The need for you.

Чонгук снова ворочается в постели, зарывается лицом в подушку, в попытке спрятаться от бьющего света в глаза. Тянется рукой ко второй половине кровати, желая вжаться в любимое тело, тем самым спрятавшись от неприятного раздражителя сна, но нащупывает лишь холодную пустоту. Это заставляет открыть глаза и увидеть, что, то самое любимое тело и было причиной прерванного сна. Чимин сидел за столом с книгой в руке, с простыней, накинутой на плечи. Стоит ли говорить, о том, насколько прекрасно он выглядел? Сейчас, Чонгук ни капли не преувеличивая, сравнивал старшего с одним из греческих богов, хотя и те не могли сравниться с той изящной красотой и уверенностью, что источал Пак, при этом, не прилагая к этому ни каких усилий. Старший просто сидел, закинув ногу на ногу, одной рукой подпирал лицо, держа книгу второй, а Чонгуку уже дышать тяжело. Движения рук, в момент перелистывания страниц, невероятно плавные и грациозные, лицо вдумчивое, а вовсе не скучающее, как может показаться на первый взгляд. Чонгук наблюдает за тем, как рука старшего, что подпирала голову, касается волос, зачёсывая их назад, отбрасывая на лицо мелкие тени, и с ума сходит. В иной раз думает о том, что невозможно быть таким совершенным, но Пак Чимин, своим существованием, доказывает, что можно. А от того, что этот совершенный парень, хоть частично, но всё же принадлежит ему… - Нет, - тихо проговаривает Пак, не отрывая глаз от книги, а Чонгука передёргивает. Порой ему кажется, что этот парень действительно мысли читать умеет. - О чём ты? – хриплым ото сна голосом, спрашивает Чон, состроив самое невинное выражение лица, догадываясь, что после этого вопроса, старший посмотрит на него. Чимин действительно оторвал свой взгляд от книги и перевёл его на Чона. - Можешь не стараться, я никогда не поверю этой невинной мордашке, - проговаривает, и снова возвращает внимание книге, не обращая внимание на фырканье младшего, вылезающего из - под одеяла. - Почему? – обиженно надув губы, подходит к старшему, и присаживается на край стола, совсем не стесняясь своей наготы. - Потому что я прекрасно знаю, что может происходить в твоей голове, тогда как на лице абсолютная невинность. - И что же, к примеру? – воркуя и невинно хлопая ресницами, в попытке привлечь зрительное внимание. - Например, когда ты только открыл глаза, то облюбовал и мысленно трахнул и объездил меня во всех существующих и нет позах. А в твоих глазах читалось только одно слово, которое давно пора выбросить из своей головы, особенно по отношению ко мне. - Как ты… ты ведь читал и не смотрел на меня, - пуская в голос нотки притворного недоверия отвечает, игнорируя последние слова старшего. - Мне не обязательно смотреть на тебя, чтобы знать, о чём ты думаешь, - приподнявшись, шепчет на ухо отвернувшему лицо Чону, - это ты мой. - А ты? – тянется губами к чужим, желая получить поцелуй. - А я принадлежу себе, - так и не дав коснуться своих губ, Чимин снова усаживается на стул, облокачиваясь на спинку, и возвращается к чтению, игнорируя недовольство младшего. - Что ты читаешь? – пытаясь снова вернуть внимание на себя, спрашивает Чон. - Книгу, - спокойно отвечает Пак, зная, что Чон сейчас проклинает его. - Ох, правда, а я не заметил, - Чонгук наблюдает за тем, как Чимин медленно переводит взгляд со страниц, на него, - я хотел узнать название. - Зачем тебе? - Любопытно, - закидывая ногу на ногу, смотрит на Пака исподлобья. - Это для работы. - Но зачем? Я же сказал, что не буду стараться над проектом. Пусть другие думают, что мы воюем, я хочу, чтобы ты занял это место, - искренне недоумевая, спрашивает Чон. - Я знаю, но это не значит, что мне стараться для этого совсем не нужно. Ёнсик серьёзно настроен, убрать меня, причём мне начинает казаться, что он готов отдать своё место любому в компании, даже уборщику, только не мне, - угрюмо проговаривает, уже не вчитываясь в текст. - Что за глупости? Он ни за что не отдаст это место чужаку, - недоверчиво фырчит Чон. - Судя по всему, для него я и есть чужак. - Чимин, это место не просто будет твоим, оно уже твоё. Я сделаю всё, что от меня зависит, что бы ты получил его, и даже больше, - Чонгук слезает со стола и усаживается на бедра Пака лицом к нему, сцепляет ноги на пояснице и, нагнувшись к уху, шепчет, - поэтому выбрось эти глупости из головы сейчас и побудь со мной. Я соскучился. Чонгук целует шею старшего, осторожно покусывая нежную кожу, спускается к плечу и оставляет на нём засос, пока руки старшего оглаживают его спину и вжимают в себя. Чонгук млеет и тает от нежных прикосновений, которые получает очень редко, а так же любуется расцветающим ярко – фиолетовым цветком, оставленным им же на прекрасной медовой коже. Что бы Чимин не говорил, а Чонгук радуется этим моментам, и именно в них, в своей голове произносит это слово, граничащее с безумием «мой». Чон окончательно сбрасывает ненужную тряпку с плеч старшего, заворожено наблюдая за тем, как плавно она соскальзывает на пол, выгибается в спине и подставляет шею для новых поцелуев – укусов, вжимается в любимое, горячее тело, трётся своим возбуждением о вставший член старшего, глаза от удовольствия закатывает, едва не мурлыча. Чонгук правда скучал, но не потому, что не видел старшего со вчерашнего вечера, а по тем моментам, когда они только одни. Когда Чонгук получает всю ласку, когда старший принадлежит только ему и не нужно его с кем – то делить. Эти моменты бесценны, а потому, в голове Чона каждый раз только одна мысль, чтобы этот момент не кончался. Он готов пожертвовать чем угодно, отдать всё, что имеет, лишь бы насладиться этим маленьким кусочком счастья, когда он не сгорает, а медленно плавится в любимых руках. Когда прикосновения нежные, а не грубые и резкие, когда поцелуи не больные – кусачие, а долгие тягучие. Пак Чимин – это ненормальная зависимость Чон Чонгука, во всех смыслах, он даже не пытается избавиться от неё, прекрасно зная, что однажды его это окончательно погубит. Хотя, куда губительнее? Это уже дошло до того, что его если и интересуют другие, то только те, кто может заинтересовать старшего, и то, только с целью доказать ему, что все они пустышки, не имеющие к нему настоящих чувств, чтобы повстречав кого – то, сразу знал, что этот человек падок на грязь, в которую Чон его с удовольствием затянет. Чонгук знает, что по – настоящему своё Чимин будет держать подле себя и ни кому не отдаст, не позволит прикоснуться, а потому, Чонгук сделает всё, чтобы этим человеком, был только он сам. Пусть сейчас Пак отрицает чонгуково «мой», когда – то он и про секс с ним так же говорил, но Чон не сдался и в итоге победил, поэтому и сейчас не даёт себе унывать. Чонгук терпеливый, поэтому даст Паку достаточно времени осознать и принять, что он принадлежит ему. Чонгук нуждается в Чимине. Он является тем, кто позволяет ему жить, он его двигатель, во всех смыслах. Особенно в это время. Мысли о принадлежности обрываются, когда Чон чувствует прикосновение холодных, смазанных пальцев к анусу, как нежно Чимин проводит ими по колечку мышц, после чего проталкивает один палец, следом, осторожно второй. Чонгук не сдерживает громкого вздоха и, закрыв глаза, утыкается в шею старшего, опаляя её своим горячим дыханием. Чимин медлит, не двигает пальцами, хоть и знает, что уже может продолжать, но хочется подразнить этого чертёнка. Оставляя пальцы внутри прохода, второй рукой Пак пересчитывает позвонки на спине младшего, сжимает ягодицу и касается члена, надавив на истекающую смазкой головку. Чонгука моментально словно током прошибает, он скулит и пытается сам двигаться на пальцах, но Чимин, приподняв его голову за подбородок, смотрит в глаза, и взглядом своим говорит «нельзя», Чонгук снова скулит, но послушно сидит смирно. Чимин довольно ухмыляется и оставляет лёгкий поцелуй на влажных губах, оттягивает нижнюю, посасывая и, возвращает руку к члену, медленно водит ею по стволу вверх вниз. В это же время, раздвигает пальцы внутри чужого ануса, так же тягуче медленно проворачивает их в стороны и большим пальцем оглаживает головку, слегка надавливая. Чон, снова уткнувшись в плечо старшего, тихо стонет, хочет сам уже к себе прикоснутся, но рука, не успев, дотянутся, становится перехваченной и заведённой за спину. - Не будешь слушаться, свяжу, — шепчет на ухо Пак, и возвращает свою руку на член младшего, проталкивая в него третий палец. Наслаждается жалобными всхлипами, стонами, замирает, оставив внутри три пальца, а член не сильно сжатым в ладони, — если двинешься или застонешь, замычишь, накажу, — опаляя чужое ухо своим дыханием, шёпотом проговаривает и отрывает голову младшего от своего плеча, заставляя сесть ровно, выпрямив спину. Пак смотрит на лицо парня, половину которого, взлохмаченные, тёмные волосы скрывают, в глаза лезут, смахивает непослушные локоны. Проводит кончиками пальцев по щеке, видит, как сдерживает себя Чон, чтобы не прильнуть к ладони, которую он к приоткрытым губам ведёт, давит на нижнюю, заставляя шире их раскрыть, кладёт меж них большой палец, и сам себя держаться призывает, в момент, когда язычок младшего круговыми движениями по нему скользить начинает, а губы смыкается вокруг, нежно посасывая. Чонгук сидит на нём, с тремя пальцами в заднице, с большим пальцем во рту, который продолжает посасывать, пошло причмокивая. Взгляда от старшего не отводит, в глазах которого, давно уже пожар всепоглощающий горит, но Чонгуку мало, он его ещё больше раздуть хочет. Хочет, чтобы эти глаза только его и так, как никого прежде, желали, а потому, всасывает палец в себя сильнее, отпускает, приоткрывает губы, облизывает со всех сторон, взгляда от глаз напротив не отрывая, снова засасывает, оставаясь довольным, вспыхивающими искрами, в глазах, что от него так же, ни на миг не отрываются. Чимин забирает палец, указательным вниз по подбородку Чона ведёт, шее и сделав круг у груди, сжимает сосок, на фалангу высунув пальцы из зада. Чон глаза закрывает, шумно воздух в себя носом вбирает, знает, если рот откроет, то стон вылетит, не захлопнуть. Чимин ухмыляется и отпустив сосок резко пальцы внутрь толкает, выбивая из Чона весь собранный ранее воздух. Медленно достаёт, едва не до конца и снова резко толкает, замирает. Берёт в ладонь член младшего, со своим и начинает водить по ним одновременно, продолжив толчки пальцами. Чонгук не выдерживает и начинает ёрзать на бедрах старшего, самостоятельно стараясь насадится, а с губ, всё же слетает стон и тихое, молящее, — пожалуйста. Чимин ухмыляется, убирает руку от члена и вытаскивает пальцы, под недовольное мычание младшего, снова хватает его за подбородок, приближает к себе надутое лицо, на котором тень разочарования, а в почти чёрных глазах ничего, кроме дикого возбуждения не проглядывается. Чимин смотрит и улыбается, именно в эти моменты ему больше всего нравятся эти глаза. - Ну что, как мне тебя наказать? – зарываясь рукой в волосы младшего и оттягивая их, приближает к себе лицо. - Разве эта пытка не является наказанием? – шипит Чон, не смея даже попытаться, отстранится, - я хочу тебя, твой член в себе, а ты меня мучаешь. - Кажется, мы давно не оставались наедине, раз ты забыл, как я умею мучить, - в глазах Пака вспыхивают озорные огоньки, уголки приподнимаются в ухмылке, а Чон сглатывает, не понимая, какие эмоции сейчас его переполняют, страх или предвкушение. - Иди в кровать, - Пак выпускает волосы младшего и, отвернувшись, берёт со стола пачку сигарет, достаёт одну и прикуривает, следя за тем, как младший поднимается с его колен и медленно идёт к кровати, виляя задом. - Лечь на спину или… - Я тебя наказывать собираюсь, - Чимин наблюдает, как младший залезает на кровать, как садится на четвереньки к нему спиной, и опускает голову вниз, выпячивая зад и вытягивая руки вперёд, - молодец, - выпустив колечко дыма, и облизываясь, хрипло проговаривает, зная, что по телу Чона сейчас мурашки бегают от его тембра. И ведь казалось бы, вот самомнение, но по телу Чонгука и правда табун мурашек пробегает, заставляя внутренне сжаться, хочется, чтобы Пак курил, как можно дольше. Но это желание соревнуется с другим, где Чон в предвкушении ждёт, что для него придумают на этот раз, и осуществляется второе. Чонгук слышит, как скрипнули ножки стула по паркету, а значит, Пак встал со стула, дальше слышится, как с заеданием выдвигается ящик стола, значит, это самый нижний, Чонгук сглатывает. Хочется повернутся, и узнать, что старший достал из него, да вот только нельзя иначе наказание, может ухудшится, а Чону не известно даже, каким оно было придумано изначально. Это может быть что – то, что доставит нереальное удовольствие, граничащее с болью, а может и совсем не приятное. Нужно ждать, чего Чимин не заставляет долго делать. Чон чувствует, как спины касается что - то мягкое, вздрагивает и прогибается сильнее, когда кончиком куска ткани, Пак проводит вдоль всей спины, задерживаясь на ягодицах, обводя каждую из них. После Чон чувствует, как прогибается кровать под весом Пака, горячее дыхание на спине и затылке, а потом мягкая чёрная ткань ложится на глаза. Куском ткани, оказалась маска для сна, которая, на памяти Чона, никогда не использовалась по назначению. Оставив младшего без возможности видеть, Пак садится напротив лица Чона, берёт его руки в свои и стягивает запястья мягкой верёвкой, прислушиваясь к участившемуся, шумному дыханию младшего. Привязывает другой конец верёвки к изголовью кровати и, отодвинувшись, любуется несколько секунд, потом практически невесомо проводит кончиками пальцев по вспотевшей спине. Берёт в руки тюбик лубриканта, откручивает колпачок и выдавливает несколько капель промеж ягодиц, заставляя младшего съёжится, растирает его двумя пальцами и сразу проталкивает их внутрь, слыша выбившийся вскрик из младшего. - Тише, - шёпотом тянет Пак, продолжая движение внутри Чона, обхватывая второй рукой член младшего и надрачивая в такт толчкам пальцами, - ты же не хочешь, чтобы папа услышал, чем тут занимаются два братика? – Пак замедляет движения, а Чонгук сильнее утыкается лицом в подушку. Ему сложно сдерживать себя и молча выносить махинации, которые Пак проделывает с его телом, а от его слов, возбуждение, которое казалось и до этого затапливало, теперь топит с головой окончательно. И Чимин прекрасно это знает, добавляя третий палец, шепчет Чону на ухо какой он мелкий извращенец, который хочет, чтобы его трахнул старший брат и наслаждается агонией, в которой пребывает младший. Вдоволь насладившись зрелищем, и едва не доведя младшего до оргазма, Пак убирает руку с его члена и вытаскивает пальцы, отчётливо слыша этот жалостливый полузадушенный стон. Чонгуку уже плохо физически, хочется просто вырваться и оседлать Пака, чтобы наконец избавится от этого тугого узла в низу живота, что скручивает собой все органы и словно дышать не даёт. Почувствовав прикосновение горячей ладони к ягодице Чон едва не пищит от радости, чувствуя, как пристраивается старший, как водит головкой члена меж них, и надавливает на пульсирующую дырочку собираясь войти, но не входит. Чон готов разрыдаться, сам поддаётся навстречу, но получает звонкий шлепок. Чимин снова дразнит его членом, входит только головкой и выходит, шлёпая по ягодицам, когда младший пытается сам насадится и едва не тонет в стонах, которыми не даёт в меру насладится подушка, зажатая меж зубов. Чувствуя, как Чона уже трясёт, Чимин всё же входит полностью, точно ударяя по простате, от чего у Чона пальцы на ногах подгибаются, а изо рта вылетает вздох облегчения. Чимин двигается быстро и резко, заставляя Чона едва не рвать подушку зубами, чтобы не кричать. Через несколько минут остервенелых толчков, Чимин выходит из Чона и кончает ему на спину, проезжаясь членом промеж ягодиц, после чего Чонгук чувтвует, как в растраханную дырочку входит что – то холодное, металлическое и остаётся там. - Чёрт, - слетает с губ прежде, чем подумать, на что получает ещё один звонкий шлепок по ягодице, которая уже горит. После чувствует, как Пак снова берёт его член в руки, как проводит по нему, размазывая смазку, и сделав несколько движений вверх – вниз, выпускает его из рук и встаёт с кровати. - А вот твоё наказание, надеюсь в следующий раз, будешь слушаться, - проговаривает, глядя на лежащего задом к верху, с пробкой в ней, парня, и уходит в душ. Чонгук лежит и с ума сходит, руки и ноги затекли, спина уже болит, а пробка, начинает доставлять дискомфорт, не высвободившееся возбуждение так едва не скулить заставляет. Это слишком жестоко. Пак не редко любил помучить младшего оттягиванием оргазма, но ещё ни разу не оставлял его неудовлетворённым. Чону обидно до слёз, хочется просто, свернутся, в комочек и расплакаться словно обиженный подросток, не получивший шоколад в день влюблённых. Чонгук слышит, как прекращает литься вода в душе, как выходит старший и, судя по хлюпающим звукам по паркету идёт к шкафу. - Хён, - тянет Чонгук едва плача, - пожалуйста, прости, - всхлипывает. Чимин поворачивается к продолжающему лежать в той же позе младшему, который, мог бы хоть ноги выпрямить и просто на живот лечь, цокает и подходит к постели, присаживаясь на неё. Чонгук, чувствуя, что Чимин сел рядом, снова просит его, в ответ, получая лишь шиканье старшего, и послушно замолкает. Пак берёт в руки откинутый им ранее лубрикант, и выдавив из него остатки, распределяет его у основания пробки, медленно тянет её на себя и обратно, тем самым смазывая проход. Повторяет несколько раз и только тогда, осторожно, полностью достаёт пробку и развязывает онемевшие руки младшего, который всё это время не двигается и ничего не говорит. - Повязку снимешь, когда я уйду и спи сегодня у себя, - Чимин накрывает прохладное тело одеялом и, встав с кровати, уходит одеваться. - Куда ты уходишь? – тихо спрашивает, перевернувшийся на бок Чон. - Разве я когда – то рассказывал? Чонгук молчит, мысленно соглашаясь с ответом старшего и проглатывает очередной ком, обиды. Слыша шуршание одежды, шаги, а после звук закрывающейся дверцы, Чонгук снимает маску с глаз, отбросив её в сторону, смотрит на закрытую дверь и, проговаривает: - Почему твоя дверь только в комнату открыта? – не сдерживается и, уткнувшись в подушку, наконец плачет, давая выйти хоть какому – то проценту той боли, что копилась в нём, грозясь разорвать на части. В этот раз Пак превзошёл себя в своём наказании, не понимая, что Чон и так наказан тем, что выбрал чувства к этому, не своему, человеку. - Ты должен был спасать меня, так почему сейчас не работает?

***

Осторожно ступая по плохо освещённому коридору, Пак останавливается напротив двери и заглядывает в маленькое окошко в ней. «Спит» - в голове проговаривает и, вобрав в грудь больше воздуха, медленно поворачивает ручку двери, приоткрывая её, делает шаг внутрь и так же осторожно закрывает дверцу. В палате абсолютная тишина нарушаемая лишь тиканьем часов на стене, которые показывали шестой час утра, размеренным дыханием со стороны кровати и звуками собственного сердца. Тихо ступая по полу, Пак подходит к койке и смотрит на мирно спящего парня, который мило морщится от волос упавших на глаза и вероятно щекочущих нос. Пак протягивает руку и осторожно убирает непослушные кудрявые пряди, не удерживается и проводит подушечками пальцев по щеке. - Ты даже представить себе не можешь, какие эмоции меня разрывают сейчас, - едва слышно шепчет, - я настолько сильно хочу, чтобы это был не ты, что сравнится с этим лишь желание обратного. Юнги, почувствовав прикосновение, снова морщит носик и отворачивает лицо, а Пак замечает, что оно опухшее, словно парень плакал до того, как уснуть. Пак отмахивается от мысли, в которой ему хочется моментально найти обидчика и поставить его на колени перед Мином, чтобы тот молил о прощении, но мысли о том, что хочет как можно дольше здесь пробыть, так же легко отогнать не может. Хочется, чтобы часы прекратили свой ход, замерли и Чимин смог как можно дольше оставаться в этом моменте, где он любуется сладко спящим парнем, который не ненавидит его, а главное себя. Но этот самый момент заканчивается, когда он слышит скрип поворачиваемой дверной ручки. Обернувшись к двери, Пак видит мужчину в белом халате, и понимает, что его личное время посещений закончилось, жаль. Чимин кивает мужчине и, проследив за тем, как тот прикрывает дверь, снова даёт слабину, ещё раз прикоснувшись к нежной коже щеки и скулы, видит, как Юнги поворачивает лицо к нему, приоткрывает глаза, но руку всё равно убрать не может, а потому шепчет: - Спи, а я посторожу, - улыбается на сонный кивок Мина, который снова отправляется в царство снов, и так же прошептав пожелание сладких снов, отрывает всё же руку и покидает палату. В коридоре Пака ждёт врач с обеспокоенным лицом, увидев которое и Пак напрягается. - Что – то случилось? Его состояние ухудшилось? – сразу спрашивает. - Нет, господин Пак, он хорошо восстанавливается, во всяком случае физически, но как он заверяет к нему так и не вернулась память. - Это не так страшно, - отмахивается Пак и собирается откланяться, но мужчина останавливает. - Господин Пак, друг пациента, он спрашивал, приходил ли к нему ещё кто – то. Я сказал, что никого, кроме него и второго парня здесь не было, но… - Ах да, Хосок, - Чимин смолкает, задумавшись, после чего спрашивает, - он не поверил вам так? – мужчина кивает, а Чимин обречённо вздыхает. - Этот парень дотошный, неудивительно. Мой брат, он ведь тоже был здесь? – мужчина снова кивает, а Чимин сводит брови на переносице, - но зачем? – вслух проговаривает, замечая обеспокоенный взгляд мужчины, и добавляет, - продолжай говорить, что ничего не знаешь, как я и сказал, проблем вам это не доставит, разве что нервишки ещё несколько дней потреплет. - Господин Мин собрался выписываться завтра, - оповещает мужчина, следя за тем, как меняется выражение лица Пака, на не самое дружелюбное и внутренне сжимается. - Что значит собрался выписываться? Он врач, чтобы решать? – злобно спрашивает. - Но господин, - заикаясь, проговаривает, выставляя руки вперёд, - у нас на самом деле нет оснований удерживать его в больнице. Он собирался уйти сегодня, но мы убедили его остаться, так как было не известно, как повлияет на его нервную систему разговор со следователем, но сейчас, у нас нет причин и он вправе продолжить лечение дома. Чимин набирает в грудь больше воздуха, уговаривая себя не придушить мужчину и кивнув, возвращается к палате, смотря на Мина, через окошко. - Я думал, у меня будет больше времени, - шепчет, обречённо выдыхая и приложив ладонь к стеклу, проводит по нему кончиками пальцев, нежную кожу под ними представляя и резко развернувшись, покидает больницу. Паку предстоит почти шесть часов за рулём, в место, в которое он обещал себе никогда не возвращаться. За последние две недели это второе обещание, которое он нарушает. Выехав с подземной парковки, Пак останавливается напротив больницы, опускает стекло и, приподняв голову смотрит на окно, за которым должен лежать Мин, закуривает и, переведя взгляд, на запястье, где красовалось теперь два браслета, отбрасывает капюшон с головы и, вернув взгляд окну, приподнимает губы в улыбке, проговаривая, - правильно посчитал, - оставляет взгляд приклеенным к силуэту у окна ещё несколько секунд, и давит на педаль газа, уносясь прочь. Юнги стоит у окна, прижимая к себе ноющую руку в гипсе, и смотрит на уезжающий автомобиль. Он проснулся из за боли в руке и думал о том, насколько реалистичным сон ему приснился на этот раз, не похожий на другие, но тоже с оттенком реальности происходящего. Сейчас же, проводив взглядом чёрный автомобиль, Мину начинает казаться, что это был не сон и неизвестный человек, лица которого он не разглядел, действительно был здесь. По - хорошему, нужно испугаться, и идти расспрашивать персонал, кого они впускают к нему в палату, в такое время, но страха нет. Этот человек обещал сторожить его сон и так нежно касался его лица, что Юнги, чувствуя себя полнейшим наивным идиотом, так и ведёт себя, веря этим мягким, заботливым ноткам в голосе.

***

Пак останавливается у входа в отель и, поправив солнцезащитные очки, передаёт ключи подбежавшему работнику отеля и заходит внутрь. Изначально он планировал остановится, и поспать в каком – нибудь мотеле по пути, но проведя большую её часть в думах, пропустил их, а когда глаза начали слипаться, ничего подходящего для ночлега уже не попадалось. Спать в машине после долгих и изнуряющих двух суток тоже не хотелось, а потому, Пак всё же решил воспользоваться забронированным заранее номером отеля, в котором ему всё равно нужно было появится для вида, чтобы не вызывать лишних вопросов у отца, которые тот непременно бы задал, если бы узнал, что Пак не воспользовался отелем. Забрав ключ карту, Пак заходит в лифт и прислонившись к стене, выдыхает. Сейчас он зайдёт в номер, поспит, отдохнёт и с новыми силами поедет получать, как он надеется, ответ на вопрос который мучает его уже на протяжении нескольких дней. Только вот определится, чего боится больше, не может. Что эта поездка окажется бессмысленной тратой времени, или же наоборот? Ответы на самые главные вопросы, всегда пугают людей и Чимин не является исключением. Он боится, что его догадки подтвердятся, хоть и считает их невозможным бредом из ряда фантастики, ведь если они окажутся правдой, то он себе это вряд – ли когда – то сможет простить, а добавлять дров в уже существующий костёр вины, не хочется. Пройдя в номер, и не раздеваясь, свалившись в постель, Пак закрывает глаза с мыслями, что сможет принять любую правду и засыпает, проваливаясь в глубокий сон, где просит маленького мальчика, лица которого не видит, не бояться зайти в воду глубже, ведь он крепко держит его за руку. Чимин просыпается от вибрации телефона в кармане, прилагает усилия чтобы открыть слипающиеся глаза и, достав телефон, отвечает на звонок. - Чимин~и, ты где? Тебя господин Пак спрашивал, а я даже не знаю куда ты уехал, сколько раз я тебе говорила, предупреждай хотя бы, перед тем, как исчезнуть… - Нуна, - сонно тянет Пак и присаживается в постели, потирая глаза, - прости, я забыл, - виновато отвечает. - Забыл он, - вздыхает женщина, - что мне ему сказать, он сказал, что у него к тебе серьёзный разговор. - Скажи, что я не в городе, он поймёт где я, - моментально проснувшись, после слов Молли отвечает. - Хорошо, но с тобой всё в порядке? - Да нуна, всё в порядке, не волнуйся. Вернусь завтра, - проговаривает Пак и, не дожидаясь ответа, кладёт трубку. - Неужто твои шавки не доложили, что я уехал, - смотря в одну точку в стене проговаривает и встав с кровати, заказывает еду в номер. Нужно подкрепится, и ехать, у него наверняка не так много времени. Закончив с едой, Пак продлевает бронь номера ещё на сутки и уезжает, зная, что уже не вернётся. Спустя почти час пути, Чимин подъезжает к закрытым воротам особняка и выходит из машины. В нос сразу ударяет солёный запах моря, расположенного неподалёку, а очки плохо спасают от бьющего в глаза вечернего солнца. Оглянувшись по сторонам, Пак подходит к заржавевшим, высоким воротам, раскрывает их, жмурясь от неприятного скрипа старого железа. Войдя во двор, Пак замирает, разглядывая некогда прекрасный, а теперь покрывающей большую часть чёрной сажей двухэтажный особняк, с большинством выбитых окон, которые либо лопнули при пожаре, либо хулиганы веселились. Переводит взгляд вправо и натыкается на тонкие металлические столбы в куче обгоревшего дерева, и стекол. Сердце замирает, пуская по телу дрожь. Когда – то это была оранжерея с самыми прекрасными цветами, которые когда – либо видел Пак, а теперь, просто мусор. В голове появляется мысль просто развернутся, и сбежать, уехать в какой – нибудь паб, напиться там, а после вернутся в Сеул, перестав играть в охотника за правдой. Вот только внутренний голос просит не повторятся, а потому, Пак вздыхает и шагает к высоким дверям дома. Поднимаясь по мраморной лестнице, Чимин едва держался на ногах, колени дрожали, словно он получил удар по ним, а подойдя к дверям и доставая ключ из кармана, не смог удержать его в дрожащих, как у алкоголика руках и выронил его. Нагнувшись, чтобы поднять его, всё же не устоял на подкашивающихся ногах и осел на пол, сжимая ключ в руке, не решаясь подняться и в буквальном смысле открыть дверь в свои самые страшные воспоминания, от которых он бежал на протяжении нескольких лет. - Так, успокойся, ты уже не ребёнок, - говорит сам себе и, опираясь на дверь, поднимается на ноги, и со второго раза вставляет ключ в замочную скважину, - это просто дом, обычный старый дом, хватит блядь быть трусом, - выругивается и не без усилий проворачивает ключ в старом замке и, вдохнув как можно больше воздуха, открывает скрипящую дверь. Пройдя в просторный холл, Чимин оглядывается и радуется яркому солнцу, которым освещается дом, стараясь не задумываться о том, что время близится к закату, а потому свет отражаемый на стенах, огненно - красный. Поднимаясь на второй этаж по витиеватой лестнице, Пак держится за пыльные перила, стараясь особо не оглядываться. Каждая ступенька, каждый угол этого дома, обязательно десятки воспоминаний, которые проносятся в голове без спроса, словно плёночный фильм, который Чимин совсем не горит желанием смотреть. Замерев на предпоследней ступени, Пак прикрывает глаза, думая о том, как завидует сейчас Мину, который потерял память. Ему бы тоже хотелось, желательно всю. Пройдя по длинному коридору, мимо гостевых комнат, Пак останавливается у закрытой двери в самом конце, кладёт руку на ручку и уговаривает себя повернуть её. Снова прикрыв глаза, и сделал несколько глубоких вдохов, Пак достаёт из кармана сигареты и, прикурив одну, оборачивается ко второму крылу дома: - Прости, мам, я всегда был хреновым сыном, - проговаривает, глядя в сторону родительской спальни и затянувшись, едва не до кашля, поворачивает проклятую ручку и проходит внутрь. Всё осталось так, как он помнит: большая не заправленная кровать у окна, глядя на которую Чимин ухмыляется, ведь за столько лет, он так и не приучил себя к этому утреннему обряду, сбоку тумбочка, а на ней светильник, который Пак ненавидел всей душой, за его вычурный вид, и пугающий, красноватый свет. Мама была согласна поменять его на другой, но отец сказал, что Пак мужчина, который не должен распускать слюни из за таких мелочей, а потому пугающая вещь, так и осталась стоять на своём месте. Затянувшись и потушив окурок о подошву ботинок, Пак подходит к тумбочке и взяв пыльный светильник в руки, со всей силы швыряет его в стену. Облегчённо выдохнув улыбается сбывшейся детской мечте. Чимин подходит к тумбе, стоящей у противоположной стены, на ней была расставлена его коллекция солдатиков и коллекционных машинок. Опустившись на корточки, Пак тянет последний ящик на себя, полностью вытаскивая его из тумбы, чихая от многолетней пыли попадающей в нос и глаза, откладывает его в сторону и, просунув руку в образовавшуюся пустоту, ощупывает дно, в поисках отверстия, благодаря которому, можно будет убрать доску. Наконец найдя, Пак тянет за него дощечку вверх и полностью достаёт её, после чего включает фонарик на телефоне и, просунув голову в отверстие, принимается разглядывать всё, что хранил в тайне от родителей, как только случайно обнаружил этот тайник. В этом наверно вся прелесть старых домов, всегда можно найти что – то интересное, особенно, если ты любопытный, страдающий от скуки ребёнок. Достав наружу пачку тетрадей, Пак залезает обратно и достаёт маленькую коробочку, которая была под этими тетрадями, что использовались как дневники. Облокотившись спиной на тумбу, Пак достаёт из – за ворота майки длинную цепочку, с маленьким ключиком на ней и открывает им замочек. Снова момент нерешительности, который заставляет прикрыть глаза и вытянуть из пачки ещё одну сигарету. Интересно, каких бы нагоняев он получил, за то, что курил здесь? Закурив, Пак попытался представить, как выглядело бы расстроенное лицо мамы, застань бы она такую картину, как её любимый ангел, как она любила называть Пака, курит прямо у себя в комнате. Не получилось, ведь он почти не помнит, как та выглядела. Сморгнув непрошенную слезинку с глаза, которая, как Пак уверяет себя, от едкого дыма, что в глаза попадает, появилась и открывает крышечку коробочки, откуда на него смотрит маленький микки маус на брелке, подарок самого близкого человека. Настолько близкого, что Пак боялся прицеплять его куда – либо, не простил бы себе, если б потерял. Достав брелок и повертев его в пальцах, Пак откладывает его в сторону и, выдыхая дым, достаёт остальное содержимое шкатулки, которым являлись аккуратно сложенные листки с записками и фото. Поднеся к лицу первое фото, Пак улыбается, видя родное до этого забытое лицо красивой женщины с длинными чёрными волосами, заплетёнными в толстую косу. Она сидела на корточках, прижимая к себе мальчишку, с тёмными волосами, и почти закрытыми глазами, из - за широкой улыбки, украшающей его лицо. В груди что – то сжимается и булькает, приятное чувство, но как – то слишком больно от него и тяжело. Отложив фото к брелку и потушив ногой упавший уголёк законченной сигареты, Пак подносит к свету второе фото вот тут сердце не просто удар пропускает, а словно вовсе останавливается на мгновение, которого Чимину достаточно, чтобы почувствовать себя заживо погребённым. Со старого снимка, на него смотрят двое улыбающихся во все тридцать два мальчишки, обнимающие друг друга за плечи, и стоя по колено в море. Чимин не смотрит даже на себя, а переводит взгляд на паренька рядом и жадно изучает его черты лица, сравнивая их с другими. Картинка перед глазами смазывается, из за пелены выступивших на них слёз, которые парень, не выдерживая, роняет на изображение и тут же смахивает с него солёную воду. Касается кончиком пальца своего прошлого счастья и затапливающего горя одновременно и не имея сил держатся, падает ничком на пол, свернувшись в клубок и прижимая к себе изображение и плачет. Слёзы смешиваются с надрывным криком, да таким каким почти тринадцать лет не кричал, не говоря о слезах, которые видно копились все эти годы и ждали этого момента для своего выхода. Дождались, Пак не стесняясь разрывает глотку в рыданиях, зная, что ему не попадёт от отца за слабость, но от мысли, что и мама не зайдёт в эту дверь, на которую он с надеждой смотрит, не сядет рядом и не погладит по голове, проговаривая своим мягким голосом, что всё будет хорошо, что всё плохое непременно пройдёт, заливается ещё сильнее. Стучит руками по полу, отбрасывает шкатулку, срывает цепочку с шеи, швыряя туда же, поднимается на ноги, роняя фото из рук, ищет, чтобы ещё запульнуть. Хочется ломать, крушить, да что угодно делать, лишь бы эту боль, что все внутренние клапаны сорвала, заткнуть. Хватает рывком стул и швыряет его в окно, выбивая остатки стекла, топчет тетради, пиная их в стороны, сдергивает одеяло с постели, переворачивает матрас, опрокидывает тумбу и вслед за ней обессилено на пол падает, прижимая колени к груди. Спустя несколько минут берёт снова в руки фото, смотрит на мальчишку, что так сильно боялся утонуть, по его вине в огне сгорел, душу и сердце Пака с собой забрав, что так сильно отличается от того, в ком Пак его увидеть пытался. Переворачивает фото, где неровным почерком послание выведено всхлипывает и, прижав фото к груди закрывает глаза, шепча: - Прости, меня, прости, я был слишком труслив, чтобы сдержать обещание и спасти тебя.

Моему хёну, которого я очень люблю и рядом с которым ничего не боюсь. Я обязательно научусь плавать, обещаю, только сейчас, держи меня за руку, не отпускай.

Юнхэ.