Нежнее стать

Когда Ваня и Тихон ругаются — происходит нечто страшное. В Тихона летит всё, что попадётся под руку: посуда, подушки и мягкие игрушки, — кои он сам Ваньке и дарил на первый месяц их отношений. Когда Ваня и Тихон ругаются — они ругаются до соплей, до драк и осипшего голоса. До желания придушить друг друга, убить и спрятать от чужих глаз, чтобы никто и никогда не нашёл. Когда Ваня и Тихон ругаются — стоны слышат все: соседи, улица, подвальные крысы. Абсолютно все. И именно в этот момент, им становится абсолютно до пизды на всех, кто находится рядом, потому что они мирятся. А когда они мирятся, никто не должен мешать их процессу. Никто не смеет прерывать их идиллию. — Сука! — Тихон ругается громко, как только в него прилетает какой-то очередной горшок, в который они планировали пересадить цветок. Спасибо, что пластиковый. — Хули ты творишь? Ваня притихает, но оба знают, что он набирается просто сил или выбирает что бы кинуть ещё, чтобы точно попасть в голову. — Что я творю?! — Ваня кричит с другого угла коридора, надрывает связки и сжимает руку в кулак. Можно было бы и просто по лицу дать, но тут же ещё дотянуться надо, потому что его парень олень! — Куда ты съебал, а, блять? Тихон прячется в комнате, высчитывает минуты три, закрыв дверь на замок. Уже на вторую минуту Янковский буквально долбиться в неё начинает. Этот трюк прокатывал каждый раз. Жизневский точно знает, что у того в руках ничего нет. Ждёт, когда тот плечом привалится к двери, дабы попытаться её открыть. И именно в этот момент, Тиша тянет дверь на себя, чтобы Ванька свалился прямо ему в руки. Опомниться не даёт. За запястья хватает и к стенке прижимает, сталкиваясь взглядом с чужим. Тот сразу замолкает, всхлипывает и к стенке жмётся спиной, сдувая чёлку со лба. — Ну, и кто теперь дурак? — Тихон усмехается и тянет к себе, впиваясь в чужие губы поцелуем. Придерживает за шею, скользит аккуратно к затылку и прихватывает волосы пшеничного цвета, оттягивая. — Ты! — Ваня ядом плюётся, отвечает прямо в чужие губы и фыркает, отворачиваясь. Волнение разливается по всему телу. Тихон же сейчас может просто уйти. Его почти ничего не держит. Но Тиша не бросает. Тиша тянет на кровать. Усаживается, перекидывает парня через собственные колени. И оставляет звонкий шлепок, сжимая ягодицу. — Какой я плохой, да, Вань? Каждый раз я насильно ебу тебя, как портовую блядь и не отпускаю, да? — Тихон стягивает чужие домашние шорты, фыркает и скользит между ягодиц, разводя их. — Да, — Ваня стонет. Ваня вырывается. Ваня сучится, как последняя девчонка, которой хочется, но она об этом не скажет. — Это я заставляю тебя стонать подо мной и просить о большем, как шлюха, которая жаждет члена, да, Ванюш? — Жизневский тянет за волосы, вновь оттягивает, заставляя посмотреть на себя. — Отвечай. Хули ты замолк? — Угу, — Янковскому не нужно много говорить. Тихон всё говорит за него. Тихон сам доводит его до стояка одними лишь словами. — Не ёрзай, блять. Не заставляй меня доставать наручники и приковывать тебя к кровати. Больше Ваня не ёрзает, Ваня скулит, как течная сука и раком встать пытается, уходя от шлепков. — Тиш… — Молчать. Я не давал тебе слова. Тихон касается чужого колечка мышц пальцами, разводит чужие ягодицы и раздразнивает большим пальцем и массирует круговыми движениями, выбивая изредка чужие вздохи. Каждый раз всё кончалось одним и тем же. — На колени, Янковский, — Тихон наблюдает внимательно, как его мальчик сползает на колени, раздвигает ноги Жизневского и тянется к ширинке. — Давай-давай. Тебе не впервой. Ваня всхлипывает, тянется к ширинке, расстёгивает её и стягивает чужие джинсы. Губами сквозь бельё скользит по линии члена, обхватывает и имитирует толчки головой. Тихон не выдерживает. Тихон хватает за подбородок, давит на линию челюсти, заставляя открыть рот. Сам стягивает боксеры и направляет, загоняя в чужую глотку по самое основание. — Ты моя самая любимая вещь, — Тиша усмехается и тонет хрипло. Не даёт Ваньке хотя бы темп принять нужный. Нет, он хватается за чужие мягкие волосы, буквально трахает чужой рот до слёзного рефлекса. Ваня носом шмыгает, стонет тихо, тянется к собственному члену, обхватывая. — Руки мне на бёдра. Чтобы я видел. Янковский знает, что лучше не спорить, поэтому скулит, глаза прикрывает, чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы, а Жизневский даже останавливаться не планирует несмотря на то, что Ваньке, действительно, больно. Но и нравится. Нравится до вставшего члена. До тянущего тепла где-то внутри в области паха. Тихону нравилось. Нравилось смотреть на то, как Ванька нехотя щёки втягивает до острых скул, как глаза закатывает. — Малыш, тебе так нравится быть моей подстилкой. У тебя буквально встаёт от одной мысли от этого. Боже, ты такой сладкий, — старший тянет за плечо, заставляет встать и толкает на кровать. — Раком встань. Не заставляй меня ждать. Младший стирает мокрые дорожки, трёт красные глаза и встаёт послушно, разводя ноги так, чтобы открыть себя полностью Тихону. Тиша глядит на чужие бёдра, глядит на то, как на них расцветают следы от собственной ладони. Красота. Он тянет смазку из-под подушки, смазывает пальцы и чужую дырку. Толкает сразу два и смазывает изнутри влажные и горячие стенки. Красиво. Рычит и накрывает собственным разгорячённым телом чужую спину. Нащупывает простату и мазать по ней начинает раз за разом. — Ты каждый раз так выгибаешься, словно принадлежишь только мне. А может, представляешь кого другого? Или хочешь, чтобы я тебя обработал во все дыры? Я уверен, тебе такое нравится. — Тихон темп лишь наращивает, трахает круговыми движениями и останавливается. Ваня жмётся, выгибается каждый раз и ноги разводит, пока Жизневский его вновь и вновь под коленями бить не начинает. Приходится встать, утереть новые накатившиеся слёзы и рот закрыть рукой, чтобы жизнь раем не казалась. — Попроси. Эту фразу Ваня пиздецки не любил. Вечно отнекивался, мол, давай так, ничего говорить не буду. Гордый всегда. Даже в постели. Даже если Жизневский сейчас отвешивает очередной шлепок и заставляет прогнуться и прокатиться грудью по кровати, устроившись задницей кверху. — Тиш, давай, — младший краснеет, скулит и трётся о чужую ладонь, прося. — Ты же знаешь, что делать. Пожалуйста. Старший усмехается, а после поглаживает по собственным красным шлепкам, приручая Ваньку вновь и вновь. — Нет, родной, не знаю. Расскажи, чего ты хочешь, — произносит вполне спокойно и даже наигранно-удивлённо, мол, понятия не имею о чём ты. — О чём ты меня просишь? Закончить? — Нет! Не прекращай, п-пожалуйста, — Янковский сам не ожидал, что голос сорвётся от одной лишь просьбы. Но тем не менее, сопит недовольно через нос, хмурится и губы дует обиженно. — Пожалуйста, трахни меня до звона в ушах. Я, пиздец, как хочу почувствовать твой член внутри себя, чтобы ты натягивал меня, как последнюю блядь и закрывал мне рот, когда я буду слишком громким. Ваня говорит на одном дыхании, чувствуя, как с собственного члена течёт естественная смазка, подкладывает подушку и трётся об неё. И плевать, что это подушка Тихона. И плевать, что он её полностью запачкает. Это месть. Старший молчит. Молчит и слушает Ваню, попутно смазывая собственный член. И лишь когда он замолкает, Тиша подставляет головку к пульсирующему входу, заставляет Ваньку в спине выпрямиться и обхватывает поперёк живота, сразу же насаживаясь во всю длину. Слышит чужой стон, всхлипы, а после рваные вздохи и плавные движения бёдрами. — Мой хороший мальчик. Ты так любишь мой член. Всегда для меня готов, верно? — Тиша прикусывает чужую мочку уха, темп наращивает до резкого и грубого. Конечно, сочетает это всё с нежными поцелуями и касаниями к члену. — Угу, — Ваня голову закидывает на чужое плечо, стонет и выгибается, втягивая живот до выпирающих рёбер. — Т-трогай, Тиш, пожалуйста. Просит жалобно, толкается в чужую руку, но не делает резких движений, чтобы старший, не дай бог, не передумал. Жизневский слушает внимательно, обхватывает чужой член и поглаживает сначала плавно, а потом в темп двигать начинает. Потому что так хорошо. И в этот момент, всё забывается. И причина того, почему они поругались и все слова, которые были до этого. Всё, что могло бы сейчас между ними разгореться — разгорелось. Разгорелось до задницы, что сейчас ноет от шлепков, разгорелось до пульсирующих членов и царапин на плечах Тихона, любезно оставленные Ванечкой, потому что слишком хорошо. Потому что крышу сносит двоим. — Я сейчас, Тиш… Тишенька, пожалуйста! — Ваня просит, бурчит себе под нос и стонет прямо на чужое ухо, уткнувшись носом в изгиб шеи. Тихону много раз повторять не надо. Он плавно входит-выходит, доводит рукой и даёт кончить в кулак, додрачивая. Ещё пара движений и кончает сам в Ваньку. Глубоко. И выходит медленно, скользя пальцами по чужой дырке. Янковский падает обессилено, тянет Тихона на себя, чтобы тот упал рядом — Можешь вытереть об свою подушку. Она всё равно уже грязная. — Ты охуел? — И я тебя люблю. Больше слов не нужно. Главное, что они друг друга поняли.