Секс, любовь и иудейство

***

POV/АЛФИ Первые дни мая обрушились на меня приливом солнца и тепла. Настроение сменило угол, как цвет неба с серого на трепетно голубое, и я принял решение показать Голде уж если не весь мир, то для начала остров Уайт. «Холмы, холмы и всюду холмы, зеленые поля и каменистые обрывы» — таким образом звучало моё описание места для Голды, чьи глаза загорелись интересом. Нам обоим нужна была встряска, смена обстановки, новые места, и большая кровать в хорошем гостиничном люксе, порог которого мы устало переступили поздним вечером. Голда стянула плащ, восторженным взглядом осматривая приличный по моим личным меркам номер, состоящий из просторной гостиной, кухни, двух спален и ванной комнаты. — Это все для нас? — спросила она, проследив за тем, как я опустил спящего Ноа на постель в одной из комнат, стягивая его крошечные ботиночки. — Все для тебя, — заверил ее я, прикрывая сына углом одеяла. Голда крепко обняла меня со спины, прижавшись телом и головой, целуя в затылок. Я и не знал, что думать, медленно оборачиваясь к жене, пытаясь не спугнуть. С тех пор, как Алфи-старший исчез из нашей жизни, якобы, пропав, мы не сближались с Голдой. Последние несколько дней я чувствовал себя незваным гостем в своем собственном доме. Попытки уклониться от жены после Руби были почти невозможными. Куда бы я ни шел, запах Голды, казалось, пропитал каждый уголок особняка, и даже макушку Ноа. Это был тот самый настоящий домашний запах, который утешал меня после всего того, что творилось вокруг, и угнетал, напоминая о моем собственном скотстве. Моя жена благоразумно держалась на расстоянии, решив, что я опустошен исчезновением отца и мне нужно время. Однако, я изнемогал по другой причине — кокаин. Он всегда был под рукой, а точнее, в кармане пиджака, но извлекать его при Голде и принимать вовнутрь было подписанием акта развода. После случая с Алфи-старшим я в большинстве времени держался недалеко от дома, по рекомендации Ицхака, став едва ли не отцом года, а кто мог очернить человека, который хотел быть со своим сыном? Я знал, что меня обсуждают, возможно, подозревают, но вряд ли кто-то посмел бы сказать мне что-то в открытую. Я читал в прекрасных глазах Голды попытку утешить меня из-за пропажи отца, но эти семь дней нас постоянно разделяли ваза, сервиз или сам Ноа, которого она укладывала спать с нами посередине. Никаких визуальных соблазнов, но меня тянуло к ней, и порой я даже обдумывал перенести Ноа в его комнату, чтобы приблизиться к Голде. Мне порочному должно быть плевать, но моя жена и ее желание соблюдать заповеди во благо семьи… Мое лицо поравнялось с лицом Голды, и наши губы слились в одно. — Нравится? — тихо спросил я, удерживая ее нежные скулы руками. — Поцелуй или номер? Я рассмеялся, отпрянув от Голды и ее сладкого аромата, поглядывая на смущенную розовую мордашку. Эта девушка должна подарить мне сына, и я вполне готов к новым попыткам, кажется, как и сама Голда, чьи разговоры о новом ребенке участились за ужинами. Направляясь в ванную, я бросил взор на дверной проем, в котором смог рассмотреть Голду, что нежно поцеловала Ноа. Даже Дафна не была влюблена в своего ребенка так, как Голда, в чужого ей мальчика, несмотря на то, что ее нервы были на пределе из-за событий последних нескольких дней. Продолжая наслаждаться обстановкой, не желая тратить отведенное до утра время на сон, Голда водила пальцами по чайному сервизу, прежде чем заметить меня. Я протянул ей нарезанное зеленое яблоко, и Голда неуверенно приняла его. — Ты не хочешь спать, м? — мой вопрос звучал многозначительно, прежде чем звонкий хруст разрушил повисшую паузу, и Голда игриво пожала плечами, завернутая в шелковый халат. Я сдвинул ее легкую ткань в области груди, обнажая чудесную полусферу чуть наглее, чем обычно. — Алфи! — Голда перехватила мою ладонь, и я прильнул губами к открывшейся пикантной части ее тела. Не слушая девичье ворчание, я повел руки к ее коленям и бедрам, нежно поглаживая их снаружи, поднимаясь к ягодицам. Тонкая кожа, мягкая и прохладная с множеством мурашек, но такая гладкая. Голда шумно задышала, перестав жевать яблоко, когда мои ласки участились по ее груди, акцентируясь на сосках, что твердели в шелке, согретые моим теплом. Я посасывал их поочередно, слушая лишь всхлипывающее и волнительное трепетание. Развязывая затянутый пояс халата, я бросил взор на глаза Голды, что в эту секунду были похожи на огромные блюдца с голубой каймой, такие взволнованные и напуганные. А тело по инерции вжалось в стену, отодвигаясь от меня. Мои руки снова опустились к ее бедрам, обводя их и рисуя невидимые узоры. Еще движение, и они оказались выше, врезаясь в острый угол лобка. Я потянул поясок и края халата стали расходиться, раскрывая ложбинку грудей, плоский живот и прекрасный маленький мыс. Гортанный стон сошел с моих губ, когда мой взгляд скользнул по ее стану, но Голда поспешила прикрыть свои маленькие прелести. — Как же я хочу тебя, детка, да? — Алфи, подожди…пожалуйста, — Голда перехватила мои пальцы на своей талии. Я с большим нежеланием отозвал непослушные руки, держа ладони раскрытыми, точно перед собой, словно она была экспонатом в музее, трогать который категорически запрещено, даже если очень хочется. — В чем дело, шейфеле? — от напряженной обстановки в брюках стало тесно: кровь прилила к члену, и я уже не мог думать о чем-то другом. Мы оба знали, что нас ждет в этой поездке: новые попытки зачатия общего ребенка, там, где свежий воздух, чистая вода и безграничное солнце, но сознательно или без оттягивали его. С одной стороны это придавало особого шарма, некой игривости, однако, тяжелая неопределенность все еще висела между нами в той или иной степени. — Почему ты не любишь Ноа? — ее вопрос ударил меня по затылку. Я поднял глаза. — Что ещё за новости, м? — мой голос прозвучал резче, чем я планировал. Голда прошла к туалетному столику, врезая гребень в волосы. — Ты никогда не приласкаешь его, не обнимешь. Вуди получает от тебя больше любви, чем родной сын. — Голда на секунду потеряла голос, быстро сглатывая, — С моим будет та же история?.. Ее вопросительный взгляд врезался в меня через призму зеркала, и я фыркнул: — Не глупи, славная, не глупи. Твоего я буду любить, да? С рук не спускать, так? — я сделал шаг к жене, прижимаясь к ней со спины, — Только роди мне его, ладно? Голда недоверчиво поправила халат. — Моего? Значит, твое презрение к Ноа связано с Дафной? — она врезалась в мой профиль, пытаясь обнаружить ложь. Я нахмурился, понимая, что мне придется отыграть фальш. — Нет, чтоб меня, нет никакого презрения. Ноа лишь не выносит моих прикосновений. Голда закусила губу. — Может быть, ты просто используешь неправильный подход? Мало появляться в его жизни раз в несколько дней. А он, между прочим, зовет тебя во сне. Я отодвинулся от жены, преисполненный раздражения. Прежний томный лад сошел на нет. — И какой подход ты предлагаешь мне, вчерашняя, мать твою, девочка? — выругался я, не сумев сдержать себя. Голда ссутулилась. — Я недостаточно хорошо знаю историю его маленькой жизни, чтобы сказать тебе, какой подход требуется. Может, тебе стоит спросить Олли — в конце концов, он проводит с Ноа больше времени, чем его родной отец. Она вызывающе отвернулась к зеркалу, и я прикрыл веки, подавляя лютую ярость. Что опять пошло, блять, не так? — Я люблю Ноа. Но порой не могу вынести мысли, что он так похож на Дафну, черт возьми! — вырвалось из меня и я вскинул руки. Голда вздрогнул от моего крика. Она не слышала от меня ничего подобного последние несколько месяцев. — Ты действительно думаешь, что он не заслуживает твоей любви только из-за схожести с Дафной? Я стал искать самообладание, сложив ладони на поясе. — Нет, — резко признал я. Голда, подавив дрожь в губах и теле, сдвинулась с места и, встав рядом, прижалась лицом к моему плечу. — Он любит тебя, Алфи, но его травма… Ноа не может с ней справиться. Моя ярость бурлила, закипала в самом сердце, шипя, вздымая грудную клетку. — Я, бля, знаю, знаю, — выдавил я через мгновение, поворачиваясь к Голде, которую потряхивало от страха моей непредсказуемости, — Как ты можешь быть такой чертовски мудрой и доброй, шейфеле? Я должен раздавать тебе советы. Ради Всевышнего, я вдвое старше тебя, а? Ты вполне годишься мне в дочери, да? Она слабо улыбнулась, но ее губы трепетали, а голос вибрировал. — Мне нужно было повзрослеть, рано или поздно. Я убрал челку с ее лба. — Из-за меня, так? Девочка, до нашей первой встречи, слишком юная, чтобы справляться с обязанностями жены и матери, но ты справляешься. Голда провела кончиками пальцев по моему подбородку, и я потянулся за поцелуем, но она не позволила мне пригубить ее. — Ты все еще боишься меня, не так ли? — мой вопрос стоял ребром, и Голда увела глаза. — Зачатый в страхе наследник вряд ли сможет прожить достойную жизнь, да? Я прищурился, надавливая на Голду психологически, и она молниеносно сломалась. — Мой страх пройдет, если ты скажешь мне, почему Ноа игнорирует тебя? Он что-нибудь видел? Я потянулся за портсигаром, не желая отвечать на этот вопрос и развивать уже избитую сотни раз тему. Голда осторожно вытянула из моих губ зажженную сигарету, притягивая к своим устам. — Алфи, прошу тебя… — она сделала короткую неумелую затяжку, пытаясь унять тремор волнения. Я облизнулся. — Он был в своей постели, когда я находился с Дафной. Допускаю, что он мог проснуться и заглянуть в спальню. Я потянулся к своей сигарете, втягивая дым, игнорируя потрясение в лице Голды, что смотрела в стену, возвращая себе сигарету. — Сразу после смерти Дафны он стал другим: искал Джозефа или маму, часто плакал. В последующие дни он окончательно отстранился, а затем, после похорон, Ноа, очевидно, осмыслив увиденное, возненавидел меня. А ещё он обижается на меня за то, что я был с ним жесток до появления тебя: я был груб с ним, когда он мешал мне спать или работать. Я вижу это в его глазах… Голда вытянула шею, чтобы скрыть ком, который попыталась проглотить. — Он не разговаривает, но я знаю, что он видел меня той ночью. Той ночью, — я все подтвердил на вопросительный взгляд Голды, чьи глаза блестели то ли от дыма, то ли от слез, — Той ночью, когда все случилось.