Кустик мяты

А теперь поговорим о трефовых. Все парочки по мастям познакомились ещё за год до школы, Куро и Зонтя тоже. Куромаку был рожден в смешанной семье — его мать родом из России, а отец японец. Родился умник в самом сердце Японии — в каменных джунглях под названием Токио. Из-за своих серых глаз и волос с самого рождения, мальчика решили назвать Куромаку — "серый кардинал", что в последствии сильно отразилось на его характере. Фамилия ему попалась тоже подходящая — Кейсан "расчётливый". Куро как и отец был вполне доволен жизнью в родном городе: многочисленные небоскребы величественными стеклянными башнями возвышались на каждом шагу, заставляя чувствовать себя мааааленькой букашкой в этом огромном месте. И в принципе, люди и были как муравьи в Токио — все постоянно куда-то спешили, то на работу, то ещё куда, взрослые серой массой носились по улицам, почти не нарушая правил дорожного движения, слишком уж правильно воспитаны. Дети были такими же спокойными, редко можно было встретить кого нибудь с истерикой или просто шумного ребенка, а ведь вокруг куча разноцветных вывесок, реклама прямо на стёклах небоскребов, машины с рисунками из каких-то аниме, игровые автоматы прямо на улицах, автоматы с едой, напитками, игрушками, люди в разноцветных тематических костюмах что-то рекламируют, влюбленные парочки в разноцветной парной одежде (одинаковой). Но всё это было так привычно для Куромаку, он был воспитан по-японски, строго соблюдал все правила и никогда не капризничал, поэтому, когда мама пешком вела его в садик сквозь толпы людей на дороге, мимо всяких магазинов с игрушками и игровых автоматов, он уже давно бурно не реагировал на всё это, шёл с ней за ручку спокойно, не отставая, глядя из-под стёкол очков точно вперёд, молчал постоянно. Но если изредка взгляд мальчика и останавливался на какой нибудь игрушке или видеоигре из автомата, мать немедленно покупала ему это, она очень хотела видеть хоть какую-то оживленность в серых глазах, хотя бы лёгкую улыбку на детском личике, и получала её, но какую-то… сухую что ли? Как будто из-под палки, неискреннюю… Такими и были эмоции мальчика в тот момент, ведь всё это было так привычно для него, он улыбался только ради мамы, если бы не она, он бы ходил с каменным лицом всё время. Семья Куро жила в самом центре Токио, отец работал в одном из многочисленных небоскребов в душном офисе, как и многие японцы совсем не жалел себя, работал до поздна, на износ, по двенадцать часов в день, а чтобы расслабиться после тяжелой работы часто напивался в баре и приползал домой только ночью, когда сынишка уже спал и этого не видел. Его жене это очень не нравилось, из-за постоянной работы отец почти не проводил время с сыном, а если такое и случалось, это трудно было назвать хорошим совместным времяпрепровождением, ведь отец был таким же сухим и почти безэмоциональным — куда бы они не шли вместе, что бы не делали, возвращались всё с теми же каменными лицами. Но одна хорошая вещь от жизни в Токио у Куро всё-таки была — сверхсовременные технологии. Мальчик с особой заинтересованностью посещал какие-нибудь робо-кафе, в которых почти не было живого персонала, разбирал полученные в подарок электронные игрушки, чтобы понять как они работают и потом собрать заново, пытался собирать свои собственные из специального магнитного, электронного конструктора. И всё-таки этого было мало, мать правда желала лучшего для своего сына и со временем всё больше понимала, что он прожигает здесь своё детство впустую, не живет, а просто существует, не только электроника должна приносить радость пятилетнему ребенку. Отец же считал, что всё нормально — есть крыша над головой, он хорошо одет и накормлен. Что ещё ребенку надо? А мать всё больше скучала по России, такой "недесциплинированной", как говорил муж, но такой родной, душевной, простой… И её осенило. Вот оно! Вот оно – решение всех их проблем! Переезд в её родную страну! Это должно убить трёх зайцев сразу: унять безмерную тоску по родине у неё самой, менее "сложная" городская жизнь в тихом частном районе добавит красок в жизнь сынишки, а менее однотонная работа должна помочь растрясти и мужа. «Да и Куро никогда в живую не видел свою родную бабушку…» — после этой мысли женщина твердо решила воплотить свой план в жизнь. Всего за пару месяцев амбициозная дама уже всё подготовила: капала мужу на сонный и уставший мозг каждый вечер, предупредила свою маму, что они приедут к ней не просто с ночевкой, а жить, чтобы она в доме порядок навела и определилась со спальными местами. (Не менее хитрая пожилая женщина пока ждала гостей уже оформила внука в первый класс ближайшей школы и, воспользовавшись связями, практически устроила на работу свою дочь туда же) Ну и конечно же, потихоньку собирала вещи, забрала документы из садика Куромаку, так что весь месяц он сидел дома, сделала загранпаспорта, оставалось только как-то заставить мужа уволиться… Напрямую не вышло, даже в полусонном состоянии он не подписывал "своё" заявление об увольнении. В итоге всё закончилось большим скандалом. (вне дома, слава богу, психика маленького ребенка осталась жива) Но хотя бы слетать вместе с семьей на недельку в Россию, упрямый муж согласился. И вот он, настал этот роковой день. - Курооо, сладкий, ты готов лететь к бабушке в гости? — ласково пропела мама с улыбкой, заходя в комнату сына и присаживаясь на пол рядом с ним. Куро задумчиво собирал очередное чудо из электроконструктора, сидя на пушистом белом ковре около кровати. Услышав мамин голос и то, как она присела рядом, мальчик поднял на неё серые, цвета сухого асфальта, глаза и деловито поправил очки, которые сползли с переносицы: - Мам, это звучит на шестьдесят процентов неграмотно, ты же знаешь, что на магнитном поезде ездят, а не летают. Да и мы навещали бабушку Инко буквально вчера. — после последней фразы малыш опустил голову обратно и продолжил собирать какое-то устройство. - А мы не поедем на поезде к бабушке Инко. У тебя ведь не одна бабушка, ты помнишь? — продолжала улыбаться женщина. — Ты помнишь бабушку Тому? Ты её деловито называл Тамара Васильевна, когда мы общались по видеозвонку в Вайбере последний раз. Ребёнок удивлённо поднял голову снова, его распахнутые от удивления глаза сверкнули особой заинтересованностью, он похлопал ресницами пару раз и наконец заговорил: - Помню… Но бабушка Тома живёт в другой стране, как мы…? — Куро опустил взгляд в пол, а потом… осознание пришло довольно быстро, малыш раскрыл рот от удивления, снял очки и протёр их специальной тряпочкой, что всегда лежала у него в кармане. — М-мы полетим к тебе на родину? В Россию?! Жить?! Н-но я же… Папа не хотел… у него работа… — малыш был в замешательстве, снова надев очки, он стал нервно теребить край своей лёгкой серой кофточки, потупив взор. Ему была интересна мамина страна уже давно, но покидать родной Токио как-то не хотелось, было… страшно? Да, страшно, наверно впервые в жизни, ведь благодаря острому уму Куро не верил во всякие страшилки и ничего не боялся до этого. - Папа согласился остаться с нами на недельку, а потом он вернется обратно в Японию. Как ты и сказал, у него тут работа. Завтра с утра мы поедем в аэропорт, тебе нужно собрать вещи. Ты рад…? — улыбка спала с лица женщины, сменившись беспокойством. - Я… не знаю, Я не хочу покидать Токио… Мне здесь нравится на девяносто процентов… Почему мы должны уезжать? — наконец, серые глазки поднялись вновь и с надеждой посмотрели в мамины — шоколадно-карие. та лишь сглотнула ком в горле, при виде этих больших, по детски-невинных глаз, и тяжело вздохнула: - Потому что так надо, Куро. Сейчас я не могу тебе сказать почему… Но давай не будем о грустном, папа ведь полетит с нами… Мальчик поджал губки и сжал край кофточки в руках, тонкие серые бровки, до этого стоящие домиком, нахмуренно сдвинулись: - Но он не останется. - Ты увидишься с бабушкой Томой вживую… - Но я не буду никого знать в другой стране. - Ты сможешь завести новых друзей… - Мне не нужны друзья, мне и так хорошо. - Новое место, смена обстановки, это должно приободрить тебя… - Мне и здесь хорошо! Я не хочу никуда лететь! — Куро был зол на маму, поэтому он со всей силы стукнул маленьким кулачком по полу, рядом с ковром, получилось довольно громко И она вздрогнула от неожиданности, потом встала и поправила съехавшие на переносицу очки в красной оправе, её тон стал значительно твёрже и строже, чем пару минут назад: - Ладно. Я тебя поняла. Но решение поменять уже нельзя, начало было положено и пути назад нет. Можешь отпираться сколько угодно, но завтра утром мы всё равно полетим в Россию. Ты меня понял? Мальчик отвёл взгляд в сторону, обнял колени, прижав их к телу и молчал. - Как закончишь капризничать, начинай собирать вещи, у тебя есть два часа. Я приду ровно через это время и проверю. И если не успеешь… — женщина наклонилась к сыну и угрожающе почти прошептала. — Я выкину весь твой конструктор и всё, что ты из него сделал. — она прошипела это как змея, практически брызгая ядом. От этого Куро вздрогнул и повернул голову, глаза были полны страха и боли, а уши не верили в услышанное, мальчик правда любил свои "штуки", которые по сути являлись лишь копиями обычных приборов. Но зато он собрал их сам! Каждую детальку, каждый винтик сам вкручивал, а мама хочет это просто так взять и выкинуть… Сердце болезненно сжалось. «Нет, она не посмеет… Она не сможет…» — думал Куро, испуганно бегая взглядом по полу. - И я ещё как посмею. Так что тебе лучше приступить к сборам прямо сейчас! — сказав это, мать выпрямилась и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, от чего ребенок испуганно вздрогнул и глянул на дверь, но потом отвел взгляд на стену и схватился за волосы. Он не плакал, хотя хотелось, он же сильный, он мальчик. Мальчики не должны плакать… Сглотнув ком в горле и громко шмыгнув, Куромаку встал с пола, достал чемодан из-под кровати, раскрыл его, и стал быстро собирать вещи. Он всё успел, и в 9.30 с мамой и папой Куро уже был в аэропорту, в 10.00 сел в самолет. Большую половину дороги малыш спал, потому что не мог уснуть всю ночь из-за волнения, а рейс длится 13 часов, оставшуюся половину он от скуки таращился в иллюминатор, вид очкарика приятно удивил, и в итоге он залип до конца полета. Наконец-то посадка. Через пятнадцать минут после неё люди с радостными лицами стали вываливаться из самолета с помощью специальных лестниц-трапов, одними из последних были два наших японца и их "путеводительница". Почувствовав родную землю под ногами, дамочка глубоко вдохнула и улыбнулась во весь рот: - Божечки! Как же давно я не была дома! Десять лет прошло! — после этих слов она обернулась на своих мужчин-туристов, которые с некой опаской осматривались, всё здесь было по-другому. Как-то… проще что ли? Позабыв все обиды, Куромаку подошел и схватил маму за руку, ему было страшно потеряться в этом огромном аэропорту, огромной стране, а мама, может, и плохо помнит, но лучше знает всё здесь. Отец тоже быстро опомнился и постарался не отставать от довольно бодро идущей подальше от самолета жены. Глаза Куро и его отца знатно так округлились, когда они увидели КАК багаж выгружают из самолета в другой стране, это вам не нежная Япония, с их аккуратными сотрудниками. Отец Куро хотел было поскандалить, куда-то там пожаловаться, но жена его довольно быстро отговорила мол: "Привыкай, тут везде так". В ближайшем сувенирном ларьке мама Куро купила своим японцам по матрешке, малыш сразу заметил, что она открывается, но женщина строго сказала мальчику, что он сможет сделать это только дома у бабушки, ещё немного напуганный Куро не стал спорить и пререкаться. Вместо таксиста, на выходе из аэропорта семейку встретил дед Володя на своем старом сером жигуле. Он пообнимался с дочерью, пожал руку зятю, а потом уже и с внуком познакомился, потрепал по волосам и гордо вручил леденец в виде красного петушка. Куромаку, привыкший к более "интересным" сладостям, сначала вопросительно глянул на деда, потом на мать, он даже подумал, что это очередной сувенир и хотел спрятать в карман штанишек, но мама объяснила ему, что "это можно есть" и всю дорогу до дома бабушки с дедушкой мальчик искренне наслаждался подаренной сладостью, казалось бы, такие мелочи… Ну и конечно же, несмотря на тарахтение жигуля и то, что машину нехило так трясло от многочисленных ям на дороге, Куро не упускал возможности попялиться в окно, даже если он может разбить очки, в очередной раз ударившись лицом о стекло. Когда они приехали, взору мальчишки открылся старенький дом из белого кирпича, с серой шиферной крышей, из-за старого деревянного резного забора видно было какие то цветы, посаженные вдоль забора и под окнами, вдалеке - на заднем дворе виднелась ржавая теплица с железным каркасом, которая для Куро являлась пока неизвестным и странным строением. Малыш постоял немного около калитки, с интересом разглядывая двор, пока мама не вывела его из мыслей, схватив за руку и потащив в дом. Старый деревянный порог противно скрипел, когда на него становились, от этого звука Куромаку смешно жмурился и вжимал голову в плечи, от чего его мать тепло улыбнулась и хихикнула. Уже в доме, их встретила полноватая бабуля с каштановыми, как у дочери, но уже процентов на пятьдесят седыми волосами, она на ходу сняла фартук и вытерла руки вафельным полотенцем, откинув его куда-то в сторону: - Танечка! Доченька! Сколько лет, сколько зим! Десять лет не виделись! — бабуля с улыбкой накинулась на дочь с объятиями и поцелуями в щёки, та обняла в ответ и улыбнулась. Отец в этот момент вместе с дедом затаскивал чемоданы в дом, все кроме серенького чемоданчика Куро, ведь он завёз его сам. Утерев слезы радости, бабушка подошла к внуку: - А это мой внучок я так понимаю? Как ты там говорила... Кирилл? — бабуля надела очки с толстыми линзами в красной оправе, чтобы получше рассмотреть гостей. - Здравствуйте, Тамара Васильевна, меня зовут Куромаку. — деловито поправив свои очки, мальчик протянул маленькую ручку для рукопожатия, как его учила мама, которая сейчас улыбнулась шире от этого жеста. - Ох, милый! Для тебя я просто баба Тома, можно даже без имени. К чему все эти условности? А ты у нас Куромаку значит? Странное имя… Ох, прости милый, у меня с годами память подпортилась! - Имя японское, мам, и ты ещё не такая старая… - Не молоди меня! Я так в своё время работала, что в свои шестьдесят пять выгляжу на все восемьдесят. — раздражённо ответила бабуля, но быстро снова растеклась в улыбке, присела на колени с громким кряхтением и расставила руки. — Вместо всех этих оффициальностей, лучше обними бабушку… Куро? Можно же так сокращать? - она снова улыбнулась. Мальчик слегка разочарованно опустил руку и задумался — он не привык к такому избытку тёплых эмоций и касаний, в Японии очень ценят личное пространство друг друга, люди более сдержанные. Пока он думал, мама легонько подтолкнула его сзади, и Куромаку всё-таки упал прямо в обьятия Тамары, та его некрепко обняла, а мальчик, немного помедлив, обнял в ответ и уткнулся в плечо пожилой женщины. От неё приятно пахло какой то выпечкой и… корицей? Корицей и ещё чем-то… Когда обнимашки закончились, бабуля стала детально рассматривать внука пока они с ним на одном уровне, она ласково потрепала его за щёчку, только вот из-за довольно худощавого, благодаря сбалансированному японскому питанию, телосложения, трепать то было и нечего. Да и вообще ребёнок выглядел болезненно: тощие длинные пальцы, холодные ладошки, бледная кожа, хоть они от природы и серые, волосы тоже выглядели как-то не очень хорошо, а всё потому что Куромаку часто так увлекается своим конструктором, что забывает и о еде, и о полноценном отдыхе, спит меньше, чем ему положено ночью, а днём спать вообще ни за какие ковришки не загонишь. Тамара нахмурилась, когда оттянуть щеку, как хотелось бы, не получилось. Она бесцеремонно задрала кофточку мальчишки, на что он сначала испуганно пискнул от неожиданности, покраснел и тоже нахмурился, пока бабуля тщательно ощупывала его голое тело, с проглядывающими под кожей рёбрами. Куро оставалось только возмущенно сверлить её взглядом, ведь судя по строгому выражению лица матери, которая таращилась уже на него, мешать "старшей по званию в семье" ему было нельзя. Когда осмотр закончился, бабуля, кряхтя, встала на ноги, а внук раздраженно и быстро опустил кофту обратно. Потом он ещё минут пять возмущался на японском, специально, чтобы бабка не поняла, попутно поправляя одежду и причёсываясь гребешком, который, как и тряпочка для очков, всегда был в кармане штанов. Пожилая женщина же, когда выпрямилась, ахнула и всплеснула руками: - Батюшки! Какой же он худющий! Вы в этой своей Японии совсем не кормите мальчика? У него ребра видны! А вид то какой болезненный! Ну ничего, тут, на домашней еде он у меня быстро похорошеет. — не дав Куромаку довозмущаться, бабуля схватила его за руку и потащила в столовую. — Я к вашему приезду стол накрыла, булочек моих фирменных с корицей и маком напекла! - Это, конечно, всё прекрасно, но, исходя из моих знаний о русских бабушках, вы его перекормите на сорок процентов, и он быстро наберет вес, что не есть хорошо. — наконец подал голос папа Куромаку, заходя в столовую следом. Тамара ничего не ответила на это, она лишь отправила внука мыть руки, а когда он вернулся, выдвинула для Куромаку самый высокий и мягкий стул, лично усадила его на него и села неподалеку. Стол ломился от множества приготовленных блюд: тут и голубцы, и пельмени, и вареники, и картошка с котлетами, и рыбными, и мясными, и пирожки с капустой, картошкой, с мясом, с повидлом, самых разных видов салаты в довольно объемных мисках. У маленького голодного ребенка глаза разбежались от такого количества еды, поэтому он посмотрел сначала налево — на папу, потом направо — на маму, немного покраснел и шёпотом спросил: - А что из этого нужно кушать сначала…? Мать было улыбнулась и хотела сказать что-то, но бабушка, которая, похоже, прочитала мысли внука, хоть ничего и не услышала, ответила за нее: - Всё это ты должен съесть, внучек. По чуть-чуть. Хотя бы попробовать. Пререкаться Куромаку не стал, всё на столе выглядело хоть и малознакомо, но аппетитно, пользоваться вилкой и ложкой он умел, хоть и палочками орудовал лучше. И вот, спустя где-то полчаса, мальчик запихивает в себя последний пельмень со сметаной, он медленно-примедленно его жует и кладёт голову на стол, закрыв глаза. От обжорства тяжело не то что говорить, а дышать и думать, хочется спать… Но беспощадная Тамара Васильевна достает из шведской стенки старый позолоченный сервиз с цветочками, протирает его, и наливает из железного чайника сладкий горячий чай, кажется, с какими то травами, ведь пахнет отлично. Потом приносит с кухни поднос с целой горой булочек, тех самых. Куро приоткрывает один глаз, и при виде этой пирамиды на подносе, снимает очки, чтобы больше не видеть ничего, потом опять закрывает глаза и уже чуть ли не в слезах мечтает о родном Токио, где его так не мучали. - Бедный мальчик! Так мало покушал! Но ничего, может он наестся моими фирменными пирожками! — улыбнулась бабушка, отложив для внука пару пирожков. - Мама, не надо, я прошу тебя. Ребенок уже шевелиться не может, разве ты не видишь? - Солидарен. Тамара Васильевна, всё, конечно, очень вкусно, но мне кажется Куромаку переел на двадцать процентов ещё на пятом блюде из восьми. - Молчи, китаец! - Я вообще-то… Ай! Татьяна сильно придавила ногу мужу и процедила сквозь зубы: - Лучше молчи. Темноволосый отвел взгляд и смолк. Куромаку собрался с последними силами и сел ровно, надел очки и с усталым видом взял пирожок, откусил и запил чаем. Чувствовалось мягкое дрожжевое тесто, в меру сахара, корицы и… - Бабушка, а что это за черные семечки внутри? - Какие семечки? А, ты про мак? - Мак…? Что за мак? Это овощ? — у Куро как будто открылось второе дыхание (или второй желудок), и он с аппетитом стал поедать булочки, запивая их чаем. - Ну, это цветок такой, красненький, с большими волнистыми лепестками, у него в серединке есть зеленая коробочка, в ней семечки, есть специальный пищевой сорт этого цветка, вот его семечки в булочки я и добавила. - Мак… Маку… Куро… Маку? Меня назвали в честь цветка для булочек? Мать, бабушка и дед после такого заявления захохотали, а отец Куро, минут пять переваривал полученную информацию, а когда до него дошло, тоже залился громким несдержанным смехом. Куро на это лишь удивленно похлопал глазами и продолжил есть вкусняшку с чаем, он не понял своей же шутки, но не обиделся. Когда все улеглись спать на высоких, старых, но очень мягких кроватях, Куро какое-то время лежал на боку и разглядывал узорчатый ковер на стене. Он испытал смешанные чувства сегодня: переезд сначала вызвал много негатива, ведь он не хотел ехать, и бабушка показалась ему слишком наглой и напористой, дом был старым и полным ещё советской мебели и техники, но слушать за столом про жизнь стариков в СССР и какой-то там комунизм, Куро понравилось, еда была вкусной, а бабушка и дедушка оказались очень заботливыми. И эта шутка про цветок… «Бабушка говорила у нее в огороде растут маки, надо будет обязательно посмотреть на них завтра» — с этими мыслями, мальчик провалился в сладкий сон после тяжелого дня. На следующий день Куромаку проснулся где-то к полудню, очень уж он морально устал. Завтрак был намнооого менее щедрым чем вчера: миска овсянки и чай с теми самыми булочками. У японцев за много веков в генах уже заложена непереносимость молочных продуктов, а учитывая, что каша была не на воде... Бедный папа Куромаку, его тошнило не по-детски, ну а мальчишка, благодаря смешению крови, всего лишь помучался от вздутия живота немного. Как только его "вылечили" активированным углем, малыш разложил свои вещи в предоставленной лично ему небольшой комнатке, под кровать запихал все свои "штуки", на всякий случай, а потом стал с огромным интересом обследовать дом, ведь в нём столько интересного: другая расстановка мебели, которой больше лет, чем самому Куро, огромный книжный стелаж на всю стену гостинной со старыми книгами, старинная техника ещё советского производства, которая была ну очень не похожа на японскую, её так и хотелось разобрать и собрать заново, да и повыпытывать у бабушки с дедушкой, что за "коммунизм" такой, тоже хотелось. Странное слово, которое он слышал пару раз вчера за ужином особенно взволновало Куро, поэтому он с деловитым видом пошёл за объяснениями и… Его выгнали на улицу "гулять". Очкарик пару раз лишь похлопал ресницами, очутившись на старом скрипучем крыльце. Вредные взрослые даже дверь на замок закрыли, чтобы он точно сразу же не вернулся. Тяжело вздохнув, Куромаку отправился исследовать не менее интересный двор. В теплице он обнаружил лишь посадки помидор и огурцов, что немного разочаровало, ведь сама теплица изначально выглядела интересно. Недалеко от нее, оказывается, был загон для птиц из стальной решетки, какое-то время мальчик понаблюдал за "собратьями" курами, но это быстро наскучило, а зайти в загон он не смог — защёлка калитки была слишком высоко. Недалеко от загона был деревянный туалет на улице, вокруг которого активно разрослись обычные васильки и маки. Если красные цветы Куро узнал из описания бабушки, то синие пока что были ему не известны, поэтому он нарвал их просто, за компанию. Букет из красных маков мальчик оставил на подоконнике у самого крыльца — хотел маме подарить, да вот его всё равно не пустили в дом, а с букетом из васильков он зачем-то попёрся на улицу. Зонтя тоже родилась за границей в смешанной семье, в не менее прекрасном городе под названием Лондон. Настоящее и полное имя голубоволосой — Амбрелла, "зонт" по-английски. Зонтя — это изначально лишь ласковое прозвище, сокращение, переведённое на русский, которое ей дал отец. Сам он собственно родом из небольшого русского городка, а мать — англичанка из древнего аристократического рода, который издавна прислуживал во дворце королевской семьи. Так и мама Зонти была одной из девяти фрейлин у самой королевы Елизаветы ||, она занималась письмами её величества: сортировала по определённым требованиям, зачитывала их вслух и писала ответы от лица королевы, также иногда сопровождала её величество на мероприятиях, заведовала королевскими драгоценностями и гардеробом. Всё это Клеопатра делала наравне с остальными фрейлинами, также как и она, обученными для этой работы с детства. Характер Зонти соответствовал её имени и городу, в котором она родилась: мягкий климат с прохладным летом и мягкой зимой почти без снега, ведь в Лондоне температура редко падала до нуля или подскакивала до тридцати, обычно она держалась в районе плюс двадцати градусов; нередко дожди, почти постоянно пасмурная погода и туманы, но солнечные деньки тоже были. И всё же, любимым занятием голубоглазой было сидеть на подоконнике в своей комнате на втором этаже их особняка и наблюдать за дождем, быстро бегающими людьми с их чёрными, однотипными зонтами, за медленно стекающими по стеклу каплями воды. В эту, казалось бы, хмурую, грустную погоду, маленькая пугливая девочка должна была тоже грустить и плакать, ведь она часто плакала по мелочам, но почему-то, в дождь всё было наоборот — ей становилось так хорошо и легко на душе, казалось, что все проблемы смылись вместе с дождевой водой, быстро текущей по каменным дорожкам Лондона. И вот, в очередной раз идет дождь, пятилетняя Амбрелла где-то полчаса уже сидит на подоконнике, прильнув лбом к стеклу и наблюдает за медленно стекающими по нему каплями воды, прохладная поверхность окна, как и вид из него проясняет мысли. В комнату девочки тихонько входит девушка в одежде горничной, которая помимо уборки дома заменяла голубоволосой няню: - Мисс Амбрелла, время пить чай, уже всё готово. Малышка вздрогнула и повернулась в сторону звука: - Ой, уже пять часов? Я снова совсем не следила за временем… Спасибо, Мари, я уже иду. — девочка осторожно слезла с подоконника и отправилась за ширмочку: перед чайной церемонией, да и вообще к вечеру, у англичан принято переодеваться в более нарядную одежду. Девушка вышла так же тихо, как и вошла в комнату и отправилась, видимо, в столовую. Голубоволосая тем временем переоделась из вязанной кофейной туники и чёрных лосин в шёлковое голубое платьице с белыми широкими кружевами на рукавах, воротничке и подоле юбки. Уже переодевшись, Амбрелла застыла, глядя на висящий на ширме чёрный шарфик, который она только что сняла, это был её любимый предмет гардероба, ведь его связала и подарила ей на день рождения её вечно занятая мама. Тяжело вздохнув, девочка всё же не осмелилась надеть шарф поверх платья и просто вышла из комнаты, спустилась по лестнице на первый этаж, помыла руки и пришла в столовую. За столом её ждала привычная картина: отец, который сидит и ждёт её, чтобы начать, тончайший дорогой фарфоровый сервиз с позолоченной каёмочкой, в который Мари, как только девочка села за стол, стала наливать сначала теплое молоко из специального кувшинчика, а потом и ароматный чай из заварника. На трёхэтажных этажерках лежали различные кексы, печенье, бутерброды, кусочки торта, мармелад, ну и, конечно же, сконы — английские булочки, пекущиеся специально к вечернему чаепитию. Глядя на них, Амбрелла тяжело вздохнула — когда-то эти булочки пекла её мама, это была любимая сладость голубоволосой, тогда мать была менее занята, а сейчас… их делает Мари, и они только нагоняют тоску… Разрезав такую булочку вдоль и намазав на неё любимый голубичный джем, девочка стала молча пить чай. Отец решил разбавить тишину лёгкой беседой: - Зонтя, милая, как дела в садике? - Всё хорошо… — отвечала девочка очень тихо даже для английского этикета. Взглянув в широкое панорамное окно столовой, отец тяжело вздохнул: - Дождь снова идет… Ты же любишь дождь, почему тогда такая кислая? Грустно взглянув на мамин стул, на глаза Амбреллы стали наворачиваться слезы. - Иди ко мне, на коленки, мамы здесь нет, поэтому никто тебя ругать не будет. — папа мягко улыбнулся и отодвинул свой стул из-за стола. Голубоволосая подняла на него глаза уже полные слез, потом соскочила со своего места и, пробежав мимо пары стульев, очутилась около отца. Он осторожно взял её за талию и усадил к себе на коленки, после чего девочка тут же уткнулась ему в рубашку и начала тихо всхлипывать, он гладил её по длинным голубым волосам, успокаивая, уже без улыбки: - Бедная моя Зонтя… Ты снова скучаешь по маме? — в ответ его рубашку сжали маленькие кулачки. — Милая, ну ты же знаешь, что она приедет с работы ровно в восемь вечера… - А м-может и нет… Она в последнее в время часто з-задерживается… В ответ папа лишь достал из своего чёрного пиджака шёлковый платочек и принялся осторожно утирать слёзы дочери, она не сопротивлялась, а лишь тихо сидела, шмыгая, прижавшись левой щекой к его тёплому телу. - Мари, налей Зонте и мне, пожалуйста, ещё чаю, а потом приготовь наши дождевики и сапоги к выходу… — тёплая улыбка снова вернулась на лицо мужчины. Мари, молча стоявшая в это время в сторонке, тихо кивнула и подошла к столу, Амбрелла же, после этих слов удивленно и в то же время с надеждой заглянула в глаза отца: - М-мы пойдем на улицу…? - Да, после чаепития конечно. Давненько мы с тобой не прыгали по лужам. — мужчина весело подмигнул дочке. Она сначала легонько улыбнулась, а потом резко поникла, опустив глазки в пол: - Мама будет ругаться, если узнает… - А она ничего не узнает. Верно, Мари? Девушка, в это время уже наливавшая в чашки чай после молока, снова тихо кивнула, тепло улыбнувшись: - Как вы говорите в России — Я могила, сэр. - Вот и отлично. Так что поторопись, сладкая моя, тебе ещё нужно одеться потеплее. — отец снова погладил её по голове, но уже трепля волосы. Девочка немного подумала над словами взрослых, после чего лучезарно улыбнулась и придвинулась к столу, уже с удовольствием поглощая чай с какими-то голубыми пирожными. После чая, переодевшись обратно в тунику, лосины и любимый чёрный шарф, Зонтя с нетерпением надела свои голубые сапожки и дождевик. Она прямо таки прыгала около двери, пока отец неспешно одевался в то же самое, но чёрного цвета. Парочка провела под дождем пару часов: Зонтя прыгала по лужам, а отец изредка за ней повторял, она кружилась в вальсе под дождем, а он ей искренне аплодировал и восхищался, потом они запустили на один из ручейков деревянный кораблик, и люди Лондона удивленно пялились на то, как маленькая девочка бежит вслед за ним со всех ног, ведь было ветренно. Это были, наверное, лучшие пару часов в её жизни… А в это же время, в Букингемском дворце Клеопатру обвинили в краже королевских драгоценностей. Доказательством являлось найденное у неё в рабочем кабинете бриллиантовое ожерелье, которое, конечно же, могли подкинуть. Отпечатков на украшении не нашли, т.к. все фрейлины и рабочий персонал носили шёлковые перчатки всё время, поэтому сажать в тюрьму синеволосую не стали, но тем не менее её репутация была уже испорчена, поэтому Клео уволили. Началось долгое судебное разбирательство. От греха подальше, Амбрелла вместе с отцом через неделю после происшествия должна была улететь в Россию, пока мать останется в Англии, разбираться в суде и отмывать своё честное имя. Девочка не хотела покидать родной Лондон, поэтому почти всю ночь перед дорогой проплакала в кровати, пока не уснула. В восемь утра, самолет взлетел. Уже не в силах плакать, Зонтя подавленно сидела и смотрела в иллюминатор, как они быстро отдаляются от пасмурной столицы Англии. Мари полетела с ними, так как за те несколько лет, что она работала у Квайтов (аристократическая фамилия матери, которую отец Зонти взял себе для её сохранения) она очень привязалась к голубоглазой девочке, а та к ней, они были как сёстры друг для друга, а мистер Квайт был их общим отцом. У Мари не было никого из родственников кроме них и мадам Клеопатры, она была сиротой из детского дома со средним образованием, которая после своего совершеннолетия просто хваталась за любую работу, за любой её объем, так и попала к Квайтам и стала няней-горничной в двухэтажном особняке. Перенесемся же немного вперед, к другому трефу. Осторожно распахнув деревянную калитку и закрыв её на защёлку, взору Куромаку открылась длинная улица, начало и конец песчаной дороги которой не было видно. Методом рандома, мальчик решил пойти вправо, просто прогуляться и осмотреться. По обе стороны улицы простирались частные дома с различными "декоративными" растениями: вот пышный куст белой сирени у забора, что недавно отцвела; вот чей-то дом до самой крыши оплетают большие и ароматные алые розы, что будут цвести все лето; у чьего-то дома, за пределами двора, стояла липа, которая сейчас невероятно вкусно пахла мёдом и прямо светилась жёлтыми соцветиями; вот скромные сиреневые ирисы растут вдоль железного жердчатого (палочками) забора с острыми пиками сверху, внутри двора небольшого домика, в гараже которого сейчас со своей машиной возился какой то грозный мужчина со щетиной на лице, он весь измазался в чём-то черном. Чуть дальше был двухэтажный дом кремового цвета, перед которым росла старая груша, на одной из ветвей которой повесили качели; ещё чуть дальше был кирпичный домик с красной крышей из металлочерепицы, во дворе этого дома за деревянным резным забором, как и у бабушки Куромаку был огород, теплица, курятник, разве что кирпич дома был не белый, а красный; а вот, нежно-голубой двухэтажный домик за резным беленьким забором, с синей крышей, за домом виднеется пруд с водными лилиями, а перед калиткой, вне двора, стоит плакучая ива, в тени которой стоит беленькая резная лавочка. На ней сидит маленькая девочка лет пяти в синем лёгком платьице в белый цветочек и горько плачет, закрыв лицо руками, у неё на коленках лежит чёрный вязаный шарфик. Куро удивленно вскинул бровки, немного помялся на одном месте, размышляя: «Подходить или нет?» Но, вспомнив, что всё это время он держал в руках букет васильков, что нарвал у бабушки в огороде, которые хотел ей потом подарить, мальчик всё же решился подойти к девочке и сесть рядом. Он легонько потрогал девочку за плечо, чтобы привлечь внимание, и от неожиданности она вздрогнула, убрала ручки с лица и посмотрела своими большими и голубыми, словно два озера, глазами на сероволосого. Поняв, что мальчик ей незнакомый, она сильнее задрожала от страха и хотела было закричать, как вдруг он вручил ей букет из васильков: - Не плачь, пожалуйста. — после этих слов мальчик криво, несмело улыбнулся. - Э-это мне? - девочка удивленно хлопнула мокрыми ресницами. - Да, тебе. Я дарю от чистого сердца. Могу ли я узнать почему ты плачешь? - Ох, н-ну... М-меня в-вообще-то учили не разговаривать с незнакомцами… - Меня зовут Куромаку, будем знакомы. А тебя как? — мальчик деловито поправил очки, съехавшие с носа. Голубоволосая удивленно вскинула бровки, совсем перестав всхлипывать, и широко распахнула глаза в ответ на такую напористость. Она немного помолчала, перебирая пальчиками цветы в букетике, потом громко выдохнула, как бы собираясь с силами: - Зонтя… М-меня зовут Зонтя… П-полное имя Амбрелла… - Очень приятно. Так… Почему ты плакала? - Й-я не местная, месяц назад мы с папой прилетели сюда жить из Англии… Я родом из Лондона. Мама осталась там, п-потому что ей надо уладить кое-какие дела и… и… — голос начал предательски дрожать, а слёзы потекли с новой силой. — Й-я не х-хотела улетать, я л-люблю свой город и м-маму… М-мы и так редко виделись раньше, из-за её работы, а с-сейчас… Она так далеко… Я так скучаю по ней и по Лондону! — не в силах больше сдерживать себя, девочка начала громко всхлипывать и снова закрыла личико руками. Как вдруг мальчик нежно ее обнял и тихо-тихо заговорил: - Я так тебя понимаю… Я сам не отсюда… Неделю назад я прилетел из Токио жить к бабушке с дедушкой… Хоть папа и прилетел с нами, вчера он вернулся в Японию, у него там работа… Я жутко скучаю по родному Токио… и папе… Хоть и совсем мало времени прошло… Давай скучать по родным вместе…? — малыш попытался улыбнуться, но получилось совсем неискренне, по щеке стекла одинокая слеза и капнула на букет из васильков. Зонтя убрала руки с лица и утерла слезы ручками: -  Д-давай… И… что это за цветы…? - Я не знаю, просто нарвал их у бабушки во дворе… - ... Спасибо, они очень красивые… — голубоглазая обняла Куро в ответ и уткнулась ему в плечо. От этого обоим стало легче и тепло на душе.