восточный ветер

Красный шелк, струящийся по фарфоровым запястьям Ким Джису, заставляет все внутри Лалисы сжиматься и пылать. Она залезает коленями на кровать, грациозная, точно пантера, и облизывает черничные губы в предвкушении. На глазах Джису — повязка, руки привязаны красной шелковой лентой к изголовью кровати, и Лалиса душу отдать готова, лишь бы закатное солнце никогда не переставало ласкать эти нежные плечи, отбрасывая мягкий пурпурный свет на серебристые простыни, лишь бы сатиновый балдахин также мерно развевался от прокрадывающегося через окошко ветерка, лишь бы Её Высочество и дальше желало Лалису так сильно, чтобы позволять ей связывать свои руки, обнажать красивое тело и любоваться невероятной принцессой Восточного Королевства. — Я чувствую, как пульсирует сердце в твоей груди, — шепчет принцесса, покусывая бархатистые губки. Она прогибается в спине и подаётся навстречу теплым пальцам служанки. — Слышу, как оно качает кровь по твоему телу, — она блаженно улыбается и тянет руки к Лалисе, — ну же, иди скорее ко мне. Служанка повинуется беспрекословно. Она льнет обнаженным телом к груди принцессы, вдыхает снежный аромат ее кожи, и тело вспоминает каждый пылающий поцелуй, каждый укус, каждый посвященный комплимент. Джису ведет носом по шее служанки — шелковая повязка приятно гладит кожу — и засасывает нежный участок прямо под ухом, там, где пульсирует сонная артерия. Лалиса ногтями впивается в спину принцессы от неожиданности, рвано стонет, она так давно жаждала этой близости, ведь после того, как Его Высочество начал подозревать, их маленькие забавы пришлось на какое-то время прервать. И Лалиса ждала. С той самой ночи, когда принцесса оставила ее в одной ночной сорочке в Малахитовом Саду, задыхающуюся в эйфории вампирского укуса. Однажды попробовав человеческую кровь, вампир никогда не вернётся к кроликам и оленям. Также и человек, хоть раз ощутив это упоение, сладостное опустошение от парализующего яда вампира при укусе, теряет голову и жаждет почувствовать это снова. Лалиса зарывается пальчиками в черные вьющиеся пряди и целует Джису в губы. Они такие же холодные, как и ее кожа, такие же бархатные. Лалиса дрожит от холода и удовольствия, и что-то противоречивое заставляет ее жаться к этому снежному телу, буквально виться лозой, безвозвратно отдавая тепло своих губ поцелуями. Лалиса оглаживает груди принцессы и, едва касаясь, проводит языком по соску. Словив тихий стон Её Высочества, она позволяет себе проявить немного наглости и покружить язычком вокруг сначала одного, потом другого соска. Джису необыкновенная. Она зарывается в короткие лалисины волосы носом, заставляя работать усерднее, дергает руками, которые все еще связаны красной шелковой лентой. Жаждет. Крови. И плоти. А тем временем Лалиса покрывает ребра вампирши похотливыми поцелуями, гуляет юными пальчиками по мраморному телу, такая безрассудная и неистовая, готовая отдаться до последней капли, последнего вздоха. Она засасывает кожу внизу живота, хочет оставить метку, свою метку, ведь Джису давно разбросала по ее телу свои, но кожа вампирши так и остается мраморно-холодной и абсолютно чистой, без единого засоса. Лалиса дует черничные губки от обиды и прикусывает внутреннюю сторону бедра вампирши. Та дергается — Лалиса усмехается, инстинкт самосохранения у принцессы развит превосходно. Служанка покрывает нежный мрамор витиеватой дорожкой поцелуев, поднимается к самому лону, выдерживает паузу. — Ну же, ну же, чего ты медлишь, — стонет принцесса, сгорая от нетерпения. — Вы меня любите, Ваше Высочество? — тонкий голос Лалисы рассекает тишину, точно катана воздух. Джису ежится, что за глупые вопросы вздумала задавать служанка? Пускай и самая любимая служанка. — Я хочу тебя, девочка, — холодно отвечает Джису. Лалиса улыбается уголком губ. Вряд ли вампиры умеют любить, думает она, когда тянется к повязке на глазах принцессы. Она стягивает багровый шелк и еще с пару секунд не может отвести взгляд от этих гипнотически-черных глаз. Джису обнажает белые ровные клыки, и внутри Лалисы закипает вулкан от предвкушения скорой эйфории. Её Высочество одаривает служанку улыбкой, и та покорно связывает пепельные пряди лентой, опускает голову, закрывает глаза, чтобы лучше чувствовать тело своей принцессы. Она знает, что Джису способна испытывать приятные ощущения от плотских ласк, но также она знает и то, что будет после того, как она доставит Её Высочеству удовольствие. Тихие стоны принцессы заглушают для Лалисы все остальные звуки, она кружит язычком, рисует восьмерки на чужом теле и внутренне ликует, когда Джису выгибается от удовольствия, когда рычит и хватает ртом воздух, будто ей в самом деле необходимо дышать. Джису понимает: на крики могут прибежать другие слуги, и тот факт, что это заставляет принцессу сдерживаться, кориться правилам — с ума сводит. Лалиса улыбается тому, что видит: принцесса Восточного Королевства, Её Высочество Ким Джису кусает губы, пытаясь быть тише, сжимает руки в кулаки и рвется из удерживающих лент от удовольствия, которое дарит ей служанка. Лалиса заставляет мраморное тело содрогнуться под волной оргазма. Джису сдавленно рычит, всматриваясь в ухмылку на лице Лалисы, вмиг рвет шелк на своих запястьях, и за секунду служанка оказывается внизу, пока принцесса крепко сжимает ее шею одной рукой. — Ты невероятная, моя девочка, — шепчет принцесса, рисуя дорожку от ключицы Лалисы до уха. Она рассыпает по молочной коже снежные поцелуи, проводит языком по губам, оставляя влажный след — губы начинает печь от яда в слюне вампирши — прислушивается к циркулирующей по телу крови, к пульсациям. Кажется, будто все тело служанки пульсирует и сочится. Джису целует нежную шею, зачесывает пальчиками короткие волосы вверх и останавливается буквально на секунду. Почувствовав укус, из уст Лалисы непроизвольно рвется крик, с каждым новым глотком Джису комната перед глазами Лалисы расплывается все сильнее, остаются лишь схематические образы, остается лишь ощущение невероятно приятной слабости, тело становится тяжелым, как не парадоксально наполненным и будто густым. Губы пересыхают, и состояние блаженства накрывает, смешивает мысли до вязкого ничего, сдавливает грудь, и внезапно кажется, что дышать больше не нужно. Тело Лалисы обдает жаром, будто она вдруг погрузилась в горячий воск, мышцы сжимаются от струящегося по венам вампирского яда. Лалиса больше не может двигаться, она осыпается, словно осенний лист, крошится, распадается на крохотные атомы и чувствует, будто каждая ее частичка начинает жить, возрождается, наполняется горячей лавой и блаженствует. Для Лалисы проходят месяца и годы, время становится густой патокой, что тянется так долго, что кажется, будто сливаешься с космосом и становишься одной из звезд, раскаленных и недосягаемых. Джису же требуется лишь минута, прежде чем она немыслимым усилием заставляет себя отстраниться от служанки. По ее подбородку капает кровь, соленая и невыносимо-вкусная, но она стойко держится, чтобы не выпить все до последней капли. Джису смотрит на быстро затягивающиеся раны на молочной шее и думает о том, что утром никто и не заметит, что девушку укусили. — Ваше Высочество, — блаженно шепчет Лалиса, как только обретает возможность говорить. Джису с упоением облизывает пальцы и губы, стараясь забрать максимум ее вкуса, вкуса ее Лалисы. — Тебе идет эта ткань, — с улыбкой говорит принцесса, гладя перевязанные красной шелковой лентой волосы служанки, — завтра же велю сшить для тебя платье из красного шелка. — Ваше Высочество, — с упоением бормочет Лалиса, неспособная на другие слова. Ей сейчас так хорошо, так невероятно хорошо… Джису ведет большим пальцем по черничным губам, и на ее лице сверкает коварная ухмылка. — А потом разорву его прямо на тебе. Залитую закатным солнцем комнату наполняет смех Её Высочества. Мягкий солнечный свет ласкает обнаженное тело служанки, и принцесса, присевшая возле нее и полностью удовлетворенная вечером, гладит морозными пальцами еле виднеющиеся голубые вены на руках служанки и думает, что завтра вечером нужно будет отослать дворцовых слуг, навязанных отцом, и прогуляться со своей служанкой к Малахитовому саду.