***
Утром всё как обычно. Свят встаёт раньше меня. Скрывает следы нашего преступления. Застилает кровать и идёт умываться. Я валяюсь до посинения. Пока будильник не достаёт. Как-то ночью мне ещё хватило сил забраться наверх. Сейчас нет сил, чтобы спуститься. — Рост, вставай, — Свят заходит в комнату. Смотрю сверху на него. Он достаёт мой телефон из джинсов. Отключает. Потом смотрит на меня. — Мама уже приготовила завтрак. В один из немногих дней, когда мы встаём все вместе. — Да знаю я, — махаю рукой и не поднимаюсь. Чувствую запах оладий. Ещё несколько секунд целенаправленно вдыхаю и пробую, а потом встаю. Еле сползаю по лестнице и что-то накидываю для вида. Свят смотрит. Не осуждает. Просто смотрит, будто всё для него это впервые. А так у нас каждое утро. Наспех умываюсь и иду на кухню. — Ростислав, ну сколько можно? — начинает мама. — Почему Слава будить тебя должен? Уже взрослый, вставай сам! Я даже не хочу ничего отвечать. Тихо сажусь за стол рядом с отцом. Он читает какие-то новости с планшета. Свят садится рядом со мной. — Ма, да мне не жалко, — отвечает Свят. — Да чего тебе не жалко? Будешь всю жизнь с ним нянчится? Он так ничему и не научится. Верно говорю, Серёжа? — мать пихает отца в плечо, а он промаргивается. Будто только что проснулся. Я придавливаю смешок. — Ну, Ростислав, чего лыбу тянешь? — Подумал, какие вкусные оладьи будут. — А вот меньше всех получишь. — Ну, мне тогда Свят подкинет, да? — улыбаюсь ему и смотрю на него. Совсем не похож на того, кем был ночью. Простодушие буквально обволакивает всего его. Так и не скажешь, что он предпочитает трахать брата. — Слава, даже не смей! — уговаривает его мать. Свят лишь дежурно отсмеивается. Как и подобает простаку. Будто он не воспринимает это всерьёз. Будто не понимает, что на самом деле происходит. А единственные, кто не понимают, — это родители. Мать ставит тарелки на стол. Отец убирает планшет. Свят говорит «спасибо». Я не говорю ничего.***
Кажется, это влечение было всегда. С самого детства. Мы много держались за руки, долго спали вместе, постоянно играли друг с другом, хотя у каждого были свои друзья и увлечения. Когда «приемлемое» переросло в «чрезмерное»? Что послужило толчком? Кто был первым? Сейчас и не разберёшь, кто дал повод, кто сделал этот несчастный первый шаг, кто возьмёт на себя ответственность в случае сокрушительного провала и кто будет забит родительскими палкам и забыт. Я уверен, это буду я. Потому что я — причина всех проблем, потому что это я всегда привлекаю внимание, это я не устраиваю родителей. Особенно мать. Если отец через потуги мирится, мать мириться не желает. Её любимая фраза по отношению ко мне: «Будь как Слава». Да, будь славным малым, помогай старшим, не перечь им, люби их, как бы паскудно они с тобой не обращались, не будь костью в горле, будь удобным мальчиком с отличными оценками, чтобы тобой можно было гордится и выставлять на показ в клубе заботливых мамаш. Это всё, что представляет Свят для матери. Это всё, что она в нём ценит. Как он я становится не собираюсь, даже если мать из вечно привередливой мегеры станет покладистой кошкой. Мне это не надо. Угождать ей я не буду. Пусть лучше буду собой и буду знать, что на самом деле значу для неё.***
— Эй, Рост, твой брат домашку сделал? — спрашивает Петя. — Без понятия. Я за ним не слежу. Если так надо, сам спроси. — Да ну, я ж его не знаю. — Так познакомься! Чё сложного? Говоришь, что мой брат, он такой, понятно, а ты, будем знакомы? И пошло-поехало. Он человек открытый, примет тебя в свои распростёртые объятия и сам будет домашку предлагать. — Ты щас смеёшься? — Смеюсь, — я говорю серьёзно. — Ну тебя. Зачем мне с ним знакомиться? Чтобы домашку списывать? Ну так не делается. — А вот брата просить это сделать, значит, нормально? — Нормально. Это «ну тебя», Петя, называется. — Короче, если чего-то хочешь, делай сам, я уже говорил, — заканчиваю и залезаю в телефон. — А твой брат у девчонок, да, популярен? — меняет тему Петя. — Ну да. Он же хороший малый, а такие девочкам вроде бы нравятся. — М-м-м, — тянет Петя. — Он типа отказывать не умеет? Смеюсь. — Не умеет. — Не повезло. — Ну это как плюс, так и минус, знаешь. Так легко собрать вокруг себя людей, однако эти самые люди будут рады тобой воспользоваться. Вопрос в том, что ты с ними будешь делать. — Какие речи толкаешь. — Давно думаю об этом. — М-м-м, понятно. Снова лезу в телефон. — Домашку всё-таки не попросишь? — Нет!***
Свят подходит после урока. — Пойдём домой вместе? — А один не дойдёшь? — Ну, дойду, конечно, — тут же начинает мяться, будто его предложение было совсем не к месту. — Сразу распереживался, — хлопаю его по спине. — Пойдём-пойдём, мне вообще без разницы, как ходить. — Да? — Да. — Если тебе не нравится, я могу не подходить к тебе… — он продолжает. — Завязывай, а, всё нормально. Надеваю рюкзак и толкаю его к выходу. Уже на улице Свят говорит после того, как тщательно осмотрелся по сторонам: — Слушай, Рост, насчёт сегодня… — А? Что сегодня? — Я про ночь… Может, не будем этого делать, хотя бы при родителях? Если они услышат, будет плохо. — А когда нам ещё это делать? Это же тебе нравится, когда лиц не видно. — Я этого не говорил. — Не говорил, но имел ввиду. Скажи ещё, что это не так, ага. Я тебя как облупленного знаю. Святу и вставить нечего. Даже если он об этом никогда не задумывался, так всегда было. Либо он берёт меня со спины, либо просит занавесить кровать, чтобы было как можно темнее. Лицом к лицу — не про него. — Я считаю, что мы можем заниматься этим, когда их нет. — Ну не всегда есть настроение, знаешь. Тут не подгадаешь. — Рост! Ты вообще слушать не хочешь? — Нет, не хочу, а что? Так надо? Тебя же всё устраивает. Радовался бы, что можешь делать такое со мной. Я знаю, как тебе вкатывает. Ухожу, а Свят остаётся на месте. Пусть ещё попробует сказать, что это не так.***
Целую неделю, как я лезу с сексом, Свят всё увиливает и говорит, что не хочет. Отказывает мне. Отпихивает меня. Просит дождаться момента, когда хотя бы родители уйдут, а там он согласен хоть напротив окна всё делать. Меня это не устраивает. Я хочу здесь и сейчас, а не потом. Свят сопротивляется, но недолго. Проигрывает мне. Как обычно это делал. И берёт меня, пока родители дома.***
— Слава, Ростислав, — воодушевлённо начинает мама. Ради такого я даже встал вместе со Святом. — С днём рождения! Я улыбаюсь, Свят говорит «спасибо». Отец приносит подарки. Святу дарят дорогущие адидасовские кроссовки, которые мы видели в магазине. Свят тогда несерьёзно говорил, что хочет их. Думал, что, может быть, в таких будет удобнее двигаться. Мне дарят спортивные коньки. Приятно, конечно. Наверняка, у Свята спросили, чего я хочу. Он-то такие вещи запоминает. После завтрака мама достаёт из холодильника торт, ставит свечи и поджигает их. — Ну, давайте вместе, — не нарадуется она. Это, пожалуй, единственный момент, когда я готов ей подыграть. Потому что сам момент безобидный и, по сути, ничего не значащий. Вместе со Святом задуваем свечи. Мать разрезает торт. Каждому накладывает по кусочку, говорит, чтобы мы не налегали на сладкое после того, как они с отцом уйдут. Я и Свят обещаем, что не будем. Святу мать верит, а мне не хочет, но, чтобы не портить атмосферу, делает вид, что верит. Когда с условностями покончено, я тащу Свята в комнату. Закрываюсь на замок и целую его в губы. Чувствую вкус крема. Свят отталкивает. — Ты с ума сошёл? — он шепчет. — Я же просил! Когда родителей не будет. — Они почти ушли, — я говорю и развязываю шнур на его шортах. Свят хватает за руки и смотрит сердито. То есть он пытается быть понимающим и осторожным, но мои выходки у него уже в печёнках сидят. — Вот уйдут и продолжим. — Обещаешь? Он не хочет мне этого обещать. Он бы пообещал что угодно, кроме этого. — Да, обещаю, — говорит и отпускает мои руки. Я отхожу к окну. За дверью слышно, как переговариваются родители. Мать, кажется, опять недовольна тем, как я повёл себя. Как отреагировал на подарок. Отец встаёт на мою защиту, говорит, что я был смущён и не знал, что мне надо делать. Неплохо-неплохо. Мать отцу верить тоже особо не хочет. Но это только потому, что это связано со мной. Не в отце дело, не в его словах, а во мне. Всё всегда сходится на мне. Дверь захлопывается. Я слышу, как поворачивается ключ с обратной стороны. Улыбаюсь и смотрю на Свята. На меня он смотреть не хочет. Стоит на месте и не двигается, хотя знает, что надо. — И сколько мне ждать? — спрашиваю. — Родители ушли, как ты хотел. А хотел он далеко не этого. — Ну? Свят хочет сбежать, но я ему не дам. Сам снимаю с себя штаны и трусы, бросаю на пол. Свят старательно делает вид, что ничего не видит, но даже если не видит, он знает, какого сценария мы всегда придерживаемся. Моего. Я подхожу к нему и засовываю руку в трусы. Почти стоит. Что и требовалось доказать. Как бы он ни вертелся, всё возвращается к одному. Через пять минут как миленький берёт меня сзади. Не напротив окна, конечно, на столе. Напротив окна ему духу не хватит. Как и лицом к лицу. Но наконец-то можно не скрывать своих стонов, дышать так громко, как хочешь, звать по имени, если приспичит. Я прижимаюсь к столу лбом. Сминаю пальцами какие-то тетрадки. Ноги подкашиваются. Стоять тяжело. Но в целом приятно. А Свят всё равно старается вести себя как можно тише, будто родители могут вернуться в любой момент. Будто это всё происходит ночью, когда они спят. Будто он не получает от этого удовольствия. Я поворачиваю голову, вижу его нахмуренное лицо: — Выглядишь так, словно тебе это не нравится. — Ты тоже, — Свят пыхтит и сжимает руками бока. — Правда? И почему же? Я буквально влепил ему пощёчину — такого он не ожидал. Или не ожидал во время секса. — Почему мне это не нравится? — я надавливаю. — Скажи, а то интересно. Свят сжимает губы и тупит взгляд. — Раз сказать не можешь, больше ничего подобного не говори, — вздыхаю я и провожу рукой по лбу. Весь мокрый.***
Через пару дней Свят отдаёт мне книгу. Говорит, подарок. Говорит с таким видом, будто и не хотел дарить, но его обязали. Из вежливости к родственнику. Из такой же вежливости я сказал «спасибо» и закинул книгу на верхнюю полку, откуда мне её не увидеть.***
В последнее время Свят меня избегает: не будит по утрам, не трогает мой будильник, выходит раньше моего и уходит после уроков без меня. Дома не смотрит в мою сторону. Петя и родители спрашивают, в чём дело, не поругались ли. Я ничего придумывать не хочу и говорю, что всё как обычно. Мать от этого только сильнее негодует и пылит, она же беспокоится, что, родные сыновья ей ничего сказать не могут? Я чуть не рассмеялся. Я готов как на духу ей всё рассказать, даже не парит, какие последствия меня ждут, но в такие моменты всегда вылезает Свят, который поддерживает меня и повторяет мои слова, что ничего не случилось. Только, добавляет, что, похоже, мы немного пресытились друг другом. На этих словах смеяться мне перехотелось. Пресытились друг другом, как же.***
— И что это было? — я спрашиваю у него в комнате. Свят встаёт как вкопанный. — Отвечай, — я захлопываю дверь и закрываю на замок. — А что мне отвечать? — он говорит тихо. — Я просто хочу, чтобы это закончилось. Зачем нам продолжать? Ни тебе, ни мне это не нравится… и… — Давай, продолжай, — я обхожу Свята и встаю к нему лицом. — Что ты там не можешь? А то мне не слышно. Он поджимает губки как обиженный и опускает голову. Будто злодей здесь я. Кто бы ещё мог им быть? — Ну? Тебя не слышно и не видно, — я продолжаю. — Чего ты там не хочешь? Что тебе не нравится? Кто, по-твоему, это начал?! Я, что ли? Ты всё прекрасно знаешь, но ни хрена признавать не хочешь! Думаешь, весь такой белый и пушистый и, что бы ни сделал, останешься таким до конца? Да хер там плавал. Ты не лучше меня, сколько бы ни пытался это отрицать! — Я знаю! Поэтому, пожалуйста, хватит, хватит, — ноет Свят и валится на колени. Прижимается к моим ногам и нервно дышит. У меня самого дыхание встаёт. — Ты чё, реветь собрался? — спрашиваю я. Свят лишь ведёт головой, то немного вверх, то вправо и лево. Хватаю его за волосы, под корни и откидываю голову. Чтобы смотрел на меня. — Я не рыдал, и у тебя нет права. — Мальчики? Что у вас там происходит? — мать приходит донимать. Ну вовремя. Как всегда. Я цыкаю и толкаю Свята. — Всё нормально! — отвечаю ей. — А что за крики? Будто её это касается. Открываю дверь и улыбаюсь ей. — Немного вспылили, но уже закончили. Обхожу её, не слушая, и надеваю кроссовки. Сваливаю из дома. На улице пекло, а меня ломит пополам, четвертит и разрывает. Надо успокоиться. Взять себя в руки. Я дышу через рот, быстро иду и прижимаю руки к лицу. Не выдержу. Не могу выдержать. Чтобы ни случилось, виноват буду я. Всегда я. Даже если виноват Свят. А это всё из-за него. Он виноват. Он всё начал. Из-за него я… В какой-то момент я перестаю дышать и у меня звенит в ушах и кружится голова от нехватки воздуха. Я опираюсь на металлическую ограду и останавливаюсь. Он же знал, знал, что тогда мне нравилась Алёна, знал, что я хочу предложить ей встречаться, знал, кто мне нравится, но всё равно… всё равно сделал это. Ноги едва держат, но я заставляю себя стоять, вытягивая руками. После этого я только и думал, что у меня отобрали нечто значимое для «мужественности». Сделали подстилкой для брата. Забрали достоинство… Колени всё-таки не выдерживают и, чтобы не стоять в земле, я сажусь на ограду. Если бы я мог, я бы, наверное, заревел. Но я не могу. Вообще ничего не могу. Закрываю лицо ладонями. Чувствую себя как тогда. Когда Свят вернулся посреди ночи со вписки. После я уже узнал, что ему не перепало с девчонкой, которая ему понравилась. Она сказала что-то типа, что он слишком хороший, первым шаг не сделает, будет слишком стелиться и прочее. И за утешением он пришёл ко мне. Это же я всегда был слаб перед ним. Это я цеплялся за него и не мог отпустить. Это я чувствовал, что ничего не представляю без него. Берёт дрожь. Это я думал, что быть мной плохо, а быть Святом — всё равно что, в прямом смысле, быть святым и обожаемым. Не стоит удивляться, что рано или поздно он решит воспользоваться своим положением хорошего братишки? Меня пережимает. Сначала я не понимал, чего он вообще от меня хочет, зачем лезет, прижимается. Думал, что это алкоголь, что он всё перепутал. Но он ничего не перепутал. Он всё делал так, как задумал. И после этого он хочет, чтобы мы всё прекратили? Сделали вид, что ничего не было? Я убираю руки. Не дождётся. Почему я один должен страдать? Это он виноват, так пусть понесёт ответственность до конца, пусть отвечает за свои действия под влиянием чего угодно. Был он бухой или с разбитым сердцем, меня это не колышет. Раз сделал, отвечай. Другого варианта нет. Неси ответственность и не ной, будь, блядь, мужиком, будь тем, что отобрал у меня, и не смей отворачиваться, будто на это есть право. Никакого права нет. И мы будем это продолжать, пока один из нас не сдохнет. От вины или ненависти к себе, неважно. Пока мы живы, мы несём этот крест. В плохом смысле. Покачиваясь, я встаю на ноги и возвращаюсь домой.