Лгунья

Женя в святых не верит, как и в то, что с Равкой и гришами в ближайшем времени, может случится хоть что-нибудь хорошее. Сколько себя помнит она ходит в безликом цвете прислуги, плавными движениями рук убирает у королевы новые морщины, учится быть лгуньей и снисходительно терпит все домогательства короля, который к счастью не слишком часто зацикливается на одной служанке. Женя всю жизнь чувствует как её спину прожигают злобные взгляды и слушает в свою сторону многочисленные смешки. Похвалу, редкую и брошенную, как кость для собаки, она временами получает только от Дарклинга и этого оказывается достаточно ровно настолько, чтобы попросту не сойти с ума в до тошноты роскошных, облитых золотом стенах Большого Дворца. Она слишком рано понимает, насколько тяжело и обременительно в этом мире быть особенной. Будь Женя обычной корпориалкой, ей бы не пришлось становится личной игрушкой королевы и разменной монетой в политической игре Дарклинга, который давал ей такое же по значению, но чуть лучшее по звучанию определение :«важная фигура на шахматной доске». Но Жене не хотелось быть «важной фигурой», вместо этого она бы с радостью предпочла учиться тому, чему учились все сердцебиты и целители. Однако Дарклингу или королеве всегда были безразличны её желания. Но Алине нет Алина появляется в Малом Дворце неожиданно, принося с собой надежду, и слишком бесхитростную для этого места улыбку. Женя морщит нос от осеннего холода и натягивает на себя маску напускного равнодушия. Женя отличная лгунья, но обманывать Алину у неё почему-то получается плохо. Рядом с ней Женя впервые за много лет действительно искренне улыбается, забывает о том, что она гриш у которого нет ни особого влияния, ни цвета и не делает над собой никаких усилий, чтобы выдавить гордую улыбку, проходя мимо надменных сердцебитов и шквальных. У Алины в темных глазах с огромными синяками под ними слишком много наивного очарования, а в слабом теле доброты и свойственного отказникам настырного упорства. Алина смотрит на окружающий её новый мир озадачено хлопая ресницами, а Женя чувствует как по её груди разливается настырно ноющее чувство вины и разочарования, оно колет где-то в районе гортани и режется под лёгкими, тяжело скрипя и стуча в висках. Женя относит письма Алины Дарклингу и стирает с её руки шрам напоминающий о доме. Напоминающий о Мале.И изо всех сил старается не думать, чем же в итоге закончится вся эта история, хотя где-то в глубине, внутри себя, она давно знает ответ на этот вопрос. Но сейчас, когда она разглаживает кожу Алины и делает её чёрные волнистые волосы более шелковистыми это не имеет совершенно никакого значения. Алина улыбается ей одной, своей широкой прелестной улыбкой, почти такой же яркой и солнечной, как её сила, болтает с ней о всяких глупостях мечтательно глядя в потолок и берёт её за руку, кажется совсем позабыв о своём следопыте. Женя отличная лгунья, обманывать и притворяться, для неё даже не рутинная работа, почти образ жизни, но когда Алина восторженно и с придыханием наблюдает за танцем на ярмарке, полная нескончаемого энтузиазма и тёплого внутреннего света, такая здоровая и красивая от использования своей силы, Женя в который раз об этом забывает. В голове у неё нет ни единой мысли, кроме пунцовых от восторга и волнения щёк Алины и солнечных бликов в её смольных жёстких волосах. Перед демонстрацией Женя сильнее чем когда-либо понимает–Алина через чур искренняя и простая для этого места, оно уносит её куда-то далеко, лишая рассудка и замыливая разум. А может она просто чересчур наивна, чтобы понять, что происходит у неё прямо перед носом, Женя не знает. Чувства к Дарклингу, такие очевидные и простые по своей природе, кажется забирают у заклинательницы солнца последние крохи здравого смысла. Женя цокает языком. Хрупкая дымка забвения рассеивается, ударяясь о реальность, где Женя по-прежнему прекрасно врёт, обманывает и манипулирует, а теперь и в полной мере осознаёт всю суть ситуации. Ей бы радоваться и быть довольной, что всё идёт благоприятно, а Алиной теперь легко управлять, но она только крепче сжимает челюсть и хмурится рыжими бровями, сводя их аж к переносице. —Остерегайся властных мужчин— говорит Женя ей тихо, но серьёзно настолько, что с лица Алины сходит мечтательное выражение, всё же омрачаясь какими-то более приземлёнными мыслями. На демонстрации она обливает главный зал большого дворца, и без того позолоченный, большой волной полу-прозрачного почти белого света, он утопает в ещё большем лоске и становится местом каким-то по-настоящему особенным, почти магическим, обителью самой настоящей святой, это ощущение преследует Женю до последней искры света. Но когда тени Дарклинга и свет Алины рассеиваются, она с сожалением осознаёт, это место вовсе не достойно заклинательницы солнца. И заклинательница словно вторя этим же мыслям сбегает в тот же вечер. Женя остаётся наедине с разгневанным Дарклингом, долгожданным приказом отравить царя и кафтаном теперь не белого, а красного положенного ей цвета. С побегом Алины в её жизни происходят разительные перемены, всё переворачивается с ног наголову. Дворец снова пустеет и становится сплошь мрачной, омерзительной обителью, без единого симпатичного проблеска. Розы в королевском саду вянут, а на Ос Альту опускаются густые грязно-серые тучи. Женя искренне надеется что Алина сейчас где-нибудь далеко, среди добрых людей Блуждающего острова, или на сухих и жарких, переполненных юрдой и отзывчивыми людьми, землях Нового Зема. Где-то где Дарклинг её не найдёт и останется ни с чем, так и не осуществив свои планы. Женя сомневается, что такое место в этом мире действительно существует, однако если оно всё-таки есть, всем сердцем желает чтобы нашла его именно Алина. Царь лежит прикованный к своей постели, бледный и едва живой, царица не выходит из своих покоев и её многочисленные раздражающие служанки окончательно пропадают из поля зрения девушки, но Женя не ощущает не предвкушаемого торжества справедливости, ни банальной радости. Дворец, да и откровенно признаваясь практически вся Равка находятся во власти Дарклинга, а воротник красного кафтана неприятно, болезненно сжимает горло. Алина вновь оказывается в Ос Альте, разбитая и потерянная, совсем не наивная и практически сломленная, с её кожи снова пропадает свежесть, глаза кажутся усталыми, а волосы спутанными и липкими. Ну да, едва ли у неё было время наводить красоту в бегах, Женя это понимает, и глядит на неё с ласковым сочувствием, стремительно и крепко прижимая её к себе. Открытые участки кожи у Алины настолько холодные, что Жене и самой становится зябко и морозно, но она прижимается только плотнее, никак не решаясь разорвать это спонтанно неуклюжее объятие. Алине хватает пары минут, чтобы наконец осознать всю правду, залиться слезами и посмотреть на Женю глазами полными разочарования и боли предательства. В глубине души Женя надеялась, что она сможет простить, или по крайне мере понять, но её слова режут сильнее любого остро-колющего предмета —Я прекрасно понимаю какого быть в твоём положении—зло и одновременно истерично чеканит Алина, повышая дрожащий голос. Нет, не понимаешь. —Но я не предаю подруг—заканчивает она решительно, будто забивая последний гвоздь в крышку гроба. Женя ощущает, как по её собственному лицу почти текут слёзы, чувствует как дрожат губы и трясутся пальцы рук. Она уходит, оставляя Алину в полном одиночестве, и кажется наконец понимает, что лгунья из неё вышла всё-таки ужасная.