***
… — Ваш консорт довольно красив, господин Цзинь, — наместник провинции напоминает ему жирного карпа, раздутого, с широко расставленными мутными глазенками и искривленной линией рта. Он бессовестно пожирает взглядом Мэн Яо, притихшего за спиной своего брата, с самого начала собрания и ни капельки не скрывает алчной похоти. Мэн Яо отчаянно хочется перерезать ему глотку или щедрой рукой плеснуть яда в пиалу с вином, однако он лишь скромно опускает глаза в пол и не смеет лишний раз вздохнуть. — Я об этом прекрасно осведомлен и без вас. Глаза меня еще не подводят, — резко и грубо отрезает Цзинь Цзысюань, и Мэн Яо с мрачным удовлетворением замечает, как нервно всколыхнулся кончик его хвоста. — Вернемся к отчету о налогах, наместник Хан. Лучше бы вам ясно видеть его, — с явной насмешкой подчеркивает Цзинь Цзысюань, дожидается, когда стушевавшийся наместник наконец перестанет столь откровенно пускать слюни на его консорта, и продолжает уверенно вести переговоры. Беспокойный хвост ласково обвивается вокруг запястья Мэн Яо, пока никто не видит в неловкой попытке успокоить, однако ему этого совершенно не нужно. Мэн Яо ненавязчиво освобождает свою руку и отводит кончик в сторону, выстраивая между ними непреодолимую стену недомолвок и непонимания. Мэн Яо научен горьким опытом, слезами недавно привезенных брата и сестры, и сладостными речами Цзинь Гуаньшаня. Он не наивный мальчик, когда-то давно заслушивающийся сказками матери и верящий в справедливость. Вопреки всем ожиданиям, Цзинь Цзысюань остается самым порядочным существом из всех, кого приходится обслуживать Мэн Яо.***
Сложно понять, почему и в какой момент все меняется. Почему из благолепного «мой господин» он становится «Цзинь Цзысюанем»? Когда?.. — Я ненавижу тебя, Цзинь Цзысюань, — обессиленно шепчет Мэн Яо одними губами, так, чтобы брат ни в коем случае не услышал его. Однако у Цзинь Цзысюаня есть дурацкая способность чувствовать его так, как не может никто другой, и ненависть, плескавшуюся в душе и скрытую за притворными улыбками, он тоже чувствует. Остро, больно, до удушающего кома в горле и мутной пелены перед глазами. — Я знаю, А-Яо, — также тихо признается Цзинь Цзысюань, надломлено, с хрипящей нежностью, сполна окупающей все ту желчь, которую Мэн Яо перекатывает на кончике языка, не в силах озвучить. Цзинь Цзысюань обнимает его осторожно и трепетно, как какую-то хрупкую девицу. А он не такой! И дурацкие нежности ему ни к чему! — Прости меня… «Катись к черту!» — хочется выдохнуть Мэн Яо, вырваться из кольца удушливой и незаслуженной ласки, но нет, он не в силах. Хочется заставить Цзинь Цзысюаня проглотить свое извинение, запихать ему в глотку, да поглубже, чтобы харкал кровью и изнывал от мерзкого и темного. Чтобы ненавидел в ответ до зубного скрипа, чтобы оставлял синяки на теле и бил наотмашь, но Мэн Яо только и остается, что тонуть в светлом, но печальном. Мэн Яо хочется уже наконец задохнуться, чтобы не видеть, не ощущать, но на губы привычно ложится медовая улыбка, а во взгляде выискивается хваленое спокойствие и степенность. Он обнимает Цзинь Цзысюаня в ответ несмело, словно бы робко, а сам дышит презрением и гневом. Руки у него мелко дрожат, цепляются в ткань золотого ханьфу с пионом на спине, Мэн Яо думает, что это от холодной ярости, тут же пресекая проклятый тремор. Цзинь Цзысюань обеспокоенно качает его в коконе своих рук и, должно быть, считает, что Мэн Яо просто страшно после очередного клиента. Пусть думает… Так даже проще! — Тш… Предоставь все мне, — отвлекает его Цзинь Цзысюань россыпью мелких поцелуев по лицу. Он ласково проводит по напряженной спине, один раз, другой, третий, и Мэн Яо против воли расслабляется, но не отпускает. В душе — все еще шальной хмель и горькая соль, букет ненависти и профессионализма. Цзинь Цзысюань снова пришел сюда из-за него, снова заплатил баснословные деньги, словно плюнул в лицо, а затем хорошенько размазал. Самовлюбленный идиот! Чертов нарцисс! Они ведь на одно лицо! Разве что у Мэн Яо черты нежнее и мягче, и волосы значительно короче. Ах да! Еще нет пресловутого хвоста! Цзинь Цзысюань путается в вязках пояса, внезапно одеревенелыми пальцами тянет его на себя, грозясь порвать шелковую ткань, но, когда слышится испуганный треск, все же берет себя в руки. Пояс соскальзывает вниз, приятно шуршит ханьфу, сминаемое напором Цзинь Цзысюаня, летит в сторону от кровати, прочь-прочь-прочь. Цзынь Цзысюань гладит Мэн Яо по щеке кончиками пальцев, вызывая короткую волну жара. Он художественно очерчивает губы, надавливает на них подушечкой большого пальца, заставляя чуть приоткрыть рот. Влажный язык едва мажет по пальцу, и Цзинь Цзысюань порывисто вздохнув, лениво спускается к шее. По коже пробегается табун мурашек, а пальцы на ногах поджимаются от незатейливой ласки. Мэн Яо послушно подставляется под прикосновения, открывает больший доступ к шее, чтобы затем коротко выдохнуть сквозь зубы. Поцелуи у Цзинь Цзысюаня влажные и горячие, такие, что на шее тревожно заходится жилка, когда ее мягко касаются. Одной рукой Цзинь Цзысюань придерживает Мэн Яо за плечо, фиксируя, пусть и не сильно, а второй оглаживает лопатки круговыми движениями. Он дышит загнанно и часто, ведет вверх по шее влажную дорожку кончиком языка, почти до ямочки под ухом, прикусывает мочку, а затем издевательски медленно движется обратно. Кадык Цзинь Цзысюань легко прихватывает зубами, словно играючи, и взгляд бросает бесстыдный из-под ресниц. Мэн Яо гулко сглатывает, чувствуя, как в горле резко пересыхает. Непонятно, гуль его раздери, от чего! Он послушно ловит губами чужие губы, снимая их под стать заданному теплу, мягко и неторопливо, чувствует, как Цзинь Цзысюань неспешно распахивает его нижние одежды и спускает их с плеч, почти массируя, а когда Мэн Яо тянется развязать чужой пояс в ответ, лишь осторожно перехватывает за запястья. Цзинь Цзысюань укладывает его на ложе, сам нависает сверху, устроив колено между ног, и выводит понятные ему самому узоры на изогнутых ключицах. Все так же кончиками пальцев. Губы Цзинь Цзысюань размыкает языком, и Мэн Яо послушно раскрывается навстречу. Посасывает нижнюю губу, оттягивает зубами, но не кусает всерьез. От одних только поцелуев ведет, словно хмельного. Цзинь Цзысюань спускается ниже плавно, ненавистного клейма касается лишь мельком, потому что Мэн Яо не терпит такой фривольности, а тот не пытается подчеркнуть чужой статус. Он перебирает пальцами по выступающим ребрам, словно по струнам гуциня, щекочет горячим дыханием и тканью нервно дрогнувший живот, и Мэн Яо подрывается с места, дергает верхние одежды Цзинь Цзысюаня на себя многозначно, и тот послушно стягивает их с себя. Прикасается кожа к коже, пламя к пламени, сердце к сердцу. Краем глаза Мэн Яо отмечает выгнутый дугой, ощерившийся хвост, и давит в себе желание намотать рыжую шерсть на кулак. Хотя бы просто прикоснуться… Мэн Яо хочется абсурдно расхохотаться — его кидает из крайности в крайность! Подумать только! И с кем?! А тот выцеловывает каждую отметину, оставленную Не Минцзюэ, каждый синяк и кровоподтек, гладит по бокам, притираясь бедрами. Руки у Цзинь Цзысюаня шальные, спускаются и поглаживают напряженный член Мэн Яо через штаны. Мэн Яо шипит, помогает стянуть их и тут же впивается ногтями в чужие плечи, потому что к осторожному прикосновению губ к бедру все равно оказывается не готов. Цзинь Цзысюань обхватывает ствол ладонью неожиданно, чуть приподнимает, а затем неимоверно медленно ведет языком по покрасневшей головке, собирая смазку. Взгляда все это время не отрывает от Мэн Яо, всматривается в его лицо с удовольствием и вниманием. Мэн Яо кусает губы почти до крови, чтобы позорно не заскулить прямо сейчас, жмурится крепко-крепко, до цветных пятен перед глазами. Потому что… Собственно, вот именно, почему с Цзинь Цзысюанем всегда так хорошо? Его член тут же заинтересованно дергается в чужой ладони, и Цзинь Цзысюань осторожно берет головку, посасывает и дразнит языком уздечку, чувствуя, как член крепнет с каждым его движением. А затем обхватывает ртом полностью, все также тягуче медленно, помогая себе одной рукой и поглаживая поджавшуюся мошонку — другой. Мэн Яо стонами давится, хрипит их, не сразу осознавая, что просит А-Сюаня, двигаться быстрее, и сам вскидывает бедра навстречу. Возбуждение давит на него болезненно, внизу живота скручиваются узлы, а ноги сводит. Черт, как же хочется! Хочется почувствовать его внутри! Или войти наконец самому. А-Сюань часто ему это позволяет. Мэн Яо подготовлен заранее, но Цзинь Цзысюань почему-то из раза в раз растягивает его, ни на мгновение не отрываясь от ласк. Один палец легко проскальзывает внутрь, гладит и толкается в такт движениям головы А-Сюаня. Цзинь Цзысюань долго готовит изнывающего Мэн Яо, просьбы его не слушает, хотя у самого выпирает из штанов красноречиво, наверняка каменно и болезненно. — А-Сюань, — срывается Мэн Яо, руками тянется к лицу, чтобы отстранить и стереть соблазнительно прилипшую к подбородку нить слюны. — А-Сюань, пожалуйста, пожалуйста, — шепчет он сбивчиво, неловкими пальцами вцепляется в спину до кровавых полос, когда наконец чувствует мощный толчок и кричит, не сдерживая голоса. Первое проникновение острое, распирающее, такое восхитительное и правильное, что все мысли вышибает из головы. Цзинь Цзысюань утыкается лбом чуть выше его плеча, приподнимая руками бедра и толкается отрывисто, резко, почти до основания. Он рычит гортанно, вторит подозрительно высоким вскрикам Мэн Яо от каждого его движения, и в перерывах шепчет, какой Мэн Яо потрясающий. Целует его коротко в взмокший висок, отплевываясь от прядей. Мэн Яо начинает мелко дрожать в его объятиях, стенки вокруг члена пульсируют и сжимаются, а сам он теснее прижимает А-Сюаня к себе. Мэн Яо заливает их животы липким семенем первый, его подкидывает в чужих руках от наслаждения, а спустя несколько движений замирает сам Цзинь Цзысюань. Значительно позже Мэн Яо садится на кровати и закрывает лицо руками, чувствуя на губах что-то соленое. Как он может ненавидеть человека, которого так на самом деле?.. Цзинь Цзысюань что-то бормочет сквозь сон, взволнованно шарит рукой по смятым простыням в поисках его, Мэн Яо. И тот ложится обратно, закрывая глаза и обрывая проклятую мысль, отдающую горечью. Пушистый лисий хвост накрывает их сверху.***
Когда Цзинь Гуаньшань приказывает Мэн Яо взять Цинь Су для него, в глазах у Мэн Яо темнеет. Он рычит отказ, не задумываясь, видя, сколько паники и страха замирает в глазах его невинной сестры. Она прячется ему за спину, цепляется слабыми пальчиками и дрожит. Мэн Яо плевать, что будет с ним! Но Цзинь Гуаньшань насмешливо склоняет голову и роняет небрежно, что Цинь Су возьмут вместо него четверо разом, если Мэн Яо так не хочется марать о нее руки. У Мэн Яо на мгновение останавливается сердце, а все теплое отрывается на корню. Он не знает, что делать, он загнан в угол, но на лице расплывается елейная улыбка, а манеры возвращают свою учтивость. Мэн Яо юлит и пытается договориться, льстиво ластится к отцовым рукам, падким на молодых мальчиков и девушек, но тот лишь усмехается. Мэн Яо следовало бы помнить, чей он сын. — А-Яо, пожалуйста, — слабо зовет Цинь Су, даже не пытаясь скрыть слез, — пусть это будешь ты. И Мэн Яо сдается. Он старается быть с ней деликатным и нежным. Закрывает глаза на мгновение и вспоминает Цзинь Цзысюаня, который всегда касается его так, словно он — самая большая драгоценность в мире. Когда он берет ее, сцеловывая дорожки слез с прекрасного лица и шепча всякие успокаивающие глупости на ухо, Цзинь Гуньшань улыбается и подзывает к себе из тени беднягу Мо Сюаньюя. Мэн Яо прокусывает себе губу до крови, но не движется даже тогда, когда Цзинь Гуаньшань подгоняет его, малышка Цинь Су должна к нему привыкнуть. — Прости меня, А-Су, — шепчет внезапно Мэн Яо, вспоминая Цзинь Цзысюаня. Почему-то эти слова кажутся ему сейчас безумно важными. — Спасибо, что это ты, — бледно улыбается Цинь Су в ответ, и он начинает двигаться. Странные движения на фоне Мэн Яо замечает не сразу, и то, краем глаза. А когда чуть приглядывается, понимает, что его мутит. Цзинь Гуаньшань следит за ними жадным взглядом, бесстыдно постанывает и жестко давит рукой на голову Мо Сюаньюя, движущуюся между его ног. Мэн Яо отворачивается судорожно, с трудом сглатывает желчь, потому что, если продолжит, то его вывернет. Мерзкий извращенец! Мэн Яо понимает, что в ушах подозрительно звенит, а мир начинает расплываться перед глазами, когда слышит гортанный стон Цзинь Гуаньшаня и его почти ласковое Сюаньюю: — Вот так, малыш, глубже. Да… В-Вот! Так! — и выгибается, явно кончая сыну в рот. Мэн Яо чувствует, как опадает и без того вялый член внутри Цинь Су, а затем судорожно скатывается с нее, прямиком на пол. Его выворачивает желчью, которую он неумело пытается скрыть за широким покрывалом, но тело дрожит и не слушается. Мо Сюаньюя выворачивает, стоит Цзинь Гуаньшаню покинуть комнату увеселений. Он содрогается от рыданий, свернувшись в калачик на полу, пальцами цепляется себе в волосы намертво, не отодрать. Мэн Яо не может подняться с пола. Он вспоминает отважного мальчишку Вэя, который не побоялся гнева господ, который снес напором всю их власть, сделал то, что не смог Мэн Яо, пытаясь годами умаслить Цзинь Гуаньшаня. Следующим в омуте памяти возникает переполошенное лицо А-Сюаня. Мэн Яо почти ощущает сладковатый запах корицы, исходивший от его одеяний, и, сцепив зубы, заставляет себя подняться. На негнущихся ногах он заворачивает в покрывало малышку Цинь Су, ловит в коридоре свободного мальчика и просит отвести ее в комнату, где происходят его встречи с А-Сюанем. А затем возвращается за Мо Сюаньюем. Того он тащит на слабых руках сам, после вымывает их мыльным корнем и щеткой до красноты, а затем прячет за балдахином вычурной кровати, заперев дверь изнутри. И, лишь когда брат и сестра засыпают, нервно вздрагивая во сне, он позволяет себе расплакаться, цепляясь за ханьфу у себя на груди. Потому что внутри что-то сгорает. Ноет и мечется раненым зверем, загнанным в клетку. Впервые Мэн Яо шепчет мольбу, обращенную не к Богу, нет, к А-Сюаню. «Забери нас отсюда. Пожалуйста, брат».***
Цзинь Цзысюань врывается в дом терпимости наполовину обращенный в хули-цзинь. Глаза его наливаются золотом, в котором тонкой иглой чернеет зрачок. Пять всклокоченных хвостов вместо одного нервно вьются вокруг Цзинь Цзысюаня, острые резцы прорезают нижнюю губу до крови, но тому абсолютно все равно. Цзинь Цзысюань весь в крови, темная ци мечется из стороны в сторону голодным зверем, и сотрудники весеннего дома не рискуют к нему приблизиться. — А-Сюань! — Мэн Яо кидается к нему бездумно, хватается слабыми пальцами в скользкий ханьфу и с ужасом заглядывает в исказившееся от превращения лицо. — Что случилось? Ты ранен? — Я убил его, — рычит низко и зло, но обхватывает руками Мэн Яо осторожно, так, чтобы длинные когти не зацепили кожи. — Теперь глава ордена — я. Собери свои вещи и предупреди Мо Сюаньюя и Цинь Су. Мы уходим!***
Цзинь Гуанъяо оборачивается на застывшего брата, а затем снова возвращает взгляд к Лань Сичэню — дракону, что приходил к нему когда-то давно тайком. — Мою судьбу все еще решает глава ордена. Последнее слово останется за ним. И, если вы позволите, уважаемый глава Лань, я бы хотел переговорить с главой моего клана лично. — Если ты хочешь этого, я отпущу тебя, — горько отзывается Цзинь Цзысюань, сцепив руки за спиной, а затем и вовсе отвернувшись от Гуанъяо. — Ты все равно всегда смотрел только на Лань Сичэня. — А-Сюань, а ты хочешь, чтобы я ушел? Следующим утром Цзинь Гуанъяо просыпается в нежных объятиях старшего брата и почти ни о чем не жалеет.