теперь Вэй Ин старается не напрягаться, как объяснял дядя Цзян, дышать ровно, и так действительно легче. Но в этот раз десяток давно миновал, а порка продолжается — тоже понятно, проступок был серьезный. В коротком промежутке между ударами Вэй Ин перехватывает ставшими влажными пальцами край стола, готовясь терпеть дальше. Отдельные жгучие полосы перекрещиваются и сливаются, пока не становятся неразличимы — больно сразу везде и расслабиться уже не получается, тело словно сжимается в напряженный комок, и остается только кусать губы, стараясь не заскулить позорно и отчаянно, изо всех сил заставлять себя оставаться на месте, чтобы не разочаровать еще хуже. Потом вдруг все заканчивается, и Вэй Ин ждет, продолжая лежать на столе, тяжело дыша и чувствуя, как жжет и дергает выпоротый зад и дрожат от усталости бедра. Несколько минут ничего не происходит, а потом сильные руки мягко поднимают его со стола, и дядя Цзян прижимает его к себе. — Все, уже все закончилось, — ладонь гладит по лопаткам, и Вэй Ин невольно всхлипывает, утыкаясь носом в его одежду, вдыхая едва ощутимые запахи трав и пота. — Я переживал за вас с Цзян Чэном, когда вы не вернулись, и еще больше — когда понял, что вы могли попасть в еще большую опасность, потому что ты скрыл все от меня. — Я… не подумал… — Мысль о том, как это выглядит со стороны, приходит только теперь, и Вэй Ин сам пугается того, что сделал. За такое и на площади при всех могли выпороть — и были бы правы. Он закрывает глаза, пытаясь унять все не проходящую дрожь. — Мы бы обязательно рассказали на следующий день. Просто… это должно было стать настоящим приключением, — тихо заканчивает он. Рука дяди Цзяна касается волос, гладит, и это даже приятно, отвлекает от еще не отпустившей боли. — Понимаю. Сам раньше был таким. — Вэй Ин не то чтобы в это верит, дядя Цзян обычно выглядит слишком спокойным для того, чтобы ввязываться в приключения. Но мало ли что там было раньше. — И все-таки не будьте слишком опрометчивыми. Я могу верить твоим словам в следующий раз? — Да, — говорит Вэй Ин и, поняв, что прозвучало глухо, повторяет громче. — Да. На секунду дядя Цзян прижимает его к себе чуть крепче, потом отстраняется. — Подожди немного, — говорит он, поднимаясь на ноги. И Вэй Ин ждет, стоя на коленях, как бы ни хотелось поскорее натянуть штаны и убраться к себе в комнату. Возвращается дядя Цзян с небольшой баночкой с мазью — Вэй Ин ее уже видел, когда Цзян Чэн неудачно ободрал локоть во время тренировки. Несмотря на боль, Цзян Чэн тогда выглядел почти счастливым от того, что его ссадиной дядя Цзян занимался сам. — Мне не стоило наказывать тебя так сильно, — поясняет он. — Ляг еще ненадолго, я собираюсь смазать. Снова приходится лечь на стол, подставляясь теперь уже под прикосновения рук — ласковые и осторожные, в отличие от ударов ремня, но такие же стыдные. Мазь слегка щиплет, но после почти сразу приходит прохлада и онемение. Пальцы касаются горящей кожи, проводят по рубцам, и боли становится все меньше. Он постепенно расслабляется, даже стыд немного притупляется. И не сразу понимает, когда что-то оказывается внутри — твердое, скользкое, — и Вэй Ин судорожно зажимается, чуть не вскакивает со стола. На спину ложится ладонь, гладит успокаивающе, но движение внутри не прекращается. — Не бойся, все хорошо. — Голос дяди Цзяна звучит мягко. Вот и Цзян Чэн сегодня говорил, что он боится… Движение медленное и размеренное, пусть и незнакомое, и привыкнуть к нему, расслабившись, проще, чем к ударам ремня. В какой-то момент Вэй Ин понимает, что оно даже приятно, и от этой мысли становится совсем нехорошо. Он не знает, зачем дядя Цзян делает это с ним, он ведь сам сказал, что наказание уже закончилось. Да и непохоже на наказание, это не больно, пусть и гораздо более стыдно, чем порка. Он тихо ойкает, когда пальцев внутри оказывается два, распирая сильнее. Звук выходит слишком тонким и жалобным, и это так же позорно, как ощущения внутри. От них поджимается живот и тяжелеет в паху, как от разглядывания книжки с весенними картинками, которую ему тайком показал шисюн и дал на время, чтобы показать Цзян Чэну. Пальцы оказываются еще глубже, находят что-то, надавливают, и по телу пробегает обжигающая, но такая сладкая судорога, от которой снова начинают дрожать бедра, едва удается не застонать. Когда пальцы медленно выходят, Вэй Ин вздыхает с облегчением. Сердце колотится почти в горле, ему жарко, ощущения кажутся слишком непристойными, их много и они переполняют его, не находя выхода. — Можешь одеваться, — говорит дядя Цзян и ничего не объясняет. И Вэй Ин впервые не уверен, что хочет спрашивать. Встает, торопливо натягивает совсем сползшие штаны, поправляет перекрученную одежду, стараясь, чтобы не было заметно возбужденный член, и только потом смотрит на дядю Цзяна. Но тот выглядит как обычно, кивает. — Иди. Времени уже много, постарайся поспать. После мази зад почти не болит, только дергает от случайных прикосновений одежды, пока он спускается по лестнице, немного ноет при ходьбе. Ночная прохлада остужает горячий лоб и немного упорядочивает мысли, но ощущение скользкой пустоты внутри все никак не проходит, отзывается странным чувством неудовлетворенности, каким-то смутным желанием. И это непонимание мешает больше всего. Цзян Чэн уже в комнате, но сидит почему-то на его кровати, вскакивает, едва он заходит и закрывает за собой дверь. — Прости. Я не подумал, что ты решил не рассказывать. И матушка очень беспокоилась, когда узнала, потребовала, чтобы я пошел к отцу. — Он выглядит встревоженным и несчастным. — Очень больно? Вэй Ину не нравится видеть его виноватым. — Ерунда. Но кто бы после этого спорил, что не боится. Как теперь идти в лес? — Тело кажется тяжелым, а сесть пока не получится, так что он ложится на кровать Цзян Чэна, раз уж тот занял его место. Но тот сразу перебирается к нему, присаживается на полу рядом. — Не боюсь. И вообще, вдруг кто еще в лес пойдет, а там такое. — Ну да, придумывай еще отговорки! — От того, как возмущенно морщится Цзян Чэн, действительно становится весело, и Вэй Ин не отказывает себе в желании рассмеяться. — Это не отговорки! Хочешь, все равно завтра пойдем? Всегда можно уйти незаметно. Или ночью! Если только ты не боишься. — Давно не получал по заднице и тоже хочешь? Цзян Чэн не успевает ответить — а в том, что он собирается, даже сомнений не возникает, вот как оживился, — потому что дверь открывается и входит шицзе: даже не видя, Вэй Ин узнает ее легкие шаги и чует пряный запах супа. Одного этого всегда достаточно, чтобы любые проблемы показались не стоящими внимания. — Сестра! — Цзян Чэн тут же отскакивает от кровати, и тоже приходится поторопиться: с него станется выловить из супа лучшие куски. Шицзе тихо смеется, прикрывая рот ладонью: — Знала, что вы проголодались. Она всегда замечает больше, чем говорит, оглядывает его обеспокоенно, и Вэй Ину снова становится неловко от того, что он и ее расстроил. Есть суп приходится стоя, но от этого он не становится менее вкусным. *** Еще с утра Цзян Фэнмянь с десятком адептов успевают слетать к дереву, чтобы проверить. Найти его оказывается действительно нетрудно: поляна с одинокой сухой кроной посреди чащи хорошо просматривается сверху. То, что рассказал Цзян Чэн, звучит плохо. В отличие от бездонного омута, о таких чащах известно мало, скорее легенды, чем практическое руководство по уничтожению. Дерево не выглядит опасным, в нем не удается обнаружить ни темной энергии, ни затаенной злобы. Но когда младший из адептов пытается подняться по стволу, дерево ведет именно так, как рассказали. Впрочем, полету оно не мешает, и Цзян Фэнмянь выпутывает из ветвей невредимого воздушного змея. Странно, что Вэй Ин промахнулся: и на тренировках, и в играх теперь это с ним почти не случается. Он осматривает дерево, надеясь найти и колокольчик, но его здесь нет, возможно, потерялся где-то еще: вряд ли Вэй Ин обманул его и в этом. Цзян Фэнмянь не собирался наказывать их за долгое отсутствие: в конце концов, правила в Юньмэн Цзян всегда были довольно свободными и не сильно ограничивали адептов. Но то, что Вэй Ин сразу не сказал о странностях, произошедших с лесом, вместо этого собираясь вернуться сюда с Цзян Чэном, было гораздо более серьезным нарушением. И все же он понимает, что сорвался, наказывал не столько за сам проступок, сколько за свое беспокойство и обиду. И, конечно, не сдержался. Остановился, только увидев кровь. И тогда попытался хотя бы отчасти успокоить свое чувство вины. Снова безуспешно, только приумножил ее. Воспоминания об узкой загорелой пояснице под задравшейся ученической одеждой его ордена и исхлестанных его собственной рукой ягодицах, о том, как сжималась вокруг пальцев тесная горячая плоть, не отпускали ни ночью, ни с утра. Не отрезвляет даже понимание того, что это неправильно, что он преступает ту черту, за которую никто заходить не должен. Это он понимает давно, сдерживает себя последние месяцы. Но когда Вэй Ин прижался к нему, вздрагивая и всхлипывая, ничто не смогло его остановить. Он хотел приносить ему не боль, а удовольствие — и тело Вэй Ина отзывалось на его прикосновения так, будто ему это удавалось. Встретить потрясенный, непонимающий взгляд Вэй Ина оказывается гораздо проще, чем он ожидал, но, доводя себя после его ухода до разрядки, он обещает себе никогда не повторять того, что сделал сегодня. Но не думать об этом не может. Его жажда слишком сильна, чтобы надеяться так просто с ней справиться. Не зная, что именно изменило дерево и как оно повлияло на лес, они мало что могут сделать, поэтому пока они окружают дерево талисманами, обводят защитными барьерами — не подпустить к нему случайно забредших людей, не дать вырваться злу, возможно, затаившемуся в толстом старом стволе. Несколько адептов отправляются обратно пешком, чтобы проверить, как поведет себя лес днем, а он, вместе с остальными вернувшись в Пристань Лотоса, приказывает предупредить членов ордена и местных, чтобы не ходили в лес, пока они не разберутся. Случаев пропаж людей в последние время не стало больше, так что, возможно, мера излишняя, но Цзян Фэнмянь предпочитает перестраховаться. На площадку он выходит уже после полудня, издалека приветствует наблюдающую за тренировкой Юй Цзыюань поклоном, но не подходит, а остается около стойки с мечами. Отсюда все равно видно не хуже: кажется, после беспокойной ночи его госпожа проснулась в дурном настроении и с утра успела совсем загонять учеников. Он находит взглядом Цзян Чэна — бежит тот ровно и быстро, хорошо даже на фоне лучших учеников. Он не лучший среди адептов и, пока среди членов ордена есть Вэй Ин, лучшим стать не сможет, Цзян Фэнмянь не обманывается в этом. Но опередить всех остальных — да, это у него может получиться. Как бы ни была Юй Цзыюань уверена в обратном, он гордится своим сыном. Вэй Ин бежит медленнее, чем мог бы — Цзян Фэнмянь в этом уверен, — он почему-то не считает во время таких тренировок нужным выкладываться в полной мере, как правило, держится рядом с Цзян Чэном, иногда дурачится. Цзян Фэнмянь часто за ними наблюдает, и ему нравится то, что он видит. Теперь он начал уделять гораздо больше внимания их воспитанию, в том числе занимается с ними и еще несколькими учениками, получившими в этом году духовные мечи, когда позволяют дела ордена. Юй Цзыюань редко заканчивает тренировку вовремя и не делает исключения ради него, раз он не просит об этом. Когда ученики подходят к нему, выглядят они усталыми, с одеждой пропитавшейся потом и липнущими к лицу волосами, словно только что выкупались в озере. — Отец! — Цзян Чэн оказывается рядом с ним первым, и Цзян Фэнмянь в очередной раз удивляется, насколько выразительным может быть его лицо и как легко оказывается читать его. Цзян Чэн ему искренне рад. — Дядя Цзян. — Вэй Ин кланяется не менее почтительно, но его движения кажутся немного скованными, и Цзян Фэнмянь снова чувствует укол вины, зная, в чем причина. — Небольшой перерыв, — объявляет он ученикам, и те с благодарными стонами падают на траву — некоторые там, где стояли. Рядом с ним остаются только Цзян Чэн и Вэй Ин. — Держи, это ведь твой. — Цзян Фэнмянь передает принесенного с собой змея Вэй Ину. Сегодня почти безветренно, змей не пытается сбежать. Между бровей Цзян Чэна ненадолго появляется тонкая вертикальная морщинка, уже сейчас слишком напоминая выражение лица его матери, когда она чем-то недовольна. — Можно я отдам его Цзян Чэну? Я еще вчера собирался так сделать, раз его змей сломался из-за меня. — Нет необходимости. С А-Чэном мы сделаем новый. — Цзян Фэнмянь не может отказать себе в том, чтобы посмотреть, как расходятся нахмуренные брови, и Цзян Чэн начинает сиять от радости и благодарности. И все же — слишком много от матери. В последнее время он видит в этом благословение: вожделеть своего сына было бы гораздо тягостней. — Колокольчика не нашли — возможно, ты потерял его где-то в лесу и не заметил. Тебе сделают новый, но это потребует больше времени. — Спасибо, дядя Цзян. В следующий раз я буду осторожнее. — Надеюсь на это. — Отец, получилось что-нибудь обнаружить в лесу? — спрашивает Цзян Чэн о том, что явно беспокоит их. — Нет. Поэтому пока держитесь от него подальше. — Они заметно грустнеют, и Цзян Фэнмянь добавляет: — У вас всегда остается озеро. Он дает им всем время отдохнуть: сложно учиться уставшему человеку, особенно когда учеба требует внимания и сосредоточенности, — и только потом приступает к тренировке. Они оба быстро учатся владеть своими мечами, значит, выбор был верный, духовное оружие приняло их. Меч, которому Цзян Чэн захотел дать имя серьезное и основательное, и меч Вэй Ина, которому тот не пожелал придумывать имя вовсе. Цзян Фэнмянь ходит между учениками, проверяет правильность стойки, следит, чтобы энергия текла легко и свободно. Он касается локтя Цзян Чэна, поправляя его положение, всматривается в его сосредоточенное лицо. Все его внимание направлено на меч. — Расслабься, — подсказывает ему Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн кивает, по-прежнему не отрывая взгляда от меча. — Он уже принял тебя, теперь будет послушен. Вэй Ин работает с мечом совсем иначе: легкая, веселая манера. На него приятно смотреть: оружие, управляемое ци, движется уверенно, и он улыбается своим мыслям. Кажется, что он не слишком следит за мечом, но когда Цзян Фэнмянь подходит сзади и кладет руки ему на плечи, вздрагивает, словно только что его заметил. — Будь внимательнее к тому, что происходит вокруг, даже если кажется, что опасности нет. Цзян Фэнмянь слегка поправляет его стойку, и он подчиняется его рукам так же, как ночью. Был бы он настолько покорен, если бы Цзян Фэнмянь зашел еще дальше? Прогнать эту мысль становится все сложнее. Позже, стоя рядом с ним и глядя на Цзян Чэна, парящего на мече на небольшой высоте, Вэй Ин спрашивает: — Дядя Цзян, а правда у Цзян Чэна хорошо получается? — Говорит он достаточно громко, чтобы тот услышал, и меч под его ногами чуть вихляет в сторону, но быстро выправляется. — Да, очень хорошо. — В этот раз Цзян Чэну удается удержать равновесие, хотя прислушивается он еще внимательнее. — А он сможет сам долететь далеко? Например, до середины озера? — Думаю, сможет. Но я бы советовал подождать еще немного. Конечно, ни над каким озером они летать не собираются. — Ладно. На свой меч Вэй Ин запрыгивает ловко и легко, и жажда, темной тварью свернувшаяся внутри, поднимает голову, оглядывает жадно и собственнически. Они оба уже могут летать, но Цзян Фэнмянь знает, куда они отправились бы первым делом, и не хочет позволить им совершить эту ошибку. После тренировки ученики толпой устремляются к озеру, и Цзян Фэнмянь едва сдерживает порыв тоже искупаться: день слишком жаркий. Но все-таки заставляет себя пойти в библиотеку: возможно, удастся найти что-нибудь о дереве и том, к чему оно может их привести. *** Видя, как Вэй Ин избегает садиться на следующий день, Цзян Чэн чувствует себя виноватым: надо было дождаться, потом бы вместе решили, что сказать. А так Вэй Ину досталось за то, что умолчал, — и, похоже, серьезно. Полностью Цзян Чэн слушать под дверью не стал, ушел спустя несколько хлестких ударов, но сказанного до этого хватило, чтобы понять: без него бы этого не случилось. Но Вэй Ин ведет себя как обычно, не напоминает о том, что произошло вчера, дразнит так же, и Цзян Чэн тоже выбрасывает это из головы, — всякое бывает. Чувство вины снова напоминает о себе, когда Вэй Ин хочет отдать ему своего змея. Цзян Чэн бы не взял, даже если бы отец не пообещал сделать ему новый: этот змей принадлежит Вэй Ину, а то, что он сказал тогда в лесу, было вырвавшейся случайно глупостью. Цзян Чэн даже хочет сказать ему об этом, но на тренировке не находится подходящего времени, а потом, когда они уходят к озеру среди других учеников, тем более становится не до того. Озерная вода окружает приятной прохладой, после жары на тренировочной площадке уходить отсюда не хочется, а дурачиться вместе с остальными нет настроения, и Цзян Чэн отплывает недалеко и прячется в зарослях лотосовых листьев. После тренировки тело приятно тяжелое, слова отца о том, что они могли бы долететь до середины озера, внушают надежду, что скоро их посчитают достаточно умелыми, чтобы носить с собой меч, а то и на ночную охоту возьмут. Приятные мысли выметает из головы разом, когда что-то хватает его за ноги и рывком утаскивает на глубину. Цзян Чэн пытается пнуть в ответ, но обе ноги зажаты, словно в тисках, не пошевелиться — и это его выдает: гулю без разницы, заедут ему в нос пяткой или нет, а вот Вэй Ин точно против такого обращения. Цзян Чэн перестает дергаться и, наклонившись, шарит руками, надеясь поймать его за хвост. Не сразу, но это удается. Всплывают они сплетшимся клубком из рук и ног, так и не выпущенные мокрые волосы Вэй Ина оплетают кулак, точно водоросли, и Цзян Чэн наматывает их на руку, пытается затолкать его обратно под воду. Вэй Ин не вырывается из его хватки, но держится на поверхности, как поплавок, и наконец Цзян Чэну надоедает: отпускает его и отплывает подальше. — Лишь бы пакостить. Ты что, гуль? — Знаешь, я бы не отказался, здесь хотя бы прохладно. — Вэй Ин усмехается, ложится на воду, широко раскинув руки и ноги, и несколько секунду Цзян Чэн прикидывает, не макнуть ли его поглубже, чтобы дошло. Но передумывает и только подплывает ближе. — Не говори так, какая радость быть гулем? — И то верно. Но стоит расслабиться и лечь рядом, как Вэй Ин снова изворачивается и пытается утащить под воду. — Да прекрати ты, чего пристал! — К тебе если не пристанешь, так и будешь один сидеть. Поплыли ко всем. — Не хочу. До этого — не хотел, теперь, может, и поплыл бы, там, кажется, весело, но не когда Вэй Ин так настойчиво тащит его к людям и общим развлечениям. Ему наверняка и самому хочется туда, но без Цзян Чэна уже не уйдет, раз явился за ним, — тоже упрямый. А Цзян Чэну его и одного хватает — не хуже, чем большая компания. — Слушай, как ты думаешь, лес и правда придется вырубить? — спрашивает Вэй Ин вдруг, и Цзян Чэн не сразу понимает, о чем он. — Зачем? — Он больше не пытается нырнуть, и Цзян Чэн позволяет себе немного расслабиться, пусть и близко больше не подпускает. — А, в смысле из-за чащи? Не знаю... Может, там не как с бездонным омутом, хватит только то дерево срубить? — Вряд ли. Знаешь, я думал об этом. Мне кажется, дело не в дереве — не было в нем ничего особенного: ну старое, стоит отдельно — такое бывает. — А то, что слезть с него не смог, тебя уже не удивляет? — Цзян Чэн фыркает и ненадолго уходит под воду: намочить голову, чтобы солнце не припекало. И чтобы Вэй Ин не думал, что ему интересны глупости, которые тот то и дело говорит, — чем дальше, тем больше. Первые пару лет после появления в Пристани Лотоса он слушал учителей внимательно и спрашивал по делу, так что те только хвалили и ставили его в пример остальным. А теперь что? То и дело какие-то странные идеи, учителя уже за голову хвататься начали. Так им и надо, Цзян Чэну они все равно не нравятся. Прежде чем вынырнуть, он открывает глаза, ожидая увидеть привычную и умиротворяющую картину из стеблей лотосов и пронизанной солнечным светом воды, и оказывается нос к носу с Вэй Ином, давится от неожиданности водой и остатками воздуха, рывком всплывает наверх. Вэй Ин выныривает следом, хохочет, но держится недостаточно близко, чтобы можно было дотянуться и отвесить подзатыльник. — Видел бы ты свое лицо! — Вэй Ин надувает щеки, передразнивая, и Цзян Чэн, набрав полные горсти воды, плещет в него. — Дурак ты, и идеи у тебя дурацкие. — Ты это про дерево? А что с ними не так? Дерево можно зачаровать, а наблюдали за нами как будто со стороны. — И колокольчик твой они забрали? — Надеюсь, что нет. — Вэй Ин вдруг хмурится, и от этого по спине пробегает легкий озноб, как вчера от страшных историй. А, может, просто пересидел в воде и пора уже выходить. — А то придет ночью тебя есть! Он корчит зверскую рожу, и Цзян Чэн понимает, что снова попался. — Да тебя оно есть придет! Зачем ему я, если у него твой колокольчик? — А ты вкуснее. Обычная ерунда, которую он мелет без перерыва, но Цзян Чэн чувствует, что щекам становится жарко. — С чего это вдруг? — бурчит он, потому что не оставлять же за ним последнее слово. Но Вэй Ин только пожимает плечами и улыбается. — А с деревом и без тебя разберутся. Отец же упоминал, что поищет в библиотеке и решит, что делать, — заканчивает Цзян Чэн уже увереннее. — Да. Хорошо бы не пришлось рубить лес. Остальные ученики уже выбрались на берег и обсыхают на солнце. Но без них не уходят: видимо, тоже досталось, когда они вчера пропали на полночи. Некоторые машут им руками, и значит уже точно пора. — Кто приплывет последним, тот болотный гуль, — заявляет Цзян Чэн и устремляется к берегу, рассчитывая, что выигранных секунд хватит, чтобы опередить его. Но, похоже, закончилось то время, когда Цзян Чэн мог его обогнать хотя бы на воде: у самого берега Вэй Ин вырывается вперед и оказывается на берегу немного раньше, пытается отдышаться, упираясь руками в колени. — Все, теперь ты болотный гуль. — Я тебе просто поддался, — заявляет Цзян Чэн, не торопясь выбираться из воды. — Ну конечно. Вэй Ин идет к оставленной на траве у берега одежде, и Цзян Чэн невольно упирается взглядом в облепившие тело штаны, пытаясь разглядеть сквозь мокрую ткань следы вчерашней порки. Но, конечно, ничего не видит. Они до сих пор иногда моются вместе, так что с голым задом он Вэй Ина видел, но после наказания — никогда, кроме того раза, когда их обоих высекли. Видеть белую, нетронутую солнцем кожу покрытой вспухшими рубцами было странно и тревожно, и теперь после каждого наказания его беспокоит нездоровое любопытство: какие следы остались, насколько они отличаются от тех, что он запомнил. Но шанса сравнить все не выдается: следующие несколько дней Вэй Ин опять будет старательно избегать моментов, когда Цзян Чэн смог бы его увидеть полностью раздетым, будто стесняясь чего-то, а спрашивать о таком все-таки неловко. Только и остается, что подсматривать, надеясь, что когда-нибудь Вэй Ин утратит бдительность. Сегодня в Пристань Лотоса они возвращаются вместе со всеми, и Цзян Чэн почти не вспоминает, что они собирались лететь в лес на мечах и снимать воздушного змея — теперь уже не надо, а с остальным отец обещал разобраться. *** Вэй Ин просыпается в своей постели, но до сих пор слышит шелест деревьев и тихий звон колокольчика, который звенеть не должен. Еще совсем темно, Цзян Чэн крепко спит, разметавшись по кровати и почти сбросив с себя тонкое одеяло. Сон беспокоит уже несколько ночей, настойчиво зовет в лес, а значит, именно этого делать не стоит. Непонятно, в чем дело: то ли потому что залезал на дерево, то ли из-за потерянного колокольчика. Или причина совсем другая, ему неизвестная. Вэй Ин не встречал темных тварей, которые бы вели себя так, а дядя Цзян говорил, что и в библиотеке Пристани Лотоса не нашлось ничего подходящего. Они с Цзян Чэном часто спрашивают у него: все-таки это они нашли то дерево и первыми попали в ловушку леса, им хочется знать, как идут поиски. А местным жителям хочется знать, когда все закончится: обычно в лес ходят часто, особенно летом, и советы не ходить туда не все принимают всерьез. Заволновались только после того, как несколько человек вышли, проблуждав в лесу на несколько часов больше, чем хотели бы. Но жертв пока нет — и это странно, обычно нечисть начинает питаться сразу, не сдерживая себя. Но эта тварь словно чего-то ждет — и звук колокольчика из его снов насмешливо подсказывает: возможно, его. Неизвестно зачем, но вряд ли для чего-то хорошего. Наверное, он должен рассказать об этом, но к утру ночные сны выцветают, перестают казаться чем-то настолько важным. Но есть и другое: ему кажется, будто дядя Цзян избегает его. На тренировочной площадке он, конечно, подходит, касается, отвечает на вопросы, но почти невозможно встретить его наедине, застать в покоях на втором этаже. Скорее всего, он просто занят, но Вэй Ин никак не получается отделаться от мысли, что он сделал что-то не так, разочаровал, пусть и сам не понимает, чем. Он до сих пор помнит прикосновение пальцев, движение внутри — он должен был сделать что-то другое тогда? Вэй Ин осторожно заводит руку за спину, трогает пока через одежду, потом, просунув ладонь под пояс штанов, приставляет холодный палец уже к телу, надавливает и не уменьшает напор, пока он весь не оказывается внутри, чуть сжимается вокруг и снова заставляет себя расслабиться, чтобы вытащить. Это не похоже на то, что он чувствовал, лежа на столе в комнате дяди Цзяна: тогда горело тело, было стыдно, странно и немного приятно. Сейчас это был просто палец в заднице — тоже странно, но скорее глупо. Вэй Ин тихо хихикает и, не вытаскивая руку из штанов, сдвигает ее вперед, кладет на член, сжимает и проводит — так лучше и привычнее. Цзян Чэн просыпается спустя десяток движений руки, как раз когда начинает учащаться дыхание и уже совсем не хочется останавливаться. Но приходится: даже в тусклой предутренней темноте видно, что взгляд у него осмысленный и острый. — Ты почему не спишь? — спрашивает он. Вэй Ин незаметно вытаскивает руку из штанов, садится на кровати, подбирая ноги. — Сон плохой. Страшный! — Он делает движение, как будто собирает наброситься, и Цзян Чэн торопливо заворачивается в одеяло. — Даже сейчас не можешь не говорить гадостей! — А чем сейчас отличается от другого времени? — Ночь. Иногда появляется ощущение, будто Цзян Чэн по-прежнему боится страшных историй. В детстве, когда они пытались напугать друг друга, рассказывая страшилки, тот всегда проигрывал: требовал прекратить уже спустя пару сказок, а потом сам же забирался в постель Вэй Ина, прятался под его одеялом, прижимался крепко, словно и правда думал, что его уволокут хули-цзин или гуй. Сейчас уже, конечно, он давно так не делает, хотя Вэй Ин бы не возражал. — Нормальное время, ничуть не хуже другого. — А потом веселое настроение уходит, и Вэй Ин все-таки говорит, слишком хочется с кем-то поделиться: — Мне снится лес и звон моего колокольчика. И то дерево словно зовет. — Да ну тебя. Не надоело еще пугать? Я уже не боюсь такой ерунды! — Нет, правда. Возбуждение уже ушло и можно не опасаться, что Цзян Чэн заметит. Поэтому Вэй Ин встает со своей кровати, тихо проходит босыми ногами по остывшему за ночь полу и забирается под одеяло к Цзян Чэну, словно это ему страшно. *** Обычно, если матушка с утра неожиданно собирается на ночную охоту, значит, они с отцом поссорились. Если отец тоже запирается после этого у себя, — поссорились сильно. Цзян Чэн не знает наверняка из-за чего, но, судя по тому, что разговоры за обедом то и дело возвращаются к лесу и тому, что за почти две недели ничего не изменилось, скорее всего, дело именно в этом. От того, что заниматься с ними некому, ученики вместо тренировки весь день болтаются возле озера. Ветер снова сменился и стало прохладнее, поэтому в воду лезть никто особо не хочет, а в лес нельзя, запрещают даже еще строже, чем раньше. Наверное, им просто больше нечем заняться, иначе Цзян Чэн не может объяснить, почему они выбрали настолько глупую игру. — А я не боюсь поплыть в одиночку на лотосовый пруд и набрать полную лодку лотосов! — Да тебе дед веслом наваляет раньше, чем ты первый десяток соберешь! — А я не боюсь поцеловать девушку, которая мне нравится! — Да ну, врешь! — Да это ты врешь! Наверняка сам ни разу не целовался. — А вот и нет, свою девушку я целую каждый день, завидуй молча! — Пфф, тоже мне, целуют они. Мы с моей девушкой почти каждый день играем в тучку и дождик. Не при детях будет сказано. — Похабник! — Это где ты здесь детей увидел?! И снова смех и шутки. Вэй Ину, похоже, нравится: слушает с интересом, смеется и комментирует с не меньшим жаром, чем остальные. — А я не боюсь пойти в лес, — говорит Цзян Чэн, когда до него доходит очередь, будто его кто за язык тянет. Все умолкают, потом снова разражаются смехом и одобрительным свистом. — Тогда и меч с собой возьми, вдруг встретишь тварь, что там обитает! — Вот и возьму, — ворчит Цзян Чэн, чувствуя, как горят щеки. Глупая игра, никто же из этих хвастунов не собирается делать то, о чем говорит. — Ну все, Вэй-сюн, теперь ты должен сказать, что победишь эту тварь, — не меньше! Очередь доходит до Вэй Ина, но его смутить не так просто. — Конечно. Возьмем и победим тварь вместе с Цзян Чэном, а то разве ж это дело: ни фазанов не половить, ни за ягодами сходить. Точно победим. — Дело говоришь! Давай! — Когда пойдете? К вечеру ждать фазанины? — Зачем пойдем? Вот сейчас возьмем мечи и полетим. А фазанов ловите себе сами, мелковата для нас добыча. Ученики взрываются громким хохотом. — Вэй-сюн, давно не пороли, да? Цзян Чэну надоело. Он поднимается на ноги и идет в сторону Пристани Лотоса. — Эй, ты куда? Так торопишься в лес? Цзян Чэн старается не обращать внимания на их голоса, некоторые — удивленные, но в основном насмешливые. Прислушивается, только когда его догоняет Вэй Ин, идет рядом. — Ты чего? — Надоело их слушать. — Так это же просто игра, они дурачатся. — Они позорят девиз нашего ордена. Не будут они ничего делать, одни разговоры. Лучше бы и правда тренировались. — Вэй Ин рядом вдруг сдавленно хихикает, и Цзян Чэн оглядывается на него. — Что? — Ты похож сейчас на госпожу Юй. — Не отвечая, Цзян Чэн начинает идти быстрее, и Вэй Ин тоже ускоряется. — Цзян Чэн, не будь таким серьезным. Мы же тоже никуда не идем, хотя говорили. — Я пойду. Цзян Чэн чувствует короткое удовлетворение, когда Вэй Ин удивленно замолкает. Ненадолго, правда, — долго молчать он не умеет вовсе. — Зачем? Ты уверен, что та тварь появится? Ее же никто пока найти не может, почему думаешь, что к тебе выйдет? Цзян Чэн резко останавливается, и Вэй Ин, не успев среагировать, проходит несколько шагов вперед, прежде чем разворачивается к нему. — Я обещал пойти в лес с мечом — и я туда пойду. Победить темную тварь обещал ты. — Цзян Чэн смотрит на него почти обвиняюще, ожидает возмущения или шуток, но Вэй Ин выглядит спокойным. — А ко мне, по-твоему, она выйдет? — Да. Ты рассказывал о тех снах. К тебе она выйдет. — Цзян Чэн знает, что не стоит этого говорить, Вэй Ин казался встревоженным, когда той ночью пришел к нему в постель. Спать рядом с ним теперь, когда они оба выросли, оказалось тесно и жарко, во сне он то и дело пытался обхватить руками, закидывал ноги и наваливался, будто продолжал спать один. Но неприятно это не было, Цзян Чэн его даже не будил и не пытался оттолкнуть. Пользоваться тем, что узнал об этих снах, неправильно и нечестно. — И что? Пойдешь со мной или струсишь? — Пойду, конечно. Ты же сам знаешь. Это не выглядит как детское приключение, в которое они собирались изначально. Это взрослый подвиг, то самое невозможное, которое Цзян Чэн собирается совершить. До комнаты они доходят молча, берут мечи и те немногие талисманы, что у них есть. Отец все еще у себя, мать теперь тоже вернется нескоро, но лететь от самой Пристани Лотоса было бы слишком заметно. Меч приходится спрятать, хотя все равно никого не встречают по пути. Только толпа учеников по-прежнему продолжает сидеть на мостках возле озера, встречает их появление смехом, одобрительными возгласами и дурацкими напутствиями, что сделать с тварью. Им не верится, что они и правда собрались что-то делать. Ну, ничего, еще увидят. Цзян Чэн проходит молча, высоко задрав нос и не обращая внимания на их глупости, Вэй Ин наоборот, машет им рукой, красуется, будто на межклановую ночную охоту собрался. Цзян Чэн дергает его за рукав, чтобы перестал. За прошедшие недели в лесу ничего не изменилось, только трава вдоль дороги разрослась сильнее — неудивительно, раз никто не ходит. Когда они отходят вглубь леса, откуда их уже не будет видно, Цзян Чэн достает меч и сразу понимает: среди высоких деревьев лететь все равно не получится. — Придется и дальше идти пешком, да? — Вэй Ин тоже уже заметил. Если бы его голос звучал хоть немного насмешливее, Цзян Чэн бы, наверное, ответил резкостью, но он не издевается, просто сообщает очевидное, и гнев, разгоревшийся из-за той дурацкой игры, постепенно успокаивается. Ему больше не хочется ссориться. — Да, пойдем так. Но лучше держи меч под рукой, вдруг и правда кто-нибудь нападет. Днем лес не выглядит страшным, здесь тихо и спокойно, и Цзян Чэн невольно расслабляется, даже мысли о том, зачем они сюда пришли, больше не тревожат так сильно, пусть и не отпускают: было бы позорно попасться из-за собственной беспечности, Цзян Чэн всегда остается настороже. Вэй Ин тоже непривычно тихий, поэтому по дороге они молчат: сам Цзян Чэн редко начинает разговоры. Когда они выходят к дереву, Цзян Чэн больше не чувствует себя настолько спокойным. Он не знает, что именно ожидает увидеть, но наверняка должно быть что-то: особое ощущение, по которому сразу поймешь, что зло притаилось именно здесь, — так рассказывают опытные адепты, приходя с ночных охот, о таком читал в историях о злобных призраках и мстительных духах, которыми зачитываются городские мальчишки. Но ничего этого нет: все то же дерево, только теперь с заметными издалека талисманами на стволе и барьером вокруг корней. Никаких тварей и оборотней, даже ощущения, что за ними наблюдают, как в прошлый раз, не появляется. Наверное, стоит радоваться, но Цзян Чэн никак не может отделаться от разочарования. Только зря шли. — Видишь, не хочет оно нас есть, — говорит рядом Вэй Ин, и Цзян Чэн кивает. — Спряталось. — Наверное, тебя испугалось, ты такой грозный со своим мечом, А-Чэн. — А вот это уже явная насмешка. — Получить захотел? Затевать драку рядом с проклятым деревом — не самая лучшая идея, но уж очень хочется выплеснуть напряжение и — невольное, в котором не хочется себе признаваться, — облегчение. И они кружат по поляне, пытаясь поймать друг друга, повалить на теплую сухую землю. Первым справляется Вэй Ин, наваливается сверху, прижимая ноги Цзян Чэна своими, чтобы не пнул, и удерживая обе руки: пустую левую и правую, с до сих пор зажатым мечом в ножнах, который так и не пришлось вытащить. Не получилось у них приключения, только обычное баловство. — Теперь честно смогу сказать, что кого-то в лесу поймал — а монстра или нет, пусть уж сами решают. — Вэй Ин смеется, и его дыхание щекочет шею. — Ты просто тяжелее! — Не намного, на самом деле, но Вэй Ин выше — пока что, Цзян Чэн еще собирается его догнать. — Ага. А еще сильнее. — Ничего подобного. Зато я получил меч раньше! — Только потому, что ты младше, шиди, а так мечи нам дали одновременно, — не остается в долгу Вэй Ин, и это могло бы стать поводом для драки, если бы они еще не успели подраться. — Ну ладно, будем считать, что оба сделали то, о чем говорили. В отличие от тех хвастунов. Девушку бы он поцеловал, как же. — Цзян Чэн фыркает. Старшие ученики уже вовсю кокетничают со служанками из Пристани Лотоса, но сомнительно, чтобы у большинства из них хотя бы вполовину столько опыта, как они говорят. — А ты бы поцеловал? — спрашивает вдруг Вэй Ин. — Что? Зачем? У меня же нет любимых девушек. — Видимо, он реагирует слишком бурно, возможно, даже краснеет, потому что Вэй Ин начинает смеяться, упираясь лбом в ключицу. — И чего ты смеешься? Как будто сам бы осмелился. Наверняка бы струсил. — Не знаю. — Вэй Ин поднимает голову, смотрит на него, и Цзян Чэн не понимает, что на него нашло. — А если не девушку? — А кого? — Любимого человека. — Ну… без разницы, наверное. — Цзян Чэн не знает, к чему он спрашивает, но слишком уж внимательно он ждет ответа. — Только ведь все равно бы струсил! — Нет. — Вэй Ин делает глубокий вдох, будто собирается нырнуть, и, чуть качнувшись вперед, прижимается губами к его рту. Они сухие, и все совсем не так, как описывают, и Цзян Чэн застывает на месте, даже не сразу понимая, что тот его целует. Он отодвигается, так ничего больше не сделав, но Цзян Чэн чувствует, как горят губы от этого легкого прикосновения. — Ты чего? — возмущается он, дергается, пытаясь подняться, и Вэй Ин сразу перестает его удерживать, растерянно садится рядом. — Что за дурацкие шутки? — Извини… Я не должен был. — Вот и не надо. — Цзян Чэн и сам не понимает, почему так злится: шутка была глупой и не смешной, и Вэй Ин тоже реагирует не как обычно: не смеется и не дразнит, наоборот, выглядит грустным и потерянным, — и это раздражает еще больше. Поход в лес, уже успевший из опасного приключения превратиться в детские забавы, перестает быть даже просто приятной прогулкой. — Пойдем отсюда. Видеть это дерево больше не могу. Цзян Чэн поднимается с земли и шагает в сторону тропы, не оглядываясь. Все равно Вэй Ин пойдет за ним, что ему одному делать в лесу. Он успевает отойти достаточно далеко, оказаться под кронами деревьев, когда слышит позади вскрик и резко оборачивается. Вэй Ин больше не сидит на траве, где Цзян Чэн его оставил, — похоже, как раз поднялся и направлялся следом. Но теперь за его спиной тварь: вцепилась острыми когтями, навалилась, большая и тяжелая, судя по тому, как Вэй Ин пытается не свалиться под ее весом, стряхнуть с себя. Она точно темная: в отличие от дерева, ее злая инь даже отсюда чувствуется. Тело действует само: выхватывает меч, кидается навстречу. Цзян Чэн даже не знает, какая это тварь и что с ней делать, но чувствует, что-то делать надо. Он не собирается отдавать ей Вэй Ина. Теперь и Цзян Чэну кажется, будто он слышит звон колокольчика, перешептывание голосов, — он успевает коротко удивиться тому, что днем это оказывается не так страшно, как в ночных рассказах Вэй Ина, пусть тогда это был всего лишь сон, а сейчас опасность слишком близко. Больше ничего не успевает: тварь отмахивается когтистой лапой, и приходится сосредоточится на ней. Она быстрая и сильная, даже продолжая цепляться второй лапой за Вэй Ина, успевает встречать удары меча, уворачиваться остальным телом, крупным, но как будто собранным из черного тумана. Вэй Ин вдруг резко приседает, пытается сбросить тварь через голову, но та разгадывает его хитрость раньше, снова впивается обеими лапами, и Вэй Ин приглушенно стонет и ругается. Зато тварь отвлекается и не успевает отразить следующий удар, ревет зло и громко, и только тогда Цзян Чэн замечает, что до этого она молчала. Разъяренная тварь прыгает на него неожиданно и быстро, руку с мечом придавливает, выворачивая с противным хрустом, и еще даже ничего не почувствовав, Цзян Чэн уверен, что она сломана. Тварь щелкает зубами рядом с лицом, и он пытается дотянуться до талисмана за воротом, почти не надеясь успеть, когда тварь вдруг обмякает. Воспользовавшись моментом, Цзян Чэн дотягивается до талисмана и прижимает его к оскаленной морде, за секунду до этого понимая: поздно, тварь уже мертва и ее горячая кровь заливает его одежду. Вэй Ин помогает стащить с него тушу, с его меча тоже капает кровь. — Оно сдохло? Точно? — Думаю, да. Если не от меча, то от талисмана. Талисман сильный, на самый крайний случай. Жалко, теперь не притащить им тварь в Пристань Лотоса: уже сейчас заметно, как под его действием начинает осыпаться черная плоть. Вэй Ин тяжело опускается на землю рядом, по-прежнему крепко сжимая рукоять. Меч Цзян Чэна валяется рядом на земле, и вряд ли он сможет скоро им воспользоваться: стоит сесть, и правая рука безвольно обвисает, простреливает резкой болью. — Дураки мы с тобой, — говорит вдруг Вэй Ин. — Духовным мечом можно было и на расстоянии по ней ударить, а мы ими как обычными махали. — Получается, ты меня спас? — спрашивает Цзян Чэн. В любом случае, важен результат, а не то, как они его добились. А про то, что не сообразили правильно использовать мечи, можно и не рассказывать, по крайней мере, остальным ученикам. — Сначала ты меня. Кажется, она пыталась отгрызть мне голову, когда ты подоспел. Вэй Ин вытирает меч о полы своей одежды: и в общем-то, нечего ее уже беречь, — с трудом поднявшись на ноги, Цзян Чэн видит его спину, плотная ткань накидки подрана острыми когтями и пропиталась кровью. — Ты как? — спрашивает Цзян Чэн. — Нормально. Заживет. — Он улыбается, и Цзян Чэн невольно отвечает ему тем же. Они осматривают тварь, медленно распадающуюся под действием талисмана, но ни один из них не видел раньше ничего похожего ни вживую, ни в книгах. А дождавшись, пока на месте тела останется только черное пятно и обуглившаяся по краям бумага с почти выцветшими символами, находят и колокольчик: потемневший от черной слизи и с изжеванной кистью. — Вот он где был, — говорит Вэй Ин, поднимая его двумя пальцами. И цепляет к себе на пояс, не обращая внимания на то, как брезгливо кривится Цзян Чэн. — Пойдем? Цзян Чэн не против: теперь, когда напряжение боя отпустило, он чувствует себя уставшим, рука болит, и совсем не так он представлял себе ощущения от совершенного подвига. Еще и дома теперь объяснять, почему они пошли в лес с мечами, несмотря на то, что это было запрещено, и вернулись в таком виде. Добираются они быстро: лес больше не водит кругами, отпускает. Подходя к Пристани Лотоса, Цзян Чэн вспоминает о том поцелуе Вэй Ина и думает, что, возможно, это была не шутка. *** В библиотеке Пристани Лотоса не находится ничего о происходящем в лесу — только сказки, как он и думал. Все адепты, отправлявшиеся к дереву, вернулись, так никого и не встретив, и Цзян Фэнмянь уже задумывается о том, чтобы начать искать книги в библиотеках других орденов, даже если это означает, что больше людей узнает о их проблеме. Когда внизу раздаются взволнованные возгласы, он все-таки отрывается от очередного пожелтевшего от времени свитка и выглядывает в окно. Еще не поздно, но толпа учеников уже вернулась в Пристань Лотоса, он привычно находит среди них Цзян Чэна с Вэй Ином и сразу понимает: что-то случилось. Оба в потрепанной одежде, покрытые кровью; даже отсюда видно, что рука Цзян Чэна сломана и причиняет ему боль. Они не могли получить такие повреждения здесь, но с ними мечи, и, спускаясь по лестнице во двор, Цзян Фэнмянь не сомневается: они ходили в лес. Шумная толпа умолкает, стоит ему подойти, расходится, пропускает. — Что произошло. Цзян Чэн? — Я пошел в лес, несмотря на запрет. Вэй Ин меня спас. — Его одежда спереди залита кровью, но, судя по тому, что бережет он только руку, кровь не его. — И мы убили ту тварь. Вэй Ин достает обугленный талисман, на его поясе снова висит колокольчик — тот же, пусть и выпачканный в чем-то черном. Они оба смотрят на него, ждут реакции, которая в этой ситуации может быть любой. Подбегает А-Ли, охает одновременно горестно и с облегчением от того, что они все-таки живы. Ей они, конечно, тоже не сказали, что собираются в лес. Но Цзян Фэнмянь всегда был приверженцем девиза своего ордена и считал, что победителей не наказывают. — Вы оба молодцы. И напряжение, словно разлитое в воздухе, сразу уходит, притихшие ученики начинают перешептываться, исчезает хмурая морщинка на переносице Цзян Чэна, а губы Вэй Ина изгибаются в легкой улыбке. — Вы запомнили, как выглядела тварь? Сможете нарисовать? — Вэй Ин кивает, кажется, готов сразу взяться за кисть. — Потом. Нарисуешь, расскажете мне все, что произошло. А пока лучше заняться вашими ранами. А-Ли? Отведешь А-Чэна к лекарю. Его перелом выглядит достаточно серьезно, но, прежде чем пойти, он кивает на Вэй Ина. — Он тоже ранен. — Ничего, царапина. — Тот отмахивается, но Цзян Фэнмянь уже и сам замечает, как осторожно он держится, а повернув его, видит изодранную спину. Но вроде бы действительно ничего опасного. — Я помогу ему, идите, — говорит он. Прежде чем уйти, Цзян Чэн оглядывается, и Цзян Фэнмянь впервые за долгое время не может понять, что означает его взгляд. Вэй Ин поднимается за ним по лестнице, заходит в комнату. — Садись и покажи мне спину. Он достает ящик с лекарствами, а повернувшись, упирается взглядом в залитую кровью расцарапанную спину. Собранные в растрепанный хвост волосы Вэй Ин перекинул через плечо, и теперь видна тонкая шея с выпирающими позвонками, и темная тварь внутри него хочет коснуться их губами. Цзян Фэнмянь отчетливо понимает, что совершил ошибку, когда привел его сюда одного. Ничем хорошим это не закончится. Он приносит таз для умывания, обмакивает в него чистую тряпицу и осторожно касается ею спины, смывая кровь и промакивая царапины. В основном они поверхностные, кроме тех, где когти глубоко вошли в тело — их он промывает особенно тщательно. Вэй Ин сидит тихо и неподвижно, и когда он начинает говорить, Цзян Фэнмянь чуть не вздрагивает от его тихого голоса: — Потом вы меня накажете? — Нет. Разве тебя есть за что наказывать? Острые лопатки коротко приподнимаются, когда он пожимает плечами. — Я пошел в лес, взял с собой меч, хотя вы говорили не делать этого. — Советовал не делать. И ты спас А-Чэна. Или он сказал неправду? Лопатки снова дергаются. — Немного помог, он бы и сам справился. Цзян Фэнмянь смазывает его царапины заживляющей мазью, и пальцы горят от прикосновений к его коже. Он чувствует себя еще одной тварью, жаждущей его крови и плоти. Бинты покрывают почти всю спину, но это уже не может помочь. Цзян Фэнмянь кладет ладонь на его плечо, выше бинтов, мягко пригибает к столу. Слегка распущенный пояс развязать легко и так же просто перешагнуть последний сдерживавший его барьер. — Тише. Все в порядке. *** Все совсем не в порядке, Вэй Ин чувствует. Кажется, что стянувшие грудь бинты мешают дышать, но это только потому, что воздуха мало, сердце колотится слишком быстро. Сейчас пальцы снова движутся в нем — так же, как в прошлый раз, только быстрее, нетерпеливее — и это уже совсем не так хорошо, как запомнилось. Это страшно. Дядя Цзян сказал, что не будет его наказывать, но это и не наказание… Пальцы исчезают, и Вэй Ин выдыхает почти с облегчением от того, что все наконец закончилось. Возможно, теперь дядя Цзян объяснит, что это было, но даже если не объяснит, он привыкнет, так же, как раньше привык к порке. Вэй Ин не пытается встать, ждет, когда ему будет позволено это сделать, но вместо этого на поясницу ложится горячая ладонь. — Тише, полежи так еще немного. Тебе не будет больно. Что бы он ни говорил, это больно, и Вэй Ин крепко зажмуривается, но все равно чувствует, как слезы пробираются сквозь сомкнутые веки, катятся по щекам на стол. Почему-то хочется плакать горько, навзрыд, как в детстве. Не от боли, она все-таки не настолько сильная, но от ощущения, будто что-то важное и ценное разбилось, и это уже никогда не получится склеить. — Расслабься, — говорит дядя Цзян так же, как во время первого наказания. — Дыши. — Даже против воли Вэй Ин подчиняется этому спокойному голосу. Ладонь касается члена, и Вэй Ин вздрагивает. То чувство, которое появлялось, пока в нем были пальцы, сейчас ушло окончательно. Видимо, дядя Цзян тоже это понимает: рука оставляет свои попытки, ложится на живот, прижимая к телу за спиной. Вэй Ин чувствует себя в ловушке, гораздо худшей, чем подстроила тварь в лесу. Движение ускоряется, теперь это действительно кажется наказанием за что-то гораздо худшее, чем он делал когда-либо раньше, — иначе почему? Он замирает, когда за спиной раздается тихий стон, и понимает, что это дядя Цзян, что ему нравится то, что он с ним сейчас делает. Он чувствует в себе семя дяди Цзяна, чувствует его дыхание на своей шее, и ему хочется оказаться где угодно, только бы не здесь. — Молодец, — говорит дядя Цзян после, и Вэй Ин понимает, что уже никогда не сможет слышать от него похвалу и не вспоминать это. Он пытается подняться, но и это ему пока не позволено. — Подожди. — Голос дяди Цзяна звучит мягко, но Вэй Ин тут же ложится обратно, чувствуя, что дрожит. Поясницы касается влажная тряпица, обтирает осторожно, спускаясь ниже, проходится между ягодиц и чуть глубже. — Теперь все. Он ждет, пока Вэй Ин одевается и поднимается с пола, все так же не глядя на него. — Мне хотелось бы, чтобы это осталось нашей тайной. Я ведь могу на тебя рассчитывать? — говорит он, и Вэй Ин все-таки смотрит на него. Если бы он требовал или уговаривал, выглядел хоть немного иначе, чем обычно… Но он такой же, как всегда, словно в происходящем нет ничего удивительного. И из-за этого снова начинает казаться, что это он сам не понимает, и, возможно, так действительно должно быть. В любом случае, ему некому об этом рассказывать. Дождавшись, пока он кивнет, дядя Цзян одобрительно касается его плеча. — Все хорошо? Если хочешь, оставайся пока здесь. — Можно я пойду? — Конечно, если ты так хочешь. *** Слишком велик соблазн поверить, что он бы остановился, если бы Вэй Ин был менее покорен, более похож на себя обычного. Но нет, Цзян Фэнмянь слишком хорошо понимает, что был готов заставить его замолчать, если бы он закричал, удержать, если бы попытался вырваться. Но Вэй Ин молчал, не сопротивлялся, был послушен. Юй Цзыюань сегодня нет в Пристани Лотоса, вместе со своими служанками она отправилась на ночную охоту и вряд ли будет довольна, когда, вернувшись, узнает, что опасная тварь притаилась гораздо ближе. Теперь он рад, что она отсутствует. Он спускается и почти сразу видит Цзян Чэна, идущего от лекаря: рука надежно зафиксирована, и выглядит он уже не таким бледным и измученным. И Цзян Чэн ему рад, в его взгляде нет того страха, который он заметил, глядя на Вэй Ина перед тем, как тот ушел. — Вижу, тебе уже лучше, — говорит Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн с благодарностью принимает его слова и заботу. — А с Вэй Ином все в порядке? — спрашивает он вдруг, краснеет, и на секунду закрадывается мысль, что он мог как-то узнать о произошедшем. Но нет, узнать он никак не мог. Значит, что-то случилось между ними. — Теперь да. Его раны не были серьезными, с ним все хорошо. Но мне показалось, что он был чем-то расстроен. — Цзян Чэн краснеет еще сильнее, опускает голову — значит, дело действительно в них. За прошедшие несколько месяцев он научился понимать своего сына гораздо лучше, чем за прошлые тринадцать лет. Это оказалось нетрудно, нужно было просто захотеть. — Вы поссорились? — Нет. — Он вскидывается, отвечает слишком поспешно, но потом сникает. — Не совсем. — Сходи к нему, помирись первым. Думаю, он переживает и будет рад тебя видеть. *** Цзян Чэн приоткрывает дверь осторожно, заходит в свою комнату, будто в чужую. После слов отца он не уверен, что Вэй Ин будет рад его видеть: слишком растерянным он выглядел, когда Цзян Чэн его оттолкнул. Победа над тварью отвлекла на время, но, похоже, теперь это прошло. Сам бы Цзян Чэн действительно струсил, не решился на тот шаг, на который подначивал. Вэй Ин сидит на полу возле кровати, сжавшись в комок. Он в той же одежде, но сквозь прорванную когтями ткань теперь видны свежие бинты. Услышав звук открывающейся двери, он резко поднимает голову, смотрит почти испуганно, и Цзян Чэну становится тяжело от того, как он на него реагирует. — Извини, что тогда оттолкнул тебя. Я просто не ожидал, — говорит он, отбрасывая все слова, которые собирался сказать сначала. *** Внутри до сих пор тянет и болит не меньше, чем раненая спина. Наверное, если лечь, будет получше, но он не хочет, словно нарочно не дает себе забыть об этой боли. Открывающаяся дверь отрывает от мыслей, почти пугает, но это Цзян Чэн. И в то, что он говорит, так же сложно поверить. Цзян Чэн садится рядом, осторожно придерживая руку. — Болит? — спрашивает Вэй Ин. — Не очень — лекарь дал выпить настой. Но теперь еще пока срастется… Я бы с тобой поменялся местами! Он прежний, и это правильно: что могло измениться меньше, чем за час. Разве что он сам. — Не завидуй. — Вэй Ин улыбается и тыкает его пальцем в бок — осторожно, так, чтобы не потревожить руку. Совсем незачем ему завидовать. Вряд ли Цзян Чэн продолжил бы относиться к нему, как раньше, узнай он, что произошло в кабинете. — Мне кажется, ты все неправильно делал, — говорит Цзян Чэн, снова отвлекая от неприятных мыслей. — Что? — Целовался. Надо не так. Можно я покажу? А когда Вэй Ин оторопело кивает, прижимается к нему губами, и так действительно правильно.