и ярко светило солнце

uravityoficial Всем привет. Меня зовут Урарака. Урарака Очако. Я родилась в тысяча девятьсот девяноста девятом году, в тридцать седьмом доме на улице 315, в бедном квартале на окраине Тайто. Наверное, мой менеджер не одобрил бы разглашение этой информации, но сейчас его нет рядом со мной, я сижу одна с бокалом дешевого красного вина и пытаюсь хоть как-то проанализировать все то, что произошло со мной за последние месяцы. Но все же, наверное, следует сказать: не волнуйтесь; не бегите сломя голову в тот бывший когда-то захолустным район, где мои родители держали автомойку, и не долбитесь в чужие двери: когда мне было двенадцать, мы переехали, а то здание уже снесли и построили на его месте фешенебельный торговый центр. И, знаете: в этом году я думала, что точно так же, как и это здание, снесут и меня. День начался плохо. Бакуго не помнил, чтобы за последний месяц у него вообще выдалась хоть одна нормальная ночь, но звонок в половину пятого утра с сообщением об отмене очередного концерта стал просто квинтэссенцией всего дерьма, которое он уже успел пережить. — Какого хрена? — прохрипел он в трубку и скинул с себя тонкое отельное одеяло. Глаза слипались, но включенные, чтобы хоть как-то привести в чувство, прикроватные лампы сделали только хуже, резко осветив все помещение. — Что опять произошло? Голос менеджера в трубке был бодрым, отрывистым и обеспокоенным; Бакуго даже мог ее сейчас представить: со сведенными бровями, зажимающую телефон между ухом и плечом, беспрерывно печатающую что-то на своем рабочем компьютере — все еще не ушедшую из офиса. По пятницам она никогда не выходила раньше трех утра, и Бакуго уже три года не мог отучить ее от этой дурацкой привычки. — То же самое, что и в Кобе, — отрапортовала она, и на фоне послышался хруст. «Опять эти ебаные снэки», — недовольно подумал Бакуго и сел на кровати. Просторный темный номер теперь казался не таким приятным и уютным, каким был еще вечером: все вокруг неожиданно стало выглядеть слишком враждебно, осуждающе. Как владелец того клуба в Кобе. «Мы не можем позволить вам выступать, господин Бакуго, — сказал он ему две недели назад, плотно усевшись на явно слишком маленькой для него табуретке. — Это повредит репутации зала, кроме того, полиция настоятельно рекомендовала нам…». — Да черта с два! — воскликнул Бакуго в трубку и еле удержал себя, чтобы не начать смачно материться. — Четвертый концерт, они что себе позволяют?! — Ты знал, на что шел, когда выпускал альбом, — строго ответила Мэй и тяжело вздохнула. — Я пыталась что-то сделать… — Мне позвонить им? Разве они могут просто взять и отменить, билеты проданы, осталась неделя, — отрезал он и закрыл глаза, пытаясь придумать хоть что-то: все его аргументы еще давно разбились о непрошибаемость владельцев залов в Кобе, Сендае и Кагосиме, и лишь добродушную женщину из небольшого клуба в Окинаве удалось убедить довериться ему. Им сказочно повезло, что полиция тогда не нагрянула. — Да кого это когда волновало? — фыркнула Мэй и начала что-то судорожно печатать: клацанье клавиш отчетливо доносилось через динамик. — По контракту они имеют право отменять бронь не позднее срока в двадцать четыре часа с выплатой компенсации, так что тут они сделали все по правилам. Я отправила им дополнительные отчеты с прошедших концертов, все суммы и гарантии, но они стоят на своем. Разумеется, если ты откажешься исполнять ту часть альбома, которая вызывает больше всего проблем, они подумают, но я уверена, что ты откажешь. — Еще бы! — цыкнул Бакуго и надавил пальцами свободной руки на закрытые веки. Свесил ноги с кровати. — Ты уже искала другие места? — Да, но так ничего и не нашла. Даже если перенести концерт на три дня позже или раньше, чтобы не задерживать тур, ничего не получится. Свободен только маленький клуб на тысячу человек. Но проданных билетов во много раз больше, и нельзя возвращать только часть из них. Мы не можем отказать в отмене брони, если она совершена вовремя, и не можем найти новое место для проведения выступления. Этот город проигран, Бакуго. Он сжал зубы: — Блять! — и вскочил с кровати, в гневном раздражении скидывая с себя запутавшееся в ногах одеяло. — Блядская цензура! — Я говорила тебе, что так будет, еще когда ты мне показал тексты песен. В этом нет ничего необычного: ты помнишь, что несколько лет назад трансляцию корейских айдолов отменили только потому, что майка одного из участников напоминала восхваление бомбардировки? Нет? А у тебя целых две песни о ней! Если ты будешь злиться каждый раз, когда будут отменять твои концерты, то слишком быстро постареешь. У тебя и так морщины между бровей, а ты еще и решил свернуть в политику… — Иди нахуй со своими подколами. И заткнись. Я знаю это сам, да и ты, блять, ныла об этом миллион раз. Бомбардировка, ой-ой-ой, как страшно, запретят! — возмущенно проговорил Бакуго и достал из холодильника бутылку воды. — Просто эта долбанная неорганизованность! Сначала соглашаются, потом отменяют, я, блять, не на аттракционные горки пришел! — Это еще надо радоваться, что они про «Коленопреклоненных» ничего не сказали. Видно, Хиросима и Нагасаки затмили твое унижение великой Аматэрасу. Она говорила так, будто не понимала смысла текстов его песен, и от этого что-то в глубине души Бакуго взбешенно шевелилось, самолюбие то и дело намеревалось взбунтовать, закричать, спросить раздраженно: «Ты ж, блять, слушала, так какого хера так говоришь?». Но у Бакуго был разум, который играл главную роль во всем его существовании, и поэтому он логически, правильно рассуждал: знал, что Мэй на самом деле точно так же возмущена, точно так же нервничает из-за слишком частых внезапных отмен и потерянных выступлений и времени, что ее простецкие выражения — это горькая ирония. Но и в этом самом разуме периодически появлялось что-то такое гнилое и мерзкое, неоправданное, почему-то считающее, что если бы он не выпустил альбом и продолжил бы писать об абстрактных вещах и искусстве, все было бы проще и естественнее; Бакуго эти домыслы затыкал вполне рационально: в своем решении он был абсолютно уверен, а сожаления, считал он, — удел слабых. — Возвращаем билеты и едем в следующий город? — Мэй в трубке прозвучала разочарованно, устало и измученно, и Бакуго понял, что в этот момент всю ответственность за произошедшее она наконец-то сбросила со своих плеч. — Да, — ответил он все еще угрюмо. — Последний город, — Мэй на той стороне что-то промычала в ответ и хрустнула очередным снэком. — И вали спать к чертовой матери! uravityoficial Вероятно, это прозвучало странно и чересчур напыщенно, но, знаете, так и было: в один момент мне просто стало казаться, что все — абсолютно все, кто знает о моем существовании, ненавидят меня. Единичные комментарии со словами поддержки терялись в тысячах со словами отвращения и пожеланиями умереть, и в один момент я даже подумала о том, что, может быть, я правда это заслужила? И нет, не подумайте: это сейчас было не для того, чтобы пробудить в вас сочувствие, или чувство вины, или еще что-то, это была констатация факта. Более того, я скажу вам, что практически все, кто работает в этой сфере, встречается с подобным — это не новость. Помните китайский скандал с Сяо Чжанем в позапрошлом году?.. Но речь сейчас не об этом. Я хочу разобраться в том, с чего вообще все это началось. Рассказать, что же было на самом деле и что же додумали люди. Я не хочу, чтобы на фанатских сайтах вы строили теории заговоров и привлекали сюда тех людей, которые к произошедшему не имеют никакого отношения. Я предлагаю вернуться к истокам. У сцены все еще раздавались громкие голоса и крики, а прожекторы не закончили свое световое представление, когда Бакуго, потный и запыхавшийся, зашел за кулисы и победно усмехнулся стоявшей у стены Мэй. — Эго сам рекс Романус эт супра грамматикос! — воскликнул он, и его голос прозвучал хрипло из-за пятичасового выступления с микрофоном. Кто-то из персонала протянул ему бутылку воды, и при глотке она частично пролилась на его и без того мокрую черную майку, в которой он остался спустя час после начала концерта, сняв джинсовку и бини. Мэй воодушевленно закивала и улыбнулась: — Я не знаю латыни, — ответила она как ни в чем не бывало и раскинула руки для приглашающих объятий. — Вали к черту, — тут же отмахнулся от нее Бакуго и прошел мимо, лишь слегка задев плечом. После того, как он отдышался, воодушевления и азарта поубавилось, но хорошее настроение осталось, и он даже соизволил пояснить, чуть снисходительно усмехнувшись: — Говорю, что мы выше всех, как римские императоры. Мэй, идущая сзади, звонко рассмеялась, а со стороны зала раздалось немного приглушенное, но отчетливое женское хоровое: «Бакуго-кун, мы любим тебя!» — и последующие бурные аплодисменты. — Ты же знаешь, что почти всех их убили, да? — продолжала смеяться Мэй и все-таки похлопала его по спине в знак одобрения. — Но надеюсь, с тобой так не случится. Ты приносишь мне слишком много денег. Бакуго закатил глаза, а там, у сцены, все еще продолжали дружно и четко скандировать «Спасибо!». uravityoficial Когда я согласилась на проект «И ярко светило солнце», я, как и абсолютно каждый из нас, не подозревала, чем он обернется. Кроме того, в тот момент я даже ничего не знала об актерском составе. Как вам известно, меня утвердили первой из основных ролей. По правде говоря, если говорить о самой дораме, то в ней нет совершенно ничего предосудительного: это светлая, но серьезная и совершенно реалистичная история, которая действительно трогает. Поэтому все атаки, что были совершены на рейтинги этого и других проектов из-за скандала, совершенно необоснованны. Ни продюсер, ни режиссер, ни тем более сценарист не виноваты в том, что мы, актеры, попали в такую неприятную ситуацию. Дорамы — в первую очередь их детище, именно они трудились над ними столько времени. Они здесь не причем, так что, пожалуйста, прежде чем занижать рейтинги дорам своих айдолов, подумайте, хотите ли вы портить фильмографию и репутацию и множеству других людей. Но речь снова не об этом. — Мне нужен отчет по туру, — резко произнес Бакуго, как только с той стороны трубки послышалось тяжелое дыхание. — Сколько мы заплатили по штрафам и компенсациям и сколько выручили. — Время семь утра, Бакуго. Суббота. — Недовольно прошипела Мэй и оглушительно громко и сладко зевнула. У Бакуго дернулся глаз. Он еще даже не ложился: всю ночь просидел над отчетами и сверкой акустического альбома, а в шесть часов его телефон начали терроризировать сообщения о задолженности. Все они вроде как должны были приходить менеджеру или агенту, ну или, в крайнем случае, на электронную почту, и Бакуго уже четыре чашки кофе и заказанные в номер такояки пытался выведать, где же умудрился оставить именно свой личный номер. В банке он ничего никогда не брал, да и в сообщениях было ясно указано, что дело в административной ответственности. — Похуй. Мне нужен отчет, — вновь отрезал он и пролистал на ноутбуке контракт с условиями найма сотрудников. Ничего необычного там не было. — Он еще не закончен. Там нет полного анализа, — снова зевнув, ответила Мэй, но, судя по звукам, наконец-то зашевелилась и даже куда-то пошла, шлепая босыми ногами по дереву. — Что-то случилось? — Отправляй все, что есть, мне влепили штраф за пропаганду непонятно чего. Я позвонил юристу, он разбирается, — ровным тоном ответил Бакуго и снова зашел в личный кабинет гражданина, прокручивая в голове номер присланной квитанции. — Нацизма? Или насилия? — тут же вкрадчиво поинтересовалась Мэй, и звук печатанья на клавиатуре отозвался эхом на ее голос. — Все, что есть в отчете, мы выплатили; или ты за прошедшие два дня уже успел чем-то еще разгневать нашу дорогую полицию? Почему она узнала о твоих проказах раньше меня? Я обижена! — Ой, заткнись! Это старый штраф. Датирован днем, когда мы были в Сендае. — Ты там даже не выступал, какого черта? — сонно проворчала она и буркнула что-то еще, что Бакуго не расслышал. Кофе в простеньком отельном стакане уже остыл, и он недовольно поморщился от приторного вкуса оставшегося на дне сахара, еще раз просматривая переписку со своим юристом. — Не ко мне вопросы, — так же недовольно ответил он и закатил глаза, когда Мэй снова начала стенать по поводу времени. — Знаешь, нам нужно установить какое-нибудь правило по поводу утра субботы! — Это тебе нужно вести себя нормально в ночь пятницы. — Я нормально себя веду! Возврат залога за аренду зала, штудирование заголовков, о, а еще тысяча предложений по поводу шоу, на которые ты все равно не придешь! Знаешь, как трудно постоянно писать им отказы? У меня есть целый документ с готовыми сообщениями самого разного содержания на эту тему от «Извините, но Бакуго-кун не принимает участия в телешоу» до громоздких разъяснений, что, мол, ты слишком занят, простите пожалуйста, он не имеет возможности прийти в связи с огромным количеством работы… Это все я делаю! — Можешь им всем отвечать первое. Причем без извинений. Нахуй они нужны, — быстро проговорил Бакуго, нахмурившись. В своей жизни он приходил только на одно полноценное интервью — шесть лет назад, еще когда был простым барабанщиком, не желающим подписывать контракт с какой-то там рок-группой старперов. Тогда они снимали в обшарпонной квартире-студии где-то на задворках Синдзюку, и он просто встал и вышел во время записи, когда после нескольких предупреждений интервьюер — мужик смешанной национальности с противно дергающейся губой — продолжил настаивать на вопросе о проблемах в семье. Мэй, когда об этом узнала, громко фыркнула и еще пару месяцев дружески дразнила его «Робертом Дауни». — И Билборд Джапен? — возмутилась Мэй, и ее визгливый голос полностью затмил шум дороги за окном. — Третий раз они уже мне пишут! Не хочешь дать интервью для статьи? «Самый молодой независимый музыкант Японии собрал в Нагое зал в семнадцать тысяч человек». Это пошло бы на пользу продажам! И имиджу! Ты хоть знаешь, что о тебе в Интернете пишут? — Не волнует, — ровно ответил Бакуго и перевел тяжелый взгляд на пустой стакан. — Что ты высокомерное порождение свободы музыкальной индустрии! — А что сразу не сукин сын? Кретин, самовлюбленный индюк? Было бы интереснее, — поморщился он. — Хочешь интереснее — иди в твиттер, — проворчала Мэй и снова начала что-то ожесточенно печатать. — Отправила. Но все траты, которые там есть, обоснованы, и задолженностей нет. Не знаю, чем это тебе поможет. — Составит общую картину, — хрипло произнес он и открыл файл с громадными таблицами на двадцать страниц. — Знаешь, я часто радуюсь, что являюсь твоим менеджером, а не какого-нибудь там заносчивого айдола, но составлять твое расписание с рекламами, интервью и телепрограммами было бы очень интересно! Ты обо мне совсем не заботишься! Как-нибудь я тебя обязательно подпишу на шоу на выживание, и ты не отвертишься! — воодушевленно и бодро, слишком бодро для только что проснувшегося человека воскликнула она, и ее компьютер оглушительно сообщил о завершении работы. — Я тебя уволю, — прорычал Бакуго, и Мэй заливисто рассмеялась. — Так что там со штрафом? — спросила она и снова зевнула. — Я не могу найти его в списке среди всех остальных. Что-то еще было, за что мне могли его влепить? — Ты мне скажи. Порча имущества, оскорбления, драки, отказ от содействия? Ты на многое способен. Я могу пойти спать? — Это твоя работа, вообще-то. — Но штраф-то твой! Откуда мне знать, может, у тебя дома труба протекла и соседи пожаловались? У меня такое было в позапрошлом году, когда я с тобой в Америку на тур поперлась. Там знаешь сколько накапало? И я сейчас даже не о воде! — Написал Хакамада, — перебил ее Бакуго, даже особенно не вслушиваясь в болтовню. Сообщение заняло всего лишь одну строчку, и, прочитав ее, он шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла, прикрывая глаза. И мысленно укорил себя, что пришибленным мозгом не додумался посмотреть раздел общих задолженностей. — Ебаный зомби. — Шинсо? Причем тут он? И за что штраф в итоге? — выматанно пролепетала Мэй, снова вставая на ноги, скрипнув стулом. — За парковку. Я арендовал в Сендае машину, и зомбак брал ее без разрешения. — Серьезно? — прошептала она угрожающим тоном и на несколько секунд замолчала, видно, ожидая ответа. — Нет, ты серьезно, Бакуго? Ты разбудил меня в семь утра из-за штрафа за парковку?! Причем для твоего гитариста?! Знаешь что?.. — Вали. — Ненавижу тебя. — Спокойной ночи, — отрезал он и положил трубку. День снова начался плохо. uravityoficial Спорная свобода айдол-индустрии, тонкости контракта и огромное влияние фанатов на само творчество исполнителей или актеров — это то, что всегда было здесь, и мы знали, на что шли. Именно из-за всего этого наше творчество и существует. Это целая система, которая кардинально отличается от независимых или андеграундных артистов. Все началось с того, что вы подумали, будто нас здесь держат, как зверей в клетке, но это не так. Также с того, что огромная популярность полностью раздавила маленьких, абсолютно ничтожных по сравнению с невообразимой толпой фанатов людей — нас. Возник конфликт между самостоятельностью и зависимостью, между теми, кто считает, что сниматься в дораме на спор интересный опыт и удовольствие, и теми, для кого это работа. Тяжелый труд. — Вы же Бакуго Кацуки, да? — окликнули его сзади низким мужским голосом, и Бакуго недовольно обернулся. Он был в бини, солнечных очках и маске, но за столько лет жизни публичной личности он понял, что добрая половина поклонников может различать его в толпе только лишь по одной походке. — Рок-музыкант? — мужчина лет тридцати, стоящий перед ним, был одет в легкую потрепанную временем джинсовку и держал пакет из ближайшего к ним продуктового в одной руке, а большого плюшевого медведя с выпученными пластмассовыми глазами в другой. — Ага, — проговорил он и снял для достоверности очки. Мужчина улыбнулся. Такие люди нравились ему больше всего — это не навязчивые девчонки, которые тут же лезут фотографироваться и просят его улыбнуться, не задиристые мальчишки с громкими голосами и разноцветными прическами и не прочие скормняги-фанаты, которые и слова вымолвить перед ним не могут и только мямлят себе что-то под нос, задерживая время. Такие люди были вдумчивыми и спокойными и доставляли лишь удовольствие. Часто он грешно думал о том, что создает музыку именно для них. — Можно автограф? — сразу же спросил мужчина и переложил медведя в другую руку. Его лицо было измученным и некрасивым, но ум в темных глазах виднелся даже через подступающую к улицам темноту. Бакуго кивнул, и мужчина нарыл в кармане куртки записную книжку. — Мы с женой часто слушаем вашу музыку, когда дочь не слышит. Она вдохновляет думать о чем-то большем, нежели ежедневная рутина. — Спасибо, — хрипло ответил Бакуго и взял блокнот. — У меня есть, чем писать. Все первые страницы были заполнены названиями товаров и чьими-то номерами, и он открыл самую последнюю, достав своего вечного спутника — черную ручку с розовым шариком на колпачке, подаренную когда-то Мэй. Однажды одна девчонка, обшарив карманы и ничего не найдя, попросила расписаться у нее на щеке, и острый кончик чуть до крови не расцарапал ее тонкую кожу, когда он сильно надавил. — Имени не надо, — улыбнулся мужчина и перехватил пакет пальцами, поправив медведя подмышкой. Целлофан зашелестел по мокрому асфальту. Бакуго подписал: «Для больших мыслей», — и поставил автограф. Отвечать на подобные просьбы стало привычкой: в первый год после обретения популярности он прошел все стадии от отрицания до принятия, и теперь приноровился даже не закатывать глаза на чужое хихиканье и, что более удивительно, благодарить. Говорить «спасибо» за теплые слова и поддержку, за отклик, который дают ему слушатели на все его творчество, и за постоянные комплименты. Единственное, к чему Мэй и остальные так и не смогли его приучить, это к теплой, благодарной улыбке. К любой улыбке. Первым и последним, кому удалось ее узреть, был хиленький старичок, с которым он повстречался у лавки с кимчи и проговорил целых два часа об абсолютно всем, о чем только можно поговорить в их мире. «Мой племянник верит в инопланетян», — сказал этот дед спустя двадцать минут знакомства, и они еще довольно продолжительное время обсуждали теории заговоров и Общество Плоской Земли. Бакуго вспоминал этот момент с удовольствием. — Большое спасибо! — снова улыбнулся мужчина, моргнув уставшими веками, и Бакуго, уважительно кивнув, отвернулся, тяжелым шагом направляясь к светящемуся на противоположной стороне улицы ночному клубу. Закончиться этот день должен был тоже плохо. uravityoficial Однако важно помнить, что те, с кого действительно все началось, были мы вдвоем — я и тот, кого здесь мне нельзя называть по контракту. Разумеется, предпосылки были и до этого: сама новость об особенностях актерского состава заставила всполошиться СМИ. Однако именно скандал по поводу наших отношений и породил этот более крупный скандал, потому что фанаты одного не понимали фанатов другого. Я и мое агентство думали, что будет правильно замять эту тему, но, как видите, не получилось. Столкнулись не только фандомы, но и две крупные сферы музыкального бизнеса, и началась необратимая реакция. Вы знаете, что дальше произошло, и нужды разъяснять это нет: айдол-индустрия в Японии действительно претерпела страшнейший кризис только из-за того, что кто-то кинул репортеру: «Я проспорил лучшему другу». Оглушающие ремиксы Викенда на фоне не внушали особого доверия, и когда Бакуго прошел в вип-зону, с удовольствием обнаружил там хоть немного заглушающие звук стены. — Бро! — прокричал низкий голос, и что-то неуклюжее и сильное тут же кинулось ему на шею. — Я уже заждался! В нос ударило запахом алкоголя и парфюма, покрашенные волосы неприятно царапнули кожу, и Бакуго увернулся от объятий, для компенсации лишь похлопав друга по плечу. — Чувак, мы не виделись три месяца, так нечестно! — возмутился Киришима и все-таки снова полез своими обтянутыми черной водолазкой руками к его шее. В этот раз Бакуго не сопротивлялся — он принял дурную привычку друга еще когда они были несмышлеными восемнадцатилетними мальчишками, и чужая ткань на голой коже ощущалась обыденно и иррационально правильно. — Ты чего так поздно? — спросил Киришима, отлипнув. — Ты всегда приходишь вовремя. — Были дела в офисе, — безразлично ответил он и опустился на мягкий бордовый диван, тут же беря барную карту и рассматривая экстравагантные названия коктейлей. — Ты уже пьян? Киришима сел напротив и счастливо улыбнулся, болтая под столом ногами и изредка задевая ими Бакуго. И прекратил только когда тот грозно на него посмотрел. — Нет, ты что! Я только пару шотов выпил, пока здесь сидел, — смутился он и подпер рукой щеку. — Меня официантка узнала! И попросила автограф! Представляешь? Бакуго на это только закатил глаза: — Должен был привыкнуть. — Но все равно приятно! — воскликнул он и перекинулся через стол, чтобы тоже заглянуть в карту. Бакуго подумал, что с его образом жизни он должен был уже вызубрить ее наизусть. Многочисленные напитки были разделены по секциям, которые отличались друг от друга только абсурдностью названий, по которым можно было проанализировать основной контингент пребывающих здесь людей — обеспеченных серьезных бизнесменов (для них была целая страница с заголовком «Деловитость и ум») или прилизанных богатеньких наследников (под них отводилось еще больше: «Молодость все простит»). Последнее название Бакуго видел едва ли не в каждом втором похожем заведении, и иронично отметил про себя такую оригинальность. — А ты что в офисе делал? Смотрел отчет по туру? — Проверял акустику, — невозмутимо ответил Бакуго и отложил карту, решая в который раз не изменять принципам и взять виски. — Когда выходит? — воодушевился Киришима и нажал на кнопку, чтобы вызвать официанта. Он выглядел как и три месяца назад: все такой же широкоплечий и полный энтузиазма, с чуть подведенными карандашом глазами и дорогой одеждой; не изменилась даже прическа — странно, что за столько времени компания все еще не сменила ему имидж. Только сережек в левом ухе стало на одну больше. — Я бы очень хотел послушать акустическую версию «Хиро значит герой»! Там такие барабаны шикарные! О, и бэк-вокал… Блин, и еще «Коленопреклоненных». Я тебе говорил, что это моя любимая песня альбома? Не понимаю, что к ней так придираются в СМИ. — Это потому что ты потомственный буддист, — ровно ответил Бакуго и повернулся к вошедшей в комнату официантке. Форма здесь была тоже самая банальная: кожаные штаны и черная футболка с бейджиком. — Бутылку лучшего виски и собу с говядиной. — Два тумблера? — поинтересовалась она и кинула восхищенный взгляд на Киришиму, который все еще просматривал что-то в карте. — Дерьмоволосый? — окликнул его Бакуго, и тот поднял голову. Официантка вздрогнула от такого прозвища и удивленно и чуть осуждающе его оглядела, стараясь, видимо, узнать. Похуй. Наверное, даже хорошо, что не узнала. — Ты вообще никогда не меняешься, — разочарованно проговорил Киришима. — Да, два. И еще вот эти шоты с текилой, лимонное что-то там. Три штуки. — Жрать не будешь? — удивился Бакуго и начал стягивать с себя куртку и шапку — он не знал, как девчонке было не жарко в этих кожаных брюках, но сам потеть в такой духоте не собирался. Когда он остался в одной майке и облокотился на стол так, что стала видна татуировка на правом запястье, в глазах официантки, наконец, промелькнуло нечто похожее на понимание и снова — это невъебически безразличное Бакуго удивление. — Не, я сюда только из ресторана. Пока все, спасибо, — сказал он и улыбнулся одной из своих самых искренних и широких улыбок, которые так нравились его фанатам и которые так бесили Бакуго в старшей школе. Когда она ушла, он продолжил: — Мина тоже заказала себе стейк из говядины. Не понимаю, как вы так легко уживаетесь с тем, что у вас много денег. Я иногда, когда хожу в магазин, ловлю себя на мысли, что просчитываю, какое молоко будет взять выгоднее. — Как ваш концерт в Токио? — спросил Бакуго вместо ответа, и Киришима тут же засиял — так случалось каждый раз, когда ему приходилось говорить о работе. Он ею просто жил, наслаждался каждой минутой, проведенной в студии или танцевальном зале, мог часами рассказывать о новой хореографии и хвалить мемберов своей группы — их понятия работы в музыке были совершенно разными, и Бакуго, хоть и не разделал его точку зрения, все равно выслушивал, интересовался чисто ради приличия и поддержания их крепких дружеских отношений. Если бы когда-то давно, лет шесть назад, он не помог ему с подготовкой ко вступительным в одно из агентств, кто знает, что бы сейчас между ними было. — Потрясающе! — громко воскликнул Киришима и улыбнулся еще шире, откидываясь на спинку своего дивана. — Там была такая толпа и светопреставление! Конечно, не как у тебя в Пекине в прошлом году или у нас в Лондоне, но все равно классно! Денки, правда, чуть не заплакал, когда мы стали петь песню с камбека, но сдержался. А в Ханту чуть не прилетела какая-то подарочная коробка с первых рядов, когда он танцевал, но, слава богу, сцена была далеко. — Да, я видел в новостях. — Было потрясно! Такой отзывчивой публики я давно не видел, видно, мы правда наконец-то вернулись! Новый альбом должен выйти через полтора месяца, и я уже предчувствую эту загруженность. — У тебя же съемки сейчас? — спросил Бакуго и снова обернулся на открывшую дверь официантку с подносом. Она поставила бутылку виски на середину стола, аккуратно сняв крышку, и стекло стукнулось о деревянную поверхность. — Ты голодный? — сказал Киришима, когда он взял металлические палочки сразу же, как только их отпустила девушка. — Нормально не ел со вчерашнего вечера. — Тебя Мэй не гоняет по этому поводу? — С чего бы? — усмехнулся Бакуго и живо представил себе это чучело, настойчиво всовывающее ему контейнер с едой. Так было только однажды — в Америке, когда он не мог есть пресную пищу. — Ну, она же твой мене… А, ой. Забыл, — оборвал себя Киришима и как-то неловко усмехнулся. — Вот видишь, что бывает, когда не общаешься целых три месяца! — по-детски возмущенно сказал он, и официантка наконец-то ушла, заменив салфетницу. — Так что со съемками? Ты успеешь досняться, если вы выпустите альбом? — снова проигнорировал его Бакуго и принялся наматывать собу на палочки. От запаха еды голод наконец-то сильно ударил по животу. — Мы еще не начали снимать, если что, — пожал плечами Киришима и залпом выпил один из шотов текилы, тут же закусывая лимонной долькой. — Вкусно! Даже актеры не все еще утверждены. А концерты после выпуска мы будем давать не сразу. Конечно, там будет морока с предрелизом, но я думаю, что мы успеем доснимать за месяц. Если не успеем — ну, придется побегать и сидеть на кофе. Не впервой, хуже камбека все равно ничего не будет. — Если будут круги под глазами, тебя продюсер убьет, — проговорил Бакуго, прожевав, и налил в тумблер виски. — Нормально все. Им же деньги! К тому же, он сам посоветовал мне этот проект. «И ярко светило солнце» называется. Красиво, да? uravityoficial Нормально думать о том, что две точки зрения всегда должны прийти к компромиссу, но иногда этот компромисс — просто принятие первого вторым и второго первым без всяких уступок. Конфликт айдол- и независимой музыкальной индустрии является конфликтом не интересов, а взглядов на личную жизнь артистов и продакшн. Для фанатов это сравнимо с конфликтом двух религий, конфликтом намного большим, нежели между поклонниками двух айдол-групп. И сейчас я хочу сказать, что этот конфликт непримиримый, более того, он просто не может прийти к компромиссу: это две совершенно разные концепции, а между ними — воздух. Однако все равно это вытекает в музыку — знаете, я вспомнила строчку из недоработанной песни, которую мне показывал один человек: «И моря все равно выливаются в Мировой Океан, несмотря на то, что одно — Красное, а другое — Белое». Спустя полбутылки виски и еще четыре заказанных шота пить больше не хотелось совсем, и они домучивали оставшийся алкоголь, угадывая исполнителей играющей следующей в клубе мелодии. — И чего это вдруг они переключились на родную музыку? — недовольно пробормотал Киришима и третий раз подряд отпил из своего стакана, тут же доливая еще. Его щеки уже были красными, и он пару стаканов назад закатал рукава черной водолазки, несколько раз пожаловавшись, что не надел что-нибудь полегче. Бакуго усмехнулся. Он был трезвее, и родная белая майка приятно задевала кожу, давая нормально дышать. — Надо же поддерживать отечественную продукцию. — Но до этого все было сплошь американское! Как ты угадал? — Мэй часто включает в машине свои клубные плейлисты. Я помню порядок. — Это читерство, — возмутился Киришима, качая головой в такт дошедшего только до середины ремикса. — Хотя я хожу в клубы чаще тебя… Ладно, хорошо. Тогда следующей я выбираю Чанмину! На ее песни легко делать клубняк. — Парни с недавно нашумевшей «No Way», — тут же ответил Бакуго. — Черт, я о них забыл! — всплеснул руками Киришима и взял с недавно заказанной тарелки закусок какой-то непонятный бутерброд. — Кстати, ты же не собираешься менять жанр? — спросил он немного невнятно. — Последний альбом был кристально чистым роком, я даже словил какие-то вайбы восьмидесятых в песне об Аматэрасу. Наверное, поэтому она мне так понравилась. В первых твоих песнях было больше ар-н-би вроде. — Пока нет. — А дальше? Как пойдет? — Да. А у вас все меньше рэпа становится. — Ну, наш альбом больше такой, знаешь, лирический. Ханта там даже поет, а не читает. Ему пришлось брать в два раза больше уроков вокала, он так возмущался! — Еще бы. Бакуго отпил виски из тумблера даже несмотря на то, что еще не проиграл — время близилось к трем ночи, и ему просто необходимо было хоть чем-то себя занять. Песня сменилась. Несколько секунд они просидели, вслушиваясь, а затем Киришима взвыл. — Да что ж это такое! — закричал он и со стоном опустил голову на столешницу. — Это нечестно! В зале и правда заиграл замикшенный «No Way», и Бакуго про себя зачем-то отметил, что оригинал ему нравится куда больше. — Давай сменим ставку! На желание! — Киришима поднялся со стола и воодушевленно заулыбался, опустошив сразу же полстакана. — Так у меня будет больше мотивации! — Че? — возмутился было Бакуго, но тут же передумал — в глупых играх на желание, завязанных лишь на удаче, он за семь лет знакомства проигрывал Киришиме не раз и не два, и тот всегда загадывал какую-то глупость вроде совместного селфи или рецензии на одну из своих песен. Самое серьезное было полтора года назад, и то лишь съемка истории с Бакуго, где он просто сидел у себя в квартире с гитарой и сигаретой во рту, пока Киришима нес какую-то чушь в камеру, прыгая на пуфике. — Как хочешь, — закатил он глаза. Проигрыш здесь, особенно после отмены стольких концертов, не внушал ему вообще никаких опасений и сомнительных чувств по поводу задетой гордости. — Отлично! — усмехнулся Киришима и сосредоточился, нахмурив брови. Задания Бакуго были всегда намного сложнее его собственных, настолько, что благодаря одному из таких желаний, проигранных еще в старшей школе, он, пожалуй, здесь, в качестве успешного айдола одного из ведущих агентств, и оказался. — Итак, я выбираю… Викенда! Если его назвать, никогда не ошибешься. — Он уже был, — напомнил ему Бакуго и отпил еще. — Два раза. — Его много не бывает! Твоя ставка? — Трэвис Скотт, — равнодушно кинул он. — Ух! Неожиданно. Если никто не угадает, ждем следующей! — Так можно играть до посинения. — Ничего страшного, — возразил Киришима и весь подобрался, вслушиваясь в музыку за стенами. — Ты сам сказал, что знаешь все благодаря Мэй, а меня постоянно заносит в клубы. Год назад как-то даже посыпались статьи о разгульной жизни. Менеджер тогда чуть меня не придушил. А его — начальство. — Как прискорбно, — огрызнулся Бакуго и в который раз словил себя на мысли, что жить и работать в той обстановке, какую терпит Киришима, банально бы не выдержал — сейчас вся музыка и популярность лежит лично на его ответственности, в то время как айдолы загоняют себя в рамки, пусть даже невидимые для них самих, но невыносимые для него. Это приносило удовлетворение — он не пошел за другом, когда тот записался в Школу Искусств, и самолично себя построил. — Так, скоро конец! Приготовились, и… Это был провал. Разумеется, Бакуго этого еще не знал, но какое-то шестое чувство подсказало ему, что сейчас случится нечто невообразимо ужасное, когда он взглянул на горящие опасным огнем глаза Киришимы и его победный крик. — Викенд всегда побеждает! — Только не на Грэмми. — У него три награды, между прочим! — возразил Киришима и в предвкушении откинулся на спинку дивана, задумчиво жуя нижнюю губу, пока на фоне играл очередной клубный ремикс «The Hills». — Что бы придумать… Бакуго залпом выпил виски и вылил остатки в свой тумблер, все больше чувствуя странное давление. Выражение лица Киришимы было не таким, как обычно в случае победы: оно было серьезным, вдумчивым, будто он и правда собирался загадать что-то тяжелое и неприятное для своего оппонента. — Что-то нормальное. Я хуй пойду снова в зоопарк. — Хорошо, без проблем. Дай мне пару минут, — улыбнулся Киришима и полез что-то печатать в телефон с нездоровым азартом в глазах. Возможно, дело в алкоголе, подумал Бакуго. А возможно, все действительно очень плохо. — Тебе еще и подготовка нужна? — хрипло усмехнулся он и взял данго с тарелки закусок. Сочетание с виски получилось отвратительным. — Не вечно ж мне просить тебя улыбаться на камеру! Следующие минут пять они просидели молча — Киришима что-то усердно печатал, когда ему наконец ответили, а Бакуго угрюмо сопел, жуя отвратительные шарики и предвкушая что-то, что явно не понравится ему больше обычного. — Мое желание! — в конце концов оторвавшись от телефона и засунув его в карман, провозгласил Киришима и даже прохрустел пальцами для большего пафоса. — Я хочу, чтобы ты снялся в одной дораме со мной! — довольно возвестил он. На несколько секунд повисла тишина. Бакуго смотрел на него, не отрываясь, будто ожидая подвоха: нет-нет, и ему в лицо рассмеются и скажут добродушно: «Да я пошутил! Хочу, чтоб мы записали совместную песню». Потому что даже такое желание было бы менее отмороженным. — Ты охуел? — спросил он, когда пояснений или опровержений все-таки не последовало. — Нисколько! Я правда хочу, чтобы мы вместе сыграли! Было бы классно увидеть тебя в новом амплуа. — Я не актер, — как маленькому ребенку пытался пояснить Бакуго, но Киришима лишь поморщился и взмахнул рукой. — Я видел твой восьмиминутный клип на «Коленопреклоненных», это целый короткий метр! Не заливай. — Не заливай? — повторил Бакуго в ступоре, а затем нахмурился и нацепил такую гримасу ярости, что Киришима аж подался назад. — Ты, блять, в своем уме?! Какие нахуй съемки? Я тебе кто, шут? — Дорама «И ярко светило солнце», я говорил про нее! — в примирительном жесте вскинул ладони тот и тепло заулыбался. — Там о стажере-стилистке, которая пытается разобраться в себе. Я буду играть ее парня. Обычного уличного музыканта и скейтера. Это о феминизме, домашнем насилии. Я могу тебе скинуть синопсис. Для тебя роль… — Да ты правда охуел, — перебил его Бакуго низким голосом и совсем не по-доброму улыбнулся. — Я не актер. И я не воспринимаю людей, которые идут сниматься просто ради бабок и того, чтобы, блять, засветиться на телеке. Моя работа — это писать, сука, музыку, нахуя мне это надо? Нахуя тебе это надо?! — Да это же интересно! К тому же, у тебя сейчас совершенно пустое расписание после тура. В прошлый раз после Китая ты заперся у себя в квартире больше чем на месяц и никого не пускал. Я помню это, это было ужасно! А здесь перед съемками можно пройти актерский экспресс-курс, причем я знаю, что ты играешь хорошо, когда захочешь! — возразил Киришима, повышая голос. — Ты все делаешь хорошо, если хочешь, а здесь ты должен хотеть! — Да с хуя ли я что-то должен?! — Потому что ты проиграл! — выкрикнул он и нахмурился, не собираясь, видимо, отступаться от своих слов. Это был идеальный аргумент — Бакуго всегда платил долги и выполнял обещания и даже тут не мог отступиться от своих принципов, пусть и такой ценой. Ценой большой, но, возможно, разумной: он и правда плохо переносил абсолютную незанятость, а проделки Киришимы и его вечные попытки засунуть его куда-нибудь в совместный проект все-таки выработали в нем какую-никакую, но терпимость. — Это будет нихуя не о феминизме, да? — вздохнул он и запустил руку в волосы. — Зависит от режиссера, — уклончиво промямлил Киришима, и его лицо вновь посерьезнело. — У тебя второстепенная роль с такой же второстепенной любовной линией… — Ну ебаный в рот… — Ты пишешь тексы и учишься в университете на социологии, но это не очень важно. Меня спросил про тебя линейный продюсер, когда мы с Денки смотрели клип на «Коленопреклоненных» на одном из собраний. Сказал, что у тебя именно тот типаж и харизма, которые бы идеально подошли. — О, то есть ты, блять, меня подставил? — Тебе понравится! — тут же заверил его Киришима. — Я знаю тебя не один год, и я знаю это, бро! Я скину тебе синопсис, а потом ты пройдешь кастинг. Все будет круто. — Нихуя. Это будет плохо. — Но я выиграл! — Ага. Викенд, бля, всегда побеждает. bakugokatsuki Я донес эту мысль еще на заре своей карьеры: мне невъебически похуй, что обо мне думают. Но когда это доходит до того, что меня ставят во главу вооруженной телефонами армии чужих антифанатов, мне хочется въебать за такую тупость.